Реактивный авантюрист. Книга первая. Обратная случайность. Книга вторая. Реактивный авантюрист

Обратная случайность или Загадочные встречи
^Роман

Встреча первая

Ясное утро обещало чудесный весенний день, но Веру Максимовну одолевала грусть. Как и вчера, и позавчера, и последнее время вообще, хотя особых причин для депрессии не было. Жизнь Веры Максимовны текла вполне благополучно. У неё была приличная работа, хорошее здоровье и, как сейчас пишут в известных объявлениях: «в.о.», «м.о.», «ж.о.».

Казалось бы, что ещё надо? Живи и радуйся, ан нет. Червячок печали исподволь съедал всякую жизнерадостность. Причина грусти была в другом.

С целью отвлечься и развеяться, она решила навестить дочь студентку в соседнем городе, так сказать, сверхурочно. Был выходной, остановка пустынна, да и городской транспорт ходил реже обычного. Как и многие люди, во время неторопливого ожидания Вера Максимовна предавалась разного рода отвлечённым размышлениям. Но в этот раз её отвлекли.

Неподалёку, возле ларька, классический бомж пересчитывал в руке мелочь, сопровождая процесс непрерывным потоком безадресной матерщины. Закончив аудит, он помолчал, а затем изрёк в пространство банальное:

– Нет в жизни щастья.

После чего удалился в глубину двора, загребая огромного размера берцами без шнурков. Однако вскоре социальный отброс вернулся с позвякивающей матерчатой сумкой в руках. Заметно волнуясь, он остановился против ларька, странно ссутулился, и громко крикнул:

– Ха!

Судя по всему, этот тип был продавцу знаком. Необычное поведение бомжа так возбудило любопытство работника прилавка, что он вышел из своего заведения и с нескрываемой надеждой спросил:

– Чернозём, накрыло тебя, наконец? Кондрашка приключилась?

У бомжа перекрыло словарный запас, и без того, наверное, не превышавший лексикона Эллочки-людоедки, и, помогая себе рукой, он пытался двумя словами прояснить случившееся:

– Эт-та там… там эта… оно… я туда, а там оно! Я по малому, а оно вот.

И показал три пальца. Затем добавил:

– И колбаса. Много.

Продавец, однако, легко понял этот бред-пантомиму и разочарованно прокомментировал:

– Вот это повезло тебе сегодня, Чернозём, нашёл забытое кем-то бухло с закуской. Теперь иди, празднуй, пока коллеги не отняли.

И с одуревшим от радости лицом бродяга торопливо зашкандыбал праздновать своё жалкое счастье. Но это с точки зрения Веры Максимовны, а у бомжа, скорее всего, было иное мнение на этот счёт. Возможно, что этот счастливый день останется самым ярким воспоминанием в его серой жизни.

Ещё древние отметили, что счастье относительно, причём не в самом понятии, а в предпосылках. Большое или маленькое – одинаково счастье, а зависит от масштаба желаний, области бытия и направленности. К тому же оно крайне субъективно. Кого обрадует счастье ботаника, открывшего новый вид ряски? Да никого. Менее удачливый коллега позавидует, и только.

Мрачные мысли не покидали Веру Максимовну и после того, как она села в подошедший автобус. Увы, так просто, случайной находкой её дела было не поправить. Причина её грусти называлась творческим кризисом, и путей решения не просматривалось. Вполне понятно, что для остальных граждан эта её проблема являлась полной ерундой, блажью, а кое-кто, наиболее ехидный, обозначил бы её каким-нибудь злым выражением, типа «бесовство с жиру». Более того, Вера Максимовна раньше и сама входила в число этих приземлённых людей. Но вот, произошло. Случилось так, что она отравилась ядом, сладким ядом творческого успеха, и душа утратила покой. Одолевал писательский зуд, хотелось творить, но беда в том, что было совершенно неизвестно о чём писать и в каком именно жанре.

Впрочем, по порядку. В своё время она выучилась и получила диплом психолога, но устроиться по специальности не получилось. Вначале Вера Максимовна попала в один советский журнал, но тоже не сложилось. Завотделом однажды сказал:

– У тебя имеются некоторые способности, но не в той плоскости. Пойми правильно, журналист – ремесло, то есть он каменщик, электрик, сантехник, но не выдумщик архитектор.

В конце концов, Вера Максимовна оказалась на своём месте, в отделе кадров солидной организации, где благополучно пребывает и в настоящее время. Но какая-то творческая жилка в ней сохранилась.

Когда-то, ещё подростком, будучи в гостях в деревне, Вера оказалась невольной свидетельницей жутковатой истории с похищениями и убийством, что в те годы случалось редко. И спустя много лет, она рассказала дочери про эти события. Та пришла в восторг и уговорила всё это описать. Вера Максимовна управилась за месяц. А что с этой повестью делать, толком не знала, но неожиданно выручила бухгалтерша Михайловна, которая оказалась приятельницей работницы издательства одного журнала. Она пообещала отнести рукопись прямо к ней домой, но честно предупредила, что учёная дама, как бывший переводчик, весьма принципиальна, и скорее всего эта писанина окажется в корзине. По этому поводу Вера Максимовна переживать не стала, мол, семь лет мак не родил, голода не было. Но, к огромному удивлению, через несколько дней ей позвонили из редакции и попросили зайти.

Строго одетая дама сильно средних лет была лаконична: «Юмор (?!) у вас мрачноват, обороты, ну да ладно. Берём в работу». После чего как-то странно посмотрела и добавила: «В качестве эксперимента».

Впоследствии Михайловна, посмеиваясь, рассказала о сути этого эксперимента. У Дианы Васильевны, так звали матёрую редакторшу, муж был «технарём», такое случается. Человек этот к искусству был равнодушен, книг, за исключением справочников, не читал вообще, предпочитая пиво с футболом по телевизору.

На следующий день Диана Васильевна решила просмотреть опус, но не нашла его на месте. Рукопись обнаружилась в руках мужа, читавшего её с явным интересом. Ошарашенная Диана Васильевна спросила: «Тебе нравится ЭТО?», на что муж ответил: «Да, занимательно. Если напечатаешь, то порекомендую мужикам», наверное, имея в виду своих приятелей. Диана Васильевна не имела привычки брать работу на дом, и Верина повесть в некотором роде была исключением. Скорее всего, мающийся от безделья муж Дианы Васильевны машинально открыл рукопись и случайно попал на какой-то драматический момент сюжета. Там, в одном месте зять душил осточертевшую тёщу, но неудачно – не обладая нужным опытом, недодушил. В другом месте он, заперев её в подвале, остриг налысо и в конце концов утопил эту язву в колодце вверх ногами. А поскольку население деревни в целом было на стороне зятя, тётка многим насолила, то и текст был проникнут к нему сочувствием. Вероятно это нашло отклик в сердце мужа редакторши, что и решило судьбу сочинения. Диана Васильевна благоразумно не стала уточнять, что именно там понравилось мужу, и здраво рассудила, что если уж этот, далёкий от литературы увалень загорелся, то, значит, в повести определённо что-то есть.

Узнав эти подробности, Вера Максимовна опечалилась. Выходило, что в литературу она попала не благодаря труду и таланту, а просочилась каким-то чёрным ходом, и это напрягало. Хотелось подтвердить статус, но после некоторого размышления она пришла в уныние, так как осознала реальные трудности творческого процесса.

Есть некая норма бытия, определяемая природными, социальными и нравственными законами. Но независимо от воли людей постоянно возникают и существуют нарушения, отклонения и ненормальности разных видов и в разных сферах – стихийные бедствия, опасные животные, вредные растения, войны, болезни, преступления и чрезмерные проявления страстей как возвышенных, так и низменных. Одним словом – страдания. Наверное, страдания – такой же спутник жизни человека, как и трение в работе механизма – подмазать можно, но совсем избавиться – ни-ни. Неудивительно, что мучимые разного рода несчастьями, люди стихийно создали мечту, некий эталон счастливого существования – жизнь без страданий. Тут уж не до жиру, как говорится. Страдания – главная и единственная пища литературы. С древних времён она описывала всяческие страдания людей и народов, а также способы их преодоления и вообще, приведение кризисных ситуаций в норму. И в этом вся её сущность. Литературе свойственны ограничения, связанные именно с этим обстоятельством. Поэтому она не в состоянии описывать и отражать нормальное, «счастливое» течение жизни. Всё равно, что описывать пустоту. И в самом деле, что можно рассказать о монотонном, изо дня в день тупом, сытом существовании без происшествий?

С этой проблемой столкнулись ещё древние авторы народных сказок. После описания страданий и подвигов, каждый получает своё: антигерой вариант плохой стабильности – разбитое корыто, тюрьму или могилу, а герои получают счастливую стабильность, но вся их послеповествовательная жизнь обычно укладывается в пять слов: «Они жили долго и счастливо». Более вдумчивые авторы добавляют ещё пять слов: «И умерли в один день». То есть не оставили героям даже маленького шанса на страдание – возможности поубиваться на могиле своей половины. Иначе говоря, если люди и в самом деле когда-то наладят для всех жизнь без страданий, то это будет конец литературы, она просто вымрет с голоду, как мамонты. Впрочем, это ещё не скоро. Тем не менее, это ограничение опосредованно влияет и на самих авторов. Если человек не испытывал определённых страданий или, по крайней мере, не был их прямым наблюдателем, сострадальцем, то он просто не в состоянии дать какие-либо их описания.

Действительно, чтобы писать о горах, лесах, городах или пустыне, нужно там побывать, увидеть, ощутить запахи и услышать звуки. Должен быть багаж жизненного опыта прямого участия в событиях или наблюдения их, создающий представления. Даже пустое фантазирование отталкивается от чего-то реального. Взять титанов литературы; у них самих, как правило, биографии такие, что ахнешь. У Достоевского не жизнь, а чисто триллер, впечатлений ещё лет на сто сочинительства. Впрочем, о великих писателях и речи нет, тут хотя бы до уровня Донцовой дотянуться. Но и это вряд ли.

Родители Веры Максимовны имели нормальное представление о счастливой жизни и в соответствии с этим приложили все силы для устройства жизненного пути своей дочери, сделав его предельно гладким, без ухабов и проблем. И немало в этом преуспели. Вера была им очень благодарна. За то, что родили здоровой и не уродливой. Правильно воспитали, приобщили, образовали, оградили от дурного влияния, плохих привычек и нежелательных знакомств. А когда пришло время, выдали замуж за приличного человека.

Но нет в жизни совершенства. Настал момент, когда, оглянувшись назад, Вера Максимовна вдруг поняла, что из прожитых сорока лет ей нечего вспомнить. Совсем, совсем нечего, кроме того случая из детства. Её никогда не били, не грабили и не насиловали. Не было пожара и затопления. Не было врагов, тайных и явных. С мужем, интеллигентным, тихим и непьющим человеком, они никогда не скандалили, измен не было, и денег на скромное, но достойное существование хватало. Но теперь она поняла Берти Вустера, который просил своего ментора Дживса: «Дайте мне совершить ошибки молодости, а то ведь после вспоминать будет нечего». Теперь она начала понимать своего бывшего мужа, и почему он ушёл. Пристойно, без скандала и без какого-либо внятного повода. Лишь напоследок с какой-то тоской в голосе пробормотал: «Господи, до чего всё гладко, зацепиться не за что. А так хочется кому-нибудь дать в морду». Однако развод трагедией не стал, и всё обошлось как-то буднично. Видимо, что-то в их браке было не так, или чего-то не было вообще. Интересно, а жила ли она все эти годы? Может, просто существовала? И как теперь быть?

Звук тормозящего у очередной остановки автобуса вернул её в реальность. А в этой реальности, чуть заметно прихрамывая, в салон заходил немаленький, сильно за метр восемьдесят мужчина. По виду лет под пятьдесят. Сел через проход от неё, и кресло под ним характерно скрипнуло. Вера Максимовна подумала: «Дядечка ничего, с виду не толстый и живота нет, а тянет минимум килограмм на сто двадцать». Что-то в его облике было не так, что-то цепляло, напрягало внимание. С виду скорее некрасив, хотя и не уродлив. Черты лица вроде бы правильные, но вот дублёная кожа, шрамы, неровности привлекательности не добавляли. Впрочем, всё это компенсировал взгляд синих глаз, внушающий безотчётное доверие, и, как ни странно, вызывающий симпатию. Руки. Руки были заметно моложе лица, слегка загорелые кисти имели вполне изящные, какие-то не пролетарские формы.

Породистый тип. Интересно, дядька большого размера, а в глаза это не бросается. Наверное, соразмерность от матушки природы. Если бы не одежда, то и внимания бы не стоил. Ага, одежда. Простая однотонная рубашка, джинсы… однако! Стоп, а рубашечка не такая уж и простая. Такую же точно Вера Максимовна видела на одном деловом партнёре из заграничной фирмы. И тогда ещё женщины говорили, что эта скромная шмотка в Европе стоит не менее 150 у.е. И на мужике она новая, это Вера определила без труда. Да и джинсы явно европейского происхождения, с вьетнамскими рядом не лежали. Эклектикой в этом ансамбле были дешёвые китайские босоножки. Наконец ей стала ясна причина беспокойства – неопределённость. Вот оно. Вера Максимовна не могла понять социальный статус этого человека даже приблизительно. Трудно было представить его в роли бандита, чиновника или какого-нибудь бизнесмена, но и на бедного рабочего он тоже не тянул. Впрочем, судя по выправке, он мог быть отставным военным, но в любом случае этот мужчина производил впечатление человека с богатым и разнообразным жизненным опытом.

И тут Вера Максимовна увидела, что она не одна изучает этого гражданина. С противоположного ему сиденья элегантная дама позднего бальзаковского возраста с нескрываемым напряжением в позе буквально пожирала его взглядом. Не заметить такого интереса к своей особе было сложно, и мужчина, приподняв вопросительно брови, видимо уже хотел выяснить причину такого проявления внимания, но она его опередила:

– Скажите, вы работали в шестьдесят восьмом году на Сельмаше?

Тихо работающий импортный мотор не мешал слушать диалог. Довольно приятный баритон ответил:

– Да.

– Ваше имя Родион?

– Да.

– А ты меня не помнишь?

– Понял. Вы из прошлого. Дайте ассоциацию.

– Какую?

– Ну, зацепку какую-нибудь, скажите ваше имя хотя бы.

– Евгения.

– Так, Евгения… Женя. Ага, Нахичевань, улица какого-то февраля. Фармацевт.

– Вспомнил?

– Кажется, да.

– А теперь скажи, куда ты тогда пропал? Я ведь так переживала. Ответь!

Тут мужчина вдруг стушевался, что-то начал бубнить про обстоятельства. Это привело женщину в ярость, и она воскликнула:

– Знаю я эти обстоятельства в юбках!

А затем, свирепея на глазах, вскочила с кресла и с воплем дала ему смачную оплеуху:

– Скотина!

Он, не повышая голоса, проговорил:

– Всё нормально, Женя, если тебе будет легче, то стукни ещё и потом будешь спать спокойно.

Она же, со злыми слезами на глазах пошла к выходу и попросила водителя остановиться. Тот, очевидно всё слышавший, просьбу исполнил. Мужчина сделал, было, попытку встать, но она, обернувшись на выходе, грозно сказала:

– Не подходи, гад хладнокровный!

Женщина растворилась в потоке людей, а Вера Максимовна подумала: «Ничего себе страсти! А этому типу наверняка есть, что в жизни вспомнить».

Один из двух молодых людей, по виду студентов, сидевших за спиной мужчины, сочувственно спросил:

– И часто вас так, дядя?

Полуобернувшись, тот ответил:

– Пощёчина что ли? Да нет, редко. Всё больше старались ножом или чем увесистей.

Ребята заржали. Он неодобрительно посмотрел на них и сказал:

– Смеяться тут нечему. Воспитание есть внутренний тормоз, а вы видели очень воспитанную женщину. Заметьте, в какой ярости была, а ни слова матом. И ручкой по лицу, благородно, не гантелей какой-нибудь. Вот если бы на её месте была доярка необразованная с вилами в руках, то, думаю, стало бы не до смеха.

Из задних мест подала голос бабушка, похожая на тех, что обычно сидят у подъездов:

– Да вас, кобелей, не только вилами нужно. Вот ты, мил человек, небось, соблазнил честную девушку, а потом и смылся.

Мужчина повернулся к ней и грустно сказал:

– Хуже.

– Что хуже-то?

– Я не сделал этого.

Сбитая с толку пенсионерка удивилась:

– Как это?

Ответ прозвучал в нравоучительном тоне:

– Вот вы прожили уже немало и должны бы знать, что женщина существо не столько разумное, сколько эмоциональное, живущее чувствами, а потому мстит не только за причинённое зло, но и за неисполнившиеся желания. Не оправдал я тогда её ожиданий, не соблазнил, потому и попал под раздачу, хоть и с задержкой.

Вера Максимовна подумала: «Экий философ», но тут автобус прибыл на конечную.

Встреча вторая

Через полчаса Вера Максимовна сидела в электричке, ждущей отправления, и копалась в сумочке в поисках телефона. Народ подходил, и кто-то сел напротив. Подняв глаза, она непроизвольно ойкнула – напротив неё расположился тот самый мужик в джинсах и чего-то искал в карманах. Услышав возглас, он посмотрел на неё и неуверенно произнёс:

– Кажется, мы сегодня уже ехали в одном автобусе, или я ошибаюсь?

Вера Максимовна подтвердила, и как-то сам собой завязался разговор. Мужчина сказал:

– Да, электричка… давно не ездил, даже ностальгия какая-то. Я ведь в молодости одно время в пригороде жил, на полпути к Новочеркасску, мимо будем проезжать. И на электричке каждый день в город, а потом обратно. Знаете, в этих пригородных поездах, неважно, московских или ростовских, есть какая-то своя атмосфера бытия, и лучше всего её описал, как мне кажется, Венедикт Ерофеев.

Сама стилистика речи, некоторая книжность её как-то не вязалась с обликом собеседника, и Вера Максимовна невольно спросила:

– Вы, наверное, много читаете?

– Раньше да, сейчас не читаю совсем.

– Что так? Зрение?

– Слава богу, нет. Просто всё прочитал.

– То есть как… всё? Разве это возможно?

– Почему нет? При должной организации и правильно определённых целях – вполне. Действительно, «Не объять необъятное», всё напечатанное физически прочитать невозможно, но ведь не всё, что на бумаге, есть литература. Всю популярную беллетристику я проглотил в отрочестве и юности – Дюма, Конан Дойл, Марк Твен, Фенимор Купер, Майн Рид, Александр Грин и прочие великие. Затем немножко поумнел и начал выбирать необходимое. С помощью библиотекарей, а это весьма компетентные люди, я составил список наиболее значимых произведений мировой литературы, не прочитав которых, нельзя считать себя цивилизованным человеком. На самом деле классика давно отсортирована, и по программе минимум это всего около четырёхсот книг. Читал я не только для наслаждения, но и ради знания, чтобы не хлопать глазами, когда звучат имена Фолкнера, Воннегута и других гениев. Лет десять назад я эту программу в расширенном виде закончил, и после этого интерес к художественной литературе иссяк. К научной литературе сохранился.

Поезд тронулся и резко набрал скорость, но мужчина продолжил начатый разговор:

– Вообще-то моё литературное восприятие сформировалось, как и у прочего народа, советской цензурой. Огромное ей спасибо. Пусть принудительно, но пропуская лучшие произведения, негативно создавала эталон вкуса. Конечно, система была неидеальная, но основную функцию цензура исполняла, то есть отсеивала абсолютную бездарность, порнографию и откровенную халтуру.

Тут Вера Максимовна вклинилась:

– Вы хотите сказать, что литература обсуждалась в пролетарской среде?

– Напрасно иронизируете. Конечно, Франц Кафка не был актуальной темой в беседах электриков или сантехников, но если бы вам случилось побывать в тогдашних пивных и прочих подобных заведениях, то услышали бы немало любопытного.

Вера Максимовна внутренне содрогнулась, а он продолжал:

– Да, в основном футбол и бабы, но многие беседовали и на отвлечённые темы. Я лично был свидетелем рукопашной, которая возникла из-за разногласий по поводу Шекспира. Главное, что это никого не удивило, более того, почти у каждого посетителя распивочной имелось собственное мнение по вопросу, уже стали формироваться команды приверженцев, и только милицейский наряд, забравший шекспироведов, предотвратил более масштабную драку. А теперь что? Глаза бы не смотрели на прилавки. Ведь большую часть этой продукции в советское время просто не напечатали бы. Какая к чёрту свобода слова? При чём она? Для дарований масштаба Булгакова или Есенина цензуры не существует. Ну что она им может сделать? Создать временные затруднения. Цензура мешала порнописцам, агрессивной серости и халтурщикам. Вот они её и отменили. А результат? Молодёжь скоро перейдёт на обезьяний язык. На полпути. Сейчас в моде рейтинги, но ведь они по большей части отражают не заявленную тему. В политике, например, это показатель искажения информации. В литературе часто отражается снижение планки уровня культуры. Хорошая литература всегда в какой-то степени элитарна, и большие тиражи, на которые ссылаются и которыми гордятся, есть потакание неразвитым, примитивным и низменным вкусам. С этой точки зрения в кинематографе самыми кассовыми будут порнофильмы.

Вера Максимовна перевела разговор на близкую ей тему и спросила:

– А как вы относитесь к женскому роману?

– Вы имеете в виду творчество Донцовой и её клонов?

– Ну, хотя бы.

– А что говорить? Имя на слуху. Я как-то из любопытства прочёл полкниги Донцовой. Всё остальное можно уже не читать, прочие тексты мнения не изменят. Романизированные байки. Да каждый читатель всё это воспринимает как гольную выдумку. Придуманная страна, где все расчёты в долларах, неестественные сюжеты, герои, которых нет в реальной жизни. Их нет по той простой причине, что в стране нет среднего класса, представителями которого они выписаны. И через страницу ничем не оправданное и лживое очернение людей советского периода. Впрочем, она в этом не виновата, и не надо судить её строго. Перо у неё бойкое, но жизненный опыт довольно ограничен. Дочь писателя, она росла и воспитывалась в среде творческой элиты и поэтому жизнь народа знает весьма поверхностно. Вот и описывает свой мирок. Максим Горький вырос среди люмпенов босяков, а потом всю жизнь описывал их и прославлял. А крестьян почему-то ненавидел.

Возможно, я неправ, но, на мой взгляд, вся эта литература изрядно политизирована, так как явно пудрит людям мозги, искажая восприятие действительности. Для меня загадка в названии жанра – «иронический детектив», ведь ирония в текстах отсутствует. Хотя, если считать её объектом самих читателей, то всё становится на место, а вот автор данного термина, полагаю, на редкость ехидный человек. Впрочем, по покупателю и товар. Извините, забылся, возможно, вы любительница этих романов?

Совершенно того не желая, Вера Максимовна неожиданно брякнула:

– Видите ли, я сама писательница.

– Даже так?

Он был явно удивлён, что сильно её задело. Поняв, что сказал бестактность, по мужской привычке он понёс чепуху:

– О, простите, не признал, давно не общался с писательницами, видно, сейчас они выглядят иначе, чем прежде. Теперь я просто обязан знать ваше имя, вдруг попадутся ваши книги. Будем знакомы, меня зовут Родион Алексеевич Коновалов.

– Вера Максимовна, псевдоним Морозова, это фамилия моей матери. Я начинающая писательница, и в моём активе всего одна маленькая повесть в журнале.

– Так вот в чём дело, вы – любительница, пишете для души. Прекрасно! Большинство великих – Чехов, Толстой и все прочие тоже любители. У вас явно имеется талант.

Так нагло Вере Максимовне ещё не льстили, но ей было приятно. Однако мучил вопрос, и она не удержалась:

– У вас были сомнения, а судить можно было только по моему внешнему облику. Что в нём не так?

– А, вы об этом? Думаю, что-то из области интуиции. Вообще-то, я считаю, что интуиция есть спрессованный житейский опыт плюс внимание, доведённые до автоматизма восприятия. У всех людей это присутствует, но в разной мере. Любая деятельность – профессиональная и прочая, всякий образ жизни, даже лентяйский, так или иначе отражается во внешнем облике человека, и с течением времени опыт наблюдения формирует стереотипы восприятия. Что-то вроде тренировки глазомера. Водитель со стажем довольно точно определяет скорость езды, не глядя на спидометр. В своё время я много работал с деревом – строгаешь и меряешь, и так день за днём. Со временем надобность в линейке отпала. Я и сейчас на глаз сразу определю размер сечения любого бруска до миллиметра. Да и не один я такой. Убеждён, что и вы делаете интуитивные оценки, особенно в общении.

– Интересно, и кто же я в вашем восприятии?

Небольшая пауза с разглядыванием.

– Конторская к… служащая, не рядовая, высшее образование на лбу обозначено. Угадал?

– В общем, да, а каким образом всё-таки?

– А я и сам не знаю. Наверное, есть какие-то конкретные признаки, но они не осознаются, просто возникает некий общий образ. Похоже, я много бюрократов перевидал, вот и отложилось. Тут дело даже не в профессии, а в общем социальном состоянии. Я, вот, без особого труда на взгляд определяю – замужем женщина или нет.

– Что, и не ошибаетесь?

– Ошибаюсь, конечно, я же не Вольф Мессинг, но статистика в мою пользу. Тут есть один нюанс. Он отразился даже в результатах соцопросов, согласно которым замужних женщин гораздо больше, чем женатых мужчин. Этот парадокс объясняется просто – женщина считает себя замужней в любом случае – и со штампом в паспорте, и без него. А её сожитель иногда считает себя холостым, и это сбивает с толку.

– И каков, на ваш взгляд, мой статус?

– Вы относитесь к той категории женщин, которых можно обозначить – удачно развелась.

Вера Максимовна подумала: «Ничего себе» и продолжила:

– Простите, Родион Алексеевич, а сами-то вы кто?

– Я в этом плане человек малопонятный, потому что я никто. Пенсионер.

– Да вроде бы…

– По льготному списку, с пятидесяти. Вера Максимовна, вы по образованию случайно не психолог?

От такого вопроса Вера Максимовна слегка дёрнулась и воскликнула:

– Господи, неужели и это заметно?

– Да нет, это я из своих соображений, наудачу. Так что? Угадал?

Она согласно кивнула. Родион Алексеевич кивку обрадовался и сказал:

– Вы знаете, давно мечтаю узнать мнение такого специалиста по одной проблеме.

– Я не практикую, да и не имею соответствующего опыта.

– У меня тоже фобий нет. Дело не в этом, вопрос не прикладной, скорее, академического характера.

– И вы уверены, что я смогу вам чем-то помочь?

– Не уверен, но вы дипломированный специалист и скорее всего в силах дать оценку.

– Чего?

Он замялся:

– Тут в минуту не уложишься, да и за час тоже вряд ли. Мне скоро сходить, поэтому обсудим конкретнее при следующей встрече, месяца этак… через два.

Сказано это было таким же будничным тоном, каким говорят, что завтра понедельник. Вначале смысла фразы она не уловила, а потом забеспокоилась:

– Какой встречи? Где? Зачем?

– Откуда я знаю, где? Я ж не ясновидец, и случайности не в моей власти.

– То есть вы хотите сказать, что мы неизвестно где случайно встретимся?

– Скорее всего.

– А с чего это вы так уверены?

– Да я и не уверен. Если то, что сегодня мы два раза столкнулись в транспорте простое совпадение, значит, естественно, мы больше и не увидимся. Но если это обратная случайность, а я её не исключаю, то, скорее всего, мы ещё встретимся. Да вы не волнуйтесь! Ничего в этом страшного нет, ну пересечёмся где-нибудь, побеседуем, да и разойдёмся – всего и делов. Ничего вам не прибавится, ничего и не лишитесь.

– Какая такая обратная случайность?

– Это, скорее, из области физики, долго объяснять. Хотите маленький эксперимент?

Вера Максимовна обалдело молчала, переваривая этот бред, а он продолжал:

– Я вам дам номер своего телефона. Это ни к чему вас не обяжет. Запишите или сразу вгоните в свой аппарат. Суть в том, что если это прямая, обычная случайность, то ничего не произойдёт, и вы этот номер можете завтра выкинуть. Но если это обратная случайность, то обязательно что-то произойдёт, и это что-то не позволит вам позвонить по этому номеру. В конечном счете, вы ничем не рискуете.

Вера Максимовна послушно стала искать авторучку, не нашла и ввела продиктованные цифры в мобильник. Поезд затормозил, Родион Алексеевич попрощался и сошёл на остановочной площадке.

Прибыв в Новочеркасск, она вышла к автобусной остановке и решила позвонить дочери. Достала из сумочки телефон и принялась набирать Дашин номер, но тут какой-то подросток случайно толкнул её под руку, после чего мобильник выскочил из ладони, подпрыгнул на асфальте и со слабым треском закончил своё существование под колесом подрулившей маршрутки.

Парнишка извинился, но, увидев её выражение лица, тут же куда-то испарился.

Даша маминому прибытию обрадовалась и тут же спросила:

– Почему не отзвонилась как всегда?

Вера Максимовна рассказала. Но Дашин оптимизм не уменьшился:

– Ну и бог с ним, теперь купишь лучшую модель.

– Привыкла я к этому.

– Ничего, привыкнешь к другому. К хорошему быстро привыкаешь.

С жильём у Даши было хорошо. С сокурсницей Лизой они занимали просторный флигель во дворе частного домовладения, принадлежащего одинокой пожилой родственнице Лизы. Денег бабушка не брала, девушки в качестве платы помогали по хозяйству, и у них установились тёплые отношения. Ни у кого из студентов не было таких апартаментов, и постепенно определилась небольшая компания молодёжи, время от времени собиравшаяся в этом флигеле неформально пообщаться. Бабушка этому не препятствовала, потому что в целом ребята были воспитанные и непьющие.

Пока они пили кофе, Вера Максимовна поделилась своими дорожными впечатлениями. Весёлая характером Даша посмеялась и сказала:

– Прикольный дядька. А может, тебе, мама, бог послал прототип героя?

– Тоже мне, героя нашла. Человек он, конечно, оригинальный, и что с того?

– Ну, мама, не скажи! Ненормальности ведь не ограничиваются одними преступниками, про них и так все пишут. А кроме них есть тронутые изобретатели, фанатики-коллекционеры и всякие чудаки интересные. Ой, мама, а может, он того? Клинья к тебе подбивал?

– Нет, я бы это почувствовала. Он даже не смотрел на меня как на женщину. И способ знакомства получается какой-то мудрёный.

– Ну, вдруг он стеснительный, а от стеснительности мужики такие поводы для знакомства придумывают, что ахнешь.

– Нет, не то. Он вовсе не робок в общении, особенно с дамами, скорее, наоборот.

– Телефончик спросил?

– Нет.

– А свой не дал?

– Дал.

И тут до Веры Максимовны дошло. Видно, это отразилось на её лице, так как Даша обеспокоенно спросила:

– Мама, что такое?

– Телефон.

– Что, телефон?

– Номер телефона он дал, но предупредил, что сегодня я не смогу им воспользоваться, и ведь сбылось.