ЧАСТЬ 1. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Что такое предательство? Ответьте себе на этот вопрос честно. И забудьте. Потому что предательство возникает тогда, когда обманывают наши ожидания. Мы требуем от людей того, что они выполнить не могут или не хотят, что чаще всего и бывает. И вот мы заявляем о предательстве.
Каким оно бывает? Разным. Мелким или большим. Коварным или случайным. Но мы гордо величаем тех, кто не оправдал наши ожидания, предателями. А сами мы часто задумываемся над собственными поступками? Может, мы сами совершаем непростительные вещи изо дня в день, не замечая их, зато горазды укорить других в предательстве.
С чего начинается предательство? Не знаю. Для меня оно началось в тот вечер, когда мама принесла меня младенцем в подоле к своему старшему брату. Его жена родила дочку буквально сутки назад, и их ребёнок, обмытый, с правильно перерезанной пуповиной, в чистых пелёнках, лежал в колыбельке, в тёплом доме.
Меня же, чуть живую от холода, завёрнутую в оторванную от материнского платья грязную юбку, даже не положили поближе к очагу. Не дай Единый1, заражу их первенца!
Наутро мама умерла. Она так и не сказала, кто был моим отцом. О своей непутёвой сестре дядя никогда не рассказывал. И вот первое предательство: мама надеялась, что брат позаботиться о её ребенке, но на меня он никогда не обращал внимания, свалив все вопросы моего воспитания на свою жену, которой было не до меня.
Пока я была маленькой, ещё только училась ходить, разговаривать и понимать окружающий меня мир, то разница в отношении к Риране, моей сестре и ровеснице, и ко мне не виделась огромной. Наоборот, я, казалось, совсем не замечала того, что стоило мне взять игрушку, как её тут же забирали и отдавали родной дочери.
Первым ярким из раннего детства воспоминанием стала порка после того, как я назвала тётку «мамой». Если бы тогда, будучи маленьким ребёнком, я знала, что это не так, то никогда бы не назвала её так. Не было у меня никакого умысла. Я просто повторила за сестрой.
Тётка порола так, что кожа на спине не заживала ещё месяц. Во время наказания она ещё и приговаривала:
– Ах, ты, байстручка! Мать нагуляла и подохла, чтобы не возиться. Решила избежать людского суда. Я тебе не мать, приблудная дрянь!
Каждое слово сопровождалось хлёстким ударом, разрывающим кожу. Запах крови долго ещё витал в воздухе.
В тот день я всё и узнала о женщине, подарившей мне жизнь. С тех пор частенько слышала от сварливой супруги дядьки, постоянно попрекавшей меня куском чёрствого хлеба, нечто подобное.
Этот урок запомнился навсегда. Но укротить мою с рождения бойкую натуру одной лишь поркой не удалось.
Много ещё чего повторялось за Рираной в надежде, что и меня похвалят, погладят по головке и обнимут. Надежда умирала в муках. Страшных и болезненных.
Дети у длаков с раннего детства приучались помогать взрослым по хозяйству. Уже четырёхлетки сами могли накормить домашнюю скотину, подмести двор, натаскать воды. Девочки ещё учились готовить, стирать, убирать и шить.
Я всегда старалась помочь… дяде. Тётка меня на дух не переносила. А дети ведь всё чувствуют! С той порки я перестала искать ласки у неё. Вместо этого решила податься в помощницы к дяде. Понятное дело, что мужскую работу я не могла выполнять, но мне так хотелось быть нужной, так хотелось душевного тепла, что делала то, что ещё не под силу маленькому ребёнку.
Постепенно у меня получалось справляться с некоторыми обязанностями. Так я научилась косить траву, рубить дрова, топить печку и чистить загоны у скотины. Дядька, как и всякий мужчина, был скуп на похвалу. Но мне хватало и того, что никто не донимал придирками, когда я работала.
Именно этим и занималась тётка, стоило мне присоединиться к ней и Риране. Особенно доставалось мне во время шитья и вышивания. Нападки нервировали меня, из-за чего стежки не получались ровными. К концу этой пытки руки у меня оказывались исколотыми. Кроме того, на посиделках присутствовали и другие женщины нашего селения с дочерьми. И все они с молчаливого позволения тётки относились ко мне свысока и с презрением. Сирота без роду и племени.
Вся чёрная работа по дому постепенно перешла на мои плечи. Сходить на речку и постирать грязное бельё? Зимой? Хорошо! Сходить в лес за дровами в метель? Без проблем!
Вот тогда я окончательно поняла, что лишняя в этой семье. Уйти не получилось. Вернули и избили до полусмерти. Била снова тётка, а дядя стоял рядом и молчал. Рирана же выглядывала из приоткрытой двери.
А что я могла? Отказаться?! Кнут был всегда наготове. Его использовали при малейших проявлениях моего неподчинения. Было ещё одно действенное средство, чтобы я повиновалась, – голод. Если не действовал арапник, рассекавший плоть до мяса, применяли голодовку. Меня и так кормили не лучше скотины. Да и той давали только свежее. Если кусок хлеба, то обязательно чёрствый и заплесневелый. Если суп, то прокисший. Ни чая, ни компота я не пробовала. Только студёная вода и зимой, и летом.
Однако дядю и его семью нельзя винить строго. У них было пятеро детей, да и жили они не богато. И я в качестве ещё одного рта, действительно была лишней.
И вот второе предательство – мама не подумала о том, что у её брата появятся свои дети, когда навязала ему меня. Выкинуть на улицу меня дядя не смог, но и кормить было тяжело. Места в доме было мало. Своих детей дядька с тёткой укладывали на печку, сами спали на узкой кровати. Мне же выделили место на лавке у входа. Зимой в виде поощрения за хорошее поведение позволялось приставить лавку к печке. Так, свернувшись клубком и прижавшись спиной к тёплой стене печи, я проводила зимние ночи. А чуть забрезжит рассвет, подскакивала и вылетала из избы, чтобы заняться своими обязанностями. Тогда меня никто не донимал упрёками.
Возможно, мне стоило помереть в детстве, но у судьбы были иные планы на мою жизнь. Хорошо, что я о них не знала, а то непременно наложила бы на себя руки.
С пелёнок мне приходилось бороться за жизнь. Вероятно, поэтому я и стала такой живучей и никогда не болела, в отличие от своих двоюродных сестёр. Только дело было в том, что от недоедания я питалась различными травками и корешками, которые собирала в лесу. Видимо, они подпитывали моё тщедушное тельце и заодно лечили его.
Летом с зеленью проблем не было. Но вот зимой приходилось туго. Кора деревьев, чей запах не отталкивал, а наоборот, разжигал аппетит, была не очень приятной, твёрдой и холодной. Однако и она шла в употребление, когда тётка зажимала кусок чёрствого сухаря.
Пожаловаться? Кому? Я никому не нужна была. У всех и без меня полон рот забот, свои дети, свои проблемы. Всем жителям деревеньки было всё равно, что случится со мной.
Но я продолжала бороться за никчёмную жизнь.
Однажды я услышала, как пел проходивший мимо гусляр. Местные поговаривали, что он был магуром. Тихо об этом шептались. Вслух почти никто ничего не говорил. Так я и не узнала ничего про магур.
Однако другое меня привлекло в странном гусляре. За песней он рассказал сказку. В ней загадочный магур поведал о девочке, принцессе, которую мать спасла от предателей. Свою дочь она спрятала у родственников, не назвав настоящего имени девочки. Та росла сиротинушкой. Её мать скончалась от болезни, которую подхватила во время побега.
Родственники морили девчушку и держали в чёрном теле. Но вот, когда жизнь сделалась совсем невыносимой, сиротка сбежала из дома и подалась куда глаза глядят. В пути она встретила много разных людей, плохих и хороших. Случилось ей познакомиться и с героями, великими правителями, талантливыми и одарёнными. Среди них был человек, знавший её отца. Он-то и раскрыл тайну её происхождения. Потерянная принцесса нашлась. Нашлись и другие родственники, радостно встретившие её. И прожила она долго и счастливо.
Похожа история?
Вот я и примерила её на себя. И попыталась сбежать. Недалеко ушла. Поймали меня. Да и куда я уйду в метель? Замёрзла бы, если бы не нашли вернувшиеся с заработков воины, уходившие наёмниками к тем, кто мог оплатить их услуги. Поймали и вернули в деревню. Да так отходила меня арапником тётка, что думали, помру.
Ан, нет, выжила. Выжила и как начала расти, что обноски от старшей сестры Рираны сделались мне малы, пока я валялась в горячке и бреду. Вытянулась и стала похожей на жердь.
Теперь даже старые вещи Рираны мне не перепадали. Они все переходили к её младшим сёстрам, которых – о ужас! – было четверо. Ри была их первенцем. А их всех необходимо было обеспечить приданым. И я в качестве ещё одной девицы их семье точно не нужна была. Мало того, что лишний рот, так ещё и соперницей могла стать, когда подойдёт время замуж выходить.
Только какая из меня конкурентка! Длинная, тощая, с огромными глазами. Волосы торчат во все стороны, и не продрать их гребнем. Может, если б вырядить меня в платье по размеру, но где ж такое взять? Денег отродясь в руки не давали. Только видела.
Дядю и тётку только недавно наградил Единый сын. Какой же пир тогда закатил дядька! Пришли к нему старые ученики, ставшие воинами и заслужившие славу храбрецов и умельцев. Они принесли подарки и угощения, названия которых я даже не знала.
Дядька в молодости был хорошим мечником, хотя и длак. Но случилось так, что подставили его, и попал он в ловушку. Выбрался живым, да вот только хромым остался на всю жизнь, да пары пальцев лишился. Зато голову сохранил.
С тех пор дядька учил мальчиков-длаков воинскому ремеслу. К сожалению, денег в семью это мало приносило. Благодарные родители вместо этого делились урожаем, оружием, тканями, из которых потом сёстры с тёткой шили платья, сорочки или скатерти на продажу. Именно поэтому по хозяйству помогала я. Дядька не мог совладать с лошадью и коровой из-за давнего увечья.
Пир запомнился не только столами, впервые ломившимися от лакомств и ароматных кушаний, но и первой в моей жизни стычкой.
Всё началось с того, что тётка прогнала меня со двора. Временно. Чтобы у гостей на глазах не мельтешила. Мой вид, наверное, вызвал бы парочку неудобных вопросов для моей родни.
Пришлось уйти в лес. Я долго бродила. Хорошо, что стояло лето, голодать не пришлось. Даже прикорнуть успела в тенёчке.
Меня разбудили незнакомые голоса. Прислушавшись, услышала тихий скулёж. И кого-то он мне напоминал.
Бесшумно подкралась к компании из трёх ребят с наветренной стороны, чтобы скрыть свой запах. Длаки. Они окружили свою добычу – бурую волчицу. Маленькую такую. Было заметно, что она только-только вышла из детского возраста.
У длаков взросление начиналось с момента первого оборота. Он происходил в период созревания. Полное совершеннолетие у длаков наступало в тридцать лет, как и у всех долгожителей, к коим относились менявшие шкуру.
Парни оказались настойчивыми и сильными. Один из них «надавил» силой на волчицу. Та заскулила и обернулась.
На земле сидела обнажённая Рирана.
– Пожалуйста, не надо, – взмолилась она.
Её лицо было мокрым от слёз. Только никто не внял её просьбе.
Один из парней шагнул к ней, грубо схватил за руку и вздёрнул, вынуждая сестру подняться. Она вскрикнула. Длаки противно загоготали.
Длак, принудивший Рирану вернуть человеческий облик, подошёл к ней, провёл по её спине и звонко шлёпнул по ягодицам. Она закричала и попыталась вырваться. Тот, что держал, отпустил её, и сестра тут же угодила в объятия к третьему. Он не стал церемониться, швырнул её на землю и стал срывать с себя одежду. Первые двое схватили Рирану, чтобы сильно не сопротивлялась, и их друг мог над ней надругаться.
Сестра закричала.
Взгляд заметался в поисках того, что могло бы помочь нам. Я увидела вырванную с корнем молодую берёзку. Недолго думая, схватила бревно и бросилась к Риране на выручку.
Длаки не ожидали того, что кто-то им помешает, и замерли, уставившись на меня во все глаза. Заметили они слишком поздно, поэтому и элемент неожиданности сработал.
Бревном я смела их, придавив ушлых парней им же. Схватила Рирану за руку и помчалась, что было духу из лесу. Остановились мы только у самой деревни, но так, чтобы никто нас не заметил.
Я хотела, было, оставить сестру одну, чтобы принести ей одежду, но та ни в какую не соглашалась ждать одной. Её трусило после пережитого. Хотя, меня нервы били не меньше. Если парни признают меня, то не миновать мне очередной порки.
Тяжело вздохнув, достала из тайника платье, которое умыкнула из тряпок, и отдала его Риране. Одевшись, та немного успокоилась.
– Спасибо, – прошептала она.
Скрыть неподдельное изумление у меня не получилось. Наверное, оно выглядело смешным, потому что сестра улыбнулась. Я смутилась ещё сильнее.
Так мы просидели до позднего вечера, пока не стихли звуки празднования. Только тогда мы решились выйти из моего укрытия и вернуться домой. Тётка злилась на меня, потому что скотина осталась некормленой. Она схватилась за кнут, но тут ей в ноги с криком кинулась Рирана:
– Матушка, не надо! Она спасла меня!
Запинаясь, вся в слезах, сестра рассказала, как я ей помогла, как избавила её от насильников. Та сперва не поверила, но, присмотревшись к одежде дочери, убедилась в истинности её слов.
С этого момента моя жизнь стала немногим лучше, чем прежде.
Голодом морить перестали. Какие-никакие обноски стали отдавать. В начале зимы меня вообще ожидал богатый подарок – шуба. Тёткина шуба. Старая, дырявая, молью поеденная, но всё же шуба. Я подлатала её, как смогла – шить я не умела, пальцы были словно деревянные, когда в руках держала иголку, и с радостью носила вещь всю зиму.
Ещё одним важным событием в той жизни стало знакомство со знахаркой из соседней деревни.
Афтотья, так звали старуху, застала меня, когда я собирала травки для себя и для младшего брата, который прихворал. Она быстро смекнула, в чём мой талант, и взяла меня под своё крыло.
Жить я стала на две семьи. Знахарка этого не одобряла, но понимала, что я рвалась домой из-за подруги, которой стала мне Рирана. Отношение тётки ко мне тоже изменилось, когда она доглядела, что от дружбы с Афтотьей я притаскивала травки и снадобья, которыми пользовались все домашние.
Не все приняли новую помощницу знахарки. Было дело меня даже оболгали, подменили снадобье на другое, и корова у нашего соседа сдохла.
Сколько было крику!
Вся деревня сбежалась к нашему дому, требуя выдать оборванку.
– А ну, разошлись! – с порога гаркнула на пришедших вершить самосуд тётка. – Нечего наговаривать на девчонку. Сами опрохвостились, а на девку все беды повесить решили. Носом-то пронюхали бы, и нашли бы виновного.
Я была удивлена и несказанно рада её заступничеству.
Дело в том, что жили мы на границе Длачьего удела, по соседству с землями странных вурдов2, пришедших из Нижних миров, и Резигардом, человеческим государством. Мы – длаки, люди, умеющие менять свое обличье на звериное. Нас выдавали наши глаза, принадлежавшие тому животному, в которого мы превращались. Наши реакции и сила превосходила человеческие. Обоняние, зрение и осязание также были в разы выше, чем у свободников.
Первая трансформация обычно ознаменовала половое созревание, происходившее в двенадцать-четырнадцать лет. У меня такого не произошло. Когда мне минуло пятнадцать лет, превращения так и не последовало. Совсем немногое было у меня от длаков – выносливость, сила да острое обоняние.
Порой мне казалось, что мой нос способен распознать ещё больше запахов, чем у других. Благодаря этой особенности знахарка Афтотья и приметила меня, как она однажды созналась мне. Я не винила её в этом, а наоборот, радовалась, ведь мне нравилось собирать травки, промывать и сушить их. Затем следовало некоторые из них варить, другие измельчить. Причём одно и то же растение можно было использовать в разных средствах, по-разному приготовив. Этот процесс настолько погружал меня в себя, что я бы занималась этим всё время.
И был у меня ещё вытянутый зрачок, зато в остальном глаза почти человеческие, потому что не могло быть у свободника3 зелёной радужки с красными крапинками. Маленькие клыки не в счёт. Над ними лишь смеялись у нас в деревне. Вообще-то, надо мной всегда насмехались и унижали в деревне и близлежащих поселениях.
Единственным человеком, заступавшимся за меня, стала Рирана. Ей гордилась вся семья. Ри считалась красавицей. Её роскошным темно-каштановым волосам с красным отливом завидовали все женщины. И дело не только в цвете, но и в локонах, завивающихся так от природы. Я видела такие локоны на кукле, принадлежавшей дочери старосты нашей деревни.
К шестнадцати годам Рирана расцвела. Теперь местные девицы завидовали и её ладной фигурке с шикарными формами. Только одним не вышла сестра – ростом. Она была маленькой, что отразилось и на её звере. Бурая волчица была мелкой на фоне других волков.
А, может, предательство зарождается тогда, когда появляется зависть?
Я завидовала сестре-красавице. Рядом с ней я выглядела нескладной дылдой, лишённой женских округлостей. Мои каштановые волосы тоже вились, но мои кудряшки были настолько тугими и мелкими, что пока не отрасли, чтобы их собрать в пучок, вокруг головы волосы торчали, словно одуванчик. И это служило поводом меня так обзывать. Кстати, это самое безобидное прозвище. Расчесывать подобную гриву было настоящим мучением. Расчески застревали и ломались. Когда волосы достигли плеч, я с радостью стала их собирать в хвост, а потом и в пучок. Лишь бы не расчесывать.
Да, зависть – нехорошее чувство. Но от него никуда не деться. Хоть раз, но каждый из нас его испытывал. Признайтесь себе в этом. Никогда не лгите себе. Признайтесь, и пусть это будет вашей тайной. Вашей и вашего сердца. И не маскируйте зависть благими намерениями. Это подло. Вот еще один вид предательства. Вы предаете не только тех, кому завидуете, но, в первую очередь, самих себя, потому что уже не можете быть честным даже наедине с собой.
Завидовала я сестре ещё и потому, что у неё была семья, которая любила её. Ри дарили подарки на дни рождения и праздники, покупали новую одежду взамен старой. Я же довольствовалась её обносками. И то не всеми. Ведь были ещё и младшие сестры, которым эти вещи нужнее. Стоит ли говорить о том, что одежда Рираны была мне короткой и мала? На Чучело я обижалась, но молча глотала несправедливое отвращение окружающих, прячась ото всех в домике знахарки, где занималась самым желанным делом – готовила снадобья и мази, которые потом у Афтотьи брали жители местных деревень.
Так и дальше продолжалось бы, если б не одним летним вечером тётка не завела странный разговор за ужином.
– Сынок кузнеца, Вербор, засматривается на нашу Диону, – приторным голоском, как бы невзначай проговорила она.
От её пристального взгляда мне стало не по себе. Даже кусок в горло не лез.
– Это очень хорошая партия для тебя, Диона, – впервые высказал свое мнение в отношении меня дядя. – С учётом того, что ты не можешь обращаться, да и приданого за тобой нет. Он лучший вариант. В почёте будешь жить.
И в чёрном теле, забыл он добавить. У бесприданниц судьба такая – работать за кусок хлеба на семью мужа и не иметь собственного мнения. Это много позже, когда я выросла, жизни хлебнула через край, ко мне пришло осознание того, что в тот момент я не могла так думать, потому что не умела мыслить самостоятельно.
Я была, как дикий зверёк. Шла к тем, кто мог дать кусок хлеба. Мной легко было управлять, но всё же внутренняя чуйка у меня была. И она-то шептала, что не стоило радоваться такому предложению. Кроме того, кто ж не знал в деревне и округе о бешеном нраве младшего сыночка кузнеца. Понятное дело, никто не отдаст родную кровиночку за буйного замуж. А выродка можно. Вот к сестре, например, посватался глава клана, жившего в неделе пути от нас. Видел он Ри на весенней ярмарке, приглянулась ему красавица, и через несколько дней сваты стояли у нашего порога. Меня тогда отправили к знахарке, чтобы глаза не мозолила, а то вдруг сорву сговор. Только когда гости уехали, я слышала, как сестрёнка плакала.
Рирана созналась только мне, что не мил был её тот длак. Огромный и жестокий воин – таким он предстал в моём воображении по рассказу сестры. Я тогда подсыпала ей успокоительных травок, а то извелась бы вся она.
И теперь настала моя очередь. Чем замуж за бешеного, я лучше убегу. Попрощаюсь с Афтотьей и сбегу. Так я решила в тот момент, склонив голову, чтобы никто не увидел в моих глазах огонь непокорности к тем, кто растил меня.
Куда бежать?
В Гидаирскую академию ядологии и травологии. Знахарка рассказала, что это лучшее в нашем мире заведение, где научат обращаться с травами много лучше, чем она сама. Столько всего Афтотья рассказывала мне про эту академию, что я иногда представляла себя её студенткой. Правда, надо научиться читать и писать. Счёту меня научила сама знахарка. Только кто ж меня тут этому научит? Найду кого-нибудь.
Под благовидным предлогом выскользнула после ужина из дома и побежала к знахарке. Та не ожидала меня увидеть в тот вечер. Я надеялась получить у неё поддержки, но, оказалось, всё наоборот.
– Совсем, как мать в своё время, – укоризненно покачала она головой. – Сбежала накануне свадьбы. Долго о ней не было ни слуху, ни духу, а потом заявилась с тобой. Хочешь повторить её судьбу? Зачем я тогда тебя учила? Знаешь ли, там, в большом мире твои знания немногого будут стоить. Для того, чтобы заниматься травками, тебе придётся выучиться и получить диплом о соответствующем образовании. А ещё и сертификат на деятельность. Иначе тебя могут наказать. А тут? Собирала бы травки и помогала бы своим, глядишь и приняли бы тебя, да простили бы, что не можешь шкурку поменять.
Разве это не предательство? Мне было больно слышать такие слова. Пока я шла к наставнице, то долго размышляла и взвешивала все «за» и «против» будущего замужества. Знала бы Афтотья, что её речь подтолкнула меня бежать уже этой ночью, не откладывая побег на завтра.
Понурив голову, я вышла из её избы, которая была мне убежищем. Погрузившись в раздумья о том, куда мне податься, я не заметила волка, кинувшегося ко мне. От страха язык прирос к небу, и крик застрял в горле. Зверь обратился, и передо мной предстала обнаженная Рирана. Она тут же начала одеваться в платье, свернутое в куль, который она держала до этого в зубах.
– Я тебя заждалась, – проговорила сестра.
– Чего тебе? – грубо буркнула я.
Сейчас мне было настолько безрадостно, что на вежливость не хотелось тратить силы.
– Я хочу сбежать в Резигард, – заявила она. – И поступить в их академию.
– Зачем тебе это?
– А затем, что студенты находятся под защитой академии вплоть до её окончания, – радостно сообщила Ри. – И никто, слышишь, никто не может заставить их выйти замуж против их воли. Нас там защитят.
Только теперь я подняла голову и заглянула ей в глаза. Мне не верилось, что послушная дочь, любимица своих родителей, способна бросить выгодного жениха и убежать в неизвестность. Я прищурилась, не доверяя её намерениям.
– Ди, вместе у нас больше шансов, – сестра схватила меня за руку и умоляюще посмотрела на меня. – Я знаю, что ты тоже хочешь сбежать. И я полностью на твоей стороне.
Сомнения все ещё терзали меня, когда я услышала:
– Если не согласишься, то я всё расскажу родителям. Тебя поймают и сразу же отдадут Вербору, а тот церемониться не станет. Сразу выбьет из тебя неположенные мысли, – чего-чего, а угроз и открытого шантажа я от неё не ожидала.
– А после окончания? – здравый смысл не повёлся на заманчивую идею. – Туда добираться не меньше месяца, а то и больше, а у нас нет ни денег, ни еды. Я уже молчу о сменной одежде.
– Я всё это припасла, – тихо призналась сестра. – А после окончания нас могут направить куда-нибудь, где не будет хватать специалистов нашего профиля. Я ж говорю, своих студентов академия не бросает.
Ох, и вопил же мой разум, что не надо соглашаться, но сердце просилось вырваться из опостылевшей деревни. Да и песня гусляра-магура бередила душевный покой.
Той же ночью, забежав в тайник, куда сносила необходимые вещи Рирана, мы взяли всё, что смогли унести с собой, и покинули деревню, не попавшись никому на глаза. По пути я собрала травки, которые отбивали наш запах, чтобы по нему нас не обнаружила погоня. Неделю мы шли лесом, а потом и вовсе подошли к Шву4. Почему так называлось место, я не знала, но наши всегда сторонились его, рассказывая о монстрах, бродивших в этой опасной зоне.
– Я туда не пойду, – отказалась я.
– Ди, – взмолилась сестра. – Уже давно не было нападений, больше полувека. Все это россказни старожил, чтобы запугать малышей и таких, как мы с тобой, – уговаривала она меня. – Тут мы пройдем быстрее, я узнавала. А если вернёмся к дороге, то там нас быстро схватят и вернут домой.
Не слова Рираны, а страх быть пойманной заставил меня согласиться с выбранным маршрутом. И действительно, за всю следующую неделю нам никто не попался по пути. Никто, значит, ни животных, ни чудовищ, ни людей мы не повстречали за всё время пребывания в Шве. К счастью, у нас был небольшой запас еды – пока шли по лесу, сестра несколько раз поохотилась, поэтому хлеб, припасённый Ри, у нас остался нетронутым. В еду шли съедобные корешки и травки, которые я находила.
Когда мы покинули Шов, я вздохнула с облегчением. Да и Рирана заметно расслабилась. Выбрались мы аккурат к тракту, но шли рядом с ним, скрываясь за деревьями. Мы всё ещё страшились погони. Через пару дней наш съестной запас иссяк. До самого вечера мы тащились голодными и в сумерках набрели на поселение, проживавшее за счёт путников, ходивших этим трактом.
Подходящая таверна нашлась быстро. С огромным аппетитом мы уплетали сытный ужин, состоявший из мясной похлебки. Давно уже не кушали ничего жидкого. На ночь остались тут же, сняв одну кровать на двоих в общей комнате на десятерых. Мы рассудили, что сбережений у сестры было мало, а потому не стоило разбрасываться деньгами.
Утром, плотно позавтракав, мы нашли попутчиков, которые двигались в столицу, где и располагалась академия. Нет, не так. Это я назвала их попутчиками, но на деле пришлось заплатить за место в караване. Так у нас осталась одна четвёртая часть от накоплённых денег.
Рирана всегда была общительной. Ей не составило труда подружиться с главным в караване и договориться о работе. Она превращалась в волка и отправлялась на охоту. Из принесённой ей дичи готовили обед и ужин. Меня же сестрёнка пристроила на кухню, где я разделывала добытые ей тушки. Так, к концу путешествия мы не только вернули потраченные средства на караван, но и подзаработали сверх этого. Немного, но нам должно было хватить этих денег, чтобы продержаться первое время в городе. Мы на это надеялись.
Прибыв в столицу через три недели после присоединения к каравану, Рирана нашла дом, где сдавались комнаты. Едва мы заселились, как она убежала искать работу. Я осталась ждать её. К вечеру сестра примчалась с радостными новостями – ей удалось найти два места в одной таверне.
Утром мы вместе направились туда. Хозяин заведения дал нам несколько заданий, по итогам которых сестра стала подавальщицей в зале, а меня отправили на кухню мыть посуду. Нет, я не обиделась. Я давно уже привыкла, что лучшее никогда мне не доставалось.
Работа посудомойки оказалась изнуряющей. После смены я валилась с ног. Ри тоже уставала. И, когда пришли домой, она по секрету призналась, что завидовала мне.
– Мужики не глазеют на тебя, не пытаются ущипнуть да побольнее, – с тяжким вздохом произнесла Рирана. – Везёт же тебе!
Да, забыла она упомянуть, что и платят ей больше, чем мне. И руки у меня болели после целого дня мытья посуды. Ноги не устали, нет. Я привыкла долго ходить по лесу в поисках трав, поэтому это было несложно. С другой стороны, я радовалась, что мне не нужно появляться перед большим количеством людей. Я стеснялась. Стеснялась своего высокого роста, худой и плоской фигуры, торчащих во все стороны волос. Стоило мне оказаться в центре внимания, как тут же становилась косноязычной и неловкой. Пару слов не могла связать под пристальными взглядами людей, поэтому избегала любые сборища народа, стараясь уйти подальше от толпы и нежелательного внимания.
В конце недели мы получили заработанные деньги. И первым делом бросились покупать букварь, перья, чернила и бумагу, чтобы научиться читать и писать. Правда, тут мы оплошали. Никто из нас даже букв не знал. Книжка, которую называли букварём – по ней все учились читать – стала для нас непреодолимым препятствием.
Мы бились, словно рыба об лёд, но ничего у нас не получалось. Две недели прошли впустую. Мы даже стали носить на работу букварь и, когда выдавалась редкая свободная минутка, садились за учёбу. Несколько дней хозяин таверны молча наблюдал за нами, усмехаясь в бороду. Дольше мужчина не выдержал и произнёс, как читаются буквы. Рирана схватила практически сразу. Я же с трудом запомнила первые три буквы. Возясь со мной, сестра и сама запуталась.
– Э, не-э, так дела не пойдут, – протянул хозяин. – Так вы не научитесь читать. Пошли, научу тебя, – он поманил Ри за собой. – А потом ты и сестру подтянешь.
Сестра, улыбнувшись мне, подскочила и последовала за мужчиной. Меня же позвали на кухню, где появилась грязная посуда.
Вечером Рирана показала мне алфавитницу, книгу, по которой учили детей читать. Это подарок от хозяина таврены. Через несколько дней сестра умела читать, но плохо и по слогам. Через неделю полностью освоила алфавитницу и читала медленно.
Её успех показал, насколько мы с ней разные. Мне с трудом давалась грамота. Буквы, порой, плясали перед глазами и менялись местами. Часть из них всё время выпадала из памяти, и только с помощью посторонней подсказки я могла вспомнить, как они читаются.
Владелец таверны хвалил нас за стремление получить образование. Я стала замечать, что он с большей охотой помогал Риране осваивать азы грамоты, научил её даже писать. Со мной мужчина так не возился. Его снисходительный взгляд меня обижал, но я старалась изо всех сил ухватить те крохи, что мне перепадали.
Зависть сеяла семена в моей душе, но я безжалостно выпалывала сорняки, душила губительное чувство, которое с каждым разом всё сильнее и быстрее укоренялось во мне.
Но нашлась спасительная лазейка даже для такой бездарности, как я.
Мне помог тонкий слух, присущий всем длакам. А может быть, и не всем длакам…
Когда Рирана читала владельцу таверны, я напрягала органы слуха, вычленяя в хаотичном потоке разнообразных звуков голос сестры и сосредотачивалась на нём. Так я быстрее запоминала. Со старой Афтотьей только таким образом и проходило обучение. Она тоже не умела читать и писать. Приходилось запоминать то, что она говорила. Если напутать что-то при варке снадобий и зелий, то травница не брезговала отходить меня розгами.