Корректор Игорь Харичев
© Кирилл Берендеев, 2017
ISBN 978-5-4485-6736-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие автора
Всегда было интересно писать истории о пришельцах. Их у меня накопилось на целый отдельный том. А вот представить, что место инопланетян, для других, менее развитых, миров, займут земляне – это особенная изюминка. Не нечто героическое, как покорение дальних фронтиров галактики на корабле «Энтерпрайз» или подобным ему, но совсем иначе. Как форму бизнеса – привычного и нашим современникам. Бизнеса потребления, который, не изменившись за последующие триста-четыреста лет, продолжает предлагать людям то, чего они даже представить не могут.
Собственно, так и родилась идея Центра терраформирования планет – этакой глобальной корпорации, в ведении которой находятся тысячи миров, которые она колонизует, обдирает как липку, выкачивая все необходимое, терраформирует в угоду землянам, превращая в парк развлечений – неведомо какой по счету. А все чудеса этой планеты обустраивает так, как удобно посетителям. Включая и самих туземцев, коли таковые находятся на ней. Этакий аналог корпорации Илона Маска, который везде и всюду пытается успеть, ухватить и предложить как совершенно чудесное и необычное. Только ЦТП это уже устоявшийся монстр, практически монополизировавший положение как в области выкачивания ценностей с новых планет, так и внутри кошельков земных обитателей.
Правда, изначально в голове не было такого плана. Даже, когда я написал первый рассказ из историй о ЦТП – «Моряк возвратился с моря домой» – она для меня не имела логического продолжения. Камерная притча о том, как человека может использовать общество, неважно, какое, крохотная коммуна, или мощная корпорация. Но там я ввел интересного героя, винтика этой самой компании, мыслящего и рассуждающего именно с точки зрения винтика, – и вот наверное, это его появление в рассказе, предопределило будущую серию. Через несколько лет я вернулся к ЦТП в рассказе «Заколоченные небеса», где тот же самый герой проявляет прежнего себя, действуя несколько в иных обстоятельствах. А затем мне понравилось затея, последовало продолжение. Возможно, ему, безымянному винтику, – я сознательно не давал имена никому из землян, – тоже идея пришлась по душе. И вот он, то молодой, то старый (а я писал серию скачками из прошлого героя в будущее и обратно), продолжил свое неустанное, бессмысленное и беспощадное странствие по планетам, внося хаос и разрушение всюду, куда бы ни ступала его нога, представителя могущественной корпорации. Он что-то искал, кого-то спасал, пытался разрешить споры – но что бы ни делал, финал оказывался очевидным. И вы догадываетесь каким.
Впрочем, не буду пересказывать самое интересное, вы прочтете это и так, следуя вместе с героем по страницам цикла повестей и рассказов, в каждом из которых, на каждой планете, посещаемой безымянным героем, непременно оказывалась бы какая-то изюминка, нечто необычное, из ряда вон выходящее, что бы ни походило на уже знакомые нам планеты. Впрочем, ничего удивительного, ведь именно такие и отправляет в разработку Центр терраформирования – зачем ему обыденность, ее туристам хватает и на просторах солнечной системы.
Последним по времени оказался один из первых по сюжету. Повесть «Земля в океане» – своеобразный ответ «Обитаемому острову» братьев Стругацких. Или перевертыш, если хотите. Идея возникла еще до одноименного фильма Бондарчука, и поначалу никак не связывалась с ЦТП, но как только связалась, тогда и появилась повесть. И в ней, еще молодой герой, снова пытался проявить себя с самых разных сторон. Но и не только. Автор хотел разъяснить, отчего же герой стал тем, кем стал. Бездушным механизмом в машинерии, поистине космических масштабов. Надеюсь, у меня получилось.
Я даже написал некое подобие предисловия к циклу о ЦТП, и некий почти параллельный сюжет, связанный только что этой вселенной. Но поскольку предисловие вышло совершенно меняющее представление об устройстве Центра, а параллельный рассказ никак не затрагивал основ корпорации, их я решил не объединять с остальными опусами. Тем более, что и герои там другие и идея. Так что их вы можете найти в другом сборнике рассказов, именуемом «Пришельцы». Им там самое место.
Когда цикл был почти закончен, мой замечательный соавтор Аня Райнова вдруг предложила написать некое послесловие, продолжение не странствий одряхлевшего героя, которого в одном из последних рассказов я все же выпроводил в отставку, но «подвигов» человека совершенно нового, возможно, его дальнего потомка. Молодого, энергичного, но бестолкового, наступающего на те же грабли, и становящегося тем же, при сходных и, одновременно совсем иных обстоятельствах. Ну разве можно было отказать? Тем более, что результатом должна была стать сатирическая повесть.
Мы взялись за работу, она продолжалась, с долгими перерывами, значительное время, пара лет ушло на то, чтоб написать всего-то четыре авторских листа текста. Но дело мы не бросили, повесть спасли, больше того, она нежданно стала именно тем финалом, которого в моем цикле не оказалось. Вернее, который был, но довольно слабо выраженный. А потому, долгожданному появлению повести «Ненормативная этика…» оба были довольны – и по самым разным причинам, а не только потому, что завершили большое дело. Главное, как завершили, как подвели черту под всем объемом историй о Центре терраформирования. Нам кажется, весьма удачно.
Ну а вам, дорогой читатель, решать, как выписан весь цикл. Будет весьма приятно узнать ваше мнение.
С уважением, Кирилл Берендеев.
(в оформлении обложки использована фотография неизвестного автора «Длинная зала в дублинском колледже св. Троицы» (Тринити-колледж), 1885г.)
Свет одинокой звезды
Самый край Пояса Ориона. Бархатная тьма беспроглядной ночи, в сравнении с которой, земное небо кажется световой феерией. Мне предстояло отправиться еще дальше, к звезде, которая не входила даже с состав нашей галактики, на такую периферию, куда я, за все время моей работы, и не предполагал ступить. Тем более, таким образом.
Это был всего лишь второй полет на космическом корабле. И первый по служебному заданию. Недалеко, по меркам нашего времени, до планеты 2012, находящейся за краем Пояса Ориона, в сотне парсек от него. Мгновение для перехода – если бы там находились действующие врата. Но в том-то и дело, что канал тахионной связи оказался разорван – и, как назло, случилось это сразу после того, как на планету, немного обустроенную роботами, прибыла первая группа техников и старателей. Первые проверяли и корректировали состояние терраформированной планеты, вторые принялись за извлечение ее богатств. Время – деньги, сами понимаете. И чем больше времени планета находится в стадии терраформирования, тем быстрее ее приходится разрабатывать. Так и случилось с 2012: частые поломки не давали подсоединить ее к системе врат, а едва соединение случилось, и техника удалилась за новые горизонты, освобождая место людям, полетел термоядерный генератор. Починить на месте его не смогли, поэтому послали грузовик с запасным и кое-каким дополнительным или позабытым в спешке оборудованием с планеты 1834, вместе со мной, находившимся там с целью проверки недавно введенных объектов Центра терраформирования планет.
Собственно, я сам напросился в экспедицию. Мой начальник, получив докладную, обрадовался внезапному рвению. Не противились и на 1834, наоборот, рады были спровадить молодого, а потому изрядно всем докучавшего эксперта. Лететь предстояло почти месяц, мне предложили улечься спать, но я предпочел не пропустить старт и выход на траекторию – единственно, ради чего и хотелось пережить заново детские воспоминания о первом полете до Нептуна и обратно, – и улегся сам, когда того потребовал корабельный вычислитель.
А проснулся через двадцать дней. Под истошное завывание сирены и кроваво-красные огни диспетчерского пульта – ну точь-в-точь как в старинных фильмах о мужественных космопроходчиках. Вот только этот сигнал с бортового вычислителя, транслировавшийся непосредственно в мозг, заставил сорваться с места и помчаться к спасательной шлюпке. На корабле произошла внезапная разгерметизация грузового отсека.
Когда я ворвался в шлюпку и задраил дверь, корабль тряхнуло. Новое предупреждение порадовала еще меньше: «Неполадки в прямоточном тахионном ускорителе». На мои приказы разобраться в обстановке, шлюпка не отреагировала. Ей достаточно было сообщения о резком возмущении поля, возможно, от старой линии перехода или скорее, недавнем следе другого корабля, не указанном в навигаторе, но вставшем как забор на пути судна. В возмущение поля и ударился корабль, на крейсерской скорости в четыре с лишнем тысячи световых.
Мгновение – и я катапультирован, оставив кораблю самому решать возникшие проблемы. А секундами позже вой повторился вновь – разорвав гиперпространство, шлюпка оказалась в нескольких тысячах километров от какой-то планеты. Номер 2011, как было сообщено бортовым вычислителем, терраформирование начато три года назад, но ни свидетельства о сдаче планеты, ни комплексных данных нет. Скорость с третьей космической, коей обладает объект, аварийно покинувшей линию перехода, стремительно падала, но планета уже заполнила собою экраны. А значит… «Аварийная посадка, немедленно вколите комплект лекарств №2 и погружайтесь в скафандр. До столкновения с поверхностью осталось двести шестьдесят восемь секунд… двести шестьдесят четыре секунды…».
Я послушно пшикнул в плечо капсулу и принялся упаковываться в скафандр. Гелий залил свободное пространство вокруг, с шипением выдавливая воздух. Грудь сдавило, мне было рекомендовано глубоко дышать – под непрерывное: «шестьдесят четыре секунды, шестьдесят две секунды…» – я несколько раз вздохнул, заполняя гелием легкие. И в этот момент счет завершился.
Удар, еще удар. Тряхнуло так, что скафандр сорвался с ложемента и ударился о стену. Гелий немедля испарился, меня выбросило, ударило обо что-то. В бортовые окна виднелась пустыня до горизонта, какие-то засушенные зноем деревца, чащобу которых пропарывала носом шлюпка. Затем, новый удар, еще один, свист выходящего (или входящего?) воздуха – и темнота.
Наверное, я долго пробыл без сознания. Ибо когда очнулся, шлюпка успела залатать пробоину, и теперь восстанавливала поврежденный вычислитель и кабеля питания. Я пошевелился, медленно приходя в себя.
Боль улетучивалась, частицы лекарственного комплекта, проникшие в кровь, разносились по организму, заживляя многочисленные колотые ранения, отдавая приказ клеткам быстрее делиться. Я попытался подняться, нет, до переломов дело не дошло, можно сказать, отделался легким испугом. Выглянул в окно.
Окружающее пространство впечатляло. Вернее, то, что произошло с ним, после моей посадки. Тот чахлый густой лесок, что рос прежде, исчез, его место занимала – насколько хватало глаз – выжженная, покрытая слоем легкого пепла угольно черная пустошь. Вдалеке, там, где неспешно собирался вечер, еще виднелось слабое зарево, однако и оно вскоре исчезло, стоило только подняться легкому ветерку, поднявшему пепельную пыль в воздух.
Снова подумал, как хорошо, что со шлюпкой ничего серьезного не произошло. Обратился к вычислителю, но тот упорно молчал, единственно, что могло утешить меня хоть как-то, была надпись на неповрежденном экране: «Системный сбой, ведется предварительный анализ возникших проблем». В переводе это означало, что ЭВМ не вырубилась совсем, но была не в состоянии исправить полученные повреждения, пока не поправится сама. Мне оставалось ждать и надеяться, что повреждения системы не окажутся слишком серьезны.
Я проверил оборудование шлюпки, связь не работала, ни один из дублирующих передатчиков, но я надеялся потихоньку на приходящий в себя вычислитель. В аптечке нашлись антидепрессанты, добрый запас минералки и полулитровая фляга неплохого вина, а так же белковый синтезатор. Продуктов нет, даже стандартного трехдневного рациона, не знаю, о чем думали собирающие меня в путь. Явно не о возможности катапультирования. Ведь так спешили отделаться.
Ну, конечно: спустя пару минут я нашел тому подтверждения – ящик инструментов, забытый рабочими в багажном отсеке. Именно разлетевшиеся ключи разрубили кабели питания вычислителя, повредили передатчики и довели шлюпку до инсульта. Я собрал их обратно в ящик: жаль, нет опыта обращения, иначе бы находке только порадовался.
Вычислитель ожил через три дня: пискнув, экраны, погасли и система наконец, перезапустилась. С нетерпением ждал я результатов сканирования местности; но все переживания оказались напрасны. Ближайшее время мне не придется сидеть, законсервированным в шлюпке, воздух на 2011 вполне пригоден для человека. С единственным «но»: процентный состав кислорода оказался много выше земного, около тридцати. Видимо, это и вызвало столь бурную реакцию при посадке; единственной искры хватило, чтобы уничтожить все здешние чащобы, вплоть до самого горизонта. Как бишь его… «паркетного дерева», уточнил вычислитель. Некая разновидность туземного плюща, оккупировавшую почти половину площади единственного суперконтинента планеты, кем-то образно названного Гондваной. Который в свою очередь занимал половину поверхности планеты, чем и объяснялся крайне засушливый климат 2011.
Я потыкал по уцелевшему сенсорному экрану, требуя подробности, в особенности меня интересовали причины так и не завершенного терраформирования, но ничего путного не нашел, что только раззадорило любопытство. Раз уж предстояло пробыть несколько недель в ожидании помощи, то это время я жаждал провести действенно и с пользой: трехдневное сидение в узкой шлюпке, заваленной разбитым оборудованием, подточат любую нервную систему.
Я выбрался на поверхность планеты. Пьянящий, наполненный кислородом воздух, закружил голову, мне пришлось сдерживать себя от резких вдохов, чтобы придти в себя. Гравитационную постоянную на 2011 еще не привели к земной норме, а потому ноги сами несли меня по вдвое меньшей Земли планетке. По припорошенной пеплом, но, как ни странно, влажной поверхности, на которой повсюду пошли в рост мясистые бесцветные растения, разбросавшие тяжелые листья по земле – прежде скрываемые паркетным деревом, теперь они получили долгожданную свободу и торопились воспользоваться ею, покамест небо снова не закрылось вечными сумерками. Я наклонился к почве и с изумлением увидел не только отовсюду лезшие ростки, и сновавших меж ними насекомых, но и плотные шляпки грибов, которым достаточно было моей тени, чтобы начать люминесцировать, привлекая мошек и поглощая их в тягучих каплях, застывших на вогнутой поверхности шляпки.
Нога попала на плоский гладкий корень, я не удержался и упал. Поднялся, отряхиваясь, и понял, что размазываю по комбинезону не пепел, а настоящий чернозем. Здешние почвы богаты им необычайно, что уж никак не вязалось с пустынным климатом планеты. Я пошел за лопатой, откопать зарывшийся нос шлюпки, а когда добрался до него, понял, как глубоко, более чем на метр, уходит черноземный слой.
Когда сенсоры носа шлюпки показались из серой глины, я получил интересные сведения от оживавшего вычислителя. Паркетное дерево доминирует, по крайней мере, на этом участке планеты, вот уже триста тысяч лет, сравнительно недолго для растений, хотя сам вычислитель охарактеризовал полученные данные строкой: «на человеческой памяти».
Я поинтересовался, каким он видит предыдущие тысячелетия 2011, но данных для него было недостаточно. Да и все силы он копил для отправки сигнала по тахионным полям на 1834. Заметил только, что поглощение растительного покрова планеты паркетным деревом произошло постепенно, вполне вероятно, из-за неблагоприятных погодных условий. В центре Гондваны находится огромная пустыня, площадью в сотни тысяч квадратных километров, при резком повышении температуры на планете, что связано с ее прецессионным циклом, и уменьшении влажности в атмосфере паркетное дерево получило стимул к неограниченному распространению. Вероятно, оно и прежде занимало значительные площади, являясь доминантой растительной эволюции 2011.
Слово «доминанта» в отношении быстро распространяющегося сорняка мне не очень понравилось. Особенно, если этот сорняк способен жить вечно: ведь его ветви создают дополнительные кроны в стороне от основного ствола, и устремляются дальше и дальше, выпуская все новые ветви, образуя сверху почти идеальное покрытие, внутри коего растут его листья и вызревают плоды, а так же обязаны ютиться и все остальные обитатели планеты. Как именно это происходит, вычислитель любезно продемонстрировал мне. Я покачал головой. Почему-то захотелось отмщения обнаглевшему плющу.
На время я прогнал эти мысли из головы – главное, выбраться с негостеприимной планеты, заодно и выяснив, отчего она так и не была доведена до ума. Однако, случай сыграл свою роль, вернув меня на стезю мстителя. Правда, произошло это очень не скоро.
Прошел почти месяц, прежде чем шлюпка восстановилась настолько, что была способна к первому, после крушения, полету. С каким же нетерпением ждал я этого дня! За пределы атмосферы планеты мне при всем желании подняться не удалось, но просто воспарить в небо, подобно птице, это незабываемо. И поглядеть, сколь далеко распространилась брешь в зарослях паркетного дерева, выяснив, как же сильно этот сорняк сжал тисками все живое сего негостеприимного уголка Галактики. А заодно добраться до моря, взглянуть на него, я давно уже не бывал в таких местах. Как-то оно на этой планете.
Может показаться странным, что в мои мысли в этот момент, да и в долгие последующие, никак не проникала идея о спасении. Напротив, я был столь уверен в неизбежности подобного финала, что и думать перестал о нем, едва выяснилось, что вычислитель способен восстановиться, и, собравши в недрах своих новый передатчик, послать в тахионные поля сигнал о помощи. А ведь сигнала ждут, поисковые бригады готовы вылететь в любой момент, только запеленгуют слабый призыв моей шлюпки. Возможно, они и сейчас ищут меня, пытаются искать, но ведь найти шлюпку в безбрежном пространстве многажды труднее, нежели иголку в стоге сена. Именно поэтому всякое спасательное средство оснащается столь надежной, многократно продублированной системой защиты, на любой случай, на какую бы то ни было аварийную ситуацию.
Пока же шлюпка восстанавливалась, я совершал короткие экскурсии по окрестностям. Питался быстро растущими растениями – за этот месяц они, освобожденные пламенем, вымахали значительно выше моего роста, и теперь их тень создавала прохладу во время моих прогулок, продолжавшихся по нескольку дней кряду. Я бродил среди стремительно растущих дерев и кустарников, словно в собственном саду, радуясь скорости их роста, наслаждаясь теплой упругостью листов, лишь сейчас медленно зеленеющих, начинающих вспоминать умение питаться светом, утраченное за тысячелетия заточения в сумраке. Я следил за игрой света на хищных грибах, особенно красивой по ночам, за тучами мошкары, носившейся меж сережками и венчиками с пыльцой, за ленивыми слизнями и торопливыми жуками. Я путешествовал среди возрождающегося великолепия, и каждый новый день дарил мне новые открытия.
Я узнал о растениях, способных перемещаться, спасаясь от нашествия слизней, и увидел мотыльков, впервые в жизни пробившихся к свету. Я находил пеньки паркетного дерева, и с радостью видел, как их оккупируют ползучие грибы и древоточцы, медленно превращая в труху. На свой страх и риск я нюхал серые цветы, и, их странный пластмассовый запах мне казался куда прекрасней любых благовоний. Я видел ручьи, впадавшие в речушки, в свою очередь переходившие в неполноводные реки, медленно несущие воды свои не то к далекому океану, не то к неведомым озерам, пока еще сокрытым от моих глаз. Я брел вдоль ручьев, пугая тамошних жителей – бесцветные водоросли, стремившиеся отползти от берега да жуков-плавунцов, охотящихся за какими-то пресноводными креветками. Рыбы здесь не водилось. Планета была на миллиард лет моложе Земли, и только начинала свой эволюционный путь.
Я словно бы обрел этот мир, а он, в свою очередь, принял меня. Быть может, еще и поэтому всякая мысль о бегстве с 2011 казалась кощунственной. Особенно, когда я увидел лишь малую толику всего благолепия, освобожденного от плена.
А потому, стоило лишь шлюпке подать сигнал о готовности, я поспешил к ней. И не медля ни минуты, не проверяя и не совершая пробных полетов, стартовал с места приземления – изрядно уже заросшего белесой травой – и устремился к морю, туда, где всего в трехстах километрах по прямой, находился берег.
Я погорячился, возможно, шлюпка тоже. Словом, мы не долетели, подвела система навигации. Что-то спуталось, но берега мы не нашли и через четыреста километров, а через шестьсот двигатель забарахлил, неожиданно перегревшись. Пришлось садиться.
Прямо у края паркетного дерева. Только теперь я смог по-настоящему оценить, что именно представлял собою мой враг.
Шлюпка мягко опустилась среди бледных дерев у самого края чащобы. Нет, не чащобы, плотного, без единой щелочки, забора, резко вздымавшегося на высоту метров пяти и уходящего вдаль, насколько хватало глаз. Не без труда я вскарабкался на него, взял приступом вершину – ветви, утыкавшиеся в землю, идеально ровные, без единого листка или отростка, и словно покрыты лаком – пальцы скользили, мне пришлось взять перчатки.
Поднявшись, я увидел то, что и должен был узреть всякий оказавшийся на 2011 не столь экстремальным, как я, путем. Паркетное дерево, словно, уложенное хорошим мастером, покрывало все оставшееся пространство, до самого горизонта. Редкие волны шли по нему, где-то медленно спадая, возможно, скрывая овраги или ложбины, а где-то набирая высоту, карабкаясь на холмы и сопки. Я постоял недолго, затем вернулся к шлюпке.
За день неисправности оказались устранены, можно отправляться дальше. К заветному морю, ведь именно туда, напомнил мне вычислитель я и собирался. Оказывается, море все время было неподалеку, просто мы летели вдоль него. Ошибка системы, не до конца обретшей внутренние резервы. Теперь повреждения исправлены, пора в путь.
Я согласился, но осталось одно дело. Совсем небольшое. Когда мы стартовали, я дал приказ шлюпке спуститься над паркетным деревом, и только там ударил по газам, круто кабрируя. А на высоте в километр остановился, взглянуть на содеянное. И засмеялся радостно. И заплакал, не в силах сдержаться, глядя как торопливо, со скоростью призового скакуна, расходятся круги пламени от места моего старта, пожирая переплетение ветвей, освобождая все новые и новые территории. Я завис над быстро текущей вдаль линией огня – там оно освободило пригорок, там ложбину, обнажив небольшую запруду, здесь меандр небольшой речушки, следом заилевшая старица, а чуть далее уже полноводная река показалась моему взору. А дальше – озеро, настоящее озеро, все увеличивающееся и увеличивающееся в размерах; огонь спешил, торопясь открыть мне все плененное прежде, лишенное солнца и ветра пространство, покамест неведомое его открывателю.
И я спешил за огнем, где он выдыхался, помогая ему огнем разгоряченных дюз. С криком, я бросался вперед, на бескрайние просторы паркетного дерева, и наносил точечные удары, мгновенно становившиеся глубокими ранами. Шлюпка едва увернулась, на миг отобрав управление, от скального выступа – хоть его не захватил древесный сорняк – и вернувшись под мой контроль, продолжила наступление. А за мною шла, ширилась огненная черта, разделившая, весь простор надвое. От одного края мира до другого.
И не было в те минуты человека счастливее меня. Я кричал что-то, хохоча и плача, не в силах выразить радость внезапно обретенной свободы, я вставал с кресла и прыгал в шлюпке, и в такие минуты она тормозила, прижимаясь к земле, а я, снова усевшись за штурвал, кабрировал, направляя огнь небесный на ненавистное паркетное дерево, подчинившее себе планету. И в эти минуты не существовало для меня ни вчера, ни завтра, ни того вчера, что осталось на 1834, ни того завтра, что ждало на 2012 или самой Земле. Я был свободен и от прошлого и от будущего, я забыл обо всем: о прежней миссии, о работе, о делах, даже о спасателях – я был абсолютно свободен. И счастлив новообретенной свободой, ибо знал, что никогда, ни до, ни после этих минут, ничего подобного у меня не случится. Что паркетное дерево, но только иного рода, сокроет меня, едва только я подам сигнал и найдусь, и все вернется на круги своя. И потому в эти минуты я жадно глотал бесценный воздух, перенасыщенный живительным кислородом, глотал его, не раздумывая, позабыв обо всем. К великому счастью обо всем позабыв.
И лишь когда шлюпка подала сигнал о новой неисправности, я вернулся. Спустился с небес, в чьи безбрежные дали воспарял, в надежде уйти насовсем, отринув все, и никогда уже не вернуться. И тихо, утирая пот, смешанный со слезами восторга, посадил свой кораблик на берегу заветного океана. Выбравшись из шлюпки, долго, пока меня не накрыла тьма, стоял у самой воды, на песчаном откосе, среди дюн, до которых не добралось ни паркетное дерево, ни другая растительность, стоял в абсолютном одиночестве, слушая ленивый шорох волн об изрезанные прибоем скалы и вглядывался в затуманенной дымкой уходящего дня горизонт. Смотрел, не в силах оторвать взгляда.
Что-то плеснуло невдалеке, когда солнце скрылось за горизонтом, истаяло в океане, и какой-то меченосец медленно выполз из моря, в поисках своей свободы. Своего нового мира. Но оказалось, все, что было надо ему – выброшенные прибоем водоросли – добравшись до них, меченосец зарылся в гниющую массу и медленно утащил обратно. А я, проводив взором морского обитателя, поднял глаза.
И увидел черное, словно бархат, небо. И в самом зените одинокую белую звезду, дрожащую от дуновения легкого бриза, потянувшегося с океанских просторов. Единственная, она сияла посреди черноты космоса, и ни одной вокруг, сколь бы я ни щурился, вглядываясь в темень. Одна, она сверкала в небесах, и от легкого бриза подмигивала мне. И я смотрел на нее, долго, с какой-то безнадежной грустью, пока шлюпка не позвала меня. Но и тогда не сразу отвел взор. И укладываясь спать, все пытался найти ее – единственную на небе. Одинокую, посылающую лучи в кромешной тьме, оторванную от своих товарок десятками парсек пустого пространства.
Я и во сне видел ее. Будто грелся в нежных теплых лучах. Кажется, словно, шептался о чем-то с ней. Что-то говорил. И долго ждал ответа.
Но, проснувшись, не помнил, был ли мне послан этот ответ. Некоторое время лежал бездвижный, в койке, ожидая чего-то. А затем вспомнил о своей миссии. Вышел из шлюпки, последний раз оглядев посуровевшее море, затянутое серой пеленой волн – резкий ветер дул с дюн, неожиданно холодный – за ночь температура опустилась градусов до двадцати, так, что мне, привыкшему к местному пеклу, казалось непривычно холодно.
Вычислитель сообщил, о проходимом в настоящей момент апогее орбиты 2011, на календаре планеты давно стоит зима. Стоит ли говорить, какое нас ждет лето. Я так и подумал: «нас» – словно, мое намерение остаться тут столь надолго, вызрело окончательно.
Впрочем, я не задумывался настолько вперед. Сейчас предо мною стояла иная задача – и в течении последующих недель я с упорством ее выполнял, методично выпаливая все новые и новые участки паркетного ковра, одерживая над ним верх, а затем уже добивая остатки, превращая прежнего владыку в жалкого беженца, вынужденного искать убежища на дальних островах и пустынях – только когда весь ковер Гондваны уничтожен, и все ковры на прилегавших крупных островах последовали за ним, я успокоился и оставил в покое дерево, порешив, что за меня с его владычеством лучше разберутся освобожденные.
И так и происходило. Повсеместно, на вскрытых огнем участках, быстро произрастали задушенные сотнями истекших тысячелетий дерева и кустарники, открывались неведомые озера и реки, ложбины и холмы, сопки и ущелья. Дивный мир открылся мне во всем своем разнообразии, я созерцал его, я путешествовал среди его обнажившихся красот и восхищался ими. И той свободой, что даровал ему и, прежде всего, себе.
А по ночам, когда бои заканчивались, и наступал тихое время мира и спокойствия, я оставался наедине с той, единственной, что светила мне в бархатной темени небесного полога, с которой говорил, и рассказывал все. О происшедшем со мной и мне предстоящем, посвящал ее в свои думы и замыслы. Делился самым сокровенным, и спрашивал мнения по тем вопросам, которые не мог разрешить сам. И она отвечала мне – языком, понятным лишь нам двоим, и говорила о вечном под ее сиянием, а я молчал, вглядываясь в зенит или закрывал глаза, и в абсолютной темени внимал незримому трепету, исходившему от нее.
Так проходили сутки, складываясь в недели, оказываясь месяцами. Мне трудно сказать, сколько ночей со мной была моя звезда, казалось, что всегда, просто прежде я не видел и не слышал ее, и понадобилось вот это путешествие, вот эта катастрофа, чтобы очищенный от светил небосвод планеты обнаружил ее, единственную, и открыл ее трепетный, нежный и чуткий язык. Осторожно коснувшейся моего сердца и уже не отпускающей. Шепчущую о пустяках и о важном, терпеливо выслушавшую меня и отвечающую на вечные вопросы, что испокон веков люди задавали таком вот одиноким, как и они сами, звездам.
И ответы ее приносили покой и благодать в мое сердце. Мы оставались наедине каждую ночь. И каждую ночь проводили вместе, словно истосковавшиеся любовники.
Возможно, так оно и было на самом деле. Возможно… я никогда не смел думать об этом, покуда моя звезда светила мне. А она каждый вечер и каждую ночь была со мной – так зачем вредить своему счастью домыслами, ведь связь так хрупка, а небо так обманчиво близко. Только потерявший свою звезду человек, вспоминая о былом, ищет причины и находит сходства. Мне на 2011 все это ни к чему.
До тех самых пор, пока однажды вычислитель, напитавшись энергией из восстановленных генераторов, не начал сканировать окрестности планеты, на предмет выявления тахионных потоков, дабы подать сигнал, и не обнаружил два следа. Один совсем недавний, ему не исполнилось и четверти года – от моего корабля, выбросившего спасательную шлюпку и канувшего в безвестности, и другой, более старый, но надежный – ведущий прямиком к планете и на ней обрывающейся.
Говоря точнее, к позабытым вратам 2011, некогда закрытым и заброшенным настолько, что и я не заметил их. Впрочем, и не жаждал этого. Стремилась программа вычислителя; найдя координаты врат, она и послала шлюпку на встречу с ними.