Весь театр был охвачен восторгом. Какой дебют! Какое чудное представление Лоэнгрина! Какое сопрано у этой артистки!
На красном фоне кресел в партере виднелись головы мужчин и неподвижные башни из лент, цветов и тюля, не склонявшиеся друг к другу ни от скуки, ни для болтовни; в ложах царила полная тишина; нигде не было слышно разговоров даже вполголоса. Наверху, в адской галерее, называемой в насмешку раем, восторг вспыхивал шумно и неизменно, словно глубокий вздох удовлетворения, каждый раз, как раздавалось нежное, сильное и мощное сопрано. Какое чудное представление! Все в театре казалось новым. Оркестр состоял из ангелов. Даже центральная люстра светила ярче.
Немалую роль играло в этом восторге чувство удовлетворенного патриотизма. Сопрано была испанка, только переменившая свою девичью фамилию Лопес на итальянскую фамилию мужа, тенора Франкетти, великого артиста, который, женившись на ней, поднял ее на высоту всемирной известности. Какая это была красивая женщина! Одна из первых красавиц в мире – стройная, с гордой осанкой, руки и шея с прелестными округлостями. Белое, тюлевое платье Эльзы свободно лежало на талии, но плотно облегало и чуть не рвалось над роскошными округлостями её тела. Её черные, восточные глаза, горевшие страстным огнем, составляли резкий контраст с белокурым париком принцессы брабантской. Красавица испанка была на сцене робкою, нежною, покорною женщиною, отвечавшею мечтам Вагнера, верившею в силу своей невинности и ждавшею спасения от неизвестного.
Рассказывая о своем сне перед королем и его свитою, она пела так нежно и трогательно, с опущенными руками и восторженным поднятым кверху взором – словно видя на облаке таинственного паладина – что публика не была в силах сдерживаться дольше, и оглушительный взрыв аплодисментов и криков вырвался изо всех углов театра, даже из коридоров, точно громкий залп целого ряда пушек.