Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи

 
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе –
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?
 
 
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим,
Назло врагам, их лжи и озлобленью,
Назло, увы, и пошлостям родным.
 

Ф.И. Тютчев

Глава 1. Юбилеи графа Муравьева-Виленского и проблемы интерпретации белорусской истории

1.1. П.А. Столыпин и М.Н. Муравьев: две судьбы российских реформаторов

Личность и деятельность Виленского генерал-губернатора М.Н. Муравьева-Виленского в последнее время вызывает все больший исследовательский интерес у отечественных и зарубежных историков. Ученые рассматривают различные аспекты жизни и деятельности этого выдающегося российского реформатора, который прославился своим решительным подавлением польского восстания и глубокими, системными преобразованиями в Северо-Западном крае Российской империи в 1863-1865 гг¹.

Всего лишь два года Михаил Николаевич Муравьев управлял обширным Северо-Западным краем, но это короткое правление превратило регионального администратора обширной империи в политика национального масштаба, навсегда вошедшего в историю России, Литвы и Белоруссии. М.Н. Муравьева благословлял митрополит Московский Филарет (Дроздов), а поэт Ф.И. Тютчев посвятил ему замечательные стихи. Его как «истинно русского государственного деятеля» глубоко почитало местное православное духовенство и митрополит Литовский Иосиф Семашко, а император Александр II называл графа Муравьева «гениальным человеком». Виленский генерал-губернатор пользовался уважением белорусских крестьян, которые видели в нем «заступника», подлинного освободителя от экономического гнета польских панов. Крестьяне с любовью называли его «батька Муравьев», строили церкви и часовни в честь Архистратига Михаила – небесного покровителя М.Н. Муравьева².

Он же являлся, однако, средоточием ненависти политических врагов Российской империи – польских националистов, русских революционеров и либералов. На него ополчились герценовский «Колокол», сановные либералы – «космополиты», но для российского общества, славянофилов и М.Н. Каткова виленский генерал-губернатор стал живым символом русского патриотизма, ярким примером жертвенного служения Отечеству³.

Неудивительно, что в народном признании исторического значения дел, совершенных для освобождения белорусского народа графом Муравьевым-Виленским, и кроется одна из причин ненависти к нему со стороны многочисленных врагов исторического Российского государства. Достаточно вспомнить слова гродненского историка Е. Орловского, написанные в 1898 г.: «Поляки, конечно, ненавидят его память, помня, что именно во время его управления Северо-Западным краем они потеряли преобладающее положение в Литве и Белоруссии. Но русские люди (особенно Западного края) сохраняют к его памяти благодарную признательность: ему Россия обязана тем, что Литва и Белоруссия в 1863 г. не отторгнуты от России; что русские начала в крае восторжествовали – и восторжествовали, несомненно, бесповоротно»⁴.

По степени почитания и ненависти из российских реформаторов второй половины XIX – начала XX вв. М.Н. Муравьева можно сравнить только с П.А. Столыпиным. Оба вызывали у своих политических врагов страх, злобу и смертельную ненависть. Достаточно вспомнить созданный польскими и белорусскими националистами и подхваченный российскими либералами зловещий образ «Муравьева-вешателя» или оскорбительный кадетский ярлык – «столыпинский галстук», бомбы и пули террористов, направленные на уничтожение строителя «Великой России».

Оба были ревностными служителями закона, имперскими государственниками и защитниками интересов русского (белорусы и малороссы) населения Северо-Западного края. Оба удостоились величественных памятников, созданных на народные пожертвования. Памятник графу М.Н. Муравьеву был торжественно открыт в Вильне в 1898 г., премьер-министру П.А. Столыпину – в Киеве в 1913 г. Нельзя не вспомнить и Музей графа М.Н. Муравьева, который начал свою работу в Вильне в 1901 г.

Схожа их посмертная судьба, сложившаяся после падения Российской империи. События Первой мировой войны и российских революций 1917 г. уничтожили символы памяти этих выдающихся исторических деятелей. Созданные в их честь величественные памятники были варварски разрушены мстительными врагами исторической России. Личности и деяния великих реформаторов, регионального и всероссийского, одного, усмирившего польский мятеж в Северо-Западном крае, другого – первую российскую революцию, подверглись огульному шельмованию и жесткой идеологической критике в советской историографии, в учебниках для средней и высшей школы, и в средствах массовой информации.

Только после краха советского государства впервые за много десятилетий появилась долгожданная возможность объективного научного исследования масштабного исторического наследия, оставленного нам этими выдающимися политическими деятелями России. В этот период начинает формироваться новая, стремящаяся к научной объективности российская историография, посвященная изучению личности и политической деятельности П.А. Столыпина. Под влиянием новой историографии, патриотической публицистики, книг А.С. Солженицына и политических событий последних лет в историческом сознании российского общества и представителей власти произошли серьезные перемены.

В результате, как и сто лет назад, на народные деньги вновь сооружены памятники великому сыну России в Саратове и Москве. Созданы “Столыпинский клуб” в качестве “экспертной площадки рыночников-реалистов”, призванный решать теоретические проблемы обеспечения качественного роста российской экономики, и “Столыпинский Центр Регионального развития”, который занимается вопросами стимулирования экономической самодостаточности и повышения качества жизни на сельских территориях России.

Стопятидесятилетие со дня рождения П. А. Столыпина было торжественно отмечено на самом высоком официальном уровне. 27 декабря 2012 г. в Москве у Дома правительства был открыт памятник Петру Аркадьевичу Столыпину. В торжественной церемонии приняли участие президент Российской Федерации Владимир Путин и премьер-министр Дмитрий Медведев.

В этом году исполняется 150 лет со дня кончины Михаила Николаевича Муравьева. Срок достаточный, чтобы в полной мере осознать масштабность и глубину перемен, вошедших в историю Белоруссии как поворотное “Муравьевское время”, и достойно почтить его память на общественном и государственном уровне. Столь же важно вспомнить и о другой, не менее значимой дате, о 220-летии со дня рождения графа Муравьева-Виленского. Совпадение двух знаменательных дат в этом году накладывает особую ответственность на всех, кто с благодарностью и уважением относится к памяти этого выдающегося государственного деятеля.

До революции 1917 г. панихиды об упокоении графа Муравьева-Виленского служило благодарное ему православное духовенство Литвы и Белоруссии. О выдающейся роли виленского генерал-губернатора в истории местного Православия писал в юбилейном для России 1913 г. известный исследователь Муравьевской эпохи А.И. Миловидов: «С именем графа М.Н. Муравьева связаны возвеличение Православной церкви Северо-Западного края, как Церкви господствующей, улучшение материального положения православного духовенства, умножение православных домов молитвы, постановка народного образования на русских началах под руководством православных пастырей и общее поднятие русской культуры. Мы уверены, что все эти благодетельные реформы найдут громкий отзвук в благодарных сердцах местного православного духовенства, и оно в наступающем, и в последующие два года, не раз помянет с благодарностью имя «болярина Михаила»⁵.

Действительно, 8 ноября 1913 г. в день прославления Архистратига Божия Михаила, в кафедральном соборе г. Вильны архиепископом Литовским и Виленским Агафангелом в сослужении епископа Ко-венского Елевферия и многочисленного духовенства была совершена заупокойная литургия, а затем была отслужена панихида по почившем графе Муравьеве. В тот же день у величественного памятника М.Н. Муравьева, в присутствии представителей администрации и множества молящихся, также была совершена торжественная панихида. По окончании панихиды на пьедестал памятника представителями русских организаций г. Вильны и прибывшими депутациями были возложены венки⁶. Тогда же, память графа Муравьева-Виленского торжественно почтило православное русское население Литвы и Белоруссии.

Может быть и сейчас кто-нибудь из настоятелей церквей, которые были построены по распоряжению М.Н. Муравьева, будучи верным своему пастырскому долгу, отслужит панихиду об упокоении души своего знаменитого храмоустроителя. Надеюсь, что будут принесены цветы к могиле графа Муравьева на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге, состоятся научные конференции историков, посвященные изучению его жизни и деятельности, появятся новые публикации.

В современной Белоруссии, на территории которой благотворные результаты реформаторской деятельности виленского генерал-губернатора проявились наиболее глубоко и зримо во всех областях народной жизни, никто из государственных лиц не заявляет о необходимости официального чествования памяти великого преобразователя. Активность проявляют лишь белорусские националисты из лагеря прозападной оппозиции, для которых появился еще один повод для привычных идеологических камланий о “Муравьеве-вешателе”.

Столь специфическое отношение к одному из крупнейших деятелей истории своей страны можно охарактеризовать (вспомним поведение известного библейского персонажа) как “комплекс Хама”, являющий собой уникальный случай социальной патологии. Другого определения, пожалуй, и не подберешь, изучая историю и наблюдая за тем, как на протяжении десятилетий ученые мужи и следующая за ними мелкотравчатая журналистская и пропагандистская братия двух белорусских государств – советского и “незалежнага” – старательно культивируют в обществе комплекс исторического хамства. Причем, это многолетнее патологическое усердие проявляется по отношению к памяти и делам человека, который, по словам Ф.И. Тютчева, “бедное, замученное племя”, то есть, белорусский народ, “воздвигнув к жизни, вынес на себе”.

И все же определение “историческое хамство”, которое удачно характеризует родовые черты националистического отношения к правдивой истории своего отечества и его выдающимся деятелям, каким бы точным и выразительным оно ни было, проблемы далеко не исчерпывает.

Целенаправленно сложившееся в Белоруссии негативное отношение к памяти М.Н. Муравьева требует развернутого экскурса в сферу современного белорусского национализма и связанной с ним националистической интерпретации истории. Мера эта, увы, вынужденная, так как предпринятый экскурс сюжетно и содержательно напрямую не связан с проблематикой исследования муравьевских реформ в Северо-Западном крае Российской империи. Необходимость такой ретроспекции продиктована сложившейся ситуацией. У читателя, в первую очередь, белорусского, о графе Муравьеве-Виленском сформировалось превратное представление, навязанное поначалу советскими, а затем и “национальными” учебниками по истории, сочинениями доморощенных беллетристов, псевдоисториков и публикациями в националистических СМИ. В связи с этим предварительный анализ идей, политической практики и опыта взаимоотношений белорусского национализма с “национальной” историографией становятся важным свидетельством в пользу актуальности предпринятого исторического исследования.⁷

1.2. Физиономия белорусского национализма: доктор Джекил и мистер Хайд

Начать нужно с того, что господствующий в стране политический класс бюрократов и его политические противники из лагеря радикальной прозападной оппозиции едины в своей идеологической основе. Те и другие по своим взглядам, риторике и политической практике являются националистами. В первую очередь, их объединяет общий дискурс национализма, к которому прибегают обе противоборствующие стороны. В борьбе за вожделенную власть те и другие именуют себя истинными борцами за “суверенную Беларусь”, подлинными защитниками национальных интересов и национальной идентичности белорусов.

Те и другие объясняют необходимость такой защиты угрозами, которые проистекают якобы от внешних и внутренних врагов драгоценной и выстраданной ими белорусской “незалежнасці”. Только при этом классу бюрократов во главе с президентом Лукашенко уже на протяжении многих лет удается удерживать власть над страной, пребывающей в состоянии перманентного социально-экономического кризиса. Радикальная же оппозиция, находясь в абсолютном меньшинстве, стремится к овладению этой властью с целью превращения ее в этнократический режим, “подлинно” белорусский, “национальный” и, разумеется, “европейский”.

Сходство и различия двух основных соперничающих типов белоруского национализма наглядно проявляются в области идеологической и культурно-образовательной политики, проводимой в стране, где подавляющее большинство этнических белорусов говорит и думает по-русски, считая русский язык и русскую культуру родными. Учитывая данное обстоятельство, господствующая бюрократия использует приемы “ползучей” белорусизации, тактический характер которой обусловлен таким важным фактором как наличие правового статуса русского языка в качестве второго государственного в республике. В связи с этим, политическая практика современной белорусизации имеет свои особенности и нуждается в некотором пояснении.

В узком смысле под белорусизацией следует понимать политику административного насаждения белорусского языка через топонимику, систему образования, учреждения культуры и средства массовой информации. При этом белорусские язык и культура преподносятся обществу в исключительном статусе “национальных”, без которого “белорусская нация” полноценно существовать не может.

Для русскоязычной бюрократии базовым критерием “национального” по-прежнему остается идейное наследие советского этнического национализма – есть “титульная” белорусская нация, следовательно, должен быть и “титульный” белорусский язык. На этом основании русский язык и русская культура, являющиеся органической частью культуры современной Белоруссии, под категорию “национальных” не подпадают.

Политика белорусизации, осуществляемая русскоязычной бюрократией, является закономерным следствием бытования в этой среде идейных представлений о необходимости воспроизводства “титульной” белорусской нации и ее атрибутов в новых исторических условиях. Кроме того, эта политика предусматривает конструирование новых “национальных ценностей” и “изобретение традиций”, которые внедряются затем в систему образования, воспитания, транслируются СМИ и учреждениями культуры.

В итоге возникает еще одно из множества противоречий, характерных для белорусской действительности, когда родной язык абсолютного большинства коренного населения, будучи государственным, не получает официального признания в качестве “национального”. Бюрократическая белорусизация, основанная на признании такого противоречия правомерным, предстает, таким образом, в качестве политики разделения русскоязычного общества по лингвоэтническому принципу.

Белорусизация в широком смысле слова представляет собой этнонационалистический проект конструирования “белорусской нации” как политической общности с новой этнической идентичностью. При этом объектом лингвокультурной гомогенизации общества становится не только русское этническое меньшинство, но и белорусское этническое большинство, обладающее, в массе своей, общерусским самосознанием. Порожденный идеологией этнического национализма новый проект национального строительства предусматривает максимальную дерусизацию культурной и общественно-политической жизни Белоруссии.

Осуществляемый бюрократическими “постепеновцами” проект умеренной белорусизации страны подвергается критике со стороны радикальных националистов из лагеря прозападной оппозиции. Неудовлетворенные темпами и масштабами проводимой бюрократами белорусизации, они выступают за ускоренную, всеобщую и принудительную дерусизацию всех сфер общественной, культурной и государственной жизни страны.

Этнократический проект форсированной дерусизации, предлагаемый радикальными националистами в качестве инструмента создания новой “белоруссской нации”, преподносится русскоязычному обществу как необходимое условие “европейского выбора Беларуси”. В соответствии с представлениями о темпах, методах и масштабах белорусизации варьируются и формы русофобии, которые являются одной из движущих сил этого проекта: начиная от русофобии латентной и далее, вплоть до открытой и агрессивной.

Сходство двух подходов к проведению идеологической и культурно-образовательной политики заключается не только в общей мотивации, но и в понимании общих целей строительства «белорусской нации». Новая «нация-государство» должна быть отделена от России не только политическими рубежами. Стратегическая цель белорусизации – утверждение таких границ, которые должны окончательно разделить единый русский народ по рубежам идейным, историческим, этническим и культурным. Результатом этой политики должна стать новая белорусская идентичность, созданная по идеологическому проекту и противостоящая общерусскому самосознанию большинства граждан современной Белоруссии.

Конъюнктурная, декларируемая во внешнеполитических отношениях с Россией, формула «единый русский народ – союзное государство» в области внутренней политики приобретает иные вектор и содержание. «Ползучая» белорусизация, осуществляемая господствующей бюрократией, представляет собой воплощение практически действующей внутриполитической формулы: «два разных народа – два «суверенных» государства». В этом случае феномен политической шизофрении выступает в качестве испытанного инструмента сохранения власти этого класса в условиях функционирования регрессирующей социально-экономической системы.

Одновременное использование двух принципиально разных политических практик позволяет правящему режиму добиваться, с одной стороны, получения экономических преференций от России, с другой – конвертировать идеи белорусского национализма в свой политический капитал. В этом случае стратегические цели белорусизации отходят на второй план, и верх берут тактические приемы, необходимые для удержания власти в стране.

Правда, радикальные националисты, представляющие в стране интересы коллективного Запада, в решении этого вопроса идут значительно дальше. Предлагаемый ими проект национального строительства предусматривает создание новой «белорусской нации» на этнической основе. Политический проект конструирования этнической нации базируется на мифологическом понимании этничности. Например, националисты воспринимают «этнос» как «общность людей, связанных кровью и почвой». Затем уже на этом кровно-почвенном фундаменте выстраиваются мифические представления о нации как «общности судьбы» и «общности культуры», под которыми понимаются общий «этнос», история и язык. Исповедуемое националистами единство этнической «общности» становится, таким образом, идейным основанием проекта строительства новой этнической.

В современной Белоруссии решающим средством реализации националистического проекта этнокультурной гомогенизации общества могут быть только меры принуждения, способные, с одной стороны, решительно вытеснить русский язык и русскую культуру, с другой – столь же решительно навязать населению единый язык, сконструированные «национальные» ценности и традиции. Прозападную ориентацию проекта радикальной белорусизации усиливает фактор конфессиональный, так как этнические националисты испытывают, как правило, симпатии к католичеству. Стратегической целью националистов является реализация формулы: «два чужих народа – два противостоящих друг другу государства».

Сходство позиций в стратегических вопросах белорусизации обусловлено также и тем, что и политический класс бюрократии, и прозападная националистическая оппозиция принадлежат к основным бенефициарам белорусской суверенности. Для одних источником доходов является власть и связанный с ней бизнес, для других – оппозиция к власти, приносящая субсидии Запада.

Пропагандируя необходимость защиты этой суверенности, русскоязычная бюрократия, господствующая в стране, придает политическую легитимность курсу “ползучей” дерусизации. Идейным обоснованием такого курса служит представление о белорусском языке как «факторе защиты и обеспечения национального суверенитета». Белорусизация в этом случае означает практическое отрицание “национальной” полноценности русского языка и русской культуры, формируя представление о том, что их терпят временно, исходя из тактических политических соображений. Вместе с тем, белорусизация – это и политическая демонстрация принципиального нежелания признать очевидный факт, что русский язык и русская культура в Белоруссии столь же аутентично «национальны», как и белорусский язык и белорусская культура.

Более того, реализуемый ныне проект бюрократической белорусизации отрицает над-этнический, гражданский характер формируемой политической нации, заявляя приоритет разделяющих общество этнических ценностей над ценностями общенациональной консолидации. Как следствие, начавшийся во второй половине 90-х гг. XX в. процесс формирования нации на двуязычной, гражданской основе в наши дни начинает целенаправленно приобретать одномерное этническое измерение. Основанная на отрицании «национальной» равноценности двух языков и культур, политика белорусизации парализует процесс становления гражданской нации, становясь одновременно идеологическим препятствием для строительства Союзного Государства России и Белоруссии.

Следует отметить, что проведение очередной белорусизации является своеобразным политическим рецидивом опыта “демократической” белорусизации первой половины 90-х гг. прошлого века. Государственно-политическая кампания того времени, инициированная этническими националистами, была «демократической» лишь формально, так как ее проведение было связано с практикой административного принуждения и проявлениями русофобии. В этом первом постсоветском опыте формирования национальной идентичности белорусский этнический национализм и принципы современной европейской демократии продемонстрировали свою идейную и политическую несовместимость.

Стоит напомнить и о практике белорусизации середины 20-х – первой половины 30-х гг. XX в., которая проводилась коммунистами в условиях большевистской диктатуры. И в первом, и во втором случае государством применялись принудительные меры по вытеснению русского языка и русской культуры из общественной, культурной и политической жизни страны. И в обоих случаях эти меры вызывали неизменное неприятие со стороны этнических белорусов.

Защита суверенности, осуществляемая сегодня столь специфическим, иррациональным способом, происходит в то время, когда страна остро нуждается в модернизации технологически и структурно отсталой экономики, социальных реформах, направленных на выход из состояния деградации, в котором находятся система социальной защиты населения, наука, образование, здравоохранение и культура. Не менее актуальна и смена действующих ныне полицейско-милитаристских и государственно-бюрократических приоритетов бюджетной и социально-экономической политики, разорительных для населения бедного восточно-европейского государства, которому не угрожают ни внешняя агрессия, ни “внутренние враги”.

Торжество иррациональных приоритетов, экономически выгодных для стоящего у власти политического класса, делают жизненно необходимым появление новых, социально ответственных подходов к решению острых экономических и социокультурных проблем. Однако суверенитет страны, ставший любимой темой публичного дискурса лидера бюрократического класса, не служит на деле своему прямому предназначению – быть основой для проведения рациональных реформ, направленных на эффективную модернизацию экономики и повышение благосостояния населения. Понятие суверенитета используется, как правило, в пропагандистских целях, для воссоздания утраченной социально-политической привлекательности политического режима. Официальная пропаганда представляет суверенитет страны в качестве сакрального объекта, который настойчиво рекламируют жителям республики для массового идеологического поклонения.

Таким образом, и господствующий в Белоруссии класс “памяркоўных” бюрократов, и противостоящая ему прозападная радикальная оппозиция, будучи националистами по своей общей дискурсивной природе, различаются лишь тактическими приемами по созданию “белорусской нации”. Первых можно отнести к представителям “бюрократического национализма”, которые, по словам Энтони Смита, в процессе “национального строительства” делают ставку на “обещания порядка и стабильности в периоды быстрых перемен”⁸. Специфические свойства натуры, которые присущи действующему главе государства, предопределили тип установленного в стране политического режима и его идеологию. Поэтому насаждаемый сверху белорусский бюрократический национализм приобрел ярко выраженный персонифицированный характер.

Вторые же позиционируют себя в качестве противников режима “бюрократического контроля и регламентации” и представляют собой, условно говоря, “антибюрократическое националистическое движение”, декларирующее свою ревностную приверженность либеральным европейским ценностям. В своем конкретном выражении, отражающем специфику белорусской политической жизни, антибюрократические националисты относятся к популяции националистов этнических, сторонников установления русофобского этнократического режима. Политической целью такого режима должен стать решительный разрыв исторически сложившихся связей Белоруссии с Россией и цивилизационный разворот страны на Запад. Пример нынешнего украинского режима, выбравшего твердую ориентацию на интеграцию с Европейским союзом, вдохновляет этнических националистов в их идейном и политическом противостоянии с господствующим в стране политическим классом бюрократии.

Известный парадокс ситуации заключается в том, что если политические границы между бюрократическими и этническими националистами носят отчетливо выраженный антагонистический характер, то идейные отношения между этими двумя типами белорусского национализма являются гибкими и подвижными. В зависимости от политической коньюнктуры они могут находится либо в стадии противостояния, либо в стадии симбиоза. Склонность к симбиозу проявляют, в первую очередь, идеологи бюрократического национализма. Данное обстоятельство вызвано тем, что стагнирующий политический режим, несмотря на внушительный идеологический аппарат, не отличается творческой эффективностью в области идейного обоснования собственной легитимности.

Этому во многом способствует сама господствующая бюрократия, созданная и воспитанная своим лидером в традициях архаичной и косной культуры провинциального патернализма. В силу иррациональных политических опасений бюрократия отказывается признавать одним из источников исторической легитимности новой государственности формулу “единый русский народ – союзное государство”. В общерусской составляющей отечественной истории и культуры бюрократия видит угрозу своему политическому и идейному господству в стране, которая в этническом и конфессиональном отношении не является однородной⁹.

К тому же, популистские приемы и обещания, к которым в течение многих лет охотно прибегал лидер этого политического класса, постепенно утрачивают свое влияние на массовое сознание населения и его лояльность своекорыстному бюрократическому режиму. Сокращается и мобилизационный потенциал советского символического наследия, которое было приватизировано бюрократией и широко используется ею для утверждения исторической легитимности своей власти. Поэтому персонифицированный белорусский режим вынужден прибегать к иррациональным, потенциально конфликтным методам сохранения своего господства и заимствовать готовые элементы этнонационалистической идеологии у своих политических противников.

Нельзя в этой связи не упомянуть и воздействие длительного социально-экономического кризиса, который переживает страна. Чем менее привлекательной для беднеющего населения республики становится жесткая экономическая реальность “суверенного” бытия, тем более заметны признаки того, как “памяркоўная” бюрократическая элита идеологически эволюционирует в сторону этнического национализма¹⁰.

Дополнительными мотивами заключения националистических конвенций становятся внешнеполитические интересы экономически неэффективного белорусского режима. Его растущая, ставшая уже органической, неспособность обеспечить выход страны из глубокого системного кризиса заставляет искать экономическую и политическую помощь у коллективного Запада. Для государства Беларусь, учитывая опыт стран Прибалтики и Украины, идеологическим пропуском на Запад может стать только этнический национализм вместе с обязательным набором современных “европейских ценностей”. Правда, при этом придется забыть о суверенитете, боготворимом и воспеваемом сегодня на все лады бюрократической и этнонационалистической пропагандой.