000
ОтложитьЧитал
Конечно, жизнь их ядовита,
Они презренны и смешны.
Они напоминают чьи-то
Во тьме ночной дурные сны
– Поль Верлен
Шаг первый – признание
К цели мы идём, не веруя в успех
– Вилье де Лиль Адан
– Чтобы измениться, нужно признать своё бессилие и покаяться в прегрешении… – плыл голос высокого парня с лёгкой щетиной и жёлтыми волнистыми волосами.
Он сидел на высоком изящном стуле, какие обычно водят хоровод вокруг барной стойки, держа согнутые в коленях ноги на перекладине. Рядом с ним сутулились слушатели. Они отчего-то приклеили глаза к паркету и даже не старались их оторвать. Наверное, собравшиеся чувствовали себя неуютно, несмотря на то, что все правила интимной атмосферы были соблюдены: сквозь приоткрытое окно доносилась августовская сырость, редкий капельный стук служил чем-то вроде метронома, а запах шоколада окутывал каждую молекулу воздуха.
– …Вы должны взглянуть в своё гадкое лицо и примириться с ним, – внушал ведущий. – Вы должны максимально ёмко сформулировать свой неугодный портрет. К примеру, я эгоистичный грубиян. Или: я извращённый эстет. Или: я смазливый слабак. Хватит увиливать и вытеснять неугодные поступки! В конце концов, мы собрались здесь, чтобы измениться к лучшему и вновь себя полюбить… – душещипательно обвёл взглядом каждого парень.
На нём болтались широкие светло-коричневые штаны с низкой посадкой и домашняя майка, которую ждало скорое превращение в половую тряпку. Металлическая скрепка прижимала к её горловине бумажку, игравшую роль бейджа. И бейдж этот демонстрировал жирную надпись: «Пустыня».
У других членов закрытого клуба висели такие же карточки с их прозвищами. Никто не заставлял называться настоящим именем, поскольку в клубе к анонимности относились весьма уважительно.
– …Настала пора вытащить скелеты из шкафов! – торжественно провозгласил Пустыня. – Настала пора обменяться историями о своих преступлениях, и я готов высказаться первым, – он незаметно соскользнул со стула. – Я был слаб и не ведал, что делаю. Ах, нет! Конечно, я понимал, на что иду. Мне не следует снимать с себя ответственность. Я прекрасно знал, что отнимаю у человека самое священное – жизнь. Кто-то скажет, что ни один убийца не заслуживает понимания, но я считаю иначе. Потому что меня душило отчаяние. Я не мог противостоять кошмарному заговору. Моего лучшего друга убили, и я отважился на месть. В один январский день без дрожи и сомнений расстрелял несколько парней и девушек в клубе. А затем уехал. И остался безнаказанным. Впрочем, карма отследила меня быстро. Я вдоволь расплатился за грехи, и теперь каюсь. Каюсь! Я каюсь и стремлюсь к искупленью! – закончил рассказчик.
– Спасибо за то, что поделился своей историей, Пустыня, – прокатился сдавленный хор его коллег по несчастью.
Их сходка напоминала собрание акул в мультфильме о рыбке Немо. Весьма нелепое зрелище.
– Ты большой молодец, Пустыня, – кивнул ему скуластый парнишка с каре.
Именно он держал раскрытую упаковку шоколадных конфет, распространяя их густой аромат. Блестящая фольга шуршала, но не перебивала речь. Сам паренёк следил за Пустыней с живым интересом, и к его бордовой футболке крепился бедж с надписью: «Анубис».
Анубис
Раздвигая тело, из плоти Бог встаёт
– Артюр Рембо
Анубис неспроста выбрал такую кличку. Его с самого детства привлекал Египет и его мифология. Мальчишку обуревали боги с головами животных, пирамиды и фантастичные легенды. Сколько загадок хранили гробницы! Сколько неизведанного скрывали сфинксы! Ребёнок с упоением коллекционировал вырезанные из дерева фигурки и наделял их магическими свойствами.
Впрочем, когда мальчишка только узнал о таком понятии как «коллекция» (а случилось это в детском саду, когда одна кудрявая девчонка в зелёном платье принесла в группу коробку с заглушками для мебели), он тут же захотел иметь свою. Ребёнок, не откладывая, схватился за ножницы с бумагой и принялся строгать кривые кругляшки. Затем он скрепил их пластилином и получил самую настоящую коллекцию планет Солнечной системы.
О Солнечной системе молодой исследователь прочитал в увлекательной энциклопедии школьника – огромной красной книге с красочными правдоподобными иллюстрациями. В ней же он наткнулся на разворот о процветании Египта, на котором просто и понятно рассказывалось о том, как формировалась и процветала эта цивилизация (она просуществовала три тысячи лет).
Оказалось, египтяне верили в то, что фараон – это бог, живущий на земле. Они подчинялись строгим правилам, как следует жить и готовиться к жизни после смерти. Стены пирамид символизировали лучи солнца, которые уносили тело фараона в страну мёртвых. Готовя повелителя к этому путешествию, его бальзамировали и заворачивали в ткань. Мумию помещали в ярко расписанный саркофаг, который затем переносили в гробницу с многочисленными сокровищами.
Разумеется, пятилетний мальчишка выдумывал поиски драгоценностей, рисовал карты и мечтал раскопать клад. А когда ему стукнуло восемь, родители пообещали, что скоро отправятся в грандиозное путешествие к Нилу. Ох, как скрупулёзно их сын ждал этого! Исчеркал несчастный календарь красным фломастером, сочинил кучу стихов и, наконец, очутился в жаркой стране. Правда, его немного разочаровал их отдых. В памяти сохранилось только то, что вода в море, кишевшем фиолетовыми медузами, была настолько солёной, что разъедала горло, глаза и нос. Сухой горячий воздух никогда не знал ветра, зато бассейн мог похвастаться горками на любой вкус. Кручёные (но и медленные), высокие (пугающие почти прямым углом), широкие (с которых дозволялось лететь в самых разных позах) и горки с куполом (следовало вовремя опускать голову, чтобы не стукнуться лицом о крышу) приводили мальчика в неописуемый восторг! А ещё он погружался в подводной лодке и плавал в открытом океане (ну и что с того, что ему мешался дурацкий оранжевый жилет, а папа плавал рядом)!
Вечерами, когда злое солнце успокаивалось, они гуляли с мамой по сувенирным лавкам и глазели на точёные статуэтки, украшения из натуральных камней и лёгкие кимоно (в самых скучных витринах). В столовой разрешалось брать со шведского стола что душе угодно, и особенно мальчишка любил мюсли и шоколадные пирожные. Впрочем, он всегда пускал слюни на сладкое.
Мамочка, женщина с фигурой, похожей на песочные часы, поглощала порции салата и целые тарелки канапе, элегантно стягивая зубами фрукты с деревянной шпажки.
Папочка, грузный мясистый мужчина, всасывал спагетти и шумно чмокал, жуя куриные ножки.
Как и любые туристы, с собой они увезли кучу магнитов с верблюдами, кипу фотографий в цифровом фотоаппарате, уйму товаров и, самое главное – охапку впечатлений.
Мальчишка ещё сильнее увлёкся изучением богов, которые наблюдали за ним откуда-то из космоса. Теперь, когда он приблизился к их культуре, они точно не сводили с ребёнка глаз. На мелких квадратных листочках, именуемых стикерами, он записывал любую интересовавшую его информацию. И его призывы привели к тому, что космос с ним заговорил.
Однажды, лёжа в постели и водя пальцем по узору на обоях, он ясно услышал голос высшего существа. Он звучал так, словно раздавался из телефона. Вначале пятиклассник не понял, кто его окликнул, но вскоре смекнул, что, должно быть, к нему обратился Абсолют.
– Ты необыкновенный! – властно прохрипел Он. – Тебе предначертана великая миссия, – предупредил Бог и умолк на добрые семь недель.
Парнишка терзался сомнениями, уж не послышалось ли ему? Но знаковое пророчество не могло быть плодом воображения, и поэтому мальчик смиренно терпел, пока Высший Дух соизволит показаться вновь. И это действительно случилось, только на этот раз, когда мальчишка катался на скейте. От неожиданности горемычный спортсмен свалился и поцарапал коленку, зато понял, о какой миссии толковал космос.
– В твоём теле заключён дух Анубиса, Бога бальзамирования и смерти, хранителя ядов и лекарств. Чёрного, как ночь, и золотого, как день. Ты – проводник усопших душ в загробный мир, – представил его ему же Абсолют.
С тех пор как подростку открылась шокирующая правда, он впал в смятение. Как ему следовало себя вести? Как рассказать родителям, что он не их сын, а Бог смерти Анубис? Как взвалить на плечи такую ответственность? Какие ритуалы ему придется проводить? Что если он не справится? Что если на него рассердится Абсолют и изгонит в какое-нибудь царство неприкаянных духов? От отчаяния и страха глаза покрывала солёная, как Красное море, пелена, но парень упрямо хранил молчание и никого не впутывал в тайну.
В возрасте пятнадцати лет он подстригся под каре в известной парикмахерской «Биgoodи», чтобы соответствовать образу внутреннего зверя. Регулярно отжимался, приседал и качал пресс, чтобы нарастить мышцы. С собой носил Анх – коптский крест. То был символ жизни, завязанной в узел. Когда в городе рыжим киселём растекался летний зной, парнишка носил одну тазобедренную повязку, что нередко служило почвой для ссор с родителями.
– Имей приличие! – ахала мать.
– Надеюсь, ты не вздумаешь появляться в этом на улице?! – ужасался отец.
– А чего плохого? – возмущался Анубис и, не слушая нотаций, выбегал во двор, где, облитый потом, гулял босиком по пыльным дорожкам.
Ну когда же он приступит к своим обязанностям? И как вообще происходят проводы из жизни в посмертие? В тягучие дни разочарования его отрезвлял телефонный голос Абсолюта, заверявший, что время ещё не пришло.
Время пришло, когда Анубис окончил гимназию, причём окончил её на отлично. Время пришло жуткое и, мягко говоря, тяжёлое, как тело, которое парень протащил с танцевальной площадки до туалета.
В одну пречёрную ночь Абсолют активизировался и приказал немедленно подниматься из саркофага, заполнять карманы аспирином и нестись в клуб «СОСИска». Затем голос посоветовал добавить белые пилюли в алкогольные напитки, и Анубис беспрекословно повиновался командиру. Таким образом он выкосил немало пьяных танцоров. В темноте, плюющейся лазерами, никто не заметил его манипуляций, и божественный промысел сошёл ему с рук.
Испуганный и взволнованный парень помчался домой, где заел стресс шоколадными конфетами. Шуршание фантиков хоть и успокаивало его, но не возвращало самообладания. От перенапряжения внутренние батарейки не то что сели – они легли. Парень тоже лёг в кровать и забылся летаргическим клейким сном.
Утром его разбудили телефонные реплики. Довольный Абсолют хвалил пророка.
– Погляди, как ты велик и могущественен! Ты блистательно исполнил своё призвание! – заверял он, и юноша расцветал от осознания своей значимости.
Его просто распирало от гордости и успеха! Он верил в себя. И люди верили в него. Люди верили в своего Бога.
Похождения Анубиса по барам и кабакам случались внезапно. Он сам не мог предсказать, когда в очередной раз космосу приспичит его послать на сбор урожая. Однажды он славно потрудился в чудном местечке «МисКа», где собирались одни барышни. Конечно, он не принадлежал к женскому полу, но наряжаться умел так же хорошо, как и писать стоя. Парня пропустили без лишних вопросов и подозрений, и он отправил в иное измерение несколько расфуфыренных девиц с утиными губами и грудями, какими можно играть в боулинг.
Сам шатен с глазами чайного цвета считал себя харизматичным красавцем. Анубису повезло: его заключили в тугое, налитое жизнью и энергией тело. Почему-то все проводники в загробный мир выглядят обольстительно и надёжно. Им тяжело не симпатизировать. Тяжело устоять перед их чарами и отличить вымысел от правды. Особенно тяжело, когда они сами верят в сочинённую сказку. Когда они путают понятие благополучия и не разделяют добро и зло. Порой они сами глубоко обманываются, дабы не травмировать психику. Разоблачение, если оно происходит, бывает очень болезненным.
У Анубиса оно было невыносимым. Когда парень понял, что его невинное хобби называется убийством, то чуть не рехнулся. Как же хитро он себя дурачил и щадил столько времени! Но одним вечером наткнулся на заметку в газете, где сообщалось о лютом изверге, который отрубил головы двум неповинным гражданам. Автор статьи не скупился на неласковые прилагательные в адрес «гнусного мерзавца» и «аморального идиота», который «не заслуживает места среди нас».
Анубис вдруг ясно осознал, что относится к той же касте. Да, он работал гидом между порталами, но это не избавляло его от громкого ярлыка «убийца». Не отменяло того, что он без колебаний пошёл на поводу у Абсолюта и угрохал десятки людей. Но он-то не человек, а божество, и таков его скромный удел! Он не в силах изменить судьбу. Быть может, у него всё-таки есть право решать, кому пора переехать на небо?
Спустя несколько ночей его шакалья голова, зажатая подушками, дабы не слышать роковых приказов, прикатилась к решению, что убивал не сам Анубис, а Египетский дух, без спроса воткнутый в его плоть. Именно на нём сидела вся ответственность, болтавшая ногами, а юноша никак не связывался с миссией Бога смерти.
И вся беда заключалась в том, что космос не оставил попаданца, а продолжил толкать на жертвоприношения. И Анубис не мог ему противостоять. И ненавидел себя. И винил, и наказывал, и проклинал. И, в общем-то, был прав: человеком он не являлся.
***
– Спасибо за то, что поделился своей историей, Анубис! – поблагодарил его коллектив.
– Ты большой молодец, Анубис, – обратился к нему мужчина с какашной родинкой на щеке и фиолетовым пучком сладкой ваты на голове. За его малиновый пиджак держалась карточка с весьма эксцентричным именем «Калигула».
Калигула
Сплошь людоедские уловки
– Поль Верлен
Калигула любил носить яркие и маскарадные наряды: пунцовые жилеты, идеально выглаженные карминные брюки, туго затянутые корсеты, гольфы и заострённые ботинки. На голове постоянно возвышалось лиловое облако причёски, как у Бориса Моисеева. Сиреневые тени превращали веки в крылья бабочки, а трость служила неотъемлемым аксессуаром. Сам мужчина держался статно и важно. Во взгляде читались гордость и себялюбие. Калигула страстно поклонялся театру и часто посещал спектакли. Ещё он верил, что принадлежит к знатному роду римского императора с таким же именем. И поэтому мужчине приходилось быть бдительным и осторожным. Стоило держать ухо востро, ведь поблизости шастали подлые заговорщики, которые нацеливались его убить. Но Калигулу было не провести: он знал, что лучшая защита – это нападение. И он нападал. Оборонялся. В результате в газетах его окрестили «гнусным мерзавцем» и «аморальным идиотом», что, впрочем, не расстроило мужчину. Он обожал внимание публики. Он обожал бывать в его центре и, раз увидев упоминание о себе в серой брошюрке, возомнил себя знаменитым, как президент. Калигула посчитал, что его поступком восхитились. Его смелости зааплодировали. Его провозгласили отважным потомком и будущим властителем. Тронутый наследник трона делал своим поданным щедрые подарки. Его светлость нисходила к обычным людям и сообщала им разные сведения. К примеру:
– Хочешь спойлер к своей жизни? – спрашивал Калигула. – Ты умрёшь через пару секунд, – хихикал он, замахиваясь топором.
Казнь, особенно публичная, смазывала его душу целительным бальзамом и приносила неописуемый восторг, словно удачное выступление в театре.
Любимым драматургом Калигулы был некий господин Секспир, который создал огромное количество пьес. Заветной мечтой была их встреча при свечах, в галстуках и с бокалами вина такого же цвета, как его тёмно-малиновый фрак. Однажды этот самый Секспир отправил ему письмо с приглашением на светскую беседу, но забыл указать дату, и бедный Калигула изводился в ожиданиях. Неопределённый срок лишь усугублял томление духа, и мужчина театрально вздыхал, прикладывая руку с накрашенными ногтями ко лбу.
Ещё в детстве Калигула отличался чрезмерным позёрством и дурашливостью. Он передразнивал взрослых, устраивал розыгрыши и шумел на уроках. Впрочем, его дурной характер походил на море. Приливы общительности и веселья сменяли замкнутость и тоска. Ребёнок мог часами молчать, стоя посередине комнаты без какого-либо занятия. Он как-бы выпадал из внешнего мира и погружался в мир внутренний. Мальчишка фантазировал о том, как он попадает в шикарный бриллиантовый дворец, где сверкает каждый гвоздь и волшебный цветок, где он облачается в красную мантию и получает настоящие скипетр и державу. В общем, обычные мальчишеские выдумки с той лишь разницей, что Калигула в эти выдумки свято верил. Он не отличал их от реальности или сна. Все эти компоненты были одинаково правдивы и одинаково иллюзорны. За обедом парнишка с упоением вещал о своих никогда не происходящих приключениях, вонзая вилку в палочки жареной картошки.
Печально, что с возрастом ничего не изменилось. Калигула только сильнее укоренился в своих убеждениях и казнил, казнил, казнил…
Жить стало сложно, когда заговорщики потеряли всякий страх и так громко шептались за его спиной или под окнами, что Калигула разбирал каждое слово.
– Ему надо подсыпать яд в молоко, – шушукались злоумышленники.
– Нет, лучше свалить на него хрустальную вазу с крыши, – спорили они.
– Никаких ваз! Его надо просто задавить на дороге! У меня есть «Фольксваген поло» и…
И Калигула стал избегать высоких зданий, отказался не только от молока, но и от йогуртов с сыром, и от кефира с маслом. Теперь он не мог лопать круассаны по утрам, потому что внутри этих эклеров его подстерегало варёное сгущённое молоко. Молочные колбаса и сосиски тоже покинули рацион. Мужчина обходился глазуньей с беконом на завтрак.
Выход за пределы квартиры стал приравниваться к экстремальным видам спорта или того хуже. Мужчина подозрительно оборачивался и дрожал, пока добирался до магазина. Если на его глаза попадался «Фольксваген», то происходила настоящая катастрофа: Калигула срывался с места, как ужаленный, и, крича, нёсся в дом, где хватал топор и замирал у двери. Его преследовали. За ним охотились и вели наблюдение. Он не мог жить в постоянной тревоге, которая подложила вместо сердца тикающую бомбу. Калигуле требовались телохранители. Он нуждался в помощи. И так он попал в клуб анонимных убийц. Здесь ему не угрожали расплатой.
***
– Спасибо за то, что поделился своей историей, Калигула! – поддержали его все.
– Ты большой молодец, Калигула, – улыбнулся ему парень в голубой рубашке и коричневых брюках. Судя по беджу, он называл себя Сальери.
Сальери
Грущу и счастлив – это значит, что я люблю
– Поль Верлен
Мечтательный романтик Сальери был писателем. Вот уже полгода он трудился над шедевральным романом «Карантин». Молодой парень знал, что из-под его пера выходит сенсация. Что его образный язык покорит читательские сердца, а выбранная тема привлечёт любого.
«Когда во всех городах объявили режим самоизоляции, люди заперлись в квартирах, словно по улицам разгуливали зомби. Люди наращивали панцири. Укладывались в барокамеры. Каждый превращался в человека в футляре», – печатал Сальери.
«Простолюдины выбирались за покупками в одноразовых гигиенических масках, элита же приобретала махровые тканевые повязки, которые было можно постирать и использовать повторно», – печатал Сальери.
«Популярность Бродского возрастала вместе со статистикой заболевших», – печатал Сальери.
«Воздушные поцелуи пугали так же, как воздушные тревоги», – печатал Сальери.
«Казалось, весь мир обработан антисептиком», – печатал Сальери, не замечая своего дешёвого пафоса.
Но Сальери не гнался за популярностью. Он корпел над книгой совершенно по другой, более утончённой причине. Дело в том, что он полностью и бесповоротно влюбился в свою героиню…
Её звали Памелой. Памела ко всему относилась легкомысленно. Она не зависела от предрассудков. Она одна не поддавалась панике и вела себя достойно, словно ничего не происходило. Памела беззаботно бегала по утрам в парке, облачившись в фиолетовую олимпийку и спортивные чёрные шорты. Симпатичный хвостик, просунутый через кепку, забавно болтался из стороны в сторону, а дефис губ растягивался в тире улыбки. Девушка с умилением наблюдала за пушистыми столбиками сусликов, которые выбирались из своих нор погреться на солнышке и поноситься друг за дружкой. С детским восторгом она гонялась за бабочками и любовалась привольными пейзажами. Всё в ней дышало молодостью. Всё в ней наливалось свежестью и задором.
Сальери сутки напролёт следил за своей возлюбленной. Она сама нашёптывала ему нужные слова, которые высвечивались на мониторе. Все события в её жизни случались произвольно. Памела сама управляла Сальери, а не он управлял Памелой. И их нежный терпкий роман был невинней детских шалостей. Их любовь была чище и кристальней капли утренней росы, пронизанной лимонным лучом солнца.
Но Памела не ведала о том, что за ней наблюдают. Она даже не представляла, что уже обаяла одного господина. Её девичье сердце жаждало любить, и потому она, столкнувшись с велосипедистом, с присущей только ей лёгкостью влюбилась в его шутки, высокие скулы и зачёсанные назад волосы. Что ж, Помеле повстречался настоящий Дон Жуан! А несчастному автору оставалось только одно – наблюдать за их свиданиями и читать их пошлые мысли.
И все его любовные муки, густо политые сомнениями о качестве текста, изрядно измотали парня. Он решился подыскать редактора, который смог бы по достоинству оценить работу. И нашёл. Его псевдоним – Моцарт – гладко перекатывался по языку. Этот Моцарт держался инкогнито, но дружелюбно. Он не тянул с проверкой и давал обратную связь.
– Крайне годно, – сообщал Моцарт.
– Весьма впечатляет, – сообщал Моцарт.
– Я восхищён, – сообщал Моцарт, и юный писатель раздувался от гордости.
Он уже предвкушал скорый успех и пританцовывал среди улыбающихся книжных шкафов. Только их улыбки обнажали не зубы, а книжные корешки.
Но после того как первый восторг улёгся, в гениальную голову заползали подозрения. Что если этот Моцарт всем пишет столь лестные отзывы? Что если это всего лишь автоматические ответы? Тогда получалось, что Сальери вовсе не особенный, а типичный писака-нищеброд.
От страха он не мог усидеть на месте и понял, что обязан проверить свою гипотезу. Но как? Сальери стоило заполучить доступ к телефону или к компьютеру этого редактора, чтобы узреть все его переписки. Сальери стал умолять об очной встрече в каком-нибудь кафе вроде «Coffee Milk» или «О Бразилия!», но ленивый помощник отказывался от свиданий. Мол, душевные или даже деловые беседы не входят в его обязанности. Однако Сальери удалось сторговаться до «шапочной» посиделки в обед следующего дня. Он, задыхаясь от волнения, отутюжил светло-коричневые брюки и купил новую рубашку, дабы показаться вежливым и опрятным человеком. Впрочем, прилагательные «вежливым и опрятным» можно опустить.