Составитель Кирилл Берендеев
Корректор Светлана Тулина
Корректор Александр Барсуков
На обложке Пармиджанино Франческо Мария Маццола "Антея" (между 1530 и 1535 гг.), Национальный музей Каподимонте (CC0-PD)
ISBN 978-5-0055-9555-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие составителя
Испокон веков в человеке, да и во всем человеческом сообществе, уживалось два противоположных чувства: желание заглянуть за горизонт и страх перед встречей с неведомым. В разное время одно из устремлений побеждало, и в зависимости от этого, социум либо погрязал в однообразии бытия, вырождаясь болезнями и голодом, либо снимался с места в поисках лучшей доли. У разных сообществ это соотношение разнилось, достаточно вспомнить первые шаги человека из Африки. Полмиллиона лет понадобилось первой версии хомо, чтобы покорить Евразию, за это время от него отпочковались два вида людей: денисовцы и «хоббиты» – жители острова Флорес и его окрестностей в Юго-Восточной Азии. Но уже следующее поколение наголову превзошло старших братьев. Вдесятеро меньшим временем ограничившись, хомо сапиенсы колонизировали мир. Не просто колонизировали, но отправили в небытие все прежние разновидности собратьев, оставшись единственным образчиком человека, населявшего Землю. И причина этому кроется в генах, кроманьонцы, в отличие от вышедших ранее людей, были, пусть слабее, невзрачнее, но превосходили неандертальцев в главном – отчаянной решимости, беспробудном желании покорить и освоить все и вся. Они жили кучней, плодились быстрее и обладали большей сноровкой, им требовалось меньшие территории для жизни, да и страх перед смертью не так преследовал их: наши предки могли позволить себе любые жертвы, чтоб не останавливаться на пути. Голод, болезни, да и сами они, истребляющие друг друга, но от этого больше закаляющиеся, частенько доводили кроманьонцев до «бутылочного горлышка», до состояния, в котором на Земле оставалось всего несколько сотен особей данного вида. Однако, наши предки превозмогали пиковую ситуацию, плодились и размножались пуще и захватывали новые земли и пажити, вытесняли или уничтожали тех, кто стоял на пути к тотальному доминированию.
Лишь заполонив собой планету, люди успокоились. Примерно к тому времени относится и появление первых цивилизаций – ученые утверждают, что изначально не конфликтовавшие народы принялись активно осваивать сельское хозяйство, а с ним и смежные профессии, стали гуще селиться и активней развиваться. Первые города, достаточно вспомнить перуанский Караль, росли без стен, не зная вражды и усобиц, формируя торговлю с другими поселениями и племенами. Впрочем, недолго, извечный конфликт хлебопашца и кочевника, отраженный в библейском мифе о Каине и Авеле, не оставил иного пути, как затяжной конфликт – до тех самых пор, пока последние номады не сгинули в небытии. Или милостью покорителей продолжили существовать на скромных территориях Великого Запада, Амазонии, в джунглях Африки или в тундрах Сибири, сохранившись от внезапного приступа гуманизма новых владетелей их территорий.
В память о первой волне противостояния нам достались сказания о пришлецах злого разума, будь то лешие, кикиморы, орки, псоглавцы или еще какие представители полулюдей, ошибки божьего творения. От второго конфликта остались былины, мифы и легенды, а еще страх перед подлыми душой незнакомцами, у которого ни при каких обстоятельствах малым детям нельзя брать конфеты из рук. Когда мир свернулся в глобус и стал маленьким, территории, где могли жить неведомые существа, говорящие на человечьих наречиях, исчез, а с ними сгинул целый пласт страхов человеческих, но не окончательно. С течением времен он мутировал, пока не переродился в другой ужас, более панический, но, возможно, куда более реальный. Боязнь пришельцев с других планет: поначалу это были наши соседки по солнечной системе, но когда выяснилось, что разумной жизни там нет, страх раскинулся на всю галактику – по мере изучения вселенной человечество раскидывало сеть познания все дальше и потому еще делало это столь активно, что подсознательно боялось быть обнаруженным первыми. Страх перед более развитыми существами, во всем превосходившими нас в развитии, заставил человеческую цивилизацию буквально взорваться научно-техническим прогрессом последних двухсот лет. Мы прекрасно помнили собственный урок покорителей бескрайних лесов, великой сельвы, степей и островов: никто из более слабых народов не останется безнаказанным за свое существование перед колонизаторами, неважно с какой целью и откуда пришли они, какому богу поклонялись и на каком языке говорили. Станет неважным и для нас, если сюда заявятся сверхразумные существа, квинтэссенцией которых стали воплощенные гением Уэллса марсиане – бездушные создания, чьими повадками полностью завладел разум, вознамерившийся править не только на их планете, но и на всех соседних. И после его эпохального произведения люди еще долго терзались подобными мыслями, варьируя истории то так, то эдак.
Интересно проследить за подобными извивами. Если в конце девятнадцатого или начале двадцатого века писатели были настроены весьма скептически в отношении всякого пришельца, которого они обязывали становиться враждебным в отношении человечества, то в дальнейшем история изменилась. После Второй мировой, войны чудовищной, отнявшей немыслимые миллионы жизней, в истории о пришельцах возродились совсем иначе, теперь в них оказалось куда больше гуманистического настроя, и куда меньше милитаристского, Хайнлайн против Брэдбери, Андерсона, Саймака, Азимова и многих других. А после запуска первых спутников, к ним добавились и нотки времен освоения Мезоамерики: истории не просто контакта, но сотрудничества, конкуренции, самого разного рода общения с многочисленными представителями иных миров, до которых, как тогда думалось, всего ничего и по времени и в пространстве.
Со временем бум освоения космоса начинал угасать, все меньше исследовательских станций запускалось в иные миры, ну а про соседку-Луну ведущие космические державы, казалось, и вовсе запамятовали. С течением десятилетий менялась и пришельческие истории, став более утилитарными, земными, обычными, что ли. Возможно, подобный настрой продолжался и далее, но все поменялось, когда космос стал ареной битв уже не стран, но фирм. А теперь и космонавтов-любителей, на свои кровные или спонсорские деньги строящие в гаражах, из подручных материалов нечто, что однажды полетит на орбиту. У кого-то это даже получалось. Неудивительно, что подобные сообщения снова разогрели писательские умы, вернув их в горячку шестидесятых, думается, еще полстолетия вперед, и мы станем свидетелями такого же любительского освоения Луны, коли переселенцам разрешат осваивать сателлит, конечно. Тогда мы увидим нечто подобное путешествию «Мейфлауэра» и иже с ним, когда сотни и сотни утлых корабликов будут пересекать орбиты, снуя меж нами и новыми поселениями в новом же свете.
Конечно, подобные темы не останутся в стороне и у писателей. Но куда интересней вернутся в наши дни, посмотреть, какова ныне подоплека историй о пришельцах. О чем и как повествуют наши современники, что они пытаются предвосхитить, о чем рассказать, какие события осветить и каким образом. Именно об этом и повествуют авторы сборника «Свои и чужие», антологии, вобравшей в себя истории о контактах с чужими сущностями, порой похожими, порой, совершенно отличными от людей.
Немудрено, что сборник тематически разделен на две части, ибо они сильно различаются меж собой. Так, часть первая повествует о визитах инопланетян в наши пределы, а вторая рассказывает о колонизации миров землянами и контактах более развитой расы человеков с менее продвинутыми аборигенами. Когда составитель только готовился собирать антологию, он представлял, что немалая часть рассказов из первой части будет посвящена конфликту между пришельцами и землянами, ничуть не бывало. Всего несколько рассказов из более, чем полусотни присланных, повествовала о военном конфликте, остальные же рассматривали совсем иные аспекты контакта. На них хочется остановиться подробнее.
Начать, наверное, стоит с контактов личных, как ни покажется странным, но эта тема в наибольшей степени волнует литераторов. И немудрено, во всякие века подобные вопросы занимали умы многих писателей – и речь, понятно, не столько об иномирцах, сколь о представителях иных земель и территорий, впрочем, весьма сильно отличающихся от жителей Греции, Рима, Европы, Средней Азии и других регионов, где проживали мыслители того или иного тысячелетия. Но и наше время лишь обнажило острее, сопричастнее подобные вопросы, вот и авторы «Своих и чужих» в подробности описывают весьма близкие, подчас, интимные контакты с представителями иных миров. И всяк по-разному может окончиться подобное взаимоотношение, ибо представитель другого общества не может вот так запросто порвать с той культурой, той самостью, что воспитывалась в нем десятилетия, что стала основой его основ, тем нравственным кодексом, нерушимости коего так поражался Кант.
Есть и другая сторона того же вопроса – сопричастность чужому. Английское «tolerance», механически переводимое как медицинский термин, зачастую не очень подходит ситуации, приведенное выше мной слово куда важнее и нужнее обществу, еще не окончательно закосневшему в домостройных нравах и взглядах. Тем более, подобные привычки и обычаи чуть не каждое десятилетие подвергаются строжайшей ревизии. Исследуют их под микроскопом и авторы антологии, тщательно вымеряя и взвешивая наше общество прежде, чем окончательно утвердить его диагноз. К счастью, не всегда безнадежный.
Ну а высшее проявление подобных отношений, конечно, оказался ныне завязан прочно на беженцах. Впрочем, в любое иное время подобный вопрос стоял ребром, что далеко ходить, согласно легенде, само римское государство возникло стараниями беженцев их далекой Трои, что удивляться его истории, взлетам и падению – и опять же, стараниями других мигрантов: вандалов, гуннов, готов, маркоманов. Сейчас мы сознаем нашу планету уже как подводную лодку, где все едины, где всякое действие рождает последствия для всех, и никуда не скрыться. Неудивительно, что эта тема – что беженцев, что эскапистов, весьма и весьма сильно волнует умы авторов сборника, немудрено, что рассказы, попавшие в него, тоже затрагивают, препарируя, и подобный аспект нашей жизнедеятельности. Конечно, в другой части, повествующей о путешествии соплеменников в далекие земли, историй поболее и выписаны они, порой, куда эффектней, но остановимся пока на вышеуказанных.
И конечно, не обойтись без другой, набившей изрядную оскомину теме – теориях заговоров. Говорить о них всерьез достаточно сложно, а посему авторы «Своих и чужих» предлагают иронический, но от этого не менее проницательный, взгляд на проблему, затрагивавшую всякого человека в той или иной степени. Что говорить, на этой теме кормится не одно издательство, не один теле- или интернет-канал. Историй о подлинных правителях того или иного государства, о марионетках и узурпаторах, о высших и низших кастах достаточно много, самого разного рода годности. В сборнике и им нашелся достойный ответ. Как и тем, кто считает пришельцев покровителями, пожелавшими поработить человеческую общность – и все никак не собравшимися с силами, вот уже сколько даже не десятков лет, но веков.
Есть еще один, куда более важный аспект появления более могущественных, разумных и, безусловно, развитых существ. Стивен Хокинг, вслед за Уэллсом, отрицал саму возможность контакта между сверхразумными существами с других планет и землянами, считая нас пригодными к клеткам в инопланетном зоопарке, что же, нам не привыкать к подобному. Еще совсем недавно, чуть больше века прошло, подобные человечьи зоопарки существовали во всех развитых городах мира, что в Лондоне, что в Санкт-Петербурге, и выставлялись там вовсе не мифические орки или псоглавцы, но вполне реальные подданные империй – эскимосы, чукчи, бушмены, пигмеи, те, кого считали человеками низшего ранга, недоразвитыми в сравнении с просвещенными расами, кому отказывали в схожести ума или способностям к познанию мира. Писатели того времени часто ратовали против подобного издевательства, но мотивация их была схожей. Божественно ироничная в филигранной точности высказываний Тэффи и та не могла представить, чтоб якут или самоед мог быть поставлен с ней на одну доску, все ее высказывания на эту тему являют собой пожелание избавить животину от невыносимых страданий.
Как же странно ее слова звучат ныне. Видимо, Хокинг неправ, и более развитый индивид становится более понимающим и сострадательным. А вот наше будущее, оно как раз под вопросом, некоторые авторы сборника прямо полагают, что лишь пришельцы смогут вытащить из очередной бездны человечество, но не факт, что мы, люди, окажемся способны на подвиг постижения простых истин и согласия на стотысячную попытку возродиться, пройдя новое бутылочное горлышко, собственным разумом созданное. Впрочем, пришельцы, наши учителя, а порой, и наши боги, не оставляют попыток достучаться до помраченного создания, снова даруя спасительную соломинку. Конечно, мерка, по которой нас судят авторы таких рассказов, подчас гиперболизирована, но в сознательном искажении пороков общества и рождается по-настоящему сильное произведение, влияющее на умы не один десяток нет, что лет, веков. Взять хотя бы «Путешествия Лемюэля Гулливера…» Джонатана Свифта, что как не чудовищная метафора убогого бытия его еху, что как не уродливое выпячивание всех наших пороков морлоки помянутого прежде Уэллса? А памятуя о них, мы, читатели, разве не пытаемся хотя бы подсознательно обособиться от подобного сравнения? Составитель не сомневается, что и в этой антологии найдется повод для естественного отторжения всяким попыткам найти общность с теми, кого авторы поминают подобным образом.
Но всегда хочется надеяться на лучшее, да и те авторы, что рисуют весьма печальную картину грядущего, тоже оставляют, пусть небольшой, но повод надеяться. На себя, на чужих, становящихся все более своими.
О пришельцах в роли учителей, наставников, менторов, тоже нашлось место в антологии. Да и как иначе, какой золотоносный пласт литературы не пестрит историями о подобном контакте. Неудивительно, мы хотя и боимся всякого встречного по определению, по природе своей, но понимая слабость собственной натуры, тьму недостатков, слабость к соблазнам и порокам, слишком уж часто перепоручаем заботу о себе другим, более способным к постижению простых истин, менее зависимых от предрассудков и слабостей. Созданий почти совершенных, как гуингнгмы, встреченные Гулливером в своем последнем, самом печальном путешествии. Кажется, только такие и способны неисчислимое количество раз помогать сбившимся с пути человекам обрести новый смысл существования, покой и гармонию в нем, отринуть серость будней и сердец. И иногда у них, этих удивительных сознаний, что-то да получается. А иногда и у нас.
Неудивительно, что в соседней части сборника, повествующей о прибытии землян в пришельческие пределы, немало места и внимания уделено миссионерству во всех его проявлениях, от менторства до порабощения и пленения если не физическим, то психологическим образом. И неудивительно, человеческая природа весьма активна, а дух настолько крепок, что многие подчинились или еще подчинятся ему, и самый яркий и неожиданный пример это те, кого иные зовут нашими самыми верными друзьями, хотя, по сути, они являются наипреданнейшими слугами; и речь идет о собаках. Вспомните, что было совсем недавно, десять тысяч лет назад, когда только первые люди решили приручить волков, давая им еду и кров, леча их в награду за помощь в охране человеческого поселения. Как сильно сменилась природа гордых хищников! Прежде они, патологически не способные принимать ничего нового, смелые и дружные охотники, вдруг стали искателями новых горизонтов, верными и за подачку преданными спутниками, знающими свое место и готовыми держаться рядом с хозяином, несмотря ни на какие его блажные выходки. Как иначе можно объяснить такую поразительную перемену, как не силой слова и духа человеческого, сломавшего, переменившего волчий род. Неудивительно, что и в грядущем многие видели претворение подобных же планов, но иные с восторгом, иные с душевным трепетом. Все подобные хитросплетения отмечены в сборнике: «Свои и чужие» богат на прогрессорские рассказы, повествующие о налаживании быта аборигенов и просвещении их теми или иными способами, не без доли юмора, конечно, ибо о подобном всерьез подчас говорить достаточно сложно, чтоб не скатиться в пропагандистский шаблон. В той же степени в сборнике отмечены истории, рассказывающие и о печальной судьбе жителей других планет, подпавших под влияние землян, и небезосновательно, память о Кортесе со товарищи жива и по сей день, повторяясь то там, то здесь – почему бы ей не придти сызнова, мимикрируя в новых землях и на новых планетах под что-то, на первый взгляд вполне себе мирное и важное для туземцев. Да, рассказов о человеческой корысти, жадности и подлости в сборнике больше, нежели о благородстве, но тому причина очевидна – предупреждение о грядущих последствиях земных деяний всегда действовало отрезвляюще и собирало куда больше внимательных слушателей, нежели восторженное восхищение героикой новых конкистадоров, пусть и небезосновательное. Сторониться восторгов и с вниманием слушать о подвигах неведомых героев, покорителей новых земель и вершителей множества чужих судеб у землян в крови. Всякое подозрение в низменных помыслах, основано на долгой нашей истории, в которой куда больше крови и грязи, нежели того хотелось бы.
А среди историй о миссионерстве встречаются и довольно часто, прямые противоположности привычным текстам: рассказы, о туземцах, которые за обыденным, если не сказать, примитивным, бытом, скрывают высокие порывы души, не всегда понятные и принимаемые прибывшими с высокими порывами землянами. И казусы подобного контакта бывают самые разные, иногда финал подобных историй открыт, иногда нет, и тогда он печален. Но да, в таких текстах мы видим попытку обрести землю гуигнгнмов в неведомых далях, как во времена оны, когда люди еще не слышали о Свифте и путешествовали в поисках той земли, где на них снизойдет или благодать или умиротворение, или хотя бы что-то, способное очистить души и возвысить сердца.
Благородство человечьей души проявляется обыкновенно во времена сложные, в историях непростых и тогда, когда и отступать некуда и делать иначе ничего немыслимо. Истории о пришельческих вторжениях принесли в подтверждение этих простых истин немало примеров, но и прибыв в вотчины и наделы инопланетян, земляне вполне могли столкнуться с теми силами, повлиять на которые они едва ли в состоянии. И тут есть, где автору размахнуться, когда в просторах текста повествуется не об одной планете, а о звездных системах, и размах куда шире, и трепет пред могуществом неведомой расы гуманоидов больше; очевидно, и то и другое идет тексту только на пользу.
Но куда больше в этой части рассказов о контактах и взаимном влиянии землян и чужих; оно и неудивительно, примеров из собственной нашей истории о прежде конфликтных отношениях, с течением десятилетий переросших, если не в дружбу, то в тесные отношения, имеется немало. Потому сюжет узнаваем, равно как и герои их, обычно, авантюристы, мошенники и плуты из наших земель или чужих, к собственной выгоде облапошивающих доверчивых представителей иных миров, но далеко не всегда в выгоде остающихся. Подобные байки, выписанные с юмором и здоровой долей самоиронии, являются украшениями любого сборника, этот не исключение. Конечно, о взаимовыгодных отношениях землян и туземцев истории в антологии наличествуют обязательно, как же без них, ведь и мы сами куда чаще торгуем, нежели воюем, да, порой совмещая и то, и другое, но когда раж ненависти спадает, всегда возвращаемся к делам привычным, пращурами заповеданным.
И порой, ведем себя, подобно глупцам, стараясь не задумываться больше положенного, не оглядываться по сторонам, не размышлять, отдавшись на волю происходящего. Эразм Роттердамский еще когда написал гениальную «Похвалу глупости», книгу на все времена; немудрено, что многие авторы сборника, прямо или косвенно ссылаются на сей фундаментальный труд, повествующий о легкости бытия человека, не отягощенного желанием к познанию и к оценке своих деяний. И неважно, принимает ли землянин пришлецов с своих пределах или сам прибывает к ним, праздность ума его поразительна. Двигаясь по жизни с наименьшем сопротивлением, он спешит в неведомое, не задумываясь о сути своего пути, лишь о том, чтоб это путешествие проходило с максимальным комфортом. А куда оно может привести – вы понимаете заранее, но ни один рассказ, повествующий о подобном, не может остаться в стороне от внимательного читателя, оценивать его есть, за что.
Как и другие тексты сборника, мимо которых нельзя пройти. Все те же, что и из первой части, повествующие о личном контакте, но только теперь на необъятных просторах нашей или нет, галактики. Если прежде, во время прибытия пришельцев в наш мир, сюжет мог двигаться достаточно линейно и предсказуемо, то теперь, когда все возможные и невозможные миры в полном распоряжении автора, он может – и придумывает – все, что душе заблагорассудится, конечно, не снижая планки качества. И получатся в новых красках и гранях история сэра Ланцелота и прекрасной Гвиневеры или монаха Абеляра и его возлюбленной Элоизы или что-то еще, еще не встреченное на просторах классической литературы, ведь для сюжетного путешествия у автора открыты все пути-дороги. А ими он умеет пользоваться как никогда прежде, простор фантазии, открывающей ему любые миры, в полной мере способен создать как нечто хорошо забытое, так и никогда прежде не ведомое.
А об этом судить вам, дорогой читатель, насколько удачны оказались эти путешествия, сколь увлекли они вас, взволновали, заставили задуматься, отложив антологию в сторону. Да и хорошо ли постарался сам составитель, собрав рассказы в единый монолит сборника. Ваше дело вынести «Своим и чужим» свой вердикт, к коему мы, его участники, будем внимательно прислушиваться.
Приятного вам чтения!
С наилучшими пожеланиями,
Кирилл Берендеев.