000
ОтложитьЧитал
Девушка старалась вести себя естественно, держать руки поближе к туловищу. Но они всё равно дёргались, когда сама кровь в жилах предугадывала неминуемое столкновение с очередным препятствием. Слепая нарочно не прихватила с собой трость. Пусть с ней до сих пор медленно и неудобно, палочка здорово бы выручила теперь. Выручила, не будь мотивов, отличных от тактики выживания.
– О, зырь. Зырь!
Аделина решила, что шепчут ей. Повертела головой. Это кто-то не близкий, и слова различила лишь благодаря чуткому слуху. Как и смешок.
– Пьянь? – уточнил второй и крикнул: – Эй! Эй, стой!
Девушка послушалась. Твердь под ногами пошла в наклон, а в воздухе угадывалось амбре мокрых утиных перьев, плакучей ивы и сока рогоза. Вероятно, прямо по курсу болото.
В животе поднялась ледяная волна. Помимо ощущения чужого взгляда на себе, какое навещает и зрячих, различила шаги. Голова вжалась в плечи, ноги повели назад. Света не видно, но по наброшенной вуали прохлады можно фантазировать, что на неё упала тень.
– Ты чего? Слышь? – без пауз пропел молодой мужчина. Скорее даже парень.
Аделина молча отступила. Другой невидимка схватил за рукав, озаботился:
– Да погоди, убьёшься.
Сердце не узнало в помощи ничего доброго. Замерло. Лицевые мышцы закололи крошечные иголочки. Хотелось высвободиться, если бы не топь за спиной и давящая аура вокруг. Себя выдали двое, но страх с великими слепыми глазами подсказывал – людей здесь больше. Стоило рано или поздно встретиться с теми, кто пристал бы и посмеялся. Но чтобы вот так?
– Чего-й такую и не видели. Потерялась?
– Тупой, глянь, она же нулевая.
Не отреагировав на колыхание воздуха перед лицом, Аделина вздрогнула от щелчков пальцев у самого носа. Хрусталики кристально чисты, а взгляд ясный, но, как говорила мама, рассеянный и беглый. Если смотреть вблизи – очевидно, что ей ничего не видно.
Возмущение вернуло дар речи. Девушка отпихнула пахнущую бензином руку, по-прежнему удерживаемая.
– Я нормальная.
– Ну да… нормальная.
Леность, с которой растянулись эти короткие слова, придала сказанному двусмысленности. Обрывая паузу, Аделина дрожащим голосом выдала пустое:
– Ребята, не надо.
– Да что ты? – угадывалась улыбка. – Как же тут одна? Давай поможем. Домой вернём.
Её потянули, чья-то тяжёлая ладонь легла на сгиб локтя.
– Да правда вернём.
Несчастную затрясло. Хорошая перспектива – незрячая никого не узнает, никого не запомнит. Хотя бы того, кто третий, поддатый, судя по спиртовому шлейфу, пользуясь моментом, касанием очертил изгиб бёдер. Едва не вывернуло наизнанку от ужаса, когда мшистый ковёр под подошвой съехал в пропасть вместе со всей планетой. Все философские размышления о смысле жизни и ценности личности как таковой в одночасье канули в лету, когда то, чем нагнетают трагедии в книжках, совпало с реальностью.
Проснулось внутренне животное. Девушка, извиваясь и целясь наугад, освободилась, от головокружения потеряла равновесие. Пальцы погрузились в шёлковую, окроплённую росой лебеду, сжали листья, обломали стебли. Надо кричать, если б горло не осипло. Аделина тонула в зелёном море, по едва уловимым вибрациям земли считая шаги в свою сторону.
И сидела. И сидела. Ничего не происходило. Высоко в небе глухо гаркнула ворона. Чапая лапами в воде, крякнули утки. Аделина восстанавливала дыхание, готовая лопнуть от напряжения. Абсолютно потерянная, кое-как встала. Помахала руками в радиусе метра. Либо компания издевалась над ней, либо, в самом деле, здесь никого не было. Девушка болезненно ахнула, прижала кулаки к вискам. Зловещая мирная тишина обступила, ввергая в ночной кошмар. С незнакомыми ребятами было не по себе, но то, как внезапно и беззвучно они пропали, окончательно сводило с ума. Эфемерное электричество, накрывшее стеклянным куполом, не давало никакого ощущения безопасности. Наоборот. Неизвестно, что там, за чёрной ширмой. Возможно, прямо сейчас огромное и тихое, как само солнце, сотканное из фобий, стоит в шаге впереди, и таращится. Сейчас кинется… сейчас…
Аделина не знала, где она. Пугающе давно не трогала рукотворное. Куриное кудахтанье, духота печного дыма, собачий лай остались лишь приятным воспоминанием. Их сменил робкий шелест трав и листьев. Величественно, просторно, как шумит вольный океан, природа вокруг дышала и подрагивала от ветра. Припекало темечко. Жажда давала о себе знать, голод – ещё нет.
Околицу беглянка оставила меньше часа назад, даже если минула целая вечность. На пути не встретилась вода и подъём на холм. Это помогло определить стороны света, но не направление. Правда одна – Аделина здесь никогда не бывала и не стала бы уверять, что бывал кто-то другой. Злаки высокие, остропёрые. Пальцами стирались шишки василька, ёжики лопуха. То тут, то там, словно таможенники, сторожили бесхозные земли деревья в колках. Их кора с «бумажными» кудряшками, веретеновидными язвами, а шорох крон ласковый, музыкальный, как у берёз. Не возделываемое поле, не топь, не лес. Остаётся дикий луг.
– Боже, – нечаянно сорвалось с губ. – Как же темно.
Весело трещали воробьи, жужжали крылатые букашки. Звуки живности глушила стучащая в голове кровь. Биение в груди выдавало малодушный страх, изматывало совесть. Аделина уже давно для себя всё решила, а именно ничего. В буквальном смысле ничего – ровно то же самое, что и видела. Она может остаться здесь, как те же растения, слепо увядать от истощения. Может быть найденной, спасённой, уличённой в грандиозной подлости. Аделина знала – пытка ждёт в любом исходе. Вот и отдала вожжи матушке-биологии, кою любила и хотела постигать в университете. Старый закон эволюции – слабые особи не должны существовать. Но и самоликвидироваться… глупо и безнадёжно. Следовало провести по случаю чистый эксперимент – исключить социальный фактор, отступить к природе. И только одна гордость за смелость выходки и новообретённое чувство свободы спасали теперь от тревог.
Молчание мира, несравненно приятное на контрасте с бабушкиным плачем и мамиными причитаниями, невероятно скоро перестало приносить должное успокоение. Чёрная бесконечность, казалось, разрасталась с каждой секундой. Подобно Вселенной она расширялась. Чувство собственной ничтожности разбухало вместе с ней. Аделина едва не выла оттого, как остервенело непрошенные, сумасшедшие мысли рвали лоскутное одеяло сознания.