Год 1943 – «переломный»

Тысячи солдат шли на запад в эту холодную, страшную ночь. Но они были веселы, удивительно веселы и счастливы и громко говорили про Сталинград и про то, что они совершили там. На запад, на запад! Многим ли – невольно спрашивал я себя – суждено увидеть конец пути? Но они знали, что направление это верное. Быть может, еще мало кто думал о Берлине, но многие, должно быть, о своем родном доме на Украине. В валенках и ватниках, в меховых шапках-ушанках, с автоматами в руках, со слезящимися глазами и инеем на губах они шли на запад. Насколько это было приятнее, чем идти на восток!

Александр Верт. Россия в войне

ПРЕДИСЛОВИЕ

На советской улице стоял январь и обещанный Вождем праздник. Под Сталинградом на глазах изумленного мира агонизировала сильнейшая из армий Вермахта; в заснеженных приволжских степях замерзало, доедая лошадиные мослы, отборное немецкое воинство.

Войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов, осуществив классическую операцию на окружение, отбросили врага на 150 – 250 километров и вышли на линию Новая Калитва – Миллерово – Морозовск – Тормосин – Котельниковский. В обороне противника зияли бреши протяженностью в десятки километров. Германское командование напрягало силы, чтобы остановить продвижение русских и стабилизировать положение, но поздно, поздно: резервов под рукой не было, для замены «сгоревших» на Востоке немецких, румынских, итальянских дивизий требовалось время.

Стратегическая обстановка резко изменилась в пользу Красной Армии.

Эта армия во многом отличалась от РККА образца 1941 года. Она изменилась качественно и преобразилась внешне. Она обретала веру в победу и в свое командование. Она училась войне на войне, ценой невиданных потерь усваивая навыки ратной работы.

«Война, однако, учила, – писал Василь Быков, – не прежняя, довоенная наука, не военные академии, тем более краткосрочные и ускоренные курсы военных училищ, но единственно личный боевой опыт, который клался в основу боевого мастерства командиров. Постепенно военные действия, особенно на низшем звене, стали обретать элемент разумности… В то время как в войсках жестоко пресекался всякий намек на какое-нибудь превосходство немецкой тактики или немецкого оружия, где-то в верхах, в Генштабе, это превосходство втихомолочку учитывалось и из него делались определенные негласные выводы».

Советские войска получили новый Боевой устав пехоты, соответствующий современным методам ведения войны. В практику внедрялись новые принципы организации и тактического применения артиллерии, бронетанковых сил и авиации.

С упразднением института военных комиссаров в Красной Армии установилось полное единоначалие, и, судя по дальнейшему ходу событий, ей это пошло на пользу.

Армия, в которой до войны культивировалась ненависть к «золотопогонникам», готовилась примерить погоны.

Бесперебойно и во все более возрастающем количестве фронт получал вооружение, боеприпасы, продовольствие, снаряжение. Вступили в строй и начали давать продукцию крупные предприятия, построенные на востоке страны. Советская система продемонстрировала высокую эффективность организации военного производства.

На торжественном заседании Московского совета И.В. Сталин отмечал: «Перед нами не стояли уже такие задачи, как эвакуация предприятий на восток и перевод промышленности на производство вооружения. Советское государство имеет теперь слаженное и быстро растущее военное хозяйство. Стало быть, все усилия народа могли быть сосредоточены на увеличении производства и дальнейшем совершенствовании вооружения, особенно танков, самолетов, орудий, самоходной артиллерии. В этом мы достигли крупных успехов».

Началась, по выражению И. Эренбурга, «глубокая война», война на измор, заведомо проигрышная для Третьего рейха. Во втором полугодии 1942 года промышленность Германии произвела 4,8 тысячи минометов и 20 тысяч орудий. СССР соответственно 107,1 и 73 тысячи. За этот же период Германия выпустила 3 тысячи танков и самоходных установок, 5,7 тысячи самолетов – свыше 8 тысяч и того и другого. Советский Союз обладал куда большими людскими резервами, которые расходовал с фантастической, поражавшей противника щедростью. Учитывая возрастающий вклад в общее дело англо-американских союзников, в конечном разгроме немцев уже не могло быть сомнений.

Маршал А.М. Василевский вспоминает: «В те дни, оглядываясь на пройденные страной полтора военных года и ведя бои глубоко в пределах родной земли, мы твердо верили, что главные трудности позади. Победа в Сталинграде, ясная цель, все возрастающая мощь тыла – все это вдохновляло и звало вперед, к окончательной победе».

Пока войска Донского фронта ликвидировали окруженную группировку Паулюса, Красная Армия, перехватив инициативу, перешла в общее зимнее наступление по всей протяженности советско-германского фронта. Но основные события должны были развернуться на южном крыле.

Главное внимание Ставка Верховного Главнокомандования уделяла развитию успеха на донбасском и ростовском направлениях. Для чего:

Юго-Западному фронту предстояло выдвинуться к Северскому Донцу и нанести глубокий удар через Горловку на Мариуполь, с выходом к Азовскому морю;

Воронежскому фронту при содействии Брянского и Юго-Западного фронтов предстояло нанести поражение главным силам группы армий «Б» и освободить Харьков;

Южному фронту ставилась задача ударами на Ростов и Тихорецкую выйти в тыл окопавшейся на Кавказе немецкой группе армий «А» и перехватить наиболее вероятные пути ее отступления через Дон в Донбасс.

Одновременно предусматривались меры, чтобы не допустить отхода противника с Северного Кавказа на Таманский полуостров с последующей переправой в Крым. Этому должна была воспрепятствовать Черноморская группа войск Закавказского фронта ударом на Краснодар, Тихорецкую, на соединение с войсками Сталинградского фронта. Северная группа войск должна была связать немцев боями, не позволяя им уйти из задуманного котла. Таким образом, в Москве готовили сразу два новых Сталинграда – окружение не менее 60 дивизий противника.

Германское командование, в свою очередь, стремилось решительным образом улучшить оперативно-стратегическое положение на южном крыле Восточного фронта. Решение по этому вопросу было изложено в оперативном приказе № 2 от 28 декабря 1942 года. В нем указывалось, что следует создать условия для освобождения 6-й армии и избегать «новых котлов, которые могут возникнуть вследствие отхода союзных войск, образования выступов фронта, обороняемых собственными слабыми частями, или создания противником на отдельных участках большого превосходства». Планировалось также нанести ряд ударов, чтобы «вырвать инициативу у русских на некоторых участках маневренными действиями».

Учитывая угрозу выхода советских войск в тыл группе армий «А», было принято решение последовательно отвести свои войска из юго-восточной части Северного Кавказа. Группе армий «Дон» предписывалось сдерживать наступление Красной Армии восточнее Ростова.

В том же приказе войска получили указание немедленно «подготовить крупный плацдарм у Ростова», создать новый сплошной фронт обороны по линии Новая Калитва – Армавир – Майкоп – Новороссийск с расчетом удержать Донбасс и значительную часть Северного Кавказа. После этого предполагалось объединить силы групп армий «Дон» и «А» под общим командованием фельдмаршала Манштейна.

Начинался 1943 год.

Год, который назовут переломным.

Год, открывший «эру победных салютов».

Самый кровавый год Великой Отечественной войны.

Часть 1
НАИБОЛЕЕ ЗАХВАТЫВАЮЩИЙ ЭТАП

На южном крыле советско-германского фронта разворачивалось грандиозное сражение, ставшее, по определению Манштейна, «наиболее захватывающим этапом» Второй мировой войны: «Германская армия в этой кампании не могла уже больше рассчитывать на завоевание победы. Ввиду ошибок, допущенных в проведении летне-осенней кампании 1942 года, в ней речь могла идти только о том, чтобы «справиться с поражением», как выразился однажды Шлиффен».

Как уже говорилось, общий замысел задуманной советской Ставкой операции состоял в том, чтобы согласованными ударами войск Сталинградского и Закавказского фронтов с северо-востока, юга и юго-запада окружить, расчленить и разгромить главные силы группы армий «А» генерала Эвальда фон Клейста, не допустить ее отхода с Северного Кавказа.

Сталинградский фронт под командованием генерал-полковника А.И. Еременко получил задачу нанести главный удар армиями правого крыла – 5-й ударной и 2-й гвардейской – вдоль нижнего течения Дона в общем направлении на Ростов и отрезать соединениям группы армий «А» пути отхода на север. Войскам левого крыла – 51-я и 28-я армии – предстояло наступать через Сальск на Тихорецкую, навстречу войскам Закавказского фронта, чтобы совместно с ними окружить и уничтожить вражескую группировку в междуречье Кубани и Маныча. Наступление поддерживала 8-я воздушная армия генерал-майора Т.Т. Хрюкина.

Закавказский фронт под командованием генерала армии И.В. Тюленева, развернутый в 1000-километровой полосе от Ачикулака до Новороссийска, должен был сосредоточить усилия на своем левом крыле. Ему предстояло основными силами Черноморской группы, которой командовал генерал-лейтенант И.Е. Петров, прорвать оборону противника и развивать наступление на Краснодар, Тихорецкую. Трем советским армиям (47, 56, 18-й) на этом направлении противостояли 12 дивизий, входивших в состав 17-й армии генерала Рихарда фон Руоффа, в том числе 5 румынских и одна дивизия словаков. На правом крыле фронта, в районах Моздока и Нальчика, находилась Северная группа войск под командованием генерал-полковника И.И. Масленникова (44, 58, 9, 37-я армии, 4-й, 5-й гвардейские кавалерийские корпуса). Войска этой группы получили задачу не допустить отхода противника, прижать его основные силы к Главному Кавказскому хребту и ликвидировать их. Против Северной группы действовала 1-я танковая армия генерала кавалерии фон Макензена в составе шести дивизий (3-я и 13-я танковые, 50, 111, 370-я пехотные, 2-я румынская горнострелковая) и боевой группы полковника Иоахима фон Юнгшульца. Последняя представляла собой кавалерийский полк численностью полторы тысячи человек, сформированный из немцев и кубанских казаков и обеспечивавший боевое охранение в калмыцких степях.

На перевалах в полосе более чем 400 километров 46-я армия генерал-лейтенанта К.Н. Леселидзе вела бои местного значения с тремя дивизиями 49-го горнострелкового корпуса генерала Рудольфа Конрада.

Черноморский флот, оказывая содействие группе войск Петрова, должен был частью сил развернуть активные действия на вражеских коммуникациях, а также подготовить высадку десанта в тыл противника.

Действия наземных войск Закавказского фронта обеспечивали 4-я и 5-я воздушные армии, которыми командовали генералы Н.Ф. Науменко и С.К. Горюнов. К началу наступления армии были усилены девятью авиаполками, имевшими на вооружении около 200 самолетов. Общее руководство ВВС фронта осуществлял генерал-майор К.А. Вершинин.

Таким образом, окружать, «прижимать» и ликвидировать 22 дивизии группы фон Клейста на Северном Кавказе готовились 37 стрелковых и 7 кавалерийских дивизий, 35 стрелковых и 8 танковых бригад, насчитывавших в своих рядах почти 686 тысяч бойцов и командиров, поддерживаемых 6000 орудиями и минометами, 545 танками и 600 боевыми самолетами. К последним надо добавить 289 самолетов Черноморского флота и бомбардировщики 50-й авиадивизии дальнего действия. Что касается немецкой авиации, то очерк боевого пути 5-й воздушной армии сообщает: «В середине декабря авиация противника насчитывала уже 170 самолетов, а к концу месяца – 130. Еще 100 экипажей было переброшено на Сталинградский и Донской фронты. По сравнению с ноябрем количество самолето-вылетов уменьшилось в 5 раз, а групповых бомбардировочных налетов вообще не было».

При подготовке операции большие трудности встретились в материально-техническом обеспечении войск. Базы снабжения Сталинградского фронта находились в 300 – 350 километрах от войск, а приблизить их было невозможно до ликвидации окруженной группировки противника под Сталинградом, являвшимся крупным узлом коммуникаций. Соединения и части испытывали острую нужду в боеприпасах и горючем.

Еще труднее приходилось Закавказскому фронту, которому предстояло произвести сложную перегруппировку войск в короткие сроки, снабдить их всем необходимым, значительно усилить Черноморскую группу танками и артиллерией. Каспийские коммуникации длительное время оставались почти единственными путями подвоза личного состава и материальных средств из восточных и центральных районов страны в Закавказье. Удлинение маршрутов и необходимость перевалки грузов с железнодорожного транспорта на водный и обратно намного увеличили время поставок. К примеру, транспорт №-83/0418 – 110 тысяч 82-мм и 120-мм мин, отправленный с Урала 1 сентября 1942 года, к месту назначения прибыл ровно через три месяца. Горная местность и слаборазвитая дорожная сеть затрудняли переброску личного состава, техники, имущества непосредственно на передовую. На некоторых участках основным средством подвоза являлись вьючные роты со штатом в 100 ишаков и общей грузоподъемностью 4 тонны. Для обеспечения войск, действовавших на новороссийском и туапсинском направлениях, использовались суда Черноморского флота.

ДАЕШЬ РОСТОВ!

1 января 1943 года, сразу по завершении Котельниковского сражения, похоронившего надежды германского командования на деблокирование армии Паулюса, войска Сталинградского фронта, переименованного в Южный (20 дивизий, 4 механизированных, 1 танковый корпус, 16 отдельных стрелковых и танковых бригад), без паузы повели наступление на Ростов и Тихорецкую. А перед фельдмаршалом Эрихом фон Манштейном встала задача невероятной сложности: предотвратить полный разгром всего южного крыла Восточного фронта.

При этом командующий группой армий «Дон» на 500 километров фронта на «линии огня» имел лишь 15 немецких дивизий. Состояние и качество этих соединений различались весьма. Если 6-ю дивизию генерала Рауса и 11-ю генерала Балка можно было с полным основанием считать танковыми, то 22-я дивизия «представляла собой груду развалин», и ее вскоре пришлось расформировать. От 57-го танкового корпуса генерала Кирхнера, пытавшегося в декабре прорваться к Сталинграду, почти ничего не осталось, «он буквально скоропостижно скончался». Три авиаполевые дивизии Люфтваффе были еще вполне свежи и укомплектованы, но оценивались специалистами как «относительно боеспособные», что подтвердили первые же бои.

Союзные румыны буквально испарились с поля битвы: «7-я румынская пехотная дивизия самовольно отступила. Штаб 1-го румынского корпуса, которому был подчинен этот участок, в панике бежал со своего КП…

Как войска 7-го румынского корпуса, прикрывавшего восточный фланг армии со стороны Волги, так и войска 6-го румынского корпуса, задача которого состояла в прикрытии участка между 57-м танковым корпусом и Доном, утратили всякое стремление к дальнейшему проведению боевых действий. Отнюдь не последней причиной такой инертности было то, что командование этих корпусов не предпринимало должных мер к продолжению боя. Командующий 4-й румынской армией генерал-полковник Думитреску, на которого по-прежнему можно было положиться, был бессилен один бороться с деморализацией своих войск. Не оставалось ничего другого, как снять их с фронта и отправить в тыл, на родину».

По заснеженной степи бродили тысячи потерявшихся румын, «отчаянно разыскивавших русские питательные пункты и горевших желанием, чтобы их официально причислили к военнопленным». Генерал И.М. Чистяков приводит случай, когда к командному пункту Юго-Западного фронта приблудилась рота румынских солдат, живо интересовавшихся вопросом «куда идти в плен?».

Севернее Миллерово, на левом фланге группы «Дон», где предполагалось наличие итальянской армии, зияла 100-километровая прореха, которую пыталось залатать спешно созданное командованием группы «Б» соединение генерала Фреттер-Пико, состоявшее из двух дивизий – 304-й пехотной и 3-й горнострелковой. Против каждой из них действовало по армии Юго-Западного фронта – 6-я армия генерал-лейтенанта Ф.Х. Харитонова и 1-я гвардейская генерал-лейтенанта В.И. Кузнецова.

В большой излучине Дона на рубеже рек Быстрая и Цимла пыталась удержать позиции общей протяженностью в 200 километров оперативная группа генерала Холлидта (6, 11, 22-я танковые, 336, 62, 294, 387, 306-я пехотные, 7-я и 8-я авиаполевые дивизии). В районе немецких авиабаз Тацинской и Морозовска свирепо огрызался ее 48-й танковый корпус под командованием генерала Отто фон Кнобельсдорфа.

С севера и востока группу «Холлидт» непрерывно атаковали войска 3-й гвардейской, 5-й танковой и 5-й ударной армий.

Южнее Дона, на рубеже реки Куберле, оборонялись остатки 4-й танковой армии Германа Гота (17, 23-я танковые, 15-я авиаполевая, 5-я моторизованная дивизия СС «Викинг»). Еще южнее, на линии реки Маныч, занимала отсечную позицию переброшенная от Элисты 16-я мотодивизия генерал-майора Герхарда фон Шверина. Войскам Гота приходилось отбивать натиск 2-й гвардейской, 51-й и 28-й армий.

В семи армиях Юго-Западного и Южного фронтов, рвавшихся расчленить и уничтожить группу армий «Дон», насчитывалось 720 тысяч человек. Семнадцать танковых и механизированных корпусов, сменяя друг друга, погибая и вновь восстанавливаясь, долбили трещавшую по швам немецкую оборону. Так, у генерала Еременко на 1 января имелось 700 танков (и он просил Ставку подкинуть еще штук 300 – 350); у генерала Гота – не более 70.

Возрождение танковых и механизированных войск в Красной Армии началось в марте 1942 года, когда приступили к формированию первых танковых корпусов. С одной стороны, решить эту задачу позволял значительный рост производства бронетанковой техники, с другой – этого требовал характер планируемых советским командованием операций, в ходе проведения которых предполагалось «добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев».

По уточненному в июле штату в состав танкового корпуса входили три танковых и одна мотострелковая бригады, разведывательный и мотоциклетный батальоны, гвардейский минометный дивизион, насчитывавшие 7800 человек, 168 танков, 56 орудий (в том числе 12 противотанковых и 20 зенитных), 44 миномета, 8 реактивных установок, 871 автомобиль. В это же время был утвержден единый штат танковых бригад.

Механизированные корпуса, появившиеся в сентябре, должны были иметь по три механизированных и одну танковую бригады, истребительно-противотанковый и зенитно-артиллерийский полки, дивизион гвардейских минометов, бронеавтомобильный и ремонтный батальоны, вспомогательные части – 15 018 человек, 175 – 224 танка (на деле организация отличалась), 108 орудий (в том числе 36 противотанковых и 36 зенитных), 148 минометов, 1693 автомашины. Почти одновременно создавались тяжелые танковые полки прорыва. Полк состоял из четырех рот, по пять танков типа КВ или «Черчилль» в каждой, и роты технического обеспечения – 214 человек и 21 боевая машина.

К 1942 году относится опыт создания первых танковых армий смешанного состава. В них, наряду с двумя танковыми корпусами, включались отдельные танковые бригады, кавалерийские и стрелковые дивизии.

Штат немецкой танковой дивизии предусматривал наличие в строю 16 932 солдат и офицеров, 200 танков и самоходных установок, 222 орудия (в том числе 101 противотанковое и 63 зенитных) и 54 миномета, 2147 автомобилей. Таким образом, танковая дивизия Вермахта по боевым возможностям превосходила советский танковый корпус и примерно равнялась механизированному. В составе немецкой моторизованной дивизии, имевшей 14 000 человек, 129 орудий и 108 минометов, весной 1942 года появился танковый батальон – 60 танков.

К январю 1943 года в Красной Армии имелось 24 танковых и 8 механизированных корпусов. Из них в действующих войсках находились 19 (14 танковых и 5 механизированных), и все – на юге, в составе Юго-Западного, Южного и Донского фронтов. Согласно приказу Народного комиссара обороны № 325 от 16 октября 1942 года, их следовало применять в наступлении на направлении главного удара фронта после преодоления общевойсковыми соединениями главной оборонительной полосы в качестве эшелона развития успеха «с целью разобщения и окружения главной группировки войск противника и разгрома ее совместными действиями с авиацией и наземными войсками фронта». В обороне танковые соединения самостоятельных участков не получают, а используются для контрударов. Главная задача корпуса – не бои с танками противника, с ними должна бороться артиллерия, а уничтожение его пехоты. Попутно, в порядке ликбеза для своих генералов, Сталин разъяснял, что применять танки необходимо на танкодоступной местности, что перед их применением следует проводить тщательную разведку и не следует практиковать лобовые танковые атаки, что все рода войск должны на поле боя взаимодействовать между собой, и даже то, что грузовики являются не боевыми машинами, а транспортным средством, потому мотопехота в атаку должна идти в пешем порядке. Танковые командиры обязаны максимально использовать такие тактические приемы, как скрытность, внезапность, маневр, максимальную скорость, интенсивный огонь из всех видов оружия.

Золотые слова! Правда, трудновыполнимые в стране, приученной жить под лозунгами: «Даешь встречный план!», «Догнать и перегнать!», «Выполним и перевыполним!» или «Повторяйте смело подвиг Гастелло!» Наши начальники любили еще такую «мудрость»: «Войны без потерь не бывает».

Приказ № 325 «сыграл важную роль в развитии теории боевого применения танковых войск». Более того, до самого ее завершения он оставался единственным основополагающим документом по боевому использованию танковых оперативных соединений и объединений. Вот только в практике наших полководцев, всегда нацеленных на территориальный результат, он никакой роли не играл. Танковые корпуса почти всегда бросали на неподавленную и неразведанную оборону, на минные поля и противотанковые орудия именно для того, чтобы, невзирая на потери, эту оборону поскорее прорвать. Маршал И.С. Конев, выражая свое несогласие со сталинским приказом, естественно, двадцать лет спустя, объяснял: «Я считал, что Ставка под давлением некоторых танковых начальников проявляла ненужные колебания, когда дело касалось ввода танковых армий в прорыв. Объяснялось это боязнью – добавлю, порой чрезмерной – подвергнуть танковые войска большим потерям в борьбе за передний край и за главную полосу обороны противника. Иметь такую технику и не использовать всю силу ее огня, маневра, а планировать прорывы так, как это делалось в Первую мировую войну, держа танки в бездействии, покуда пехота прогрызет оборону противника насквозь, – всегда мне представлялось ошибочным». В общем, по-другому, кроме как быть в избранном месте огромной плохо организованной массой, организовать прорыв не умели.

О менталитете советских генералов пишет Ф. Меллентин: «Они имели в своем распоряжении почти неисчерпаемые резервы живой силы. Русское командование может идти на большие жертвы и поэтому не останавливается ни перед чем». (В советском издании книги по поводу этой реплики возмущенная редакция сделала примечание: «Советские генералы и офицеры всегда проявляли разумную инициативу в бою и стремились добиться победы малой кровью».)

На обе ноги хромала скоропалительная подготовка командного и личного состава, который не умел толком пользоваться связью, стрелять, ездить, наблюдать, ориентироваться и принимать оптимальные решения на поле боя. Вот немец, едва приехав из Северной Африки, посмотрел, сравнил и пришел к выводу: «У русских экипажи танков, особенно в механизированном корпусе, вряд ли вообще проходили какую-либо подготовку». Не так прямо, но об том же при разборе Козельской наступательной операции говорил командующий 3-й танковой армией генерал П.С. Рыбалко: «Надо воспитывать экипажи в духе дерзости, решительности ходить только на высоких передачах, подготовку механиков-водителей построить сейчас таким образом, чтобы ниже 20 км/ч они не ходили. Нечего бояться перерасхода моторесурсов. Для страны и армии никакой выгоды нет, когда танк погибает на поле боля, имея 90% в запасе моторесурсов. Он и погибает потому, что механик-водитель не обучен. Лучше будет, если мы моторесурсы разделим пополам, половину моточасов оставим на повышение квалификации механика-водителя, второй половины моточасов будет достаточно, чтобы танк с честью выполнил свои задачи и остался целым бы… Танкистам привить такой закон, что танк на поле боя, если он не представляет из себя вкопанную огневую точку, стоять не имеет права и не стрелять не имеет права».

Итоги совещания подвел начальник оперативного отдела полковник Зибертов: «Первое. Мы, с точки зрения оперативно-тактического искусства, воевали вразрез важнейшим основам военного искусства. Так воевать можно только против слабого противника. Против такого противника, как немцы, надо воевать грамотно, искусно. Военная наука учит – лучшими формами боя являются охват, обход, окружение… Мы в своих операциях, ни в ротном, ни в бригадном, ни в корпусном масштабе не применили лучших форм боя. Мы выдавливали противника, гнали перед собою, когда имели возможность охватывать, окружать его боевые порядки. В результате мы несли большие потери, нанося слабые потери врагу. Мы боялись применить лучшие формы боя, чтобы самим не попасть в окружение…

Второе. Мы в нашей операции не применили второго основного принципа в массовом применении танков. Удары наши были «растопыренными пальцами»… Мы плохо изучаем местность, мы хуже врага знаем нашу родную землю…

Третьим нашим недочетом было – плохое взаимодействие танков с пехотой и наоборот, а также танков и пехоты с артиллерией. Обычно у нас не хватало для организации взаимодействия времени. Взаимодействие организовывалось поверхностно. Сигналы не соблюдались, ориентиры не использовались…

Четвертой очень важной причиной наших неуспехов является плохая разведка. Разведку не умеем организовывать, не умеем вести».

Обидно, что к «осмыслению» столь элементарных вещей пришли только на второй год войны, а не до ее начала. Неужели для того, чтобы оценить важность разведки и взаимодействия всех сил, надо было пятнадцать месяцев копить «боевой опыт»? Под Козельском 3-я танковая армия, получившая от тружеников тыла 510 танков, за три недели наступления потеряла 45% личного состава – почти 30 тысяч человек и больше половины боевых машин, выбросила в воздух 235 вагонов боеприпасов и сожгла 1000 тонн горючего, отвоевав у врага «известный участок нашей земли шириною 20 км, глубиною 7 – 8 км».

Положение менялось мучительно медленно либо не менялось совсем, а так и продолжали воевать «вразрез с принципами».

При проведении Сталинградской наступательной операции, пишет Манштейн, «советское командование действовало достаточно энергично. Для достижения своих целей оно бросало в бой части, не обращая внимания на возможные потери. Войска русских всегда храбро сражались и иногда приносили невероятные жертвы (вот уж чего никогда не найдешь в воспоминаниях советских генералов и маршалов – ни признания своих невероятных жертв, ни храбрости противника. – В.Б.)… Советское командование многому научилось с начала войны, особенно в отношении организации и использования крупных танковых соединений. Большое количество танков оно имело и в 1941 году, но тогда оно не могло использовать их самостоятельно и в то же время в единых формированиях. Теперь же оно целесообразно организовало их в танковые корпуса и одновременно приняло немецкую тактику глубокого прорыва. Правда, за исключением ноября 1942 года, нам почти всегда удавалось разбивать или уничтожать эти танковые и механизированные соединения».

О чем это он? К примеру, о легендарном рейде танкового корпуса генерал-майора В.М Баданова.

Еще в сентябре 1942 года, в период разработки плана по окружению группировки Паулюса, получившего кодовое наименование «Уран», была задумана операция «Сатурн» – прорыв через Каменск-Шахтинский на Ростов силами нового, специально создаваемого для этой цели фронта. Однако в декабре Ставка, встревоженная первоначальным успехом «спасательного отряда» Гота, решила свернуть «Большой Сатурн» до «Малого» и, вместо глубокого удара на юг, основные усилия направить на юго-восток, в сторону Нижнего Астахова с выходом к Тацинской и Морозовску, в тыл нацеленным на Сталинград деблокирующим группировкам Манштейна.

Операция, проводимая на Среднем Дону войсками Воронежского и Юго-Западного фронтов, началась 16 декабря 1942 года. На следующий день в полосе 1-й гвардейской армии, не дожидаясь окончательного прорыва вражеской обороны общевойсковыми соединениями, с Осетровского плацдарма были введены в дело 18, 17, 24-й и 25-й танковые корпуса – 533 танка, что позволило достигнуть желаемого результата, и 19 декабря корпуса, громя тылы и сея панику, устремились в оперативную глубину. Утром 24 декабря в лучших традициях блицкрига, преодолев за пять дней 240 километров и далеко опередив пехоту, 24-й танковый корпус прорвался к Тацинской, где находились база снабжения и крупный аэродром противника (из 148 танков в строю оставалась 91 машина). Почти параллельно, уступом влево, двигались к Морозовску 25-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса. Все три командира действовали независимо друг от друга, получая указания непосредственно из штаба фронта.

Для ликвидации возникшей угрозы Манштейн вынужден был прекратить «спасательную операцию», изъять из армии Гота полнокровную 6-ю танковую дивизию (150 танков и 40 штурмовых орудий) и направить ее форсированным маршем на левый фланг группы армий «Дон», чтобы закрыть брешь севернее Тацинской. Сюда же перебрасывались 11-я танковая дивизия и штаб 48-го танкового корпуса, который должен был объединить все немецкие части под своим командованием.

Советские танкисты в это время учинили на станции грандиозный фейерверк, разгромив эшелоны «с 50 немецкими самолетами и горючим», а на аэродроме «расстреляли и раздавили более 300 самолетов» Люфтваффе. И не сразу заметили, как сами оказались в ловушке. 6-я танковая дивизия, атаковав с севера, восстановила линию фронта по реке Быстрая, отрезав пути отхода советскому корпусу и уничтожив в станице Скосырской его ремонтную базу с неисправными танками. 11-я танковая окружила Тацинскую и 25 декабря приступила к штурму.