bannerbannerbanner
Название книги:

Апология Владимира Путина. Легко ли быть царем?

Автор:
С. А. Белковский
Апология Владимира Путина. Легко ли быть царем?

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Власть Владимира Путина

Портрет его врага, или Новый Карфаген

Что такое элита девяностых? Существует ли она в принципе?

Да, конечно, существует. Элита девяностых сформировалась в угаре советского строя, в период позднего Горбачева. В те времена, когда слова «Империя», «Родина», «нация», «патриотизм», «государственность» стали почти неприличными. Или же до неприличия смешными. Следует признать: горбачевское поколение советских лидеров, приравнявшее корейский видеомагнитофон к гербу сверхдержавы, для дискредитации всех этих понятий сделало немало. Как говорил герой Василия Аксенова («Новый сладостный стиль»), позднесоветские партийно-правительственные лица готовы были недорого продать абсолютно все, кроме разве что мумии Ленина, – вот ее толкнуть по дешевке могли только руководители тогдашнего ВЛКСМ.

Но элита 90-х не стала бы цельным сплоченным классом, если бы не один престарелый, пьющий, не очень здоровый человек. Имя ему – Борис Ельцин.

Этот выдающийся (как бы к нему ни относиться) политик и борец за власть прекрасно понимал: если у руля останутся первые секретари обкомов и советские министры – революционный режим Ельцина будет задушен в объятиях через несколько месяцев, может быть, через пару лет. Замена правительства Силаева на «кабинет младореформаторов» осенью 1991-го была предельно важным для политического выживания Ельцина, поистине системообразующим шагом. Первый президент поставил на ключевые посты Бурбулиса, Гайдара и Чубайса вовсе не потому, что хорошо их знал или выпил с ними много водки. Не изучив хитросплетений всемирной истории, опираясь лишь на звериную интуицию, Ельцин постиг простую, как пареная репа, истину: только отдав управление страной качественно новым людям, он может застраховать себя, свою власть. Только сменив элиты, бескровно, но резко и решительно, он может удержаться во главе большого обломка СССР, вспомнившего поневоле старинное фирменное наименование – Россия. Так в одночасье родилась эта элита. Со временем Ельцин отдал ей крупную собственность и средства массовой информации. Правда, новая элита по меньшей мере дважды была готова сдать благодетеля Ельцина: в 1996-м, когда активно шли переговоры с Зюгановым (хоть ГУЛАГ возрождай, только крупную собственность не трогай), и в 1999-м, когда в неозюгановской роли выступал уже мощный старик Е. М. Примаков. Но сами принципы этой элиты оставались незыблемы. У нее появилась своя философия, свое системное миросозерцание, своя, если хотите, религия.

В центре этой религии – деньги. Они всесильны, они – божество. Деньги главнее жизни и смерти. Они, а не любовь, отныне движут Солнце и светила. То, что нельзя купить за деньги, можно купить за очень большие деньги. Не случайно главные фигуры этой элиты – богатые и очень богатые люди. Олигархи. Жрецы современного культа денег. Они – святы и неприкосновенны. Ибо богатство в такой религиозной системе – источник и знак святости. Религия денег рождает своих апостолов, своих мучеников, своих блаженных.

Деньги для элиты девяностых – еще и единственный источник любой и всяческой легитимности. Все проплаченное – разумно. То, за что заплачено, всегда может быть оправдано. То же, за что не платят, есть порождение чьего-то болезненного сознания, полное безобразие и профанация. Когда олигарх свергает президента, это нормально, ибо олигарх деньгоизбран. Когда президент атакует олигарха, это ужасно и преступно, ибо президент в своей борьбе не действует именем денег, а значит, в отличие от своего оппонента, не сакрален. Один из менеджеров ЮКОСа на полном серьезе уверял меня, что Михаил Ходорковский имел право убить своего бизнес-оппонента Евгения Рыбина («Томскнефть»), потому что Рыбин был презренным «красным директором» (сиречь порождением ехидниным), Ходорковский же, напротив, – эффективный менеджер (т. е. особого сорта существо, вдохновленное божеством и посвященное в глубокие, пленительные тайны мироздания). Жаль только, что не добили этого Рыбина, вот что добавил человек из ЮКОСа. А когда появился приснопамятный доклад Совета по национальной стратегии «Государство и олигархия», некоторые эксперты, открыто работающие на крупные корпорации (и нимало того не стесняющиеся), усиленно наводили тень на плетень по поводу «ангажированности» доклада, простодушно объясняя почтенной публике: поймите, за бесплатно такие вещи не делаются! Что ж, не стреляйте в этих экспертов – они действительно так думают. Они всерьез поклоняются огнедышащему пожирателю младенцев, и их, ленивых пасынков советского разложения, уже не исправишь. Они не понимают, что у кого-то бывают взгляды и приоритеты, отличные от их собственных. Они и Достоевскому бы сказали, что «Братья Карамазовы» – роман заказной. Ибо где не сверкнули деньги, там нет и не может быть ничего существенного, правильного и основательного.

Деньги же (во всяком случае, свободно конвертируемые у. е.) не имеют отечества. Поэтому не имеет его и элита 90-х годов. Идеальная модель государства для этой элиты – конфедерация Центрального административного округа города Москвы, Одинцовского района Московской области и Лазурного берега, входящего пока что в состав Французской Республики. Остальную Россию с ее дурно пахнущим населением – сбросить в море, как царь Ассаргадон – непокорные финикийские города. «Национальная ответственность», «социальная ответственность» для них – в лучшем случае лукавые PR-штампы. В худшем – навязываемое богатым противоестественное желание обеднеть, как сообщил намедни один уважаемый бизнес-журнал. Верные адепты Денег всегда радуются, когда со страной Россией случается что-то неладное: от захвата заложников в ДК подшипникового завода до провала сценария приднестровского урегулирования. Ибо чем меньше остается страны с ее заскорузлыми архаичными заморочками, тем больше становится Молоха, всепоглощающего и безраздельного.

Элита девяностых сегодня премного говорит о свободе и демократии. И яростно мусолит какую-то очередную резолюцию полубезумных геронтократов из Конгресса/ Сената США, осуждающую Путина за «отступление от демократической линии». На самом же деле нет для этой элиты ничего ужаснее демократии. Потому что если б у народа России был настоящий выбор, к власти в стране пришли бы носители совсем других ценностей, других идеологий. Элита, правда, о своей сохранности своевременно позаботилась, и давно скупила верхушку «системной оппозиции», а также наплодила политических фантомов, выдающих себя за оппозицию. Но при чем же здесь демократия?! Это компьютерная игра под названием «Политическая экзистенция», а никакая не демократия (по В. И. Далю – народное правленье, народодержавие, мироуправство).

Свобода? Эта элита признает одну свободу – свободу купить все что угодно за деньги. Свободу денег, а не свободу личности. Ты имеешь право говорить, если твое выступление согласовано с держателями денег и/или мотивировано деньгами. Если же нет – ты прямой враг, которого надо на первой стадии заблокировать, а на второй – замочить. Если кто-то выступает против олигарха – это ужасно и преступно. Иными словами, если ты не по части денег, забудь про права – они не для тебя. Деньги не допустят, чтобы ты открыто вещал, перемещался, молился своим (отличным от нео-Молоха) богам. Да и вообще, убеждения у всех должны быть одинаковые, только пиар разный: если ты врешь про счастье трудящихся, будем считать тебя коммунистом, а если про малый бизнес – союзником правых сил. В крайнем случае легким мановением руки переместим тебя с одного политического фланга на прямо противоположный, ничего ведь существенно не изменится. Воистину, нет ни левых, ни правых перед властью денег, есть лишь покорные рабы их. Классические одномерные люди (Г. Маркузе), статус и потребности которых определяются только одним параметром – степенью удаления от трансцендентного источника всемилостивейшего бабла.

Их свобода не имеет ничего общего ни с «цивилизованными западными» представлениями, ни с нашей пушкинской свободой, священной и тайной. Олигархическая теория свободы так или иначе восходит к культовому чукотскому анекдоту (все во имя человека, все для блага человека, и человека этого я видел) – освобождение небольшой группы людей от всех форм известной созданиям Божиим ответственности при полном закрепощении 99.9 % народа, который свободы, конечно же, не достоин. Оазис сладостной вседозволенности в идеальном концлагере.

Основой своей публичной философии элита девяностых объявила прагматизм. Поскольку этот класс живет в кислотной реальности Матрицы и культивирует постмодернистский принцип «называть все вещи чужими именами», то и прагматизм у них есть нечто совсем иное. Этот их «прагматизм» 80 лет назад блестяще охарактеризовал Г.-К. Честертон («Вечный человек»):

«Почему прагматичные люди убеждены, что зло всегда побеждает? Что умен тот, кто жесток, и даже дурак лучше умного, если он достаточно подл? Почему им кажется, что честь – это чувствительность, а чувствительность – это слабость? Потому что они, как и все люди, руководствуются своей верой. Для них, как и для всех, в основе основ лежит их собственное представление о природе вещей, о природе мира, в котором они живут; они считают, что миром движет страх и потому сердце мира – зло. Они верят, что смерть сильней жизни и потому мертвое сильнее живого. Вас удивит, если я скажу, что люди, которых мы встречаем на приемах и за чайным столом, – тайные почитатели Молоха и Ваала. Но именно эти умные, прагматичные люди видят мир так, как видел его Карфаген».

Наконец, элита 90-х годов – это антиинтеллигенция. Русская интеллигенция, трижды проклятая и четырежды прославленная, бремя и знак отличия русской нации, на протяжении двух столетий пыталась установить связь между элитой и отчужденным, глухим, дремучим народом. Profession de foi русской интеллигенции сформулировал, как известно, великий путешественник Радищев: я взглянул окрест себя, и душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Худо ли, бедно ли, – в XX веке именно эта интеллигенция устроила две революции – февральскую 1917-го и августовскую 1991-го. Но поле битвы после победы никогда организаторам революций не принадлежало. В начале XX века к власти пришел профессиональный юрист, возвестивший миру, что интеллигенция не мозг нации, а говно. В конце века власть в крупнейшем субъекте бывшего СССР захватили олигархические мародеры, полностью, по сути, разделяющие ленинские представления об интеллигенции. Страшно далеки эти мародеры от народа – но это уже не беда их, а сознательная позиция, центральное правило жизни. В гробу они видали страдания человечества, даже близлежащего его сегмента. Центральный комитет русской интеллигенции, поддержавший распад СССР, уже в первой половине девяностых объявил о самороспуске, ибо никаких Радищевых не может быть в стране с победившим культом Молоха. Как-то недавно выступал я на лучшей в России (говорю без малейшей иронии) радиостанции и начал лепетать что-то про трагические аварии на шахтах в Ростовской области. И тогда ведущий, кстати, один из кумиров моей юности, вальяжно прервал меня: ну, ты бы еще про взрывы на Солнце вспомнил! Умри, мой кумир, лучше не скажешь! В этой немудреной метафоре – вся идеология девяностых годов. Россия – это где-то там, на Солнце, где нас нет и не будет. Во всяком случае, в этой жизни. Мы – это «Мерседес», японский ресторан и абсент-парти в бутике Gucci.

 

Шахты могут взрываться, поезда – сходить с рельсов, учителя и врачи – голодать, крестьяне – подыхать, но наш строй не меняется, и хвала всесильным деньгам, которые хранят нас на таком сияющем, на таком правильном и ровном, как кремлевский дворцовый паркет, пути нашей жизни!

2001 г.

Одиночество Путина

Сегодня в либеральных кругах принято намекать на скорую спасительную революцию. И даже – кто бы мог подумать! – сострадать несчастному русскому народу, втравленному кремлевской клептократией в монетизацию льгот и прочие социальные безобразия.

Кто бы сомневался, что отмена льгот, а значит, отцовских и материнских обязанностей государства, испортила отношения народа и власти, как ничто другое.

Удивительно только, что сокрушаются по этому поводу наши официальные либералы 90-х годов.

Ведь каких-нибудь 5 лет назад они говорили, что народ – грязное бессловесное быдло, которое лежит гнилым бревном на столбовой дороге капиталистической реформации. Что нужно сбросить это бревно в канаву, чтобы люди царственные, красивые и успешные могли пронестись на шестисотых бричках к вершинам открытой, как весеннее окно, экономики. И если думать об этих позорных алкашах и их бесформенных женах – либерализм в России никогда не построишь.

Отчего же теперь свободолюбцы зовут на помощь гниющее быдло? Ответ прост. Путин им очень не нравится. Чтобы свалить Путина, хороши любые пути.

И если можно поднять народ на бунт – значит, пора поднимать. А потом, когда Путина сменит очередной Чубайс, расширенный и дополненный, можно уже оправдать любую «монетизацию» и указать доверчивому народу его место в мясном отделе либерального супермаркета. Быдло – оно и есть быдло.

Но я все же рискну предупредить революционеров новейшей формации: если огромный криворотый мятеж начнется, первыми будут громить либерал-капиталистические офисы и особняки, а совсем не тайное укрывище венценосного Путина. От русской революции пострадают сначала те, кто ее на свою голову призывает.

Так было всегда. Так случится и в будущем. Поэтому не надо торопить революцию. Она никому не поможет.

Я, может, и сам не люблю привязчивого старика Путина, изъеденного удвоением ВВП и прочими технократическими червями. Но все же – нет для России бедствия страшнее, чем исчезновение царя.

И очень хорошо, что после череды терактов царь все-таки не исчез. А даже появился в национальном цветном телевизоре в субботу, в шесть часов вечера, после войны.

И – наконец-то произнес обращение к нации. Искреннее и яркое. Сказал то, чего от него давно ждали. Нужна мобилизация нации. Нужно покаяться в собственной слабости и попытаться стать сильными. Должно признать, что мы бездарно профукали сверхдержаву – Советский Союз.

Путин сожалеет о Советском Союзе. Правда, его администрация, укомплектованная подержанными бюрократами ельцинского замеса, – нисколько. «Государство, которое, к сожалению, оказалось нежизнеспособным в условиях быстро меняющегося мира» – так говорил Путин с телеэкрана живьем. Но в печатной версии обращения словосочетание «к сожалению» так и не появилось. Его вычеркнули. Вычеркнули те, кто считает, что президент РФ есть лишь фантом их переполненного интеллектуальными прелестями накокаиненного сознания.

Но это терпкое «к сожалению» слышали почти все. Слышали и другое. Про солидарность. Про единство страны. И про восстановление сильных спецслужб. И почти все задались вопросом: что же теперь будет? И почему случилась трагедия, заставившая Путина произнести самое сильное и честное слово за все время его правления?..

2003 г.

Преодоление одиночества

Борьба с одиночеством – главное занятие затерянного в безразмерных снегах русского человека. Наш человек и пьет, собственно, чтобы в данном ему гигантском пространстве избежать одиночества.

И мучительная схватка Путина с его президентским одиночеством – это, я вам скажу, reality show, перед которым меркнет любое суперрейтинговое «За стеклом»!

Спасти Путина может только новая элита. Элита первой трети нового тысячелетия. Ее протоструктура уже существует. Но без внешнего импульса в виде явленной властной воли протоэлитарные структуры никогда не станут собственно элитой. Здесь роль президента исключительно велика, больше того – эксклюзивна.

Для кристаллизации же элиты нужны идеи. Простые, как все великое. Идей таких наберется не более двух.

Во-первых, идея нации. Одна из ключевых проблем современной России состоит в следующем: после распада СССР мы не прошли стадию национальной самоидентификации, оставшись лишь большей частью погибшей общности – советского народа. А в такой ситуации никакое поступательное национальное развитие невозможно, ибо отсутствует субъект развития. Чем кончается подобная бессубъектность, мы видим на примере некоторых стран бывшего СССР, скажем, Молдавии, которая через несколько лет так или иначе окажется румынской провинцией. К слову сказать, критикуемый ныне за авторитаризм казахстанский правитель Назарбаев сразу понял, чем ему грозит отсутствие нации. Потому и столицу на север перенес, и имя Л. Н. Гумилева университету в новой столице присвоил, и Чингисхана казахом объявил. Ибо несть нации без героев, без истории ярких побед и великих завоеваний.

Что есть нация? Определений – сотни. Приведу лишь два, которые кажутся мне наиболее точными и емкими.

Отто Бауэр, австрийский социал-демократ начала XX века, один из идеологов II Интернационала: «Нация – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы».

Теодор Герцль, идеолог сионизма: «Нация – это группа людей общего исторического прошлого и общепризнанной принадлежности в настоящем, сплоченная из-за существования общего врага».

У элиты девяностых и остального народа нет ни общей судьбы, ни единого – национального – интереса. Все, что хорошо для чукотско-лондонского олигарха Абрамовича, плохо для слесаря Пупкина из Верхнего Старгорода, и наоборот. Нет у них и общего врага. Для олигархов и иже с ними враг – российский народ-иждивенец (а также обалдевшая от внезапной независимости Генпрокуратура). Для русского народа враг – олигархи и, по традиции, США. (Впрочем, возможно, место Соединенных Штатов вскорости займет братский Китай). Характерный пример отчуждения: олигарх никогда добровольно не поделится с народом природной рентой, ибо искренне не понимает, как такое возможно: поступиться своим материальным интересом ради относительного благополучия 145 миллионов бессловесных люмпенов, заслуживающих разве что смерти. Какая уж тут нация!

В то же время, народ алчет единой судьбы – об этом говорят социологические исследования. Дорогие (и недорогие) россияне живут ожиданием национального проекта, в горниле которого и найдет оформление русская нация. А чтобы приступить к национальному строительству, нужно все то же – национально ориентированная элита. Которая, в отличие от элиты девяностых, не хохочет в голос и не кривится мерзостно при упоминании «нерыночного» национального интереса.

Депрессия, в которой погряз народ наш, великий и ужасный, может быть преодолена только на путях реализации проекта, возвращающего в русскую жизнь позитивное целеполагание, а значит, заветный смысл…

Во-вторых – идея государства. Что бывает без государства, когда все управляется скрещеньями и переплетеньями невидимых рук, – демонстрирует нам Грузия.

В России же государство, подаренное Византией, всегда было залогом оформления и укрощения необъятной, недисциплинированной души нашей. А значит, больше чем аппаратом насилия – мудрым отцом, суровым старшим братом, всепонимающей матерью.

В 90-е годы и государство российское утратило свою субъектность, превратившись в придаток бизнеса. С его вполне видимыми руками, то и дело копошащимися в закромах Родины. Если Путину не удастся отделить государство от бизнеса, обособить его от частных интересов – о спасении страны и говорить не приходится.

Теперь, наконец, главный вопрос. На кого может опереться национальный лидер при решении своих задач? Таких групп видится примерно пять.

1. Региональные элиты. Российский олигархический капитализм отбросил регионы на периферию политико-экономической жизни. Сформировавшись, ельцинская элита сдала лестницу вертикальной социальной мобильности на безответственное хранение в первый отдел РСПП. В итоге между олигархической столицей и субъектами Российской Федерации закрепился великий разрыв (почти по Фукуяме) – социальный, ценностный и ментальный.

Региональные элиты уже поняли, что «вертикаль власти» образца 2000 года была нужна в первую очередь олигархам, чтобы отстранить регионы от завершающей стадии раздела и дальнейшего передела крупной собственности. Унификация законов – лишь побочное следствие этого олигархического проекта.

Кроме того, региональные элиты объективно заинтересованы в культивировании своих территорий, в развитии регионов, каковое невозможно без сильной центральной власти и, соответственно, единого государства. Ибо ни экономически, ни политически российские регионы (покуда они, к счастью, не укрупнены) не могут претендовать на государственную самостоятельность. А вытеснение русских китайцами с фактическим расчленением страны регионалов никак не устраивает – тогда эти элиты будут повержены, сброшены с игорного стола новейшей русской истории.

Потому региональные элиты – строительный материал для новой элиты. И Кремлю следовало бы ныне больше думать об интеграции широких масс талантливых регионалов в федеральную власть, федеральную политику, медиа-среду.

2. Церковь. Иудеохристианская традиция – даже с поправкой на глубинное русское язычество – сильнее скороспелого культа Молоха. Этим почти все сказано. Страна нуждается в религиозном и церковном (институциональном) возрождении.

Православие в X веке помогло скандинавско-византийскому совместному предприятию стать целенаправленной Русью. В XVII веке – предотвратило польское завоевание (вспомним патриарха Гермогена). В XIX веке – объединило народ во время наполеоновского нашествия (К. Леонтьев писал, что именно французские бесчинства в православных храмах стали последней каплей, вовлекшей народ в войну, сделавшей войну Отечественной). Да и генералиссимус Сталин не случайно возродил в разгар Великой Отечественной войны патриаршество и пошел навстречу Церкви.

Православная паства – сырье для новой элиты. Проекты по восстановлению единства Православной Церкви, сближению христианских конфессий, в которых Путин уже участвует, гораздо важнее, чем это может показаться на первый взгляд.

3. Интеллигенция. ЦК интеллигенции самоликвидировался. Но сама интеллигенция – не уничтожена. И все так же глядит окрест себя, поражаясь цинизму и безответственности олигархического капитализма. Миллионы провинциальных ученых, врачей, учителей, библиотекарей, актеров и т. д. – объективные противники логики и философии девяностых годов. Они, как никто другой, важны для вытеснения старой элиты и институтов религии золота.

4. Государевы люди. Во взаимоотношениях государства и человека в России во все времена присутствовала особая мистика. «Государев человек» – знак почета и сопричастности некоему таинству. В 90-е годы, когда государство обесценило себя, объявило самое себя явлением временным и уродливым, смысл «государевых людей» почти пропал. Бюрократия превратилась в придаток крупного бизнеса, весь смысл которого – юридически оформить некие процессы разложения и распада. Но потребность в таинстве у миллионов (гражданских и военных) никуда не пропала. Им кажется, что государство просто вышло покурить или, смертельно усталое от русских веков, поехало отдохнуть к морю. И когда оно вернется и напомнит о себе, когда «государевы люди» будут отделены от источников больших денег, опорой национального проекта станет еще один мощный социальный пласт.

 

5. Оппозиция. У правящей «Единой России» нет и быть не может базового электората, ибо тактический союз бизнеса и бюрократов во имя сохранения источников доходов есть все что угодно, только не партия. Да и в целом идея «президентской партии» упадочна и порочна. Ибо глава государства в России призван быть общенациональным, а значит, надпартийным лидером. «Единство» же охватило электоральное болото – огромный массив людей, реагирующих не на идеологии, но на условные знаки и символы, на ржавый скрежет истории. На болоте могут строиться стремительные PR-кампании и даже петровская столица, но никак не настоящие партии.

Как ни смешно, Путин нужен оппозиционным (считающимся ныне таковыми) партиям так же, как они ему. Потому что партии выхолащиваются, превращаются в обманки. Им же надо быть – системными структурами, способными к самовоспроизводству. Партиям жизненно необходим переход от постмодернистской среды тотального манипулирования к реальной политической жизни, с мясом идеологии и кровью борьбы. Такое возможно только после отставки элиты девяностых.

Путин не может заставлять страну долго ждать. Доверие к Кремлю и так расшатано до предела, как кровоточащий недолеченный зуб. Время – и президенту придется это понять – жестко работает против него.

2003 г.


Издательство:
Алисторус