Лёха

За год в РФ без вести пропадают более ста тысяч человек.

Из них находят в живом или мертвом виде – четверть.

Остальные пропадают бесследно.

Боец Семенов

После того, как Семенов аккуратно выщипал несколько пучков травы прямо перед собой, расчистив сектор обстрела, оставалось только ждать. Место он выбрал лучшее из возможных: ровный кустарничек, в котором он залег, не давал возможности сразу отметить ближайший ориентир, значит, стрелять по нему будут вразнобой, каждый сам по себе, а это куда лучше, чем пальба залпом по команде унтера или кто там у них старший. Прогалина просеки давала возможность начать огонь метров с четырехсот, что для пулемета было в самый раз, а вот винтовкам или, тем более, немецким автоматам нечего было делать на таком расстоянии.

Поляна, на краю которой устроился Семенов, не дала бы незаметно вылезти сбоку, то есть, в общем, место было хорошим. Теперь только ждать. Спокойно, привычно. Собака лаяла редко, нетерпеливо и давала таким образом прикидывать, где сейчас прут преследователи. По лаю получалось – отсюда еще километра два, минут пятнадцать – двадцать точно есть.

Конечно, с Лёхой на пару было бы веселее, но что случилось, то случилось. Семенов остался один и точно знал: рассчитывать больше не на кого, только на себя самого. Угрызения совести Семенова не мучили: что вышло – то вышло, а такое дело, как война, любое чувство вины притупляет, некогда тут переживать по поводу того, что остался один. Вот избавляться от хвоста надо было, по возможности – самому не сдохнуть и тех, кто сейчас поспешал по лесу, уходя от наседавшей погони и уволакивая носилки с раненым, прикрыть достойно.

Да и все равно Лёха городской, суетливый, ждать спокойно и неподвижно не смог бы – вон как его от комаров местных крючило. Не, толку бы не было от Лёхи в засаде. Семенов тихо сдул с носа особенно наглое насекомое, еще раз прикинул, как и куда будет отходить. Вроде все в порядке: есть и куда, и как. Только вот преследователи идут как по нитке, собачонка у них грамотная, и даже высыпанным табаком (ох, как жалко сыпать было, до слез и щипания в носу – последний ведь) не то что остановить, а даже задержать ее не вышло. Пропал табак зря. Значит, собачку с поводырем надо первой к Духонину в штаб пускать, как говаривал папаша Семенова.

Вот еще бы знать, сколько там немцев будет, с собакой-то в компании. Верно, с десяток, не меньше. Значит, надо их частью хотя бы окалечить, чтобы вместо погони пришлось бы уцелевшим своих раненых обратно волочь. И это все, конечно, верно и правильно, и даже машина подходящая есть для этого – трофейный тяжеленный черный ручной пулемет с воткнутым сверху плоским коробчатым магазином и громким названием «Хателлераульт Мле», как не без труда прочел надпись на нем самый грамотный среди окруженцев.

Только беда в том, что в вставленном магазине 25 патронов, да во втором – еще 8. И все, больше нету, и патроны такие заковыристые, что ничего из бывшего у окруженцев в наличии совсем не подходило – ни немецкие патроны, ни наши. Вот, значит, на все про все получалось 33 патрона. Очень негусто, можно прямо сказать. Потому надо перед тем, как что-то сделать – не семь раз отмерить, а поболе – раз с десяток. Ведь без патронов этот злобного вида пулемет, сторожко стоящий на сошках, становился вычурным куском железа, бесполезным в хозяйстве. А на тяжеленный парабеллум, которым Семенов так удачно разжился, рассчитывать было и совсем глупо – с теми тремя патронами, что в нем были, только застрелиться можно. Не боле.

Если бы не приближающееся редкое взлаивание – совсем бы картинка была хороша: кустики давали тенек, солнце не пекло, и поляна была замечательная. Покос бы тут был в самый раз, коровы такую траву любят, и сено получается стоящее. Тут Семенов одернул себя – расслабляться было не время. Мало ли что – может, эти гансы – ребята сообразительные и выпустили боковые дозоры вперед, чтоб собаку прикрыть. Сам Семенов так и сделал бы, если б гнался за кем.

Потому он и слушал, и смотрел, как мог, внимательнее. Просека тут проходила по невысокому холму, и Семенов при отходе постарался пройти так, чтобы преследователи, идя по его следу, хорошо и удобно встали бы под очередь.

Когда вдали на взгорбке просеки показались темные малюсенькие фигурки, Семенов с облегчением вздохнул. Впереди поспешали четыре фигурки, одна явно на четырех ногах, черноватая какая-то – та самая собаченция. Когда они приблизились, с отрывом метров в сто за ними гуськом стали показываться еще фигурки, разномастные какие-то.

Собаку уже можно было разглядеть: черно-коричневая, узкомордая. Семенов видал такую у НКВДшника одного в соседнем райотделе милиции. Порода еще называлась странно: доберман-пинчер. А пес был злющий, ничего доброго, его хозяин все время на поводке водил. Хозяин-то был ничего, следователем работал и очень любил рассказывать про своего пса всякие анекдоты. Юмора этого Семенов не понимал, потому, наверное, и запомнил дурацкие анекдоты накрепко и никак из головы эту ерунду было не вытряхнуть. Вот и сейчас, поглядывая на собаку, идущую уверенно по его следу, совершенно неуместно вспомнилось, как встречаются во дворе два пса, и один горделиво представляется: «Я – доберман-пинчер!» А другой пристыженно признается: «А я – просто пописать…»

Мысленно Семенов плюнул и присмотрелся повнимательнее к целям – сейчас вся эта публика была для него не более чем мишенями. Впереди шла собака – носом в землю, почти скрываясь в густой траве; следом поспешал странновато одетый вожатый: что-то в его форме было не так, хотя явно же немецкая. Но цвет непривычен. Не видел такого раньше. Тут же – явно охраняя поводыря с собакой, шли уступом еще двое. И один из них крайне не понравился Семенову. Другой-то так, долговязый фундель городской, ясно видно, а вот этот кряжистый мужичок в кепи с длинным козырьком двигался неприятно – мягко, быстро и уверенно. Не особо и глядя под ноги. Но не запинаясь при этом. Словно по паркету скользил – видел Семенов на экскурсии во дворце, какая гладкая вещь этот паркет.

И цепко мужичок в кепи оглядывался по сторонам – это тоже не понравилось Семенову. Опытный гад, матерый, наплачешься с таким. Хваткий сукин сын. Вот те, что уже вытянулись вереницей и спускаются по склону гуськом – те отличная групповая мишень, и сейчас будут аккурат на дистанции 400 метров – как только можно будет различить шагающие ноги, так значит, можно стрелять. Грех по такой куче идиотов не отстреляться!

Приклад у Хателлераульта Мле был не очень удобен, но теперь Семенов крепко вжал его в плечо, приладился, старательно прицелился, еще раз попробовал пальцами спусковые крючки, чтобы не ошибиться. В пулемете этом дурацком было их два, как на охотничьих двустволках, только первый давал одиночную стрельбу, а второй – автоматическую.

Вот на втором, заднем, сейчас палец и устроился поудобнее. Вздох, выверка прицела и, сказав мысленно по привычке: «Господи благослови!», Семенов потянул спуск, выдав длинную очередь на полмагазина. Приклад заколотил в плечо, но Семенов был к этому готов, и все прошло как при стрельбе с «дегтяря», тем более что на этом Хателлераульте Мле была удобная пистолетная рукоятка, помогавшая гасить отдачу.

Холодком секанула мысль, что промазал, но тут же накатила радость – даже не глядя на рассыпавшихся по взгорке преследователей, только по дикому визгу ясно: зацепил. Да еще хорошо зацепил – то ли в живот, то ли в таз. Так сержант Парамонов выл, когда ему попала очередь в низ живота. Значит, и этот раненый теперь не вояка, а если его приятели не последняя сволочь – тянуть его придется четверым, самое малое. Но, похоже, не одного удалось зацепить – по тому, как они там кинулись в траву, видно было, что не одного. Явно была видна еще фигурка, оставшаяся стоять, хотя все залегли, а потом косо завалившаяся, как срубленное дерево.

На всякий случай Семенов добавил туда еще пару коротких очередей и переключил все внимание на группку с собакой. Сама собака от выстрелов заплясала на дыбках, ее вожатый растерянно стоял столбом, а рядом с ним, встав на колено, принялся стрелять горожанин. А вот коренастый мужичок исчез, и это больше всего Семенову не понравилось. Пора было сматываться. Перекинул палец на передний спуск и с третьего выстрела свалил собаковода, так и стоявшего нелепым столбиком, на прыгающую собаку потратил еще четыре, в ответ получил с десяток свистнувших по кустам пуль из винтовок, потом кто-то умный затеял лупить со взгорка из автомата – ага, на такой дистанции он бы и в амбар не попал. Стрельба разгоралась, но рядом в опасной близости ширкнула только одна пулька.

Значит, не поняли, откуда лупил, наобум святых пуляют, обормоты. Отполз в сторону, прислушиваясь напряженно, потом, пригнувшись, метнулся в лес, опять залег. Отщелкнул практически пустой магазин, глянул мельком – три латунных патрона еще оставались… Не глядя – все-таки насобачился уже, не зря тренировался – выщелкнул оставшиеся патроны, сунул пустой магазин за ремешок и так же наощупь впихнул патроны во второй магазин. Не получилось сразу примкнуть магазин, пришлось отвести взгляд на секунду, а когда поднял глаза – вздрогнул: коренастый в кепи, бесшумно возникший совсем рядом, саженях в десяти, отреагировал на тихий щелчок вставшего на место магазина моментально.

Он тут же выстрелил из винтовки, не целясь, и Семенову ожгло левое ухо, а потом сместился рывком в сторону и залег за земляным холмиком. Лязгнул затвор немецкой винтовки, но и Семенов был не пальцем делан, потому как сразу вдул в холмик очередь, так что комья земли полетели, и дернул вбок, влево: толковал еще на срочке сержант, что стрелку вправо винтовку поворачивать неудобнее, чем влево, и Семенов это накрепко запомнил. Еще не видя врага, он добавил до донца магазина туда, где мужик коренастый залег, сместился еще в сторону, бросив бесполезный уже пулемет и дергая из кобуры тяжелый парабеллум, но то, как странно дрыгал ногами лежащий немец, успокоило. Не повезло гансу – маловат был бугорок и не защитил от пуль, пробили они слой земли и достали лежащего. Времени у Семенова уже не было вовсе, но тикать просто так не хотелось.

Потому, перевернув еще шевелящегося, хрипящего и булькающего немца на спину, Семенов шустро расщелкнул тускло-серую пряжку «Готт мит унс» и рывком сдернул с лежащего всю сбрую с наплечными ремнями и навешенными разными штуковинами. Подхватил винтовку – странно коротенькую, легонькую после пулемета, закрыл открытый затвор, загнав медный патрон в ствол, и почувствовал себя куда лучше – снова с оружием. Что-то горячее текло по шее, саднило ухо, тронул рукой – мокро и липко, ухо какое-то неправильное стало, и больно. Вот незадача, так не ко времени, а перевязываться и нечем, и некогда! Но так бежать, роняя капли крови, совсем не умно.

Суетливо осмотрелся, потом дернул с шеи немца шелковый платочек (пионер, мля!), подхватил валявшееся кверху донцем кепи, прижал платочек в пораненному уху и придавил все это кепкой – чуток маловата, зато теперь кровь капать точно не будет. Прислушался: стрельба усилилась. Но щелчков пуль рядом не было. Быстро подобрал валяющийся пулемет и спешно, но сторожко двинул прочь от поля сражения. Черт их знает – может, таких спецов, как коренастый, у них несколько, глупо погибать вот так. Свою задачу Семенов уверенно посчитал выполненной: собаку он искалечил, а может и убил, самое малое трое раненых у гансов, все тяжелые, так что преследовать им теперь некем. А лес большой, ищи-свищи. По дороге остановился на несколько секунд, пихнув в груду валежника отслуживший свое Хателлераульт Мле и испытав короткую жалость, что приходится бросать неплохо поработавшее сегодня оружие.

Для Семенова теперь, после удачного дела, это было уже существо с душой, а не просто тупая железяка. Но без патронов таскать его было бесполезно, разве что место запомнить – вдруг придется вернуться. Накинул немецкую сбрую, приладил поудобнее, вытянул тяжелую алюминиевую флягу, свинтил крышку, понюхал, потом приложился.

Нет, не ошибся: опытным воякой был подстреленный ганс – подкисленная водичка была во фляжке, самое то было глотнуть пересохшим ртом. Послушал лес, все еще слышную нелепую и бесполезную пальбу и двинул дальше, периодически путая следы, по дороге внимательно поглядывая по сторонам и проверив, сколько патронов в винтовке. Оказалось – четыре. Сносно, тем паче в подсумках оказалось еще с десяток обойм.

Менеджер Лёха

То, что дринк-тест провален, Лёха понял быстро. Достаточно было просто открыть глаза, чтобы это понять со всей ясностью. С утра Лёха должен был быть на тренинге по коммуникативности, а вместо этого он лежал, свернувшись клубочком в кустах, все мышцы одеревенели, да еще и замерз в придачу как собака. Не мудрено замерзнуть-то было – раньше ему не доводилось спать на природе, на голой земле (ну, не совсем голой, какая-никакая травка тут росла), да притом будучи одетым по дресс-коду, что определил генеральный на вчерашнюю пати: цветастые Т-ширты, шорты и шлепанцы, для создания бич-стайла…

Чушь свинячья, если честно, да и сам генеральный – та еще скотина, какой к черту бич-стайл на берегу какого-то озера в этой Белоруссии… Или это Украина? – Черт его разберет, приспичило начальству собирать для Тим-билдинга кучу народу не пойми где.

Зажлобилось начальство, другие вон такие тренинги в Египте проводят, а не в жопе мира, как охарактеризовал это местечко сосед Лёхи по офису Валерка. В общем – все плохо, как ни крути. Сейчас еще надо искать, где все остальные, вылезать на обозрение под общий хохот. Генеральный-то сам ржать будет как конь, ну а остальные кинутся на подхват, ясен пень. Позоруха, да и баллы штрафные как с куста…

А поговаривали, что отдел будут сокращать… И, вроде же, не пил очень много, развезло-то непривычно. Лёха за свои 23 года, случалось, и напивался, но не так, чтоб в отключку и на улице дрыхать. Нет, что-то тут не так – видно, выставленное вчера виски было неправильным… И ведь предупреждал сосед Валерка, что генеральный сотрудников любит подпаивать, и что надо быть на стреме… Подпоит и смотрит, кто чего и как. Дринк-тест, будь оно все неладно.

Мало того, что на работе гнобят, так еще и тут… И бухнуть-то спокойно нельзя. Да, к слову, и Валерик – тот еще фрукт. Не зря вчера подливал, очень может быть – неспроста. Если б еще не гудела непривычно башка, да тело так не ломило…

Лёха с омерзением сплюнул, получилось фигово – клейкая длинная слюна чуть не уделала футболку, но как-то удалось увернуться. Во круто: вылезти похмельным и оплеванным, дальше ехать некуда.

А начиналась эта сраная пати очень даже неплохо: и генеральному на глаза удалось попасться пару раз удачно, и даже чокнуться с ним пластиковым стаканчиком, и с девчонками из соседнего отдела Валерка, наконец, познакомил – зачетные девчонки, на них Лёха давно глаз положил. Но только глаз: так уж получалось, что в свои годы Лёха еще был девственником, и с девчонками как-то у него не срасталось. Вроде и не дурак, и внешне ничего так, и не то что робел или как-то иначе, но все равно не получалось. Не – всякие петтинги-митинги несколько раз были, но не более чем.

И не то чтобы на девчонок не тянуло, но как-то так, не сильно. Может, сидячая работа в офисе или куча общения вконтакте, может компьютеры, а может и что еще, но как-то все не сходилось. А вчера Лёха раздухарился, завелся, почувствовал драйв и как-то само собой познакомился с Валеркиной помощью сразу с двумя красотками из отдела маркетинга. Они обе были светло-русые, подтянутые, с отличными фигурками, только Лилька позадумчивее и грудастее, а Танька – смешливая и похудее, но и у нее и ножки и сиськи были – ого!

Валерка с Танькой раньше уже перепихнулся, но девчонка была легкомысленная, и это Валерку отпугнуло, а Лилька, как верная подруга Таньки, всякие поползновения Валерки отвергала с негодованием. Валерик так и предупредил, что если перепихнуться сразу же и потом несколько раз – то надо окучивать Таньку, а вот если серьезно – то Лильку и никак иначе: девки дружат крепко, а возможно даже и лесбиянят, не исключено такое… В общем, дело шло отлично. Правда, Лёха до конца не решил еще, кого из красоток выбрать для дальнейшей охоты, но был фан и драйв, и все шло отлично: девчонки завлекающе смеялись, сверкали глазами, Лёха был в ударе… Так, а что дальше-то было?

Лёха с трудом припомнил, что он пошел за допингом для всей компании – к ним еще из бухгалтерии пара телок присоединилась и этот, долговязый креативщик из отдела дизайна с бородатым сисадмином… Нет, допинг он не донес. Даже не дошел до стойки… Точно, не дошел. Лёха отчетливо вспомнил, что у кабинок биотуалетов тусовалась кучка озабоченных, вспомнил, что ему так тусить с постной рожей не захотелось – ну какой герой-любовник будет сиротливо маячить в очереди в сортир, потому он по дороге за выпивкой и орешками невзначай свернул в эти проклятущие кусты, бормоча под нос не пойми откуда запомнившееся:

 
Снова манит меня,
заставляет куда-то бежать
проклятое пиво!
 

Пиво тут было ни при чем, пиво как раз пили в автобусе, на котором их коллектив прибыл в эту глушь, но присловье было хорошо, Валерке тоже нравилось, вот Лёха его и пользовал к месту и не к месту, и нельзя сказать, чтоб Лёха был очень уж веселым юмористом. Так, а что там было в кустах? Что-то еще запомнилось или нет? Запомнилось: когда он залез поглубже, путаясь в ветках, и сделал свои маленькие, но важные дела, рядом с собой Лёха увидел маленький огонек – ну вот как светлячок из детства, только те были зеленые, а этот огонек был желтым, мерцающим от лимонного до оранжевого и висел практически неподвижно. Еще подумал:

– Принесу телкам, а там видно будет. Пожалуй, все же Танька! Хотя у Лильки такое декольте… И соски через купальник торчат!

И вот на этом все воспоминание заканчивалось. Вроде как он этого светляка все же цапнул. Ну, не светляк же его так оглоушил? Ладно, надо выбираться. Можно подсуетиться, и если попасть на перерыв, может, это проскочит? Все-таки генеральный не всех сотрудников всех филиалов в лицо помнит – может, и удастся тихо подсесть в задний ряд, и как будто тут и был? Времени-то сколько сейчас?

Айфон не порадовал. Получалось, что на два часа уже опоздание, тут уже точно переписали всех на тренинге. Ладно, все равно выбираться из кустов придется. Вот только вопрос – куда? Лёха прислушался, но ни черта слышно не было – лагерь же вроде должен быть рядом, хотя если все на тренинге, то перед генеральным никто не пошумит. Валерику позвонить не выйдет – айфон исправно сообщал две новости, и обе неприятные: связи нет, и зарядка вот-вот закончится. Здорово! Этот Мухосранск с украинско-белорусским окончанием на «о» не подкачал.

Лёха выругался и, стараясь, чтобы гудевшая голова не слишком раскачивалась из стороны в сторону, побрел туда, где вроде бы был просвет среди этого чертового кустарника. Когда выдрался из проклятого кустарника, понял, что не туда вылез: проселочная дорога тут имелась, озерцо тоже, а вот здоровенного лагеря никаких следов не было, даже тех же бутылок пластиковых и всяких упаковок – словно кто специально берег выдраил, как тысяча китайцев. Пошлепал по песочку вдоль берега – сколько глаза хватало, никаких признаков людей. Тишина почти полная, только комарье звенит, да здоровенные такие, заразы. Ну, ваще!

Оставалось только идти по этой дорожке, она-то всяко куда-нибудь приведет, а там договориться, чтобы подбросили до лагеря… Работу свою Лёха не любил, зарплатой был недоволен, но вот так глупо с ней расстаться тоже не хотелось. Опять же, обедом должны были покормить, завтрак-то уже пролетел, как фанера над Парижем.

Идти в пляжных шлепанцах было неудобно, дорога была в лужах и глубоких колдобинах. Лёха шел и чертыхался. По-прежнему вокруг не было ни души, хоть бы какой пейзанин на мотоцикле попался – так нет, тихо вокруг. Разве что вот комары стараются изо всех сил. И мухи откуда-то взялись – здоровенные, наглые изумрудно-зеленые и синие, блестящие, словно китайские игрушки. И запашком каким-то потянуло.

Сладковатым, но неприятным. Что-то с этим запашком было связано. Не сейчас, в детстве вроде… Помойка? Нет, не то. Лёха покрутил носом, прошел еще полста метров и ахнул: за поворотом эта убогая дорога, если ее можно было так назвать, наконец, вылезала из кустов на более-менее ровное пространство, и теплый ветерок именно отсюда тянул гадостный запах, а тут запах стал гуще, и Лёха отлично увидел, откуда и чем пахнет.

Прямо у дороги торчал непонятный буро-черно-белый бугор, поодаль из травы так же холмились чем-то похожие бугры той же расцветки. Скорее удивившись, чем ужаснувшись, Лёха вдруг понял, что это валяется и воняет падалью здоровенная коровья туша. И дальше – тоже дохлые коровы, и их тут не меньше двух десятков. И ладно бы просто дохлые коровы – мало ли, приволокли их с ближайшей фермы сюда…

Но с этими было все очень неладно: распотрошена была ближайшая туша совершенно зверски, валялась в луже кровищи, и из вздутого брюха вывалились сизые и зеленоватые кишки. Бурые пятна крови так же пятнали и соседние туши. Радостные мухи жужжали на манер нескольких генераторов – столько их тут было, и оторопевший Лёха, содрогаясь от брезгливости, злобно отмахивался от тех, что садились на него.

Отшлепав подальше от лежащей почти на дороге коровы, Лёха наконец-то ужаснулся, потому что до него доперло, что запросто так убивать стадо коров никто не будет. Одна за другой в голове пронеслось сразу несколько идиотских мыслей, которые и сам Лёха таковыми посчитал.

Какие тут волки! И инопланетян тоже не бывает. Тем более, они берут внутренности – а тут вон все валяется. Тогда кто? Испугавшись того, что его сейчас увидят и либо грохнут как свидетеля, либо загребут как виновника, Лёха присел на корточки и перевел дух. Потом со скрипом в и так натруженной голове сообразил, что сидеть на корточках посреди дороги всяко еще глупее, чем просто идти. И заметно издалека, и толку нет. Лучше идти.

Вопрос – куда? Может быть, назад пойти? А что там – медом намазано? Или все-таки вперед? Странно это все. Лёха поднялся и по возможности быстрее засеменил в неудобных шлепках по засохшей грязи проселка, стараясь при этом съежиться и проклиная кричащие цвета футболки и шортов. Теперь на обочине было довольно много хлама, в основном какие-то бумажки и тряпки, но к мусору вдоль дорог Лёха привык и тут только удивился, что нет вездесущих пластиковых бутылей и пивных банок.

Когда запах стал тише и Лёха перевел было дух, подловатая дороженька преподнесла еще один гадостный сюрпризец: семенивший по обочинке, как пожилая китаянка, Лёха чуть не наступил на сверток каких-то грязных тряпок, в которые была замотана кукла. То есть внешне она была похожа на куклу – такую Лёха дарил сестре Валерки: здоровенная куклеха, размером с годовалого младенца и выглядевшая, как младенец, только эта кукла была очень грязной, загаженной чем-то и сильно помятой. На голову этой кукле словно наступил кто-то. И цвет у куклы был неправильный: восковой, зеленоватый.

И опять мухи. И опять запах. До старательно отпихивавшегося от дикого факта сознания все-таки дошло: это – ни фига не кукла, это как раз младенец. Настоящий. Мертвый. Точнее – убитый. Тут Лёха почувствовал, что его холодом просквозило. Ледяным ужасом. Это все было категорически неправильно, такого просто не могло быть, чтоб вот так по дорогам валялись убитые коровы и младенцы.

Ясно, тут маньяк какой-то бродит. Судя по тому, как изувечена была корова – не меньше, чем с бензопилой. Ничего другого и в голову не приходило. Разве что уж совсем экзотика – типа Хищников целой команды. Или там Чужих. Чужие так же выдирались при своих родах из организмов-носителей. А ведь похоже! Это что – тут, в белорусской или, черт ее дери, украинской глубинке два десятка Чужих??? Лёха дернулся обойти сверток с трупиком стороной и напоролся еще на одного мертвеца – девчонку лет десяти, которую до того прикрывала не шибко высокая, но густая трава, выдавая только небольшой проплешиной место, где, раскинувшись навзничь, валялась белобрысая девчонка с грязными босыми ногами.

Лёха оглянулся и вздрогнул – таких проплешин было еще несколько. Сунулся было к ближайшей, увидел там старуху в платочке и старушечьей одежде, потом понял, что у покойницы лицо оскаленное и совсем молодое – ну, не старше его, просто оделась зачем-то так по-старушечьи. Наверное, это богомольная, ну, православная в смысле – они так наряжаются. И тоже вся растопорщена и в кровище, уже засохшей. Да что тут такое происходит??? Лёха дико глянул вокруг и совершенно неожиданно для себя рванул неуклюжим галопом по дороге. Хватило его сил метров на пятьдесят – все-таки он со школы не бегал, да и жирком подернулся, пузиком оброс. Остановился, задыхаясь и морщась от боли в ушибленных об дорогу ножках… И вздрогнул от негромкого, но очень злого возгласа:

– Стой!

Лёха затормозил как можно более резко, глянул вбок – там, плохо видимый в пушистых кустиках, стоял невысокий, но широкоплечий парень в желто-зеленой мешковатой одежде и расплющенной на круглой, стриженной наголо голове странной шапочке. Тут только Лёха понял, что в руках парень держит здоровенное длинное ружье, и ствол этой длиннющей дуры направлен прямо на него.

– Ты кто? – по-прежнему негромко, но внятно спросил парень с ружьем. Очень как-то увесисто это у него получилось, убедительный такой вопрос вышел.

Лёха еще не собрался с ответом – мысли скакали, словно мультипликационные кенгуру, как вдруг за спиной спросившего раздалось низкое рокочущее рычание, словно там пряталась здоровенная собаченция типа той, что у соседа с третьего этажа. И не успел Лёха напугаться еще раз, как рычание перешло в низкий визг и закончилось требовательным и трубным звуком Му. Офисный работник совершенно очумел от всего этого, даже попятиться толком не получилось.

– Стоять, Зорька! – не оборачиваясь на рев за спиной, прикрикнул властно парень с ружьем и повторил вопрос еще раз, настойчивее:

– Ты – кто?

И нетерпеливо дернул ружьем, подчеркнув этим сразу несколько вещей – например, то, что ждать долго он не собирается.

– Лёха! – неожиданно для самого себя выпалил вспотевший от страха горемыка.

Парень с ружьем задумался, критически осматривая стоящего на дороге. На его простоватой физиономии отразилось то, что осмотром он остался весьма недоволен.

– Лёха, говоришь? Сколько вас тут таких?

– Не знаю, мы тут тренировались, вся компания. Тут наш лагерь должен быть рядом – зачастил Лёха и осекся, подумав, что, может быть, именно этот паренек в смутно знакомой одежонке и причастен каким-то образом ко всем этим убитым коровам и богомолкам. Ружье-то вон оно, в руке. А по Интернету со всеми этими репортажами эксклюзивными давно известно: маньяков чертова куча, так что зря он про лагерь-то брякнул.

Вдалеке затрещал вроде как мотоцикл, а может и машина, Лёха встрепенулся, а вот его собеседник сразу напрягся, помрачнел и показал своим ружьем в сторону, сказав сердито:

– А ну, свали с дороги!

– Куда? – бормотнул, послушно залезая в кустики рядом с парнем, Лёха.

– В кусты, быстро! Ложись!

– Так трава же мокрая! – запротестовал было Лёха, но оппонент был лишен дара терпения и, придвинувшись ближе и сделав однозначный жест своим ружьем, тихо рявкнул:

– Ложись, или я тебя штыком пырну!

Лёха очумело обнаружил, что раньше не заметил приделанную сбоку от ствола этого ружья не то длинную стамеску, не то отвертку – вороненую, но покрытую пылью. Ситуация как-то вдруг повернулась по-иному: странное ружье с длинным штыком, полузнакомая одежонка на парне в кустах и даже блином сплющенная шапочка на голове стали узнаваемы – не зря показались знакомыми, только вот в компьютерных играх это все выглядело не таким. Но теперь у Лёхи словно пелена с глаз спала: дошло, что в руках парень держит старую винтовку Мосина с трехгранным штыком, сам одет в гимнастерку и пилотку и, наверное, он этот, как их… По телевизору показывали… Во, реконструктор! Только те были неуклюжие и нелепые, а этот – ловкий, и винтовку держал как-то привычно, умело.

Но вот черный, грязный штык очень недвусмысленно покачивался совсем рядом от цветастой тряпки Т-ширт, которая не была вот такой уж защитой нежного Лёхиного тела. И острие штыка, с торца похожее на старую отвертку, смотрелось очень неприятно – блестящая такая узенькая полосочка острой стали.

Лёха все-таки замешкался: выполнять дурацкий приказ очень не хотелось, да и мотоцикл тарахтел уже неподалеку, но, глянув в глаза оппоненту, понял, что этот – пырнет. И прямо сейчас. Потому достаточно быстро лег в траву, неприятно холодную и действительно мокрую. Почему этот реконструктор старается остаться незаметным, Лёха понял: значит, устроил маньяк засаду на дороге и убивает всех, кто мимо идет… Хотя коров дохлых тут с десяток… Откуда тут бродячие коровы – они все на фермах.

– Ползи глубже в кусты – видно тебя с дороги, как шаль цыганскую, – приказал реконструктор.

И Лёха послушно пополз, стараясь все же разглядеть, кто там по дороге проедет – может, милиция? Не байкер точно – мотоцикл хотя и грохотал, как тяжелый, но все-таки до рыка серьезных байков не дотягивал, не было в звуке этого львиного рычания.

– Замри! – шепнул реконструктор, когда мотоцикл тарахтел уже рядом.

Лёха послушно замер, потому что точно знал: маньякам нельзя перечить и, попав в руки террористу, надо выполнять все его требования – так во всяких инструкциях рекомендовали. Но все-таки искоса стал глядеть, чуть подняв голову и видя кусок дороги сквозь листву.

Байкер поразил куда больше, чем сосед с ружьем. Впрочем, он явно был из компашки этого соседа, потому что, хотя был густо покрыт дорожной пылью с ног до головы, словно его в пыли этой катали, но и характерные сапоги с короткими голенищами, и поблескивающая сквозь слой пыли каска очертаниями, словно у американских морпехов, и тем более болтающийся на спине автомат и здоровенный гофрированный цилиндр – все четко соответствовало форме немецкого солдата Второй Мировой – точь в точь, как в разных компьютерных играх.

Слет реконструкторов тут, что ли? Мотоциклист встал как раз в просвете между ветками, осмотрелся, потом поднял с глаз вверх, на край каски, дурацкие старомодные очки, огляделся. На покрытой слоем пыли физиономии странно смотрелась полоска чистой кожи с глазами. Мотоцикл тихо порыкивал.

Запыленный реконструктор слез с него, обошел по следам Лёхи – от него в траве осталась видимая полоса, поглядел на труп богомолки, потом наклонился, повозился, а поднявшись, повертел перед глазами какую-то маленькую вещичку, блеснувшую на солнце желтым тугим солнечным зайчиком, внимательно осмотрел еще пару мест, где кто-то валялся в траве, огляделся по сторонам, сел на свой агрегат, нацепил очки и, явно довольный, покатил дальше, оставив пыльный хвост.