000
ОтложитьЧитал
Нет, я не страну свою люблю…
Нет,я не страну свою люблю
(Все ее пере- и по-вороты).
Я занозою по ней и в ней болю
И болею ею отчего-то.
Может,я привязанна сильней
Тем, что в детстве родину теряла;
И к зиме, и к хмурости людей,
И к привычке все ломать сначала.
Говорят, что любят просто так,
Ни за что. Наверно, в этом дело.
Я стране своей попала в такт
И вросла в ее большое тело.
Танго ангела
Как красиво танцует ангел
Над обрывом у самого края.
Я смотрю на нее, не пугая,
И хочу танцевать с ней танго.
Как красиво танцует твой ангел
Совсем рядом с надежной опорой.
Я за ней последую скоро
Танцевать призывное танго.
Как красиво танцую я-ангел
Все над той же незримой бездной,
Тайной, зыбкой и неизвестной,
Обольщая круженьем в танго.
Зимний ветер играет терновником… женская версия
Зимний ветер играет терновником,
Задувает в окне свечу.
Ты ушла в этот вечер с любовником.
Я один. Я прощу. Я молчу.
А. Блок
Зимний ветер играет терновником
И дрожит сквозняком свеча.
Будут встречи, и будут любовники.
Часть по страсти, а часть сгоряча.
Я на них не молюсь. Постылые.
Лишь один больно шутит со мной.
И терновник царапает с силою,
Когда я возвращаюсь домой.
Но сейчас, приглядевшись к счастию,
Я сквозь боль назад прихожу.
Многим я отдавалась со страстию.
Но тебя как ждала, так и жду.
Все, чем сердце твое туманится,
Станет ясно в моей тишине.
Ты однажды рядом останешься
И доверишься снова мне.
Ночь, улица, фонарь, ларек…
Ночь, улица, фонарь, аптека…
А.Блок
Ночь, улица, фонарь, ларек.
Аптека тоже есть, конечно.
И до реки вод талых сток,
А в остальном вполне извечно.
Умрем, родимся и как встарь,
В перемещеньях дней бегущих
Нас тускло осветит фонарь
Над улицей с ларьком насущным.
Чужой день рождения
Купить дорогих конфет и дешевых наркотиков -
Отпраздновать очередной день рождения.
Начать алкоголем, закончить кино. Может, "Кортиком"?
И складывать рядышком капли вина с поражением.
Одеться. В мороз, чтобы зябнуть как ветки деревьев.
И думать о разном, но больше уже о хорошем.
Назавтра случиться тяжелое злое похмелье
Со вкусом во рту ночевавших и гадивших кошек.
Может, лишь потому и рядом…
Может, лишь потому и рядом,
Что взлететь из-за ран не может.
Он глядит чуть встревоженным взглядом.
Я касаюсь ладонью кожи.
–Что, мой Ангел, хреново нынче?
Ты прости. Сквозь меня и навылет.
Кровь течет. Крылья сложишь – брызжет.
Но врачи эти пули вынут.
Не спасла я тебя за правым.
Даже черт загрустил за левым.
Но, быть может, не страшны раны.
Только крылья чуть-чуть задело.
Слушай, Ангел, останься со мною.
Не летай ты с отчетами к богу.
Здесь ведь скоро забрезжит весною,
Будем вместе искать дорогу.
И вот напишутся монологи…
и вот напишутся монологи
И через годы, дни-недотроги.
Вдруг станет ясно, что у дороги
Всегда как минимум два конца.
И нужно выбрать, куда податься.
Остаться здесь или, блин, расстаться.
Кому поплакаться и отдаться
В отместку или же от тоски.
Допьется чай и вино прольется.
Он не дождется, он отвернется.
А, впрочем, может быть, отольется
Ему голодная та тоска.
Красивый. Вряд ли? Счастливый? Может.
Но что-то бесит, опять тревожит.
И он в развязности до дрожи
Все ищет встречи с самим собой.
О, жизнь без прошлого и завтрешнего дня…
О, жизнь без завтрашнего дня.
Ловлю измену в каждом слове,
И убывающей любови
Звезда восходит для меня.
А. Ахматова
О жизнь без прошлого и завтрашнего дня,
Всё выпить этим вечером дрожащим.
Уходит ожиданье из меня,
Одевшись городом метелящим и спящим.
Еще подышим в зыбкой темноте
Над остывающими мертвыми мечтами.
И мысли на белеющем листе
Сторонние решат назвать стихами.
И не печально, что былого нет,
А будущее даже и не мнится.
Но жалко догорающий рассвет,
К которому хотелось так стремиться.
Еще год
Еще год. Я сложу в копилку
Седины твоей новой пыль,
Наших мелких размолвок опилки
И несказачно-светлую быль.
Еще год пустоты и тревоги,
Наплняемых содороженьем.
Не сбылось. Не случилось. Не боги.
Наши все- наши не-отношения.
Еще год. Мир наполнен и создан.
И, как видно, не нужен иной,
Пока в этом подлунном и звездном
Я стихаю твоей сединой.
Яблочные размышления
Что-то холодно и очень пусто.
Отдохнувшее тело тревожится.
Не хватает какого-то чувства,
Словно мякоти яблочной кожице.
Вот и небо прозрачно-синее,
Как в предмартье у нас бывает.
И по утру на ветках инеем
Снег кокосовый. Днем растает.
Может быть, и не так уж холодно.
Просто сердце должно тревожиться.
Просто яблоко зелено, молодо.
Скоро мякоть почувствует кожица.
Последний разговор по мотивам Мастера и Маргариты
Представь, как голодный хочет наесться – эти двое наговориться.
Потомкам остались плащ с кровавым подбоем, чаша и плащеница.
Но это уже не важно.
По млечной дороге вперед нетвердой походкой кавалериста
Идет человек. Рядом второй. Луна освещает их лица.
И к черту Грааль и подбой.
Худой пес трусит впереди, резвится, дивится этой странной дороге.
Ей нет конца. И это важнее всего. Им нужно сказать так много.
Про то, что важнее креста.
Мыслестрочия
Чужой монастырь, на то и чужой.
И я со своим уставом не лезу.
И то, что стакан все же полупустой,
И что даже в полном увидела бездну.
Чужая война, на то и война,
Чтоб в ней оказаться всегда побежденным.
Но вера и правда, мне мнится, одна.
Пусть вера и правда души обреченной.
У каждого свой поводок и петля.
Раз дернешься резко и будешь задушен.
Последнее время мне кажется, зря
Господь подарил нам бессмертные души.
А на перстне царя Соломона…
А на перстне царя Соломона
Не стирается гравировка:
"Все проходит. И это тоже"
Непременно и это пройдет.
Я топчусь на краешке жизни
На мою чем-тоочень похожей.
И не верю глупому перстню,
Слишком долго мне надпись врет.
Мудрый Лис из недетской сказки
Говорит неземному ребенку:
"Прирученным случается плакать".
Мне случается, мне дано.
То и дело личные кошки
По душе царапают лапой.
То и дело грусть расставаньем
Ищет нежности край и дно.
И еще говорят, что даже
В полном мраке есть капля света.
И однажды в жизни бывает
Повернуться времени вспять.
Вот и все. Я с тобой прощаюсь
И мечта сосулькою тает.
Жизнь пора начинать сначала
И без снов научиться спать.
Посмотри на меня и послушай
Посмотри на меня и послушай.
Это сердце стучит неровно.
Это птицы поют крикливо,
Рассекая крылом лазурь.
Я ведь знаю, бессмертны души.
Да и все мы повязаны кровно,
Да и время течет лениво,
Обрекая на мрак и хмурь.
Посмотри на меня и почувствуй.
Это голос рвется на волю.
Это кожа упруго тянет
Для себя кислород и жизнь.
Почему же так часто пусто,
Где-то возле души так колко.
И все кажется день устанет
И сорвется однажды вниз.
Человек играет
Человек играет в бога:
Не в мессию так в пророка.
Человек играет, чтобы
Вдруг не стало одиноко.
Человек играет страсти:
Не любовь, ну, хоть влюбленность.
А у страсти столько власти
И к вранью такая склонность.
Человек играет волю
До скончанья дней и века,
Редко избирая роли,
Где играет человека.
Тает тихо слеза предпоследнего снега…
Тает тихо слеза предпоследнего снега.
Я почти идеально вписалась в природу.
Как тебе объяснить?! Не бывает победы.
Есть лишь цели, стремленья, ухабы, дороги.
Что тебе рассказать? Про себя, про работу?
про знакомую, ждущую где-то ребенка?
Нет, пожалуй, побед. Только дни и заботы.
Жизнь всего лишь с неброским узором скатерка.
Я почти идеально вписалась в природу,
очертив в нашей жизни спокойствия зоны.
Нет побед, но мы сможем наладить погоду,
Подновив и поправив немного узоры.
Треугольник
Фигура я? Пожалуй, треугольник.
Натянутый, и жесткий, и колючий.
Решающий и ищущий достойных,
А, может быть, пусть субъективно, – лучших.
Устойчивый и равный треугольник.
Кто видит нерв, протершийся об угол?
Клинком реакций исколовший стольких
И не мечтавший оказаться кругом.
Бескомпромиссный с острыми углами.
Такой останусь, сколько простою.
Но хорошо так краткими часами
В окружность вписанною быть твою.
Я возьму твою руку…
Я возьму твою руку,
Я сожму твои пальцы,
Потому что так глупо
Без причины расстаться.
Я возьму твою руку,
Утону в ней ладонью.
То ли кошка мяукнет,
То ли время застонет.
Я сложу свои пальцы
На твои и представлю,
Что отныне и дальше
Током вечности правлю.
Вот и все
Вот и все. Нас полечит небо
Своей синей и влажной кожей.
От минуты толчка и разбега
До секунды, когда жизнь стреножит.
Вот и все. Нас целят простуды,
То весенние, то в ноябрь.
И, наверное, лучше не буду.
Да и ладно. Не хуже хотя бы..
Вот и все. По тарелке белой
Катит яблочко день наливное.
Я твержу, что ты вовсе не был.
И как раньше болею тобою.
Бог хромой нахромал мне тропку…
Бог хромой нахромал мне тропку
Черте знаете ли какую.
Я хотела быть легкой пробкой,
А явилась порывом бури.
И холодным дождем апреля,
И капелью с январской крыши,
Птиц осенних последней трелью,
Чтобы ты, не желая, слышал,
Чтобы чувствовал резко сразу
Каждый шаг по твоей планете,
Чтобы были приметны глазу
Все мазки меня в этом свете.
***
Уходи и считай забытой,
Но метелью пощечин вспомнишь
Ритм дыханья мой резкий, сбитый
В твой вплетавшийся как-то в полночь.
Мне в Царствие Божье, как в ушко иголки…
Мне в Царствие Божье, как в "ушко" иголки,
Навряд ли пролезть.
Но я выбирала болезненно долго
Единственный крест.
Сухими глазами глядела в провалы
Ночной пустоты,
И все забирала, и всем отдавала
Чужие кресты.
В игольное "ушко" пролезу навряд ли,
Да мне и не след.
На встрепанном сердце ожоги как пятна.
И снова рассвет.
Пройти по гравию слов…
Пройти по гравию слов.
Зацепиться за скол твоего имени.
Я человек, вообще-то, не злой,
Просто душа по копейке выменяна.
По краю воды неспеша проскользить,
Цепляясь подолом за пену прибоя.
Не то чтобы я не умела любить,
Но вот не любила, похоже, давно я.
Я тихо пройду не оставив следа.
На камешках слов все теряется быстро.
Но, может быть, кто-то представит тогда,
Что я превращаюсь к закату в жар-птицу.
Что не сказано, и не скажется…
Что не сказано, и не скажется.
Что не связано, то не свяжется.
Теплых пальцев бег по твоей груди.
Ты молчи сейчас. Хоть сейчас – молчи!
Теплый выдох твой на моих губах.
А внутри не боль и совсем не страх.
И не горько мне краткой блажию.
Оплела нас жизнь связей пряжею.
Одна ночь
И с губ собрав всю страсть твою до капли
В предутренней остывшей тишине,
Я поняла, что нет пути обратно
И ты такой, каким не снился мне.
В сплетеньи тел, скрещеньи жарких пальцев,
Когда видны все мысли сквозь зрачки.
Мне показалось, что для душ-скитальцев
Впервые появились маяки.
Но до рассвета ждать совсем немного,
И я в тебя вжимаюсь тем сильней,
Чем очевиднее необщая дорога
И в некасаньях многомерность дней.
Они оба пьяны…
Они оба пьяны настолько,
Что качаются стены и пол.
Он сюда не пришел бы… только…
Он бессильно в нее влюблен.
В этой комнате странно тесно,
И пусты две бутылки вина.
Он пришел… Для чего?.. Неизвестно.
А она так в него влюблена.
Неуместны в чувствах признанья,
Если раз ничего не сложилось.
Она топит в вине мечтанья.
Он твердит: "Это мне приснилось!"
Оба так пьяны. Ах, как глупо,
Но сегодня все будет честно.
Губы снова отыщут губы…
И рассвет они встретят вместе.
Кажется
Кажется, ну вот, кажется.
Так бывает порой в гардеробе.
Номерок и одежда не свяжутся,
Хоть отдали по номеру вроде.
И как будто бы двое остались:
Он с манто, она с рыжей курткой.
День закончен – мигрень и усталость.
Ей к авто, ему два переулка.
Обменяются нервно вещами
И пойдут по домам в раздаженьи.
Она пискнет брелоком с ключами.
Он привычно смахнет восхищенье.
Он не пьет вина и не встречается с женщинами…
Он не пьет вина и не встречается с женщинами,
Но скажите тогда, зачем ему небо?
Это синее небо с прожилкой из облака,
Для чего человеку без радости мира?
Он играет со мной в поддавки и игрушки.
Но скажите тогда, зачем ему сердце?
То частящее сердце, которое плачет,
Для чего человеку без счастья ошибки?
Он глядит мне в глаза всех цветов малахита.
Но скажите тогда, зачем эти взгляды?
Если дальше игра в поддавки с синим небом,
На котором не ищутся радости мира.
А она грешила и каялась…
А она грешила и каялась.
Как ложилось, так и жила.
И когда небесам представилась
Звонко дрогнуло время-игла.
И неслась череда поклонников,
И ряды нерешенных дел.
Неспокойных и вовсе покойников -
Душ, идей, достижений предел.
А она грешила и каялась.
И несла белый свет в подолЕ.
И когда на заре преставилась -
Завещала грешить и мне.
Беру таблетку. Написано – счастье…
Беру таблетку. Написано – "счастье".
В продаже редко – ты соучастник.
Совсем немного. Всего две дозы.
Потом в дорогу. Побольше прозы.
Беру таблетку. "Любовь" – по сгибу.
Страдаю редко – не трачу силу.
Чуть-чуть для боли. Чуть-чуть для вдоха.
Иду по роли. Пока не плохо.
Ссылаясь на Блока
Это же вовсе неправда.
И ничего не меняется.
Поэт все также беспутен и кажется слишком печальным.
А голуби на окне все также друг с другом целуются.
И снова поэту хочется быть на их месте отчаянно.
Вот глядит в окно девушка.
Такая же грустно-прозрачная.
И думает, будто любит. Его пустого и взрослого.
Выношенного своими стихами.
Всеми днями проточными и невзрачными.
Девушка.. Девушка. Ты любишь его? Не правда ли.
А у него все то же.
Аптеки, подвалы, набережные.
И черт со всеми, кто скажет хоть единое слово против.
Девушка, ты встретишь другого – не так глубоко пораненного.
Однажды, когда-нибудь.
Когда все будет совсем иначе.