Мемуары Ведьмы

Введение

Представь, что ты лежишь на зелёном поле молодых побегов и рассматриваешь кучевые облака, скопившиеся над лесом. Вдруг к тебе приходит способность увидеть поле таким, какое оно есть, без скрытых тайн – так, как его видят ведьмы. Ты закрываешь глаза и поднимаешься в воздух, переворачиваешься и смотришь вниз; видишь сверху себя, беззаботно лежащую на траве. Ты смотришь сначала на поле и в ту же секунду видишь каждую травинку, каждую землишку по отдельности. Под каждым камнем, около каждого корешка кишит жизнь, не особо приятная тебе – от микроскопических тварей до муравьёв, от сороконожек до различного вида жучков и паучков. Чуть глубже есть змеи, несчитанное количество личинок мух и других насекомых. Это поле напитано жизнью, словно мокрая губка напитана водой. Ты делишь это пространство с миллиардом видов других жителей, о которых предпочитаешь не знать. Рассмотрев внимательно поле, ты теперь смотришь на себя таким же магическим зрением; и так же видишь нескончаемое множество различной жизни внутри своего тела и на его поверхности – от бактерий и микробов до микроскопических паразитов. Они живут своей жизнью, даже не посоветовавшись и не спросив твоего разрешения. Ты тоже об этом знаешь, но предпочитаешь не знать. Так и люди, впечатлённые обилием подробностей нашего мира, который они способны видеть по-другому при помощи магии, решили всё забыть и не видеть. Ведьмы стали редкостью, магическое видение стало тайной, и не потому что это является тем, что человек не познал.

Магия является тем, что человек отказался помнить.

Утопленница
Глава 1

Я выросла в деревне, чему несказанно рада. Только в деревне получаются хорошие ведьмы с исконными знаниями в нужной среде.

Мы вышли из дома далеко за полночь. Бабушка взяла фонарик, а мне вручила самодельную чёрную свечу со спичками. На улице было очень приятно, здесь трещала саранча и ярко светила луна. В её свете хорошо различалось поросшее поле, которое переливалось словно гладь озера от любого дуновения ветра, и песчаная дорога вдоль него. На горизонте виднелась череда чёрного леса, словно стена какого-то загадочного старинного замка. Я посмотрела на небо и застыла в изумлении. В такие часы на его чёрном полотне разлились сиреневая и бледно-жёлтая туманности, в которых, словно в рыболовных сетях, запутались миллиарды звёзд.

Я любила темноту, мне не было страшно находиться в ней ни дома, ни на улице. Она укутывала меня, и я, словно кошка, чувствовала себя более защищённой. Я не могла толком объяснить тогда эту чистоту воздуха, когда всё вокруг засыпало; но для меня время с полуночи до предрассветных часов было таким, словно кто-то наконец выключил телевизор, по которому давно закончились все передачи и просто шли помехи. Так вот, когда такой телевизор выключают, начинается тишина – та самая, что так приятно успокаивает слух. Будто воздух становится чище без человеческой суеты, пустых мыслей и шумных разговоров. Без электрического света, без всего того, что вечно отвлекает внимание, переключая нас с чего-то важного на бессмысленное.

Мы вошли в густой смешанный лес, где завораживающе блестели и звучно шелестели огромные кроны деревьев, словно приветствовали в своём царстве.

Бабушка хвалила меня за такие ощущения от ночи.

– Только ночью можно увидеть свечение предметов, – говорила она. – Человек, сам того не ведая, наделяет неживые предметы жизнью, когда испытывает сильные эмоции.

– И как же он их наделяет? – недоверчиво вопросила я.

– Любой человек – это мощный источник энергии, которую он выплёскивает своими необузданными эмоциями вокруг на окружающие его, по сути, неживые предметы. Зачастую сами предметы, сильно напитавшись человеческой энергией, становятся в каком-то смысле живыми. Да и у тебя бывало, что в ожидании любимого фильма по телевизору или песни по радио аппаратура вдруг начинала работать с помехами. Чувствительные телевизионные и радиоантенны, соприкасались с твоими эмоциональными выплесками и просто-напросто переставали ловить чистые сигналы. А тебе казалось, что весь мир против, когда ты сама была себе помехой, – подытожила бабушка столь красочным для подростка примером.

Она читала мои мысли! Да, такое случалось и не раз. Я очень злилась, ведь для меня телевидение было поистине целая жизнь! Но, откровенно говоря, тогда мне показались её слова лекцией по радиоэлектронике и сомнительными идеями о невидимых энергиях. Вне зависимости от того, верю я ей или нет, бабушка неустанно учила меня контролировать свои эмоции и направлять энергию в нужное русло, а не засорять ею пространство. Последнее на тот момент у меня получалось гораздо лучше.

Конечно же, по её мнению, растения тоже обладали животворящей силой, особенно этой силой славились лесные деревья. Их энергия, по её словам, сильно отличалась от энергии садовых деревьев и тем более от человеческой. Она имела салатово-жёлтый цвет, и если бы человек мог её видеть, то деревья бы в ночном лесу светились словно фосфорные.

– Лес балансирует нас, он необыкновенно полезен, – с особой важностью в голосе вновь подчеркнула ведунья. А потом я в нескончаемый раз слышала от неё сожаления, что человек не способен ни увидеть, ни познать всю её значимость. Но без доказательств всё воспринималось так, словно меня заставляют выучить наизусть стихотворение, смысл которого мне совершенно неясен. Часто ответно моё подростковое «всезнание» препятствовало подобному заучиванию и подавало голос.

– А ты её видишь? – вопросила я. – Здесь и сейчас видишь?

– Да, если прищурить глаза, то вижу, – спокойно ответила бабушка и наигранно сощурилась.

– Но если только ты её видишь, а все остальные нет, как же ты можешь наверняка знать, что она существует? – не то чтобы с ноткой, а, пожалуй, с целой гаммой недоверия спросила я.

– Летучая мышь почти слепа – она пускает сигнал и получает его обратно, когда тот отразился от препятствия и преобразился. Для летучей мыши это норма жизни. Возможно, она сильно растеряется, если потеряет этот навык и обретёт острое зрение. Но если она не потеряет своё природное умение, а к нему обретёт острое зрение, то начнёт описывать окружающий мир несколько иначе. С того момента для неё самой этот мир станет яснее, когда для других летучих мышей её слова о мире станут более туманными, – спокойно пояснила она.

Я автоматически прищурила глаза и посмотрела на величественные стволы деревьев и богатую крону, чернеющую на фоне ещё более чёрного неба. Конечно, я не увидела никакого свечения, но пример мне показался довольно убедительным.

Около озера повеяло прохладой, и некоторые сорта рано пожелтевших деревьев красочно сообщили, что уже через месяц начнётся настоящая осень. Как только мы подошли к краю воды, бабушка осмотрела местность и показала жестом не шуметь. Я опустилась на корточки и стала пристально рассматривать озеро.

В деревне стали поговаривать, что рыбаки ещё до восхода солнца видят призрак девушки в определённом месте. У нас в округе утонула одна особа. Говорили, она была влюблена в красивого молодого человека, который оказался ловеласом. Он настойчиво ухаживал за ней, но когда добился взаимности, резко переключился на другую. Несчастная долгое время тяжело переживала предательство, почти ни с кем не разговаривала и не выходила из дома. А когда её суженый связал себя законным браком с новой пассией, сердце девушки не выдержало. Рано утром она пришла сюда купаться, и после этого живой её уже никто не видел.

Однако, по прошествии сорока дней после похорон люди начали видеть девушку сгустком тумана на водной глади. Белый силуэт напоминал хрупкую фигуру в ночной рубашке, что медленно передвигался со стелящейся предрассветной дымкой. Другие слышали тихую песню тонким женским голосом. Рыбакам никогда не удавалось обнаружить направление, откуда мог доноситься звук, но им всегда казалось, что тихая песня окутывает их; девичий голос слышен практически отовсюду. Они описывали это так: бывало звук равномерно окружал лодку либо же звучал выборочно в ушах одного из рыбаков.

Это были первые описания присутствия призрака на озере. Позже из них родились другие истории, более похожие на деревенские выдумки о том, как призрак хватал рыбаков за шиворот и тянул прочь из лодки прямо посреди озера. Особенные фантазёры приукрашали события бездонными чёрными впадинами вместо глаз на прозрачном, смертельно белом лице. Были повествования об обнаружении мокрых следов босых женских ног в лодке с кусками грязи и обрывками тины.

Мои мысли в напряжённом наблюдении за озером прервало жужжание прямо над левым ухом. Я откинулась вправо, дабы не заполучить укус от явно большого летающего насекомого, когда вдруг увидела, что жужжание издаёт моя собственная бабуля. Поднеся деревянную прищепку с какой-то леской ко рту и зажимая зубами одну её часть, она издавала абсолютно правдоподобный из звуков. Я усмехнулась и шёпотом вопросила:

– Зачем это? Чтобы призрак принял нас за пару шмелей?

– Для настройки нашего мозга, – не замечая подколок, ответила она, – чтобы мы могли применить другое зрение, подобно летучей мыши, помнишь?

Во мне родился стыд за глупую насмешку и, сосредоточившись, я снова продолжила наблюдение, но, по правде сказать, уже в более расслабленном состоянии. Звук увесистого шмеля и в самом деле расслаблял, но, кажется, исключительно сознание. Мои ноги и руки онемели, а шея даже налилась свинцом. Голова ощущалась тяжелее обычного, как и веки, которые то и дело норовили опуститься.

Мне стало невмоготу сидеть и захотелось прилечь, как вдруг я увидала странное скопления тумана на поверхности воды. Он собирался в сгустки, которые, казалось, движутся быстрее общего потока. Затем один из них стал удлиняться и вскоре превратился в различимый женский силуэт.

Он скользил по воде, ища кого-то на противоположном берегу. Утопленница осмотрела берег, а после принялась медленно поворачиваться в нашу сторону, и тут я увидела её лик. Это было ничто иное, как мертвецки белое лицо с чёрными дырками вместо глаз и разинутого рта. От зрелища я перестала дышать. Лишь только стук моего сердца нарастал, пока не стал сотрясать все мое тело. Я попыталась взять себя в руки и проанализировать ситуацию.

«Зачем мне бояться этого тумана, напоминающего женщину и устрашающее лицо? Это всего лишь туман… Туман и моё воображение».

Но мозг отказывался это понимать. То, что видели сейчас мои глаза, не поддавалось никакой логике и никакому анализу. Мне стало жарко, резко бросило в пот, трепет в утробе неминуемо нарастал. Ещё больше страха нагоняла мысль, что это жуткое лицо ищет кого-то; и, стало быть, вскоре найдет, если я не перестану так сильно дрожать. В это мгновение что-то во мне переключилось из сознательного в бессознательное. Первобытный страх победил. Я вкочила на ноги и ринулась бежать – прочь от призрака, от бабушки, от озера предположительно в сторону дома.

Ведунья оторопела. Не понимая моих действий, она осмотрелась по сторонам и уже в следующее мгновение помчалась за мной. Нагнав в лесу, она остановила меня и прижала к дереву. Ничего не понимая, я уловила лишь её спешный шёпот:

– Если призрак нас увидит, то… – бабушка задыхалась от быстрого бега, – то пойдет за нами. Ни в коем случае нельзя показывать призраку путь, так как души зачастую не знают дорогу домой, умерев вдали, – договорила она и потянула меня вниз, к основанию дерева.

Мы сидели на корточках, облокотившись о широкую сосну.

– Закрой глаза, коли боишься, – вкрадчиво заговорила она.

Я захлопнула веки, но с закрытыми глазами страх не только не исчез, а, кажется, многократно усилился. Вдруг по моей шее проскользнуло что-то мокрое и мертвецки холодное. Это могла быть сколопендра или змея, но отчего-то я точно знала, что это она… Утопленница! Ледяное прикосновение повторилось. О да, это была рука – нежная, женская, холодная и мокрая, как ночное озеро. Я чувствовала, как вода стекает тонкими струями по моей вспотевшей спине. Как она ледяными каплями, словно тонкими бритвами, режет мою кожу, вздымает волосы на затылке. Такого прикосновения я никогда не чувствовала.

Забыв предупреждения и указания, я вскочила на онемевшие от страха ноги и принялась бежать. Впрочем, ноги бежали сами. Без моего ведома. Даже цепкая хватка бабули была не в силах меня удержать.

Приветливый ранее лес отныне казался угрожающим. Высокие деревья, словно стражи, молча наблюдали за мной; огромная луна, светящая как прожектор, теперь не озаряла путь, а чётко указывала местоположение летящему за мной призраку. Бежать по ночному лесу было страшно, однако в разы страшнее было оставаться на месте.

Толком не помня, как добралась до деревни, я, наконец, увидела такой знакомый и родной силуэт нашего дома. Я отворила калитку, взбежала по ступеням и принялась колотить в дверь, боясь даже украдкой посмотреть назад.

Мне открыл сонный дедушка. Я влетела в дом и быстро захлопнула за собой дверь. Страх не прошёл, но приглушился. Теперь мне стало страшно за бабушку. Я подлетела к окну и, осторожно отодвинув занавеску, взглянула во двор. По просёлочной дороге бежала она. Немного косолапя, ведунья словно никуда не торопилась. Моя бабушка была своеобразных форм, и в свете луны на фоне песчаной дороги я впервые поняла почему. Её хрупкие щиколотки переходили в довольно широкие бёдра, живот и плечи; а руки при беге свисали тонкими кисточками, повинуясь любому колебанию тела. Если вы можете вообразить разницу между бабочкой и ночным мотыльком, то моя бабушка была плотным ночным мотыльком с тонкими крыльями изящной бабочки.

Эта картина быстро расслабила воспалённый страхом мозг, я набрала полные легкие воздуха и медленно выдохнула. С ловкостью помощника, что перелистывает пианисту ноты, я открыла бабушке дверь. Впустив её, я снова заперлась на ключ.

– И что это было? – мучаясь отдышкой, вопросила она. – Ты хоть свет погаси для приличия!

Я сию же минуту выключила свет. Дедушка посмотрел на нас, замотал головой и, шоркая тапочками, удалился в спальню.

Высунувшись из-за шторки, я взглянула на освещённую луной просёлочную дорогу. Там было пусто и почти безветренно. Я пристально всмотрелась в даль дороги, затем осмотрела поле, которое всё ещё переливалось в свете луны. Я внимательно рассмотрела все освещённые места улицы и самые темные её уголки. Призрака нигде не было. Ничего не шевелилось, не собиралось в сгустки, не показывало свой страшный лик. Ничего не сообщало о визите утопленницы, кроме поля, что неизменно напоминало поверхность ночного озера.

Спустя всего полчаса мне думалось, что все, мною увиденное, никогда не было реальностью. С возрастом я все чаще сталкивалась с этим парадоксом и искренне удивлялась, как же всё-таки уникально устроен человеческий мозг. Он и только он в абсолютном контроле за то, что нам видится и слышится! Мы доверяем ему больше, чем другим органам. Но, если увиденное не нравится мозгу, если оно угрожает ему стрессом и ведёт к ненормальности восприятия реальности, то для него легче просто удалить все нелогичное, сославшись на воображение.

– Ты чего так испугалась? Вроде не из робкого десятка! – лишь часом позже заговорила со мной бабушка.

– Как из-за чего? Скажи ещё, что не видела этой жуткой женщины? А как она схватила меня? – я потёрла шею, обозначая то самое место, где мертвецкая рука меня коснулась.

Конечно, слово «схватила» было сильным преувеличением, но только оно могло выразить всю угрозу от призрака, которую я испытала на себе в ту ночь.

Бабушка смотрела не моргая. Она явно была в недоумении. Оказывается, она видела лишь еле различимый силуэт в размытом облаке. Никаких жутких подробностей моего видения и тем более никаких касаний. В очередной раз она была очень удивлена таким странным и весьма подробным описаниям нашего ночного происшествия. Она ничего не объясняла. Пообещав мне, что призрак не войдет в дом и на все вопросы она даст ответ завтра, мы легли спать.

Наутро до нас дошли слухи, что собака Максима – того самого ловеласа, что бросил несчастную девушку, сбежала из дома. Её никто не мог найти. День я провела в саду, чувствуя вину за пропавшего пса. Мне не хотелось связывать это с тем, что я привела призрак утопленницы в деревню, но я никак не могла отделаться от этой мысли. Пару раз я выбегала за пределы двора и пыталась самостоятельно разыскать Шерифа, но его как след простыл. Так, в душевных метаниях прошел день и незаметно подкрался вечер. С наступлением ночи мной снова овладел страх. В каждом блике я видела белое облако, в каждом отражении – жуткое лицо призрака. Я долго не могла уснуть и много раз ходила проверять, заперта ли дверь на ключ.

Бабушка сидела на скамье у окна и в свете ночной лампы плела из шерстяных красных ниток какой-то узор. Я подошла к ней и, спустив подушку на пол, села у её ног. Мне совсем не нравилось, что в этой ситуации самым плохим персонажем становилась я сама, приведя призрак в деревню. Поэтому я решила поговорить о происшествии, убедив себя и бабушку в своей невиновности.

– Почему душа этой девушки выглядит так устрашающе? – завела я разговор.

Это не было вопросом, на который мне нужно было обязательно получить ответ, но это было оправданием моих поспешных действий. После той ночи где-то в моём сознании поселилось твердое убеждение, что все призраки страшные. И только со временем я узнала, что это совсем не так.

– Душа, искривлённая предательством, так и выглядит, – не отрываясь от рукоделия, пояснила она. – У девушки нет больше её прекрасного тела, которое способно скрыть истинное состояние души, что исковеркана болью измены. Теперь она выглядит именно так, с какими чувствами покинула наш мир.

– Значит, она не была хорошим человеком, – почти утвердительно произнесла я.

– Хм, – хмыкнула она, – я никогда не учила тебя делить людей на плохих и хороших, – она подняла на меня строгий взгляд, – но мы способны сделать кого-то плохим, стараясь показать себя в лучшем свете. Стало быть, ты винишь себя?

Одним махом все карты были раскрыты, и мне только оставалось кивнуть.

– Я нарушила твои указания и привела призрак в деревню, который что-то сделал с бедным Шерифом, – как на духу призналась я.

– Не волнуйся, рано или поздно кто-то да привёл бы её сюда. А Шериф просто испугался, так же как и ты, – её голос смягчился. – Я уверена он жив и совершенно точно вскоре вернётся обратно. Меня больше волнует другое, – приподняла она бровь.

– Что? – тотчас воодушевилась я.

– Если призрак дотронулся до человека, то это значит… – Тут бабушка выдержала паузу, чтобы, видимо, нагнать на меня страху и приучить к послушанию. – Тогда это значит, что призрак наделил человека силой, – внезапно заключила она, оторвавшись от вязания. – И теперь тебе лишь достаточно получить знания, чтобы стать хорошей ведьмой. Однако какой путь ты выберешь, решать только тебе. Люди с силой, но без знаний часто выбирают ложный путь.

Благодаря этому разговору моя совесть очистилась, страхи отошли, а мысли немного улеглись. Но вместе с тем в голове появилось много вопросов. Уже лёжа в кровати, я повторяла слова бабушки про силу и даже пыталась как-то почувствовать её в себе. Видимо, в этих попытках аккумулировать сверхспособности я незаметно для себя уснула.

Только бабушка испекла утренние блины и мы сели завтракать, как в дверь постучали. Ведунья открыла, и я услышала встревоженный женский голос.

Глава 2

Наш дом был хорошо известен как дом ведуньи, и многие односельчане приходили сюда за бабушкиным советом; иногда за лечением, чаще – за помощью в решении жизненных и семейных проблем.

Гостья прошла к нам за стол, и дедушка налил ей ароматного чая с бергамотом. Это была Ольга – жена Максима. Того самого ловеласа, по вине которого утопилась несчастная.

Ольга была немного грузного телосложения, с короткими тёмными волосами и непонятного цвета глазами. Сейчас в свете окон они казались серыми, но когда она только зашла, я была уверена, что она обладательница карих глаз. Тараторя, она принялась рассказывать нам свою ночную историю, от которой у меня снова по коже забегали мурашки.

Сразу после полуночи она проснулась от каких-то звуков за окном. Повернув голову, Ольга обнаружила, что мужа рядом нет. Она встала и прошлась по тускло освещённому дому.

– Он словно оловянный солдатик стоял там и смотрел в одну точку, – напряжённо вспоминала гостья, – а около дома всё быстрее и настырнее мелькало что-то белое. Оно маячило, появляясь то в одном окне, то в другом. От этого движения был слышен шелест кустов под нашими окнами и порой чье-то тихое постукивание в стекло. Муж стоял не моргая – так, словно увидел нечто, повергшее его в настоящий физический ступор. Я подбежала к окну и попыталась рассмотреть, кто там такой смелый бродит и пугает нас. Но это нельзя было назвать обычным словом «бродит». Существо перемещалось необыкновенно легко и быстро. Будто порхало. Шагов не было слышно, лишь изредка шуршание зелени. У меня на затылке зашевелились волосы, ибо создавалось четкое впечатление, что оно летает по воздуху, слегка касаясь земли. Я, как и Максим, окаменела от ужаса. Но мне, как человеку сильному, совсем не хотелось впускать в себя страх. Всеми силами я убедила себя, что кто-то просто зло шутит над нами. Наконец, устав от этой игры в прятки, я открыла окно и закричала: «Кто там бродит? Выходи уже, разберёмся!». Вдруг совершенно из ниоткуда некто невидимый жестоко схватил меня за волосы и вытянул из окна по самый пояс.

Ольга с трудом сглотнула, касаясь живота, и продолжила:

– Я пыталась освободиться от хватки, но все мои махи лишь проходили по воздуху, не встречая никаких препятствий. Внезапно прямо перед моими глазами из белого дыма возникло жуткое лицо. Вместо глаз две огромные дыры и третья, огромная, вместо рта. Я пыталась кричать, но из моего горла ничего не вырывалось. Ничего, кроме шипения. Не знаю, баб Валь, сколько это продолжалось, но вдруг всё стихло. Я упала на подоконник, а затем сползла от бессилия на пол. Меня трясло то ли от холода, то ли от приступа жара, но я совершенно не могла заставить своё тело слушаться и прекратить дрожать как осиновый лист. В надежде на помощь я повернулась к мужу, но того уже не было в комнате. Я собралась с силами и выползла в коридор, где стоял он. Невменяемый, точно зомби, прямо напротив входной двери. Я опять попыталась закричать, но снова не смогла. Шея, казалось, чем-то сдавлена – все звуки, которые я пыталась произвести, сходились лишь к змеиному шипению. Ничего, кроме этого хрипа, я не могла из себя извлечь. Муж совсем не двигался, а за дверью кто-то скрёбся и говорил моим собственным голосом: «Впусти меня, впусти меня…» Ох, баб Валь, – всплеснула руками Ольга, – до чего ж дико и неописуемо страшно – слышать свой голос за закрытой дверью. Я сама застыла в окаменении, таращась на дверь. Мысли смешались в бурю непонимания, мозг отказывался давать команды, а тело выполнять их. И вот я уже наблюдала, как супруг потянулся к замку, но не имела сил его остановить. Меня парализовало как телесно, словесно, так и мысленно. Что было потом стерлось из памяти. Помню только как я собралась с силами и напала на него. Обхватив его руки, я всем своим телом повалила своего высоченного Максимку на пол. Тут он стал вырываться. Да так бойко, словно дикарь какой-то. Ох, и так мы проборолись до первого крика петуха. Затем всё стихло, а муж внезапно успокоился. Тело его обмякло, а лицо вмиг осунулось, приняв уставший и сонный вид. Приподняв его с пола, я оттащила Максима в спальню и уложила на кровать. Сама же не сомкнула глаз. Выпила чаю и вскоре снова смогла говорить. А как позволил утренний час, сразу пришла сюда. Сейчас он спит. Я ни о чём не успела его расспросить, да и не знаю помнит ли он что. Но если такое и сегодня повторится, даже не знаю, как пережить грядущую ночь, – сложив на коленях руки, закончила Ольга.

Её рассказ привёл меня саму в ступор. Я прекрасно понимала, о каких глазах, как чёрные дыры, шла речь, и не могла заставить себя есть завтрак. Словно ком застрял в моём горле, вдобавок бабушка то и дело искоса поглядывала на меня, добавляя тревог. Дед привык к таким посетителям, и рано удалился со своим завтраком и стопкой газет в сад. Он мало что знал о делах супруги, да и не надо ему было. «Сердце будет крепче», – всегда шутила ведунья.

Бабушка сделала несколько глотков чая и сказала:

– Да, Ольга, впускать призрак в дом, разумеется, нельзя. И скажу тебе честно, я крайне удивлена подобной силе и агрессии полтергейста. Я подумаю над всем, что ты рассказала… Заходи ко мне ещё раз вечерком.

Ольга скупо улыбнулась и поторопилась домой. Как только за ней закрылась дверь, я повернулась к бабушке и вопросила:

– Что мы будем с этим делать?

– Мы? Я смотрю ты уже в деле!

Я лишь потупила взор. Разумеется, мне захотелось исправить свои ошибки.

– Я собираюсь приготовить магический оберег, который необходимо будет поместить под порог с наружной стороны; то есть поднять доски и вложить внутрь на уровне дверного проёма – так, чтобы он охранял границу дома с улицей.

В три часа пополудни мы с бабушкой спустились в погреб. Наш погреб под полом в кухне был совершенно таинственным местом. Я всегда с большим воодушевлением спускалась туда и рассматривала, словно в музее, аккуратно разложенные, развешанные и расставленные среди закаток и варений магические предметы. В эти часы в погреб попадали мягкие солнечные лучи, и когда тяжёлая дверь в полу открывалась, малиновое варенье начинало светиться изнутри насыщенным бордово-алым цветом. Банки со сливовым на просвет давали невероятно красивый и глубокий фиолетовый цвет. А между заготовками, что есть в каждом погребе каждого деревенского дома, висели перемотанные тонкой бечёвкой кустики с сухими травами. Пучки растений в зависимости от семейства и степени засушки обретали различные цвета и оттенки от припыленного голубого до тёмно-зелёного. Ряды черных углей и специального мела для написания магических символов, сушеные грибы и ягоды, самодельные свечи, венки из хвойных веток и пузырьки с настоями… Всё это буйство красок открывалось моему взору, только я попадала в это тайное место. Мне всегда было недостаточно времени на детальное его изучение, когда бабушка не позволяла находиться там без надобности.

Чуть поодаль от входа и дневного света находились полки с кристаллами. Их было очень много – разных размеров, цветов и назначений. Я знала, что некоторые из них даже измельчались в пыль и добавлялись в колдовское питьё. В другое время полки с ними сверкали и ослепляли миллионом ярких искр, но сейчас на них не попадал прямой луч солнца, и, укрывшись в полутени, они переливались таинственным блеском. Я не в первый раз застыла перед ними, ловя эти разноцветные переливы, но бабушка похлопала меня по плечу, давая понять, что надо подниматься обратно. Я ловко развернулась в тесной комнате и посмотрела на медную миску в её руках, полную тонких веточек и трав. Некоторые из них были неестественно длинными и напоминали обрывки лиан, о которых я знала по картинкам в атласе мира. Однако на бабушкиных лианах виднелись мелкие шипы и красные ягодки. Другие были тонкие словно нити, третьи – короткие прямые как хворост. Мы поднялись из погреба, и яркое солнце тут же ослепило. Бабушка вручила мне свой начищенный медный тазик, а сама захлопнула тяжелую деревянную крышку.

Усевшись за стол, бабушка зажгла самодельную свечу и принялась что-то сооружать из веточек. Туго стягивая все прутья, она плела коричневато-зелёного человечка. Процесс полностью поглотил мое внимание – получалось у неё быстро и довольно искусно. Когда миниатюрный человек был готов, она вставила две красные ягоды ему вместо глаз и заговором приказала никого неживого не впускать в дом, никого живого не выпускать из дома, коль тот спешит навстречу смерти своей. Все заговоры она произносила на колдовском языке, который в то время был мне непонятен, но если я интересовалась смыслом того или иного заклинания, то мне всегда предоставлялся точный или приблизительный перевод.

Во второй половине дня Ольга явилась за оберегом и, с некоторым пренебрежением покрутив плетёного человечка в руках, сухо поблагодарила нас.

Просидев на веранде весь вечер, я не торопилась домой. Я прислушивалась и присматривалась, пытаясь понять, покинул ли призрак деревню. Перед нашим домом открывался изумительный и так мною любимый вид: огромный луг с дикими травами и полевыми цветами, за которым красовался величественный хвойный лес. Этот пейзаж в любое время суток и года потрясал воображение. Порою успокаивал, порою настораживал, но неизменно оставался самым родным. В эту пору люпин и валерьяна лекарственная разрослись так, что значительно возвышались над другими травами, разбавляясь лишь изредка густыми островками еще более высоких диких колосьев. Вдруг я заметила, как синие свечки люпина в одном месте сильно раскачались. В этот вечер не было ветра, да и движение их стелилось витиеватой линией из стороны в сторону, словно от чьего-то прикосновения. Я привстала, с любопытством разглядывая поле. Мельком в насыщенной зелени вечерних трав появились знакомые серо-коричневые бархатные ушки Шерифа. Ликуя, я вскочила и понеслась к нему навстречу. Пёс, услышав мои радостные крики, тоже прибавил ходу, и мы встретились на дороге. Я была так рада его появлению, что мне показалось это знаком благополучной концовки истории с призраком, хотя на самом деле всё ещё только начиналось.

Прошло несколько дней. Наша гостья не приходила, и я всерьёз стала верить, что бабушке удалось прогнать заблудший дух. Но на третий день поздним вечером раздался стук в дверь. Не здороваясь в дом влетела растрепанная Ольга. На ладонях просматривались ссадины, волосы неопрятно вздыбились, а лицо казалось сильно измученным. Она гневно кинула плетёного человечка в ведунью, а вслед окатила бранью. Оберег отскочил от бабулиной груди и упал на пол.

– Погоди, присядь, объясни всё толком, – успокаивала её бабушка.

– В могилу меня решили свести?

– Да, с чего ты взяла, что я тебя в могилу решила свести? Сядь, дочка, сядь, расскажи всё!

Та отдышалась, наконец села и расплакалась. Закатав рукава широкой рубахи, она показала ужасные синяки и царапины на бледной коже. Отодвинув тёмные волосы по плечи, женщина открыла шею, усеянную жёлтыми и зелёными следами от чьих-то пальцев.

– С самой первой ночи, после того как плетёный человечек был подложен под пол, – на выдохе произнесла она, – муж, доходя до двери на чей-то зов, разворачивался ровно с места, где был положен оберег, и шёл обратно. Глаза его наливались кровью, а руки словно колючие ветки тянулись к моей шее и начинали душить. С криком первых петухов Максим ложился в кровать и засыпал. Наутро ничего не помнил, кроме странного зова за окном. Вечерами он начал налегать на спиртное, ночью все повторялось, а утром он снова ничего не помнил. На третий день, – снова тяжело вздохнула Ольга, – я не выдержала и вытащила из-под порога плетёного человечка. Но когда я открыла половицу, то не поверила своим глазам. Я отдёрнула руки, увидев оберег. Он был совсем другой и уже мало походил на то, что ты мне дала для охраны.