Фрагменты сожалений

Я не забуду

Александр приоткрыл глаза и увидел чистое голубое небо. Хотя солнце стояло высоко, он не ощутил жары – по крайней мере, кожа не протестовала, как это обычно бывает, когда пребываешь под палящими лучами светила; напротив, его приятно обдувало легким ветерком. Высоко над ним бесшумно кружили птицы, рассекая воздух восьмеркой и крест-накрест.

Приложив ладонь козырьком ко лбу, он приподнялся на локте, затем, слегка оттолкнувшись, сел. Оглянулся по сторонам, медленно поворачиваясь слева направо и обратно, стараясь увидеть как можно дальше, вглядываясь в самый горизонт. Но что это? Повсюду… вода? Да, ровная мутновато-прозрачная водянистая гладь окружала его со всех сторон, и не было ей конца ни спереди, ни сзади, ни по бокам. А сам он, как оказалось, находился в деревянной темно-зеленой лодке, краска на которой под натиском времени и влаги здорово поблекла и облупилась. Опустив взгляд, увидел два лежащих по бокам от его ног весла.

«Что я здесь делаю? Как меня, черт возьми, сюда занесло?»

Промычав, Александр схватился за голову, которая трещала так, будто с силой ею ударился при падении. Или кто-то чем-то тяжелым и твердым приложил по затылку.

Он сосредоточился на воспоминаниях, стараясь припомнить события нескольких последних дней или хотя бы часов, но в голове возникали лишь отдельные образы, и все – одни и те же, только порядок мог меняться: двух- или трехэтажное кирпичное здание, пачка тысячных купюр в ладони, серебристый пистолет, какой-то человек в тени, чье лицо неразличимо.

«Этот человек… кто он? Помню, он что-то говорил. Но что? Мне в глаза бил яркий свет, мешающий его разглядеть. – И тут же, вернувшись в настоящее, подумал: – Боже, как же я плохо себя чувствую… Хочется пить. Ужасно хочется пить».

В лодке не было ни тары с питьевой водой, ни еды. Пришлось ему, упершись грудью в бортик, ладонью черпать пресную живительную жидкость. Не бог весть что и неизвестно, насколько вода чистая или грязная, но за неимением выбора, подумал он, и этот вариант неплох.

Еще раз внимательно осмотревшись вокруг и убедившись в отсутствии в поле зрения хоть какого-то берега, парень поднял шероховатые весла, перекинул лопасти через бортик и, обхватив шесты поудобнее, принялся неумело грести, решив, что для начала будет держать курс только прямо.

«И все же. Как я здесь оказался? – вновь задался он тем же вопросом. – Почему я в лодке? Почему я на воде, а не на суше?»

Он снова попытался вспомнить хоть что-нибудь, что могло объяснить происходящее, силился преодолеть барьер в голове, который блокировал доступ к воспоминаниям, словно защищающий Александра от болезненного возвращения к способным травмировать событиям, но ничего не получалось. Тогда юноша начал выстраивать предположения, стараясь подыскивать наиболее правдоподобные и логичные, и остановился на двух вариантах. Первый: кто-то его усыпил или в ходе серьезной ссоры нанес удар по голове, после чего погрузил тело в спущенную на воду лодку и оставил на попечение воде, течение которой унесло его в такую даль. И второй: он вместе с кем-то из родных или знакомых отправился в путешествие на корабле, посудина потерпела крушение, кого успели – посадили в лодки, пообещав, что вскоре их подберут, а после по какой-то причине Александр отключился и потерял память.

«Бред, – помотал головой юноша, представляя кораблекрушение. – Не могли меня оставить в лодке одного, да еще без продовольствия и хотя бы спасательного жилета. Или… у меня все украли?»

Он обратился к первому варианту, который не казался ему таким сказочным и бессмысленным. Ведь и правда: кто-то мог его стукнуть хорошенько по затылку, отсюда и головная боль. А сотворить это мог тот, чьего лица ему не удавалось вспомнить. Так кто же он?

Погруженный в раздумья, Александр работал веслами, не снижая темпа, и лишь через некоторое время обнаружил, что его окружал туман – не такой плотный, чтобы закрывать весь обзор на расстоянии дальше вытянутой руки, но вполне способный дезориентировать (если бы только у него был хоть один ориентир). И вдруг впереди, в нескольких десятках метрах от него, возникло что-то круглой формы – полупрозрачное, белесое, словно вибрациями рассекающее воздух, оно своими размерами запросто могло поглотить небольшую яхту. Круг походил на арку, с едва выделяющейся дымчатой – то есть похожей на густой пар – рамой, нижняя часть которой соприкасалась с водой. И в центре этого белесого круга явственно выделялась огромная цифра 7 – красного цвета, будто бы образованная дымчатым фейерверком.

– Это еще что такое? – удивленно воскликнул юноша, перестав грести, но лодка по инерции продолжала плыть вперед. Однако совсем скоро, когда витающий в воздухе круг оказался так близко, что разобрать семерку в красном дымчатом узоре не представлялось возможным, остановилась.

Столкнувшись с чем-то совершенно незнакомым и необъяснимым, даже аномальным, юноша почувствовал опасность. Приготовившись грести в обратную сторону, чтобы отплыть от круга на такое расстояние, которое позволило бы его потом обогнуть, он обернулся и посмотрел за спину. А там, метрах в двадцати от него, из ниоткуда появился еще один круг – наверняка таких же размеров, как первый (вблизи сложно было их сравнивать), но с парой визуальных отличий: он был синего цвета, по центру же плавало число 17 (такое же красное, как семерка – в кругу напротив).

Александр медленно поворачивал голову – сначала изучая правую от себя сторону, затем левую. Как минимум в третий раз за последний час не веря своим глазам, вернул весла на дно лодки и приник спиной к бортику, свесив за края руки, кончиками пальцев почти касаясь воды.

Они повсюду. Со всех сторон. Подобно какому-то инопланетному барьеру, эти круги сомкнулись вокруг лодки, стыкуясь друг с другом краями, образовав подобие гигантского шестиугольника. И было этих кругов шесть: не считая тех двух, что возвышались спереди и сзади, еще по два приходилось на каждую из боковых сторон. Каждый из кругов имел свой четко различимый цвет с более темной, чем внутренняя часть, рамой и определенным числом, возрастающим строго по часовой стрелке: белесый круг – 7, желтый – 12, темно-зеленый – 15, синий – 17, фиолетовый – 19 и, наконец, черный – 20.

Проплыть как-то мимо них, не задев края, было невозможно. Если только нырнуть под воду, но в таком случае лодку придется оставить внутри этого магического угловатого кольца, а как далеко отсюда суша – неизвестно. Александр понятия не имел, что делать, какова природа преграды, как отреагирует организм при взаимодействии с ней. И в то же время – а возможно, именно по этой причине – он не мог позволить себе оставаться на месте.

«Если бы кто-то хотел, чтобы я умер, – я бы уже умер. И ничего сверхъестественного для этого не потребовалось бы», – попытался успокоить себя он. Чуть напрягшись телом, неохотно поднял весла и опустил края в воду. Ему было невдомек, что являют собой цифры в каждом кругу и имеют ли они хоть какое-то значение, но внутренний голос подсказывал ему, что неспроста цвета темнеют от круга к кругу. К тому же прямо по курсу расположен именно самый светлый. Так имеет ли смысл делать выбор?

И он, перебирая веслами, подплыл к парящей в воздухе семерке. Перед тем как нос лодки соприкоснулся с кругом, на всякий случай зажмурился и задержал дыхание.

Знакомое ощущение пронзило тело – такое происходит во сне, перед самым пробуждением, когда на какое-то мгновение кажется, что падаешь в пропасть, только в этот раз оно длилось значительно дольше, будто бы Александр пролетал километры, причем пребывая уже в стоячем положении. Ему подумалось, что, должно быть, при таком раскладе, стоит только соприкоснуться с материальным, от него останется одно только мокрое место.

Но вот скорость падения (или полета?) за доли секунды снизилась до нуля, и ноги Александра уже твердо стояли на чем-то ровном; он даже не пошатнулся, словно совершил всего лишь метровый прыжок, и не ощутил давления в суставах. Открыв глаза, первым делом увидел под собой темно-красный, без какого-либо узора, ковер, на который прямоугольником падал луч солнечного света. А на ковре, чуть поодаль, сидели двое мальчишек и, похоже, играли в машинки. Сидели они друг напротив друга, но боком к нему. Шагнув вперед, всмотревшись в их лица, он опешил, узнав себя в детстве и его тогдашнего самого первого друга. Медленно оборачиваясь вокруг своей оси, осматривая стены и все, что его окружало, он понял: это детская комната квартиры, в которой давным-давно он жил вместе со своей семьей.

Вновь обратив свое внимание на детей, он открыл рот, но не смог произнести ни звука. Зачем-то неуверенно поднял руку, как будто собирался им помахать, но она почти сразу опустилась и безвольно повисла. Ему стало понятно, что дети его не видят.

– А хочешь, я покажу тебе пистолет, который мне купили вчера? – услышал он свой голос – совсем детский, еще не надломившийся с возрастом. Темноволосый мальчик, не дожидаясь ответа, вскочил на ноги, сияя глазами в предвкушении того, что сейчас ему удастся похвастаться своей новой игрушкой.

«Пистолет? Тот ли пистолет, который я помню?»

– Ух ты! Пистолет? – выронил второй мальчишка металлическую машинку из рук. – Давай!

Александр наблюдал за ними и догадывался, – а вернее знал, – что сейчас произойдет. Все это походило на то, будто невидимая пелена, плотно окутывающая его память, немного приоткрылась, обнажив болячку, которая впоследствии длительное время не давала ему покоя.

Мальчик вынул из-под кровати картонную коробку, набитую всяческими игрушками, и достал из нее небрежно брошенный пластмассовый пистолет. Большим пальцем надавив на кнопку, утопающую в рукоятке, вытянул обойму, убедился, что круглые, пластмассовые желтые пульки на месте, вернул ее и уверенным движением передернул затвор. Щелчок – и одна пулька в стволе.

– Круто! – восхищенно воскликнул его друг. – А выстрели куда-нибудь!

– Хорошо, – улыбнулся тот, а глаза так и блестели. – Сейчас выстрелю.

И направил дуло пистолета на мальчишку.

– Эй! – в испуге выставил ребенок перед лицом руки. – Не в меня же, дурак! Убери! Убе…

И, не договорив, взревел, когда кругленький кусочек пластмассы, разорвав воздух, прижег участок кожи на его еще совсем хрупкой шее.

Саша выронил игрушечный пистолет и, подойдя к другу, присел рядом. Теперь и он был напуган.

– Прости, – промямлил он, – я думал, будет не больно. – А ведь до того как выстрелить, прекрасно знал, что больно будет, да еще как.

– Отстань! – обиженно оттолкнул его мальчишка. Вскочил и, потирая шею, опрометью выбежал из комнаты, удирая к себе домой.

И пускай уже через пару дней они помирятся и будут дурачиться вместе как ни в чем не бывало, однако на протяжении многих лет этот случай будет время от времени всплывать в памяти Саши, каждый раз заставляя его предаваться легкой грусти и испытывать уколы вины.

Александру вдруг захотелось остановить мальчишку, попросить прощения за себя – ребенка. Он развернулся и уже приготовился бежать за ним, однако внезапно все исчезло, будто кто-то выключил свет. И вот он вновь очутился в лодке. Он замахал руками, чтобы сохранить равновесие и не выпасть из нее. И кое-как ему удалось устоять.

С широко распахнутыми глазами Александр, совершенно дезориентированный, смотрел прямо перед собой. Ни комнаты, ни пистолета, ни детей – ничего этого больше не было. А круг с семеркой по центру стал полностью черным, и этот черный цвет был таким глубоким, таким бездонным, словно скрывал в себе целую вселенную.

На дрожащих ногах отступив к задней части лодки, Александр сел. Ему подумалось, что там, в черноте, ждет нечто такое, в сравнении с чем сгореть заживо – все равно что слегка прикоснуться к листу крапивы, а смерть – что подарок для того, кого безостановочно пытают десяток лет. Вопрос о выборе дальнейшего направления отпал сам собой. И все же для начала ему требовалось хотя бы немного, чтобы привести мысли в порядок и взять себя в руки.

Он закрыл глаза, обхватил колени и уткнулся в них лицом. С гулким биением сердца в груди думал о том, что столь явственно увидеть свое прошлое, услышать и почти что прикоснуться к нему – не каждый день ведь сталкиваешься с этим. Для чего он здесь? Кем или чем созданы эти своеобразные порталы? В чем их суть и какова цена временного возвращения в детство?

В мыслях по кругу проносились цифры, что его окружали. А цифры ли это витают в воздухе? Может, всего лишь бесформенные сгустки дыма, лишь отдаленно похожие на числа и оттого дорисовываемые мозгом в узнаваемое?

Александр поднял голову, когда вдруг его осенила догадка. Еще раз осмотревшись вокруг, он убедился в том, что действительно видит цифры. Но для того чтобы догадка, пусть и вопреки здравомыслию, имела под собой твердую почву, необходимо было проверить свою версию.

Весла, как бы странно это ни было, – хотя как такая мелочь может показаться странной на фоне всего происходящего? – преспокойно лежали себе на днище, и только влажные от соприкосновения с водой лопасти выдавали то, что совсем недавно их использовали по назначению.

Опустив весла в воду, Александр поплыл к желтому кругу и, приготовившись к не самым приятным ощущениям, – а он был уверен в том, что они повторятся, – зажмурился.

И вот он вновь будто бы камнем падал вниз, пролетал сотни метров, беспрерывно ускоряясь, но не было ни ветра, ни шума в ушах. А потом – глухой стук, – и он чувствует под ногами опору, а вокруг – шум и гам, какие-то голоса. Открыв глаза, он увидел, что стоит в большом помещении с выкрашенными в цвет морской волны стенами, вдоль одной из которых возвышались забранные решетками окна, и обложенным деревянными рейками полом. Мимо него то и дело пробегала ребятня – совсем еще дети, с виду не старше тринадцати лет. Они, как понял Александр, обратив внимание на раз за разом стучащий по полу оранжевый резиновый мяч, играли в баскетбол, кричали, перекидывали его друг другу, носились из одного конца помещения в другое, намереваясь то в одно кольцо попасть большим апельсином счастья (ему смутно припоминалось, что в средних классах кто-то – не исключено, что сам он, – так называл баскетбольный мяч), то во второе.

«Я в спортзале, – подумал он не без ностальгии, – одном из самых моих нелюбимых мест в школе, где я обучался».

Он опять увидел самого себя, но уже чуть более взрослого, чем в прошлом воспоминании. Тот Саша как не свой слонялся туда-сюда неподалеку от скамеек, очевидно, не сильно-то и увлеченный игрой и в то же время изо всех сил старающийся оставаться «своим».

Учитель физкультуры, стройный мужчина средних лет в спортивном костюме, без предупреждения вышел из зала к какой-то женщине в строгой одежде, возникшей в дверях и поманившей его указательным пальцем. И только дверь затворилась, кто-то заголосил во весь зал:

– Ура! Пинаем мяч!

И один из мальчишек подкинул мяч Саше.

– Саня, пинай! – прогорланил кто-то из мальчишек. – Пинай давай!

– Давай быстрее, я тоже хочу! – торопил его другой.

«О нет, только не это», – подумал Александр, вспоминая, что сейчас должно произойти. Видя, как Саша, оставив мяч в одной руке, вытягивает ее и принимает стойку, характерную для готовящегося удару ногой, он хочет рвануть вперед и выбить мяч из рук, но не может двинуться с места. По центру зала проходит длинноволосая девочка, улыбаясь своим подругам, а Александр силится выкрикнуть, предостеречь ее словами, да только не в состоянии разомкнуть губы. И тогда ему просто захотелось отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но что-то не позволяло сделать и это, приказывая смотреть.

Саша сосредоточился на мячике и, кажется, ничего и никого вокруг не замечал. Взмах ногой, хлопок, коим сопровождался пинок по жесткой резине, – и мяч в долю секунды преодолел половину спортзала. А затем – звучный шлепок – и темноволосая девочка уже лежит на полу, а еще через секунду, когда апельсин счастья по инерции скачет по полу близ дальней стены, она прижимает ладони к лицу и кричит навзрыд.

Кто-то присвистнул, кто-то хохотнул. Озадаченные, напуганные, любопытные одноклассники обступили лежащую девочку кругом.

– Ну ты даешь, – протянул один из мальчишек, обращаясь к Саше, который так и остался стоять на месте.

– Прямо в мясо, – произнес еще кто-то и поморщился.

– Дай-ка засниму, – сказала девочка с затянутыми в тугой хвост волосами и полезла в карман за мобильником.

Потом пострадавшую взяли под руки и помогли подняться, а когда ребята расступились, Саша увидел, что почти вся нижняя часть ее лица была в крови. Кровь просачивалась сквозь пальцы и массивными каплями обагряла ворот футболки и падала на пол. Столько пар глаз уставились на провинившегося – а он с виноватым взглядом провожал одноклассницу.

Как выяснилось немногим позднее, ударом мяча Саша сломал ей носовую перегородку, вследствие чего многие последующие годы (по крайней мере, до переезда в другой город) она жила с искривленным носом. Ей приходилось терпеть насмешки, издевки, обидные прозвища; красивым и статным мальчишкам она была уже неинтересна, а девочки со злорадством уверяли ее в том, что с таким лицом она всю жизнь проживет в нищете.

Что до ее отношения к Саше – она всем своим видом старательно показывала, будто он для нее больше не существует. Он прекрасно понимал, что за показательным безразличием на самом деле кроется ненависть, а потому, каждый раз видя или вспоминая ее, он чувствовал невозможную грусть. И не только потому, что он так и не смог заставить себя подойти к ней и попросить прощения. Просто он был в нее влюблен. И пусть и до этого они почти не общались, но сердце мальчишки трепыхалось каждый раз, когда она возникала в поле его зрения. И вот так по-глупому, по-скотски он все испортил.

Вокруг все поплыло. Заходило ходуном – и вот Александр снова стоит в лодке, как будто злополучный урок физкультуры ему всего лишь привиделся. Или он уснул. Ему хотелось бы поверить во второе или даже первое, да только самообман не дал бы ответы на вопросы о том, где он и что происходит.

Не желая на этот раз медлить, ждать, когда мозг обработает столь резкое переключение пространств, он вновь уселся и взял в руки весла.

«Значит, эти цифры вокруг меня, – размышлял он, – мой возраст. Тот возраст, когда я переживал не самые приятные или даже ключевые события, повлекшие за собой… что? И почему я их вижу? Вновь, пусть и сторонним наблюдателем, переживаю? Чертовщина какая-то…» Эти вопросы не единственное, что не давало ему покоя. Вернувшись из прошлого во второй раз, он понял, что по какой-то причине не мог и не может вспомнить то, что должен был и еще может увидеть там, куда переносят его магические круги. Пока Александр здесь, в лодке, оставшиеся четыре числа не дают ему ровным счетом ничего, но ведь стоит проникнуть в один из парящих кругов – и прошлое обрушится на него с новой силой. И только тогда он вспомнит то, – а точнее увидит воспоминание, – что по какой-то причине должен вспомнить. Но для чего? И какая взаимосвязь между шестью эпизодами?

Перед ним – еще один полностью черный круг, заменивший собой тот, который перенес Александра в спортзал. Отплыв от него метров на десять, он развернул лодку по направлению к своей следующей цели. А подняв голову, увидел, что солнце частично скрылось за невесть когда успевшими наплыть облаками, и ветерок, – что он не сразу ощутил, – стал немного прохладнее. Назрел сам собой вопрос: какое сейчас время суток и сколько времени отнимает пребывание в прошлом и переходы между прошлым и настоящим? Кажется, когда-то давно, еще в школьные годы, от кого-то он слышал о способах определения достаточно точного времени по небесному светилу, но каких именно – не помнил, однако подозревал, что у него все равно ничего бы не вышло. Но солнце стояло все еще высоко, поэтому он посчитал, что было не позднее двух дня. Хотя имело ли это хоть какое-то значение?

Он подплыл к темно-зеленому кругу – так, чтобы в него свободно можно было шагнуть. Нос лодки при этом беспрепятственно прорезал это парящее нечто и, что было явственно видно, остался по ту сторону. Выходит, что круг воздействует только на живой организм. Или даже на одного только Александра.

«Не так уж это и важно сейчас», – подумал он, встал на ноги и, опустив голову, вновь покинул настоящее.

Кое-что изменилось. Александру сначала даже стало немного дурно. Теперь он как бы завис в воздухе, в десятках метрах над землей, при этом не имея физического тела, словно в программе по межвременной и межпространственной телепортации произошел сбой и переместиться удалось только его сознанию. Каково это для человека – желать посмотреть на себя, но ничего не увидеть? Быть может, так и начинается сумасшествие, но где причина, а где следствие – никого не интересующая грань.

И все-таки, по всей видимости, кому-то было важно, чтобы Александр оставался собой, сохранял здравомыслие, потому как, к своему удивлению, почти сразу он происходящее с собой начал воспринимать если не как обыденность, то как само собой разумеющееся.

Под ним протягивалась и петляла асфальтированная дорога, по обе стороны от которой на километры простирался лес. И по этой дороге на велосипедах гнали, явно прикладывая к этому все свои усилия, двое людей, отделяемые друг от друга совсем малым, едва заметно увеличивающимся расстоянием. Внезапно проявилась еще одна особенность, не присущая прошлым двум подглядываниям в прошлое: по его ли воле или нет, но сознание Александра (и видимое им) диагональю устремилось вниз, приближаясь к дороге и велосипедистам. Совсем немного – и он уже невидимкой будто бы вклинился в их компанию и теперь имел возможность наблюдать за ними сбоку. В велосипедистах он безошибочно узнал себя и бывшего друга – того самого, в которого в детстве он выстрелил из игрушечного пистолета.

– Олег, сбавь скорость немного! – выкрикнул Саша, едва поспевая за другом. Тот послушно сбавил ход, позволяя нагнать себя. Был самый разгар летнего дня, когда солнце стояло в зените и неумолимо нагревало под собой все, до чего его лучи могли дотянуться. Ребята, очевидно, запыхались, пот стекал с их лиц и шей – те только успевали его вытирать; футболки ожидаемо насквозь промокли. – Слушай, нам ехать еще почти четыре километра, давай помедленней будем гнать, – попросил он, отдышавшись. – Тем более скоро уже придется въезжать на длинный склон.

– Да, ты прав, – согласно кивнул Олег. – Кстати, ты же помнишь, что у Кати скоро день рождения?

– Помню, – ответил тот в довольно резкой форме, сразу переменившись в лице.

– Пойдешь к ней?

– А зачем? Она меня не приглашала.

– Да брось ты, – подкатившись к другу почти вплотную, Олег шутливо стукнул его кулаком в плечо. – Мне одному неудобно будет идти, сам знаешь. Давай со мной за компанию.

– Олег, мы с ней не ладим, ты же знаешь, – понуро отмахнулся Саша.

– Понятно. Как хочешь, – вымолвил тот, слегка обидевшись.

«Ты любил ее, Олег, – вспоминал Александр. – Катя запала именно на тебя, хоть ты и не был красавцем и никогда особо не пользовался популярностью у девушек. Я был рад за тебя как за своего лучшего друга, пусть и завидовал в какой-то степени. А потом что-то случилось… что-то такое, что позже она предложила встречаться уже мне, а я в довольно грубой форме дал ей отказ и по какой-то причине затаил на нее обиду – временно, пока совсем о ней не забыл».

Подростки молча продолжали крутить педали, глядя то прямо перед собой, то на дорогу, объезжая ухабины или относительно крупные камни и куски асфальта, которые для колес автомобилей или мотоциклов, быть может, могли не представлять ничего серьезного, но для велосипедистов являли собой малоприятные препятствия и потенциальную угрозу.

Очередной плавный поворот – и вот они начали подъем на склон, с которого так обожали скатываться на всех парах и так неохотно его преодолевали на обратном пути!

Теперь уже свысока Александр увидел автомобиль, что ехал навстречу ребятам. То был синий седан, со всех сторон облепленный засохшими брызгами грязи, словно владелец не мыл его по меньшей мере год. На скорости никак не меньше сотни километров в час он приближался к спуску, по какой-то причине виляя из стороны в сторону: со стороны можно было предположить, что за рулем сидел то ли откровенно малоопытный, то ли пьяный.

В тот день, восседая на своем новеньком велосипеде, Саша не увидел легковушку, не мог увидеть – только слышал гул двигателя где-то вдалеке. Теперь же ему хотелось крикнуть Олегу, чтобы он немедля свернул к правой обочине, а не к противоположной, как поступил в ту минуту и тем самым совершил ужасную, фатальную ошибку. Но разве можно было его винить в этом?

За мгновение до того, как автомобиль выскочил из-за склона и, не сбавляя скорости, мчал вниз, парни, переглянувшись, разъехались по разным сторонам дороги.

Похоже, что водитель, завидев прямо перед собой велосипедиста, стремительно вывернул руль влево, потому как седан резко вильнул в сторону, однако было поздно: раздался пронзительный, спугнувший летающих поблизости птиц визг шин – это лихач успел вдарить по тормозам, а затем – раз! – и передний бампер впечатался в переднее колесо велобайка. Обод колеса и рама над ним от столь сильного удара погнулись, часть спиц повылетала, а сам двухколесный транспорт вместе с подростком отлетели назад на добрые метров пятнадцать, причем юнец прямо в полете слетел с седла и, боком шмякнувшись об землю, кубарем прокатился по ней, отбивая каждую часть тела, ломая конечности и оставляя за собой следы крови. Велобайк приземлился немногим дальше от него и, скрежеща стальной рамой по асфальту и пуская в воздух снопы искр, рулем влетел в рытвину, градусов на девяносто развернулся и только тогда остановился, продолжая подавать признаки жизни вращающимся задним колесом, с которого слетела цепь.

Владелец авто тем временем не поднимал ноги с педали тормоза, а когда седан наконец замер, откинулся на спинку сиденья и, не отпуская рулевую баранку, сдавливая ее что есть мочи, но не обращая на то внимания, таращился сквозь лобовое стекло.

Саша с силой надавил на обе тормозные ручки, тем самым сбросив скорость до нуля почти в мгновение, отчего перелетел через руль и приземлился на ладони и колени, разодрав их в кровь, а велосипед свалился ему на спину.

Отворилась дверца автомобиля. Водитель, худощавый мужчина с неопрятной щетиной на бледном лице и волосами, почти касающимися плеч, подскочил к сбитому подростку и согнулся над ним, нахмурившись и ладонями упершись под колени.

Саша же, почти не обращая внимания на боль, мигом вскочил на ноги, скинув со спины велосипед, и, прихрамывая, поковылял к другу.

– Твою-то мать… – простонал мужчина, поворачивая голову сбитого подростка так, чтобы увидеть его лицо. После чего выпрямился и повторил. – Твою мать!

Олег лежал неподвижно, не дыша. Разбитые губы его уже синели, одна сторона лица была разодрана до самого мяса. Шея изогнута, сбоку из-под кожи что-то выпирало – по всей видимости, звенья сломанного позвоночника. Один глаз закрыт, второй, налитый кровью, будто бы норовил выскочить из глазницы. Сквозь порванную ткань футболки проглядывала ужасающая рана и острие плечевой кости – результат открытого перелома. Вокруг головы – лужица крови, от которой слиплись взъерошенные волосы подростка; из пробитого, вмятого вовнутрь черепа вывалилось что-то бледно-розовое.

Но, несмотря на чудовищную картину, Саша склонился над другом.

– Эй, Олег, – теребил он его за рваную футболку, не обращая внимания на ругающегося, готового впасть в истерику снующего позади него мужчину. – Олег, вставай. Ну же, очнись!

Виновник аварии вернулся к своей машине, заглянул в салон, чтобы с переднего пассажирского сиденья взять мобильный. Выпрямившись, обогнул капот. Удостоверившись в том, что на его старушке – ни царапины, дрожащей рукой набрал 911.

А Саша продолжал взывать к Олегу: глаза на мокром месте, и голос уже надрывался, и к горлу подступила горечь.

– Тебя спасут! Слышишь? Обязательно спасут.

«Нет, его не спасут, – вспоминал Александр, – он уже мертв. Наверное, он умер сразу, как только разбил голову. А я не хотел принимать этого. Да и не мог».

В тот день Александр потерял своего лучшего друга.

И снова Александр в лодке. Он понятия не имел, сколько минут или часов прошло с тех пор, как заново пережил момент смерти Олега. Он лежал почти обессиленно, устремив взгляд в небо, а сердце сдавливала ноющая тоска, и было ему столь грустно, что хотелось выброситься за борт и уйти ко дну. Но даже на это ему, как он считал, не хватило бы сил.

А может, он обессилен еще и от голода? Александр попробовал представить, как откусывает ломтик хлеба или отправляет в рот ложку с овсяной кашей, но организм, похоже, не был готов принимать в себя пищу, что выразилось в подступившем рвотном позыве, который Александр, однако, благополучно сдержал.

Погода в его отсутствие заметно ухудшилась. Посерело небо, усилился ветер, уже не было видно солнца. Да и птицы, по всей видимости, недовольные такой переменой погоды, куда-то улетели, наверняка готовые укрыться от предстоящего дождя, – а дождь при таком раскладе не мог не хлынуть.

И вот Александр смотрит в небо – а глаза словно бы посерели под стать его цвету – и думает: «Разве хоть кто-нибудь из людей в буквальном смысле переживает заново худшие моменты своей жизни? Разве такое вообще должно происходить? Может, кто-то играет со мной? Кто? Я без моего же ведома стал частью чьего-то эксперимента? Или это проделки дьявола за мои грехи? А может, такой сон? Может, на самом деле я в коме? Или, как Олег, попал в аварию, а все, что вижу и чувствую сейчас, – галлюцинации, и так мой мозг доживает последние секунды? Но что еще я должен вспомнить, чтобы освободиться? И освобожусь ли вообще?»

От бессилия и нарастающей злобы Александр стиснул зубы и с силой ударил кулаком по днищу посудины. Ему хотелось кричать, чтобы вернули недостающие обрывки памяти, дабы не пришлось их видеть, ведь они, если следовать закономерности, еще хуже, еще тяжелее, – хотя куда, казалось бы, еще хуже? – да только кому и на кого кричать, к кому взывать? Кто ответственен за все это, за его страдания? Видимо, оставалось разве что следовать негласным правилам, и каков будет итог – ведомо одним лишь наблюдателям. Если, конечно, таковые имелись.

«К черту вас, – подумал Александр. – Если вы хотите меня сломить, вынужден буду вас разочаровать. Вам нужна была серая полудохлая мышь, а я – непокладистый живучий кот, который не только не поведется на ваши манипуляции, но еще и надерет вам задницы».