Жонглёр

© Батуханов А.Б., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

 
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
 

Николай Гумилёв. «Волшебная скрипка», сборник «Жемчуга»

Истинно вам говорю: война – сестра печали, горька вода в колодцах её.

Враг вырастил мощных коней, колесницы его крепки, воины умеют убивать.

Города падают перед ним, как шатры перед лицом бури.

Говорю вам: кто пил и ел сегодня – завтра падёт под стрелами.

И зачавший не увидит родившегося, и смеявшийся утром возрыдает к ночи.

Вот друг твой падёт рядом, но не ты его похоронишь.

Вот брат твой упал, кровь его брызжет на ноги твои, но не ты уврачуешь раны его.

Говорю вам: война – сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей.

Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту…

Вадим Шефнер «Сестра печали»

Особая благодарность Светлане Батухановой и Сергею Зюсько за многочисленные разговоры, сделавшие эту книгу не только возможной, но и гораздо лучше.

Светлой памяти Олега Казанчеева

Среди песка и зноя
(Что-то, похожее на пролог)

Небольшой оазис в пустыне. Вне времени и пространства

Там, где небо цвета синей застиранной тряпки незаметно перетекало в жёлтые дюны, мимолётно застывшие в мареве вечера, раскалённый воздух стеклянной лавой струился к нежно-розовым облакам, нехотя плывущим в хрустальной вышине. Горизонт ещё не отсёк добрый кусок от огромного красно-медного диска, и раскалённый ветер торопился надраить его сухим песком. Солнце цвета хны, разбухшее от собственной щедрости, озолотило округу. Покачиваясь на гребнях дальних барханов, оно величественно застыло на гигантском постаменте из песков.

Пальмы уже стали терять свои и без того блёклые цвета. Они смотрелись испепелёнными силуэтами на рыжем фоне. К ним чёрными чётками бус плавно тянулся вечерний караван с берегов океана. Лаяли собаки, почуяв чужаков, и гортанно перекликались между собой караванщики.

Звуки плавились от жары, ветер вяло терзал замусоленную ветку, листья которой иногда касались руки мужчины, сидящего прямо на песке и облокотившегося спиной на старую, изъеденную порывами сирокко^[1], саманную кладку.

Брови и борода странника когда-то были светло-русого или пшеничного цвета, но выгорели на безжалостном солнце, сильно контрастируя с загоревшей кожей, став почти седыми, сильно добавляя незнакомцу возраста. Его выдавали руки, с гладкой кожей без морщин и сильными, едва подрагивающими, постоянно что-то перебирающими пальцами. Тонкие пластины красивых ногтей уже сами по себе были украшением кисти. Любая женщина позавидовала бы. Они бросились девочке в глаза несколько дней назад, когда мужчина только прибыл к ним из глубины пустыни. Когда-то он долго щурился: от внешних уголков глаз к вискам тянулся пучок светлых морщин. Голова была укрыта новым, сочно-синим туарегским плащом. Он крепко спал. Длинная тень продвинулась на две стопы, а он даже не пошевелился!

Терпение девочки иссякло, как чахлый источник в жаркий день, и она на цыпочках плавно пошла в его сторону, почти не касаясь босыми ногами земли. Но едва её тень коснулась его лица, светлокожий открыл голубые глаза. Они были как два больших кусочка неба в самый прохладный час. Таких в оазисе ни у кого не было, а она знала всех, и своих, и пришлых. Она уже была готова закричать от неожиданности и страха, но незнакомец улыбнулся, от чего из глаз брызнули весёлые лучики. Такой не станет грубо кричать или бить по спине плёткой.

Девочка хотела уйти, но её остановили жестом и указали на место рядом с собой. Она подчинилась воле старшего, тем более мужчины. Незнакомец слегка наклонился к ней и, протянув руку ей за шиворот, вытащил оттуда красный глиняный шарик. Потом достал ещё один прямо из воздуха! Следующий появился сначала из его, а потом и из её уха. Стало страшно и она решила бежать домой, но в этот момент два шарика скатились из рукавов халата на узкие ладони, а оттуда в песок. Он почесал волосы под чалмой и вытянул руку перед собой. Между пальцев, как вода бегущая между камнями, перекатываясь от пальца к пальцу, бегал крапчатый шарик. Зелёный нахально раздвинул его красные губы. Теперь перед ним лежала скромная горка, отполированных сотнями или тысячами прикосновений. Последним появился синий, который волшебным образом кочевал из одной ладони в другую, бесследно исчезая в воздухе, но всякий раз появлялся заново в другом месте. В конце концов он застыл на верхушке кучки.

Голубоглазый лёгким движением смахнул капельку пота, показавшуюся из-под чалмы, взял синий, покрутил его кончиками пальцев и подбросил вверх, через секунду к нему присоединился следующий, затем ещё и ещё. Руки незнакомца хватали шарики и кидали вверх, пока все не оказались над головой. Было такое ощущение, что они превратились в магическое ожерелье. Она засмеялась от восторга. Но тут камешки стали прилипать к песку, и не успела она дважды моргнуть, как они снова лежали горкой.

Хотя мама объясняла, что на мужчин нельзя так пялиться, но она смотрела на него во все глаза. Слегка усмехнувшись, жестом предложил ей поиграть самой. Она с опаской взяла один из них, а вдруг он улетит? Но они были самыми обыкновенными, таких тысячи по обочине любого караванного пути, ведущего к ним в оазис. Она подбросила его на ладошке. Он взлетел и, подняв крохотный фонтанчик, шлёпнулся на песок. И во второй раз, и в третий. Она подкинула камень сильнее, а другой к нему не привязался. Сколько она ни старалось, ничего не получалось! И, когда она была готова заплакать от обиды, незнакомец снова их оживил. Потом взял три из них и научил её подбрасывать так, чтобы они не падали на землю. Она была рада такому драгоценному для неё подарку. Девочка сделала несколько шагов к дому, но вспомнила зачем прислал её отец.

– Отец сказал, чтобы ты на закате приходил к тропе, идущей к Эль-Джауфу. Когда взойдёт Кохаб^[2], он сам поведёт караван.

– Спасибо, – поблагодарил её незнакомец. – Как тебя зовут?

– Кахина.

– Какое красивое имя, – сказал с акцентом незнакомец. – У меня ничего нет, чем бы я мог отблагодарить тебя за добрую весть.

– Летающие камешки, – замирая от страха и восторга подсказала она.

Незнакомец весело засмеялся.

– Я отдам тебе их все, кроме самых любимых. Согласна?

Она только кивнула в знак согласия, боясь как бы он не передумал. Путник забрал цветные. Вернее, они сами взлетели и растворились у него в ладонях. Он снова показал ей, как летают оставшиеся. Потом заставил её, чтобы она оживила свои. Научил, как по одному, аккуратно выхватывая из кучки, добавлять их в воздушные бусы и как возвращать на песок.

Смышлёная девочка хватала всё, в буквальном смысле, на лету. Темнокожая, с огромными выразительными глазами, которые из-за больших белков просто сияли на её лице. Ровная бархатная кожа, не испорченная оспой и другими болезнями. Пышные волосы лишь немного вились, а не кучерявились мелким бесом, поэтому были собраны в косу. Изящной формы, совсем не африканский нос, предсказывал, что она вырастет в красавицу по европейским меркам, с тонкими, красиво очерченными темными губами.

Она и не заметила, как красноватый свет стал тусклее. Ожили ночные цикады и стали распиливать воздух вечера на тысячи кусочков. Ох и долгая эта работа! Скоро на оазис навалится абсолютная тьма, и тогда на чёрном небе зажгутся бесчисленные звезды. Среди них взойдёт Кохаб, и незнакомцу надо будет идти к каравану отца.

Кахина так и застыла на корточках, не в силах сдвинуться с места, хотя ей уже давно надо было бежать к матери. А мужчина, потрепав её по волосам, встал и пошёл в сторону тропы на Эль-Джауфу. Его плотный силуэт контрастно выделялся на фоне исчезающего красного диска. И вдруг между ним и солнцем возник мираж: возле небольшого рукотворного озера навис над водой небольшой замок с несколькими островерхими башенками. Незнакомец обернулся, сделав пару шагов, и помахал рукой на прощание. Девочка была готова поклясться, что увидела два кусочка неба, прежде чем на оазис упала тьма, которая зажгла бесчисленные звезды.

Домой она мчалась быстрее, чем жаркий самум^[3] успел бы обнять пальмы оазиса.

Часть I
До…

Июль. 1890 год. Павловск

– Софи! Софи! Мадемуазель Бенуа! Нам пора! Иначе праздник начнётся без нас! – В голосе гувернантки m-lle Бланш раздражение соседствовало с обидой. «Ну, в самом деле, нельзя же тратить столько времени на туалеты в двенадцать лет! Можно опаздывать к Драгунским и Сысоевым, Беклемишевым, наконец! Там всегда скука смертная. Но к Фирсановым! Пропустишь начало и весь праздник насмарку. Помнится, в прошлый раз…»

Дверь наконец-то распахнулась, и София, в удивительно красивом атласном розовым платье с кипенно-белыми кружевами по подолу, появилась на пороге. Вьющиеся каштановые волосы большими локонами из под розовой шляпки струились на плечи. Хороша чертовка! Язык даже не повернулся сделать замечание.

– Я готова, мадемуазель Бланш! – И серые глаза с огромными ресницами снизу вверх невинно смотрели на воспитательницу. Знала, чем взять.

Девочка на вытянутых руках несла большую коробку, в которой до поры до времени покоилась модель морского корабля со всеми канатами и парусами. Она должна была подарить яхту имениннику. Парусник, бесспорно, красивый, неслучайно вчера отец два часа просидел у себя в кабинете, трогал руками и цокал языком, восхищаясь тем, как всё изящно сделано. Хотя чему можно было восхищаться целых два часа? Это же не кукла! Вот чем можно восторгаться!

Лакированные части были ювелирно подогнаны друг к другу и горели огнём. Казалось, паруса изготовлены из настоящей парусины и лопаются от ветра. Снасти, как и положено английским джутовым канатам, были с красной нитью, опутывали мачты и реи. Фигура ведьмы в короткой рубашке, чьим именем был назван парусник, была выточена виртуозно. Даже у капитана на мостике возле штурвала на фуражке было воспроизведено золотое шитье. А третьего дня, когда папенька привёз подарок из лавки, он так расчувствовался, что в задумчивости просидел полвечера в кресле-качалке, курил длинную трубку. Его глаза подёрнулись тонкой поволокой мечтательности. Он романтическим взором глядел в окно кабинета и время от времени вспушал густые бакенбарды.

Они спустились вниз к ландо. Софи долго устраивалась на сиденье, пристраивая рядом коробку. Прошла целая вечность, пока девочке это удалось. Изабель Бланш обожала кататься в этом белом экипаже. Тогда прогуливающиеся, а среди них было много импозантных мужчин, сразу обращали внимание на пассажиров. Как знать, чем может обернуться вовремя брошенный «случайный взгляд»? Сейчас здесь много студентов из Санкт-Петербурга, а эти русские очень быстро теряют голову.

Сегодня были двенадцатые именины Лёнички Фирсанова, тихого и немного углублённого в себя мальчика, и детвора со всей округи спешила к ним в усадьбу. Там умели устраивать праздники, каждый раз удивляя взрослых и детей! К их организации прикладывал руку, да что там руку, вкладывал всю душу, сам глава семейства Александр Леонидович.

В Петербурге он был преуспевающим адвокатом, набиравшем силу и популярность. Его яркие и эмоциональные защиты уже приходили послушать специально. Постепенно составлялась внушительная когорта поклонников и поклонниц. Но, что гораздо важнее, он великолепно оперировал фактами и цифрами, что зачастую приводило к желаемому результату.

А на даче адвокат разворачивался во всю ширь своей души, обожавшей праздники и увеселения. То привезёт заезжую итальянскую труппу, которая покажет сказки Гольдони, а потом устроит настоящий венецианский карнавал с масками и шутихами в небе. То откопает какого-то греческого скрипача-виртуоза, который своей игрой доведёт чувствительную часть публики до слез, а потом устроит дивные греческие танцы. А приглашённые мускулистые борцы греко-римского стиля, которые сходились на коврах под открытым небом, заставляли мужчин и женщин ахать, охать и замирать от восторга.

На Ильин день в прошлом году прислал всем саморучно расписанные приглашения. Развесил картины молодых художников по аллеям своего сада, ухоженного в английском стиле, сам водил экскурсии и так интересно рассказывал, что окружающие только диву давались – откуда что берётся! Художники довольно и важно согласно кивали головами тому, что он рассказывал о них, об их картинах, какие подмечал тонкости и нюансы. А потом для всех «экскурсантов» были поданы блины и пироги на столах. К ним в процессе праздника подходили цыгане с медведем, пели романсы и плясали.

Вне зависимости от придумки, в конце представлений неизменно случались танцы. И музыканты у него всегда неизвестные и молодые, но очень талантливые. Он обладал удивительной особенностью: мог очень быстро рассмотреть в человеке талант и искренне им восторгаться. За что дачники очень и любили Фирсанова. А молодёжь и столичные студенты толпами сбегались на эти, как обожал называть свои сборища Александр Леонидович, «ашамблеи».

В этот раз при въезде в усадьбу вкопали столбы, обвили их лентами и гирляндами из бумажных цветов, а между ними натянули транспарант, на котором сияла радужная надпись «Circus». За аркой гостей встречали скоморохи на ходулях и акробаты в красно-черных трико с крашеными лицами. Как в самой Венеции! Они были страшными, страшно весёлыми!

– Дорогих гостей мы ждём!

– К нам на праздничный приём!

– Проходите! Веселитесь!

– Нашим счастьем зарядитесь! – кричали зазывалы на ходулях. Скорей всего им эти кричалки тоже придумал хозяин усадьбы.

На поляне перед домом они наткнулись на дородного толстяка с накладной смоляной бородой и густыми бровями. Он пошевелил плечами, отчего его голый живот, поросший рыжими волосами и едва прикрытый зелёной жилеткой, заходил ходуном. Он залихватски топнул ногой в шароварах и золочёных восточных туфлях с гнутыми носами и пустил в небо огромный столб пламени. Серебристые звезды на фиолетовой чалме на мгновение заиграли золотом. M-lle Бланш едва не вскрикнула и поспешила подальше от греха в сторону. Не дай бог опалит её причёску, толстый дурак!

А вот Софи совершенно околдовала девочка на шаре, едва ли старше неё самой. Обтягивающие сине-красное трико как брызгами было усыпано золотыми блёстками. Маленькая бархатная юбочка с белыми кружевами по подолу стояла торчком, как балетная пачка. Белые шёлковые чулочки и невесомые розовые туфельки. Софья Бенуа просто остолбенела и, забыв о приличии, открыла рот. Циркачка, улыбаясь, шла навстречу мелкими шагами, призывая руками к себе, а коварный шар катился прочь. Маленькая Бенуа не сразу поняла, как это можно, идя вперёд, катиться назад? Потом гимнастка прогнулась и встала на руки, а шар продолжал катиться! В конце девочка сделала сальто назад, соскочив на траву. Через секунду она опять оказалась на шаре, повторяя свои трюки заново. При этом небольшой головной убор в виде мужского цилиндра не спадал у неё с головы. Это была самая большая загадка для маленькой гостьи.

На другом конце поляны в основном мальчики учились управлять двумя огромными китайскими змеями, которые забавно шевелили лобастыми драконьими головами, поднимая в небо свои кольчатые тела. Кто-то рядом играл в лапту, а на дорожке, в окружении вечнозелёных кустов, стрелой уходящей от дома, ребята постарше соревновались в броске по городошным фигурам. В награду наиболее метким выдавали какой-нибудь элемент карнавального костюма: венецианскую маску с длинным носом, украшенную блёстками полумаску на длинной позолоченной ручке или же небольшой колпак со звёздами, который можно было смешно приладить на макушку.

На балконе над крыльцом дома музыкальный секстет играл весёлую барочную музыку, которая смешивалась с криками ребятишек и артистов. Праздник, как всегда, удался и несколькими очагами смеха, крика и веселья уже жил самостоятельной жизнью.

На крыльце дома за этой круговертью наблюдали младший и старший Фирсановы. Оба были в одинаковых темно-зелёных брюках со штрипками, небольших полусапожках, в белых рубашках с широкими рукавами и мелким жабо, топорщившимся спереди. Поверх рубашек были надеты полосатые коричнево-бежевые жилетки с карманами. В отцовской лежали часы, о чем свидетельствовала провисшая золотая цепочка. У именинника была зелёная бабочка, у Александра Леонидовича – коричневый шейный платок.

К ним подходили вновь прибывшие гости, после церемониальных поклонов старшие уходили в дом, а младшие с гиканьем и криком кидались в гущу играющих и веселящихся.

Изабель Бланш даже вздрогнула от мысли, что могло бы быть, если бы они задержались хотя бы ещё на четверть часа! Всё! Праздника бы не было! Да и её воспитанница втайне это тоже понимала. Выходя из ландо, m-lle Бланш помогла Софи с коробкой, и они отправились на «официальную» часть приёма. Девочка торжественно несла перед собой коробку. Лёня не мог от неё оторваться, Фирсанов-старший – от Изабель. Подойдя вплотную, гувернантка смотрела прямо и уверенно, а вызов это или симпатия – решать хозяину. Её глаза редкого табачного цвета вспыхивали потаёнными искорками. На лице играла невинная улыбка, которая больше говорила об обратном.

– Дорогой Леонид Александрович, позвольте вас поздравить с именинами и пожелать вам полного послушания перед вашими родителями, здоровья вам и вашим близким и исполнения всех ваших желаний! – ни разу не сбившись, выпалила Софи. M-lle Бланш была довольна воспитанницей. На это поздравление они вчера потратили полдня.

– Восхитительно! – только смог произнести улыбающийся отец Лёни.

– Уважаемый Александр Леонидович, с именинником вас! – поздравила главу семейства Софья Бенуа и вместе с гувернанткой они сделали глубокий книксен, который тоже долго разучивали у себя дома.

– Благодарю вас, прекрасные барышни! Леонид, занимайся гостьей, а я провожу m-lle Бланш в гостиную, – склонив в поклоне голову, прогудел адвокат и, увлекая вслед за собой прехорошенькую гувернантку, молодцевато упорхнул в дом.

– Благодарю вас, мадемуазель Бенуа, – сказал Леонид, азартно и нетерпеливо ковыряясь в коробке. Через секунду на свет выплыла модель парусника. Софи увидела, как вспыхнули голубым огнём его глаза, похожие на два кусочка неба, раскинувшегося над лужайкой.

– Спасибо! – пробормотал счастливый мальчик. – Я давно о таком мечтал. Это же легендарный чайный клипер «Катти Сарк»!

Что это за клипер и при чём тут чай, Софи совершенно не волновало. Сейчас она хотела немедленно оказаться на лужайке рядом с девочкой на шаре.

– Я могу показать подарки, но полагаю, что вам будет интересней на лужайке вместе с другими гостями? – великодушно предположил догадливый Лёня.

– Тогда я пойду? – больше утверждала, нежели спрашивала Софи.

– Безусловно. А я только отнесу корабль в детскую и к вам присоединюсь.

Конец реплики Софи уже не слышала. Отбросив этикет, она широкими шагами неслась к тому месту, где снова делала сальто маленькая циркачка. Девочка даже умудрилась уговорить позволить ей покататься на шаре, но из этого ничего не получилось. Она даже не смогла на него забраться, лишь поелозила животом. Зато её научили на лугу делать обратный кувырок при помощи рук.

Через полчаса гостей позвали к столу. Детям накрыли в танцевальном зале, взрослых собрали в голубой гостиной.

В конце обеда, к всеобщей радости детворы, подали лимонад, сладости и разноцветные шарики мороженого. Шум стоял непередаваемый.

После мороженого дети перешли в круглый зал, где уже стояла ширма кукольного театра. Им показали «Сказку о попе и его работнике Балде». Больше всего Софи и остальные веселились, когда поп смешно подпрыгивал от каждого щелбана Балды. Она так громко смеялась, что m-lle Бланш даже пришлось на неё шикнуть, но это всё равно не испортило радостного впечатления.

Появился Александр Леонидович и загадочным голосом сообщил, что сейчас перед ними выступит всемирно известный маг и чародей Лео Фирс, который проездом в Индию завернул к ним в усадьбу. Ребята с воодушевлением стали аплодировать. Зазвучала заунывная восточная музыка. Ширму, оставшуюся от предыдущего представления, двое в чёрном унесли в сторону. За ней, спиной к зрителям, стоял невысокий человек в синем плаще, расшитом мерцающими звёздами, в островерхом фиолетовом колпаке с полумесяцами из фольги, вниз ниспадал серебрённый султан. Громкий аккорд, вскинув руки, незнакомец эффектно повернулся. Лео Фирс оказался Лёней Фирсановым, у которого нижнюю часть лица скрывали длинные усы из ёлочного дождя.

Он поднял руки в белых перчатках, и между пальцев одной руки возник красный шарик, который исчез и появился уже в другой руке. И так несколько раз. Каждый раз маг и чародей демонстрировал публике, что ладони его пусты. Появился фиолетовый шёлковый платок, в котором исчез шарик.

Лео показал платок с двух сторон, доказывая, что там ничего не спрятано.

– Абра! Кадабра! Печабра! – загадочно прошептал иллюзионист и неизвестно откуда появилась горящая восковая свеча. По залу пронёсся всеобщий вздох удивления. Фирс быстро пронёс свечу перед зрителями первого ряда, все удостоверились, что пламя живое. Напротив крайнего зрителя свеча исчезла так же неожиданно, как и появилась. Эффектно отбросив ненужный платок в сторону, маг, привлекая внимания зрителей, снова поднял две руки. На задних рядах дети встали на сиденья стульев, не обращая внимания на замечания взрослых. В следующее мгновение в ладони оказался знакомый шарик, за ним второй, третий – и они полетели к потолку. Количество предметов увеличивалось, кольцо постепенно росло и поднималось. Неожиданно один шарик с деревянным стуком упал на настил, за ним второй… И вот уже вся цепочка брызнула в разные стороны. Лицо мага сморщилось, и он, готовый разрыдаться, в полной тишине, стуча каблуками, убежал со сцены.

– Уважаемая публика, наш маг и чародей немного устал, путешествуя на корабле из самой Индии! – попытался спасти положение Леонид Александрович. – Может быть, после паузы, он снова покажет свои фокусы. А теперь, друзья, прошу в танцевальный зал! Я объявляю танцы до упаду!

Зрители, радостно гомоня и отодвигая стулья, заторопились из круглого зала. Их ждало завершающее действие праздника.

В танцевальном зале уже вынесли столы, расставили стулья вдоль стен, а музыканты обосновались на небольшом балкончике под самым потолком. Как только большинство гостей собралось, Фирсанов-старший дал отмашку и полилась музыка. Вот где заблистала m-lle Бланш. Вот чего ждала её душа весь вечер! Кавалеры наперебой записывались к ней на танцы, но как-то так само собой получалось, что чаще всего она была в паре с Александром Леонидовичем. Правда, счёта никто не вёл и впрямую не следил.

После очередного танца Софи выскочила освежиться на лужайку перед домом. Проходя мимо вечнозелёной изгороди, она услышала горькие рыдания. Она продралась сквозь кусты (прощай, розовое платье и белые кружева) и увидела вздрагивающего мага и чародея. Он до этого так долго плакал, что из груди рвались только судорожные всхлипы. Софи тихо подошла к нему и крепко его обняла. Мальчик прижался к ней и затих.

По-женски утешить его было некому. Мать скончалась девять лет назад, а жениться заново, переживая за мальчика, Александр Леонидович не решился. Чтобы хоть как-то заглушить тоску по безвременно ушедшей молодой жене, он и устраивал эти шумные вечеринки. Иногда позволял себе мелкие и невинные интрижки, но ничего более существенного.

Так девочка и всхлипывающий у неё на плече мальчик простояли прилично, прежде чем Лёня стал говорить.

– Я хотел всех порадовать, а они – бум и упали. Будто специально! Все! – вздрагивал юный маг и чародей, так и не доехавший до Индии.

– Вы не просто порадовали нас, – убеждала его Софи, – вы приятно всех удивили. Сразили наповал, как любит говорить мой батюшка. Особенно меня. У вас так дивно всё выходило.

– Правда? – с надеждой спросил младший Фирсанов.

– Правда, правда, – спешно уверила его Софи. – Я бы так не смогла. Это вам не стихотворение на стуле рассказать или песенку на клавикордах сыграть.

– Я очень старался. Всю зиму разучивал фокусы.

– Я договорюсь с мамá и папá и приеду к вам через неделю. Вы мне их снова покажите. И научите жонглировать. Хорошо? За неделю успеете?

– Конечно! – робко улыбнувшись и шмыгнув носом, сказал маг и чародей. – Я к третьему дню буду готов.

– Боюсь, что уговорить родителей, в лучшем случае, удастся только на выходные. И то, если мадемуазель Бланш не сделает мне замечаний в книгу прилежания. Но я буду очень стараться. Правда, правда, – заверила его Софи Бенуа.

– Тогда я ещё что-нибудь выучу. У меня есть большая французская книга фокусов. Папенька на прошлые именины мне подарил.

Пританцовывая, они направились в усадьбу на звуки музыки. Лёня был рад, что недоразумение разрешилось так просто, а Софи предвкушала возможность посекретничать перед сном с m-lle Бланш.

Октябрь. 1899 год. Санкт-Петербург

Армада свинцовых облаков прекратила утюжить плоский пейзаж, цепляясь брюхом за шпиль Петропавловского собора. Они позорно бежали за горизонт, оставив обнажённый Санкт-Петербург на разграбление четырём ветрам и осеннему солнцу. Не дождь, а мелкая водяная пыль, изматывавшая жителей последнею неделю, прекратилась. Стало видно, что в палитре города, кроме серого, есть и другие краски. Он, как туберкулёзный больной, жадно втягивал сырой воздух полной грудью. С нездоровым блеском в глазах, с азартом приговорённого к жизни, засуетился, забегал по улицам, мостам и подворотням.

Мальчишка с холщёвой сумкой через плечо, в худых лаптях и грязных онучах, простуженным голосом кричал:

– Покупайте «Невский экспресс»! Покупайте! Президент Трансвааля Пауль Крюгер предъявил ультиматум британской короне! Покупайте «Невский экспресс»! – Тут хриплый голос надломился, дал «петуха» и сорвался на сухой кашель. Разносчика сотрясали конвульсии, лицо посинело, а полоска губ стала белой. Откашлявшись и сплюнув себе под ноги, он бесстыже помянул погоду и жизнь по матушке. Подтянув штаны, поправил съехавший картуз, газетчик побежал дальше, размахивая газетой и сипло предлагая её встречным. Как ни странно, его сиплый голос далеко разносился в сыром воздухе и был долго слышен на набережной.

Черные львы с золотыми крыльями на Банковском мосту безразлично-величественно держали в зубах провисающие канаты. Елизавета Меньшикова застыла перед лужей, в которой плавали жёлтые и багряные кленовые листья, не в силах её обойти. Естественно, ей было жалко новую пару полуботинок от фабрики «Виктория», приобретённых позавчера в магазине Янкеля. Да и подол платья мочить совсем не хотелось. Обтреплется, измахрится и почти неношеное платье надо будет нести к портнихе, а чего хуже – выбросить. В ожидании она подняла серые глаза на своего провожатого. Он быстро сообразил и встал начищенными до блеска ботинками в мутную воду, протянув ей руку. Барышня оперлась на тонкую, но сильную ладонь и одним движением перемахнула через лужу.

Мгновение, пока рука в ажурной перчатке грела его ладонь, сердце Леонида Фирсанова сладко замерло, а следом ухнуло с хрустальным звоном вниз. Но тонкого звенящего звука не услышал никто. «Что это?» и «Почему это?», молодой человек давно себе ответил. Краткий миг, а ему показалось – несколько минут. Но полёт закончился, и они пошли дальше.

– Человеческая натура полностью раскрывается только в экстремальных моментах жизни, – продолжила начатый разговор Лиза.

– Ну не всегда, Лизавета. Не спорю, в экстремальных ситуациях она раскрывается быстрей. А существуют люди, которые годами совершают поступки и не только не страдают от этого, но и подвигом подчас это не считают. А так – естественным течением жизни, – возражал Леонид.

И он делал это не столько из-за того, что обладал иной точкой зрения, а ради того, чтобы слегка поддеть и раззадорить девушку. Елизавета в такие моменты так импульсивно отстаивала свои взгляды и горячо говорила, что её глаза не просто горели, они сияли. Может быть, так играют бриллианты на свету, но он пока ни одного не видел. Да какая разница, если эта игра света завораживала его! Не говоря уже о всей обладательнице глаз целиком. Он старался, но не находил у неё изъянов. И это тоже доставляло ему удовольствие. Правда, до сих пор не представилось случая сообщить ей об этом. Надо менять ситуацию!

Познакомились они недавно на лекциях одного заезжего итальянского эзотерика, который почитал Гермеса Трисмегиста^[4] и рассматривал мир как бесконечные вариации смешения в разных пропорциях первичных образующих стихий: воды, огня, воздуха и земли. Леонид рассчитывал почерпнуть на лекциях знания по теории и некоторые аспекты практического применения средневековой западноевропейской алхимии, которой недавно нешуточно увлёкся. Его больше интересовал ритуал «большого делания» – реального получения золота из свинца. Он не верил в «философский камень», предполагая, что это фигура речи, за которой стоит либо сочетание уже определённых минералов, либо выверенная временная и технологическая последовательность их использования. Но после второй лекции в словах лектора исчез даже намёк на логику. Разговор стал более походить на завывания ветра в печной трубе или камлания обезумевшего шамана. Чтобы понять и разобраться в сказанном, нужен был переводчик или увесистая стопка словарей. Но и то, вряд ли она бы помогла. Показалось, что многое, о чём говорил итальянец, является импровизацией, порождённой не суммой знаний, а произнесением звучных терминов, подсказанной сиюминутным настроением. Началось вольное, а иногда и весьма нахальное жонглирование терминами, порой между собой не сочетаемыми.

И как только эзотерик закрыл окна и запалил какие-то травы, Леонид, пригнувшись, решительно двинулся к двери, возле которой чуть было не зашиб девушку, так же почти ползком спешившую к выходу. Это была Елизавета.

На улице они, не сговариваясь, долго и дружно хохотали над тем, что попались на удочку очередного шарлатана, паразитирующего на модной теме. Ему показалось, что тайное братство светлых умов мгновенно их сплотило. Фирсанова ничуть не смущало, что в братстве был один брат и одна сестра. Отличная, как говорили в прошлом, «плипорция». Не убавить и не прибавить. В самый раз! После пары шагов в одном направлении, он напросился в провожатые. Девушка благосклонно разрешила, когда узнала, ради чего туда пришёл Леонид. Теперь он старался при первом удобном случае встречаться с Меньшиковой вновь и вновь.

Родом она была из крохотного городка Перемышля Калужской губернии и пошла по стопам своей матери. Она училась в Александровском институте, готовилась стать сельской учительницей. Чем, кстати, очень гордилась. Хотя и Белокаменная была ближе, Елизавета избрала Санкт-Петербург из-за красоты. Когда впоследствии представится такая возможность? Ходить по улицам и проспектам, которые прокладывал, а позже исходил сам Пётр Великий. Ну и, конечно, Александр Меншиков. Вряд ли родственник, но всё же… Ей часто казалось, что на этих улицах ещё не стихли звуки шагов Пушкина, Жуковского, Достоевского, Некрасова. Окна некоторых зданий ещё хранят их стремительные силуэты.