Из деревни Болонь, лежащей близ города Шомона, я поскакал верхом в Сонкур, где ожидали меня б<арон> де Д<амас> и г. П<исарев>, с которыми накануне уговорился я посетить замок Сирей и поклониться теням Вольтера и его приятельницы. В окрестностях Сирея назначены были квартиры нашему отряду; полки тянулись по дороге, и мы их опередили в ближнем селении. Сначала погода нам вовсе не благоприятствовала: холодный и резкий ветер наносил снег и дождь; наконец небо прояснилось, и солнце осветило прекрасные долины, рощи и горы. Мы проехали чрез местечко Виньори, где заметили развалины весьма древнего замка на высоком утесе, который господствует над селением и близлежащими долинами.
Ein bethürmtes Schloss, voit Majestät,
Auf des Berges Felsenstirn erhöht![1]
«Кому принадлежит этот замок?» – спросил я у старика, сидящего на пороге сельского домика, тесно примыкающего к развалинам. «Какой-то старой дворянке», – отвечал он, приподняв красный колпак, старый, изношенный, и который, конечно, играл большую роль в бурные годы революции. Это замечание я сделал мимоходом и продолжал вопросы: «Когда построен замок?» – «Во время Шампанских графов, сказывал мне покойный дед[2]. Храбрые рыцари искали здесь убежища от народных возмущений и укрепили замок башнями, рвами, палисадами. Время и революция все разрушили. Здесь не одна была революция, господин офицер! не одна революция! Я на веку моем пережил одну; тяжелые времена… не лучше нынешних. Посадили дерево вольности… я сам имел честь садить его, вот там, на зеленом лугу… Разорили храмы божий… у меня рука не поднималась на злое!.. Но чем же это все кончилось? Дерево срубили, а надписи на паперти церковной: вольность, братство или смерть – мелом забелили. Чего я не насмотрелся в жизни? и неприятелей на родине моей увидел, и с офицером козачьим теперь разговариваю! Чудеса! По совести чудеса!» – «Ты разорился от войны, добрый старичок?» – «Много пострадал, а бедные соседи еще более. Мы все желаем мира». – «О! мы знаем это: но император ваш не желает». – «Прямой корсиканец! Знаете ли, что он объявил нам?» Здесь старик покачал головою, посмотрел на меня пристально, и – конечно от робости – заикнулся. «Говори, говори!» – «Охотно, если прикажете. Император…, – это было сказано важным и торжественным голосом, – император объявил нам, что он не хочет трактовать о мире с пленными; ибо он почитает вас в плену. Он нарочно завел вас сюда, чтобы истребить до последнего человека: это была военная хитрость, понимаете ли? военная хитрость, не что иное… Но вы смеетесь… и нам это смешно показалось, так смешно, что мы префекта, приехавшего сюда с этим объявлением, камнями и грязью закидали. Il s'en souviendra!..[3]. Но вам пора догонять товарищей. Добрый путь, господин офицер!»