Шедевр

Марвик пил. Пил тоскливо и осатенело. Он уже похоронил свое будущее. Он уже утопил все свои надежды. Переходя из бара в бар, из забегаловки в забегаловку, он надеялся, что где-нибудь вырубится. И может быть потом даже не придет в себя. Такая смерть очень уместна для бездарного художника. Однако что-то ему мешало пить. Что-то жужжало над головой. Он огляделся – а, телевизор. Там как раз показывали церемонию открытия выставки. Все эти сверкающие стекляшками и обнаженными плечиками дамочки с увядшим взглядом, все эти надутые как шарики во фраке, мужчины, гордо поддувающие свою щегольские усики. Все эти руки – белые, черные и в разноцветных перчатках, словом, вся эта человеческая карусель его больше не касалась. Он залпом выпил стакан чего-то крепкого и с горечью подумал, что обладай он талантом рисовать толерантные картины, он тоже был бы сейчас там – пил бы дорогущие вина. Хотя, впрочем, какая разница что пить, если цель надраться? Однако он не мог отвести глаза от экрана, на котором мелькали перекошенные от неестественных улыбок лица и картины. Вот камера выхватила картину его старого соперника Нурдо, а вот явно работа нежной женской руки – Шарлотта-Анитта, а вот … Бог ты мой! Марвик медленно опустил стакан на стойку, не чувствуя руки. Да это же … он подскочил, бешено завращал глазами и заорал что-то нечленораздельное бармену, и тот, на удивление, все правильно понял, прибавив звук.