Часть первая
У БЕДЫ ГЛАЗА ЗЕЛЕНЫЕ
I
Даже спустя много времени, вспоминая эту историю, Михаил Юрьевич Панкратов всё никак не мог освободиться от тягостного чувства. Всё было правильно, он действовал правильно, люди, с которыми он работал, действовали правильно, но ощущение какой-то глубинной неправильности, уродливой искривленности жизни не проходило. Будь в этой истории задействованы крутые бизнесмены или даже олигархи, он бы скоро о ней забыл. Но в том-то и дело, что главную роль в этой драме играла женщина, да такая, каких Панкратов никогда не видел. Они существовали где-то там, на обложках глянцевых журналов, умело подретушированные. А эта была без ретуши, живая, с огромными зелеными глазами, с капризным ртом, с волосами, собранными на затылке золотым узлом. Не только молодежь, но и вполне солидные люди застывали столбом при виде её, ошеломленные не красотой, вряд ли её можно было назвать очень красивой, но обаянием необыкновенной, ядерной силы, от которой зашкаливали бы все дозиметры. Каждый видел в ней то, что хотел увидеть. Совершенно непостижимым образом, не прилагая никаких усилий, она воплощалась для каждого мужчины в недостижимый идеал из забытого прошлого. Как японский нинзя сразу видит уязвимые точки в человеке, так и для этой женщины духовная анатомия любого мужчины была как раскрытая книга. Она была не из тех, в кого влюбляются. Она была из тех, по кому сходят с ума. И не мужчины выбирали её, она сама выбирала мужчин, легко сходилась с ними и так же легко расставалась. Её мужья и сожители воспринимали разрыв как неизбежность, словно понимая, что такая женщина не может долго принадлежать одному мужчине, но после этого как бы теряли волю к жизни. Её первый муж, потомственный дипломат из старинного аристократического рода, первый секретарь французского посольства в Москве, тихо спивался в ЮАР в бесперспективной должности атташе по культуре. Второй муж, московский банкир, как-то нелепо разорился и скрывался от кредиторов в Лондоне. Модный художник, с которым она одно время жила, неожиданно отказался от участия в самых престижных выставках и исчез из художественной тусовки Москвы. Его телефоны не отвечали, на звонки в дверь его мастерской никто не отзывался. Она с сочувствием относилась к их неудачам, но не принимала их близко к сердцу. Это было прошлое, а прошлое не должно мешать настоящему.
Лишь однажды она сделала ошибку, остановив свой выбор на медиамагнате Григории Вознюке, владельце десятка таблоидов, сети кабельных телеканалов и нескольких радиостанций, вещающих в ФМ-диапазоне. В «Форбсе» его состояние оценивалось в полтора миллиарда долларов.
II
В Москве над безликими кварталами Новых Черемушек возвышается восемнадцатиэтажная башня из тусклого бетона с плохо промытыми стеклами. Никакой вывески на ней нет, подъезд охраняет полицейский с автоматом Калашникова, в тамбуре с местными телефонами висит объявление: «Справки о судимости выдаются с 14 до 18 часов». На вахте дежурит прапорщик, вооруженный пистолетом Макарова. У чужих он въедливо проверяет документы, своих пропускает, едва взглянув на удостоверения. Свои все в форме, лейтенанты и старшие лейтенанты, капитаны, реже майоры. Медлительные лифты развозят их по семнадцати этажам башни. На верхний, восемнадцатый этаж поднимаются всё больше штатские, но с заметной военной выправкой. На семнадцати этажах располагается Зональный информационный центр МВД, а последний этаж выделен Российскому национальному бюро Интерпола.
По тому, какие машины съезжались по утрам к башне, можно было судить о благосостоянии сотрудников центра. Всё больше «Лады»-девятки и даже «Жигули»-шестерки, неновые иномарки. Никаких «мерседесов» и «лексусов». Что говорило о том, что здешний служивый люд либо не умеет брать взятки, что, как было известно всем, прекрасно умела делать вся полиция, либо не знает, с кого их брать и потому вынужден жить на зарплату. Зато невдалеке, на парковке «Газпрома», выпершего из земли огромным сине-зеленым фаллосом, глаза разбегались от дорогих машин. Тут тебе и «бентли» и «майбахи» и экзотические «мазератти» и «ламборджини».
Старший оперуполномоченный Интерпола капитан Игорь Касаев, сын одного из самых крупных и амбициозных девелоперов Москвы, владельца группы компаний «Мегаполис» Аслана Касаева, ездил на «форд-фокусе» и каждое утро, подъезжая к башне, испытывал чувство неловкости. Очень уж отличался его «форд» от машин сослуживцев. «Форд» подарил ему отец по случаю успешного окончания МГИМО. Он хотел купить сыну «порше-кайен», но тот воспротивился: «Ну представь: генерал-лейтенант, начальник Интерпола, ездит на служебной «Волге», а я буду рассекать на «порше»? И как на меня будут смотреть?» Отец считал, что равняться нужно на богатых и успешных людей, а не на нищебродов, но спорить не стал. Сошлись на «форд-фокусе». Но и эта машина была слишком хороша для центра. Игорь поспешно загонял её на служебную стоянку и уже с легким сердцем шел в башню.
Иногда, поднимаясь на лифте на восемнадцатый этаж, он представлял, что пересекает пласты криминальной российской истории. На нижних этажах хранились архивные документы о преступлениях давних, послереволюционных и довоенных времен, выше – агентурные донесения, следственные и судебные дела послевоенных банд, терроризировавших города, еще выше – громкие «хлопковые», «рыбные» и валютные дела времен застоя, а на самом верху – дела последних десятилетий российской истории, по сравнению с которыми блекли все преступления прошлых лет, даже самые дерзкие. Игорь не знал, в каком порядке и на каких этажах хранятся архивы центра, но ему было интересно думать, что они хранятся именно так, пластами, и лифт возносит его в самую что ни на есть жгучую современность, когда преступность перестала быть внутренним делом каждого государства и способствовала лучше, чем даже ООН, укреплению международного сотрудничества. Эти мысли сообщали ему чувство причастности к мировым проблемам и как бы одухотворяли бюрократическую машину, чем в сути своей являлся Интерпол с Генеральным секретариатом в Лионе и с национальными центральными бюро в ста семидесяти девяти странах мира.
В холле восемнадцатого этажа были вывешены крупные цветные снимки всех руководителей российского Интерпола, как в театральных фойе развешивают портреты отцов-основателей. Их было много. СССР вступил в Международную уголовную полицию еще в 1990 году из соображений политических. При Горбачеве Советский Союз вступал во все, во что можно вступить, чтобы продемонстрировать Западу свою открытость. Открытость продемонстрировали, но что делать дальше, понятия не имели. Признать, что советская милиция сама не способна бороться с преступностью, было как-то неловко, идеологически совестно. Вот так взять и показать всему миру свое исподнее? Открытость открытостью, но не до такой же степени. А до какой? Этого не знал никто. Так поначалу и завис новоявленный Интерпол в состоянии организационной недоношенности. Даже не сразу решили, куда его приткнуть. Сначала пошли по пути Франции, где национальное центральное бюро возглавлял министр внутренних дел. Первым начальником российского НЦБ стал генерал-полковник, первый заместитель министра МВД, его сменил генерал-майор, потом были полковник, генерал-лейтенант, генерал-майор, еще один генерал-майор и еще один полковник. И наконец, как долго колебавшаяся стрелка весов находит свое место, так определился и вес Интерпола в иерархии российского милицейского ведомства, его приравняли к Главному управлению МВД, а начальником назначили генерал-лейтенанта Сибирцева, одного из руководителей Московского уголовного розыска. К тому времени уже пришло понимание, что Интерпол не горбачевская дурь, а серьезный инструмент, помогающий решать многие российские проблемы – терроризма, организованной преступности, наркотрафика. Но он должен соответствовать международным стандартам. А вот с этим новому руководителю пришлось поработать. Исполнительская дисциплина хромала во всех российских учреждениях, гражданских и военных. И если где-то с этим можно было мириться, для Интерпола это было недопустимо. Каждый невыполненный запрос, каждое не вовремя переданное сообщение разрывали ячейку в информационной сети, парализовали работу Интерпола, как тромб парализует функционирование участков мозга.
Портрет генерал-лейтенанта Сибирцева замыкал галерею в холле.
Кабинет встретил Игоря привычным гудением вентиляторов, охлаждающих электронные мозги мощных компьютеров, круглосуточно перерабатывающих огромные массивы информации, поступающей со всего мира. Он сунул плащ в шкаф, где в прозрачном целлофановом чехле висела его парадная форма, которую полагалось надевать на торжественные мероприятия, подкатил офисное кресло к монитору. Пора было заняться сортировкой поступивших документов. На служебном жаргоне это называлось «раскрашивать». Документы помечались разными цветами – от красного "Urgent" ("Срочно") до зеленого "Non-urgent" ("Не срочно"). Одновременно проставлялся код криминальной тематики:
ST – незаконный оборот наркотиков,
CA – похищенный автотранспорт,
SA – кражи культурных ценностей и оружия,
CF – фальшивомонетничество и подделка документов,
OC – организованная преступность,
EC – преступления в сфере экономики,
AG – преступления против личности,
TE – терроризм,
PE – запросы о лицах,
IO – идентификация лиц,
OA – выполнение оперативно-розыскных действий,
LX – выдача преступников, экстрадиция,
FF – прочие преступления.
Но перед тем как запустить информационную ленту, он придвинул телефон и набрал номер, который знал наизусть. Каждое утро набирать этот номер и слышать длинные гудки уже стало для него ритуалом.
Возник этот ритуал вот почему. Недели три назад пришел запрос из следственного управления при Красногорской городской прокуратуре. Следователь Молчанов сообщал, что в ходе расследования уголовного дела номер такой-то им, следователем Молчановым, такого-то числа был сделан запрос в Российское НЦБ Интерпола. Ответ, поступивший из НЦБ, вызывает у следователя Молчанова сомнения в достоверности его содержания. В связи с чем следователь Молчанов просит провести дополнительную проверку запроса и сообщить ему о результатах.
Запрос с указанным номером был зарегистрирован в секретариате НЦБ, была запись и о том, что ответ на запрос отправлен в прокуратуру. Но ни в бумагах, ни в компьютере почему-то не оказалось ни текста запроса, ни текста ответа. Начальник НЦБ генерал-лейтенант Сибирцев, не терпевший ни малейшей небрежности в делах, приказал Игорю Касаеву разобраться с этим запросом.
По документам установили, что исполнение ответа на запрос следователя Молчанова было расписано майору Сергею Старостину, сотруднику отдела криминальной аналитической разведки. Но Сергей уже не работал в Интерполе – уволился месяца четыре назад. Его мобильник не подавал никаких признаков жизни. Было известно, что он жил с родителями, в кадрах нашли их домашний телефон. По этому номеру каждое утро и звонил Игорь Касаев. И каждое утро телефон отвечал длинными гудками.
Можно было, конечно, попросить Красногорскую прокуратуру повторить запрос или даже позвонить следователю Молчанову. Но это значило признаться, что в Российском НЦБ Интерпола царит полный бардак. А этого как-то не хотелось. И если придется, то лучше с этим не торопиться. Поэтому Игорь продолжал звонить.
Длинные гудки были и на этот раз. На седьмом он повесил трубку. И тут же, как для подстраховки делал всегда, повторил вызов. Длинные гудки – третий, четвертый, пятый. И вдруг ответили – женский голос:
– Вас слушают.
От неожиданности он даже растерялся:
– Это номер такой-то?
Женский голос – какой-то стертый, безжизненный – подтвердил:
– Да, такой.
– Здравствуйте. Как хорошо, что я до вас дозвонился! Могу я поговорить с Сергеем Старостиным?
– Кто его спрашивает?
– Это из Интерпола, его коллега. Моя фамилия Касаев.
– Он был вашим другом?
– Можно сказать и так. У нас были очень хорошие отношения.
– О чем вы хотели с ним говорить?
– К нему возник небольшой вопрос. Не можем найти одну бумагу. Она проходила через него. И я подумал, что Сергей… Алло, вы меня слушаете?
– Да, я вас слушаю, – не сразу ответил женский голос.
– Простите, с кем я разговариваю?
– С его матерью, Ниной Яковлевной.
– Очень приятно, Нина Яковлевна. Извините за беспокойство. Так я могу поговорить с Сергеем?
– Нет.
– Нет? – удивился Игорь. – Почему?
– Потому что Сергей два месяца назад скончался.
Смысл ее слов не сразу дошел до сознания. Игорь только почувствовал, что солнечный день за окном померк, как если бы небо вдруг затянуло тучами.
– То есть как – скончался? – растерянно переспросил он. – Вы хотите сказать, что он…
– Да, он умер.
– Умер?! – поразился Игорь. – Не может быть! Ради Бога, простите, – спохватился он. – Я хотел сказать… Он болел?
– Нет.
– Но… Он же был… молодой… спортсмен!
– Он умер, – повторил женский голос. – Не звоните больше сюда.
– Простите великодушно, я ничего не знал… Только один вопрос: от чего он умер?
В трубке воцарилась тяжелая тишина. И хотя Игорь понимал, что не услышит ничего хуже того, что уже услышал, у него неприятно заныло сердце.
То, что он услышал, было страшным. Игорь почувствовал себя как человек, который вдруг провалился сквозь тонкий лед и вместо яркого зимнего дня оказался в черной глубине, населенной чудовищами.
Она сказала:
– Он застрелился.
III
Уроженец Владикавказа Аслан Касаев перебрался из Северной Осетии в Москву двадцать лет назад, в 1992 году, после кровопролитного осетино-ингушского конфликта. За эти годы он наладил надежные деловые связи с московскими властями, успешно реализовал масштабные строительные проекты, но так и не избавился от легкой кавказской гортанности, которая почти исчезала во время серьезных деловых переговоров и становилась заметной, когда он был среди своих и особенно когда бывал чем-то недоволен. Сохранил он и приверженность моде 90-х годов, носил пиджаки от Гуччи, черные рубашки апаш с расстегнутым воротом и золотой цепью на волосатой груди, любил дорогие машины и дорогие часы. И это ему, как ни странно, шло, придавало моложавости и даже артистичности его погрузневшей к пятидесяти годам фигуре. Последние годы Аслан вкладывал все свободные средства в строительство небоскреба в офисном центре Москва-сити. Предполагалось, что башня будет самой высокой в центре, 365 метров. Те, кто знал о живом интересе Аслана к истории алан, древних осетин, завоевавших с Александром Македонским полмира, с усмешкой отмечали, что в нём пробудился зов предков. Еще со стародавних времен аланы строили в горах сторожевые башни, оберегавшие их поселения от немирных соседей. Построить такую башню в самом центре Москвы – это могло придти в голову только потомку аланов с их неутраченным стремлением первенствовать во всём – в ремёслах, торговле, в хозяйственных и военных делах.
Аслан Касаев входил в первую сотню самых богатых людей России, своего богатства не выпячивал, но и не скрывал. Центральный офис его холдинга «Мегаполис» на Садовом кольце производил впечатление даже на тех, кто часто бывал в представительствах богатых нефтяных и транснациональных компаний. Многоэтажный, основательной сталинской постройки дом был выпотрошен и полностью перестроен. При входе посетителя встречали двери из пуленепробиваемого стекла, вахта напоминала рецепшен пятизвездочного отеля. За десятком мониторов, связанных с видеокамерами наружного наблюдения, следили трое молодых людей в серой униформе частной охранной фирмы, еще двое дежурили возле рамок металлоискателей. В цоколе разместился итальянский ресторан с шеф-поваром из Неаполя. На стенах ресторана были укреплены огромные аквариумы, в которых плавали сибас, дорада, лангусты. Посетитель показывал официанту на живность, которую хотел бы съесть, её вылавливали и отправляли на кухню. К ресторану примыкал зал с двадцатиметровым бассейном и саунами, боулинг с тремя дорожками, отдельное помещение с всевозможными тренажерами.
Приемная Аслана была на втором этаже. В ней дежурили два офис-менеджера – сухопарая дама лет сорока и вторая, молоденькая, с фигурой фотомодели. Стены приемной украшали картины современных русских и осетинских художников. Выбор диктовался вкусами жены Аслана Лолы, владелицы арт-галлереи «Лола-артуа».
Здесь же, на втором этаже, находились личные апартаменты Аслана. Иногда он не заходил в них неделями, но бывало, что жил в них, когда дела не оставляли времени для тягомотной езды по Москве до квартиры в Строгино или до дачи в Жуковке. На остальных этажах были кабинеты топ-менеджеров «Мегаполиса», юристов и экономистов.
Панкратов подъехал на Садовое кольцо около двух часов дня, когда в офисе «Мегаполиса» кончился обеденный перерыв и у рамок металлоискателей образовалась небольшая очередь. Охранник сразу заметил чужого: и одет не так, и возраст не тот.
– Вы к кому?
– Мне назначил встречу господин Касаев. Моя фамилия Панкратов.
– Вас ждут.
По его знаку к вахте приблизился молодой человек в темном костюме, доброжелательно предложил:
– Проходите, Михаил Юрьевич. Шеф поручил мне вас встретить.
– А разве мне не нужно в эти, рамки? – спросил Панкратов.
– Вам не нужно. Если у вас есть оружие, лучше оставить его на вахте в сейфе.
– Оружия у меня нет.
– Тогда пойдёмте.
Стремительный лифт с прозрачной кабиной вознёс их куда-то вверх и выпустил в просторном, метров в сто пятьдесят зале с таким количеством зелени, что зал напоминал ботанический сад. Самые разные растения пёрли из кадок и лотков с влажной землей, некоторые цвели, другие просто радовали глаз сочной зеленью. Зал был покрыт тонированным стеклом, приглушавшим яркий солнечный свет и сохранявшем в этом зимнем саду приятный полумрак.
– Панкратов, – доложил кому-то молодой человек.
– Спасибо, свободен, – послышалось в ответ.
Панкратов не сразу увидел того, кто это сказал. В углу зала, на фоне панорамного окна, за которым беззвучно жило Садовое кольцо, стоял письменный стол с черным офисным креслом. Откинувшись к спинке кресла и положив на край стола ноги в остроносых мокасинах, сидел человек лет пятидесяти в черной, расстегнутой до пупа рубашке с золотой цепью на груди. Светлый пиджак в мелкую клетку висел на спинке кресла. Когда молодой человек, сопровождавший Панкратова, исчез, он поднялся, пожал Панкратову руку и сказал с заметным кавказским акцентом:
– Спасибо, что отозвались на мою просьбу о встрече. Располагайтесь, – показал он на белые кожаные кресла возле журнального стола с затейливой инкрустацией. – Выпьете что-нибудь? Виски, коньяк?
– Нет, спасибо, – отказался Панкратов. – Я на машине.
– Тогда кофе. У нас хороший кофе, мне его присылают с Кубы. Сейчас принесут.
– Шикарный у вас офис, – оценил Панкратов. – Надо же, зимний сад. В самом центре Москвы.
– В офисах мы проводим по десять, а то и по двенадцать часов. Половину жизни, больше чем дома. Но дом мы украшаем, а на офис не обращаем внимания. Сидим, как сычи, в пыльных конторах. Однажды я понял, что это неправильно. Я прихожу сюда, когда устаю от людей.
– А я всю жизнь просидел в пыльных конторах, – отозвался Панкратов. – И это простое рассуждение мне даже в голову не приходило. А если бы однажды пришло – что?
Появилась молоденькая секретарша, умело сервировала кофе с крошечными фарфоровыми чашками, спросила:
– Что-нибудь еще?
– Ничего не нужно. Игорь приехал?
– Приехал, ждёт.
– Пусть ждёт, он мне понадобится чуть позже. Это мой сын, – объяснил он Панкратову. – Насколько я знаю, Михаил Юрьевич, вы служили в КГБ и дослужились до полковника, – продолжил Аслан прерванный разговор. – Это так?
– Служил. В управлении по борьбе с особо опасными хищениями социалистической собственности.
– Почему ушли?
– Так получилось.
– Не жалеете? Ваша контора сейчас в силе.
– Это давно уже не моя контора. Наши пути разошлись двадцать лет назад.
– Как называется ваша должность в Национальной алкогольной ассоциации?
– Советник по безопасности.
– Работы много?
– Я бы не сказал.
– Платят нормально?
– Мне хватает. Аслан, я чувствую, что-то мешает вам перейти к делу. Не для того же вы меня пригласили, чтобы показать зимний сад и угостить кубинским кофе?
– Да, не знаю, с чего начать, – признался Аслан. – Со мной это нечасто бывает.
– Начните с начала.
– О*кей. Вы знаете, что такое Интерпол?
– В общих чертах. Международная уголовная полиция. В российском МВД приравнен к Главному управлению.
– В Интерполе служит мой старший сын, Игорь Касаев. С красным дипломом закончил международно-правовой факультет МГИМО. Английский, французский и немецкий свободно. Это у него от матери. А у меня даже простой английский не идёт, хоть ты что.
– С таким образованием в полицию? – удивился Панкратов. – А почему не в Министерство иностранных дел?
– Я предлагал, не захотел. Интерпол показался интереснее. Я согласился. Парень молодой, всего двадцать шесть лет, пусть попробует. А потом жизнь сама всё подправит. Я, наверное, не очень хороший отец. Чтобы быть хорошим отцом, нужно много свободного времени, а у меня каждый день расписан по минутам. Но я всё же заметил, что с сыном последние дни происходит что-то неладное. Вызвал на разговор. С трудом, он ничего не хотел говорить. И вот что он рассказал. Несколько дней назад он случайно узнал, что застрелился его товарищ по работе. Друг. Года на два старше сына. Сергей Старостин. Говорит вам что-нибудь эта фамилия?
– Нет.
– Сына что поразило? Что об этом в Интерполе никто не знал. Он пошел к начальнику, генерал-лейтенанту Сибирцеву. Жесткий мужик, я с ним пересекался, когда он служил в МУРе. Спросил: почему мы ничего не знаем о самоубийстве Сергея? Сибирцев ответил: а ты знаешь, почему он застрелился? Нет? И я не знаю. И вряд ли когда-нибудь узнаем. А тогда зачем будоражить коллектив? Тем более что Старостин уволился четыре месяца назад. Сибирцев по-своему прав, но сына это взбеленило. Он пообещал себе выяснить, почему его друг застрелился. И это меня тревожит.
– Почему? – спросил Панкратов.
– Начнёт копать. И до чего докопается? Отец Сергея – очень непростая фигура. Помните историю с коробкой из-под ксерокса, в которой вынесли из Белого дома полмиллиона долларов? Это было во время президентских выборов 96-го года.
– Как не помнить, – усмехнулся Панкратов. – Она стала фольклором.
– Тогда Ельцин отправил в отставку начальника своей охраны Коржакова и директора ФСБ. Заодно и генерала Старостина, он был заместителем Коржакова. Не знаю, по делу или попал под раздачу. Коржаков еще пытался дергаться, был депутатом Госдумы, а Старостин стал лютым ненавистником президента Ельцина, вступил в КПРФ, активно работал в какой-то их антикоррупционной комиссии. Последние годы о нём ничего не слышно, но кто знает, что варится на той кухне?
– Вы думаете, что самоубийство Сергея Старостина связано с деятельностью его отца?
– Я этого не исключаю. А влезать в такие дела, сами понимаете, себе дороже. Это и заставило меня обратиться к вам. Мне рекомендовали вас как человека, который умеет работать.
– В чём вы видите мою задачу? – не понял Панкратов. – Отговорить вашего сына от расследования?
– Не получится. Он завёлся. И это благородное дело – выяснить, почему застрелился твой друг. Благородное мужское дело. Нет, ваша задача – подстраховать его, если увидите, что он полез не туда. Вы человек опытный, сразу это поймёте. Что-то подсказать, дать совет. В расходах себя не ограничивайте. Это тот случай, когда деньги не имеют значения.
– Современная молодежь не очень-то склонна прислушиваться к советам старших, – заметил Панкратов.
– Это мы уладим. – Аслан подошел к письменному столу и нажал клавишу селекторной связи. – Скажите Игорю, пусть поднимется ко мне.
Через несколько минут лифт впустил в зимний сад молодого человека в приличном, как у банковского клерка, костюме, с лицом, в котором чувствовалось неуловимое сходство с отцом. Только у сына была густая черная шевелюра, а у Аслана волосы заметно поредели и были тронуты сединой. Создавалось впечатление, что скромный молодой администратор вызван к лидеру знаменитой рок-группы, золотые времена которой давно прошли, но она всё еще на плаву.
– Познакомься, Игорь, – предложил Аслан. – Это Михаил Юрьевич Панкратов, полковник ФСБ в отставке. Я думал о нашем разговоре. Мне нравится твоё решение разобраться в причинах смерти друга. Но мне было бы спокойнее, если бы твоё расследование курировал человек, у которого побольше опыта, чем у тебя. Михаил Юрьевич согласился тебе помочь.
На молодом лице Игоря вспыхнул румянец.
– Мне не нужны кураторы и советчики, – резко ответил он. – Это моё дело, я справлюсь с ним сам. Спасибо, отец, за понимание, но если это всё, что ты хотел мне сказать, я, пожалуй, пойду.
– Не задерживаю, – сухо отреагировал Аслан.
Прозрачная кабина лифта унесла Касаева-младшего из зимнего сада.
– А что я вам говорил? – спросил Панкратов. – Мне жаль, Аслан, что вы потратили столько времени впустую.
– Характер! – со вздохом согласился Аслан. – Не впустую, Михаил Юрьевич. Наш контракт остается в силе.
– Вот как? После того, что сказал вам сын?
– Да. Я с ним поговорю. И он со мной согласится. У русских молодежь ни во что не ставит старших. У них нечего им передать. Опыт? Разве что опыт выживания в страшных условиях. Кому он сейчас нужен? Наследство? Какое наследство? Приватизированная двушка, и это в лучшем случае. У нас, осетин, уважение к старшим традиционно. Корни этой традиции в глубине веков. Да, Игорь молодой, несдержанный. Но он осетин и прислушается к отцу. Он вам позвонит.
IV
Игорь Касаев позвонил Панкратову через два дня. Голос его звучал смущенно.
– Извините меня, Михаил Юрьевич, за тот разговор. Отец прав, без советов опытного человека мне не обойтись. Я даже не знаю, с какого конца приступить к делу. Мы не могли бы встретиться и поговорить?
– Давайте встретимся, – согласился Панкратов. – Но чтобы наша встреча была содержательной… Где похоронен Сергей Старостин?
– На Троекуровском кладбище.
– Узнайте номер участка, навестим могилу вашего друга. Это способствует, как-то одушевляет умозрительные схемы. А потом поговорим.
– Сергей для меня не умозрительная схема.
– Не выступайте, Игорь. Я говорю про себя.
Когда Панкратов на своём «фольксвагене» подъехал к центральному входу Троекуровского кладбища, Игорь Касаев уже ждал его, прохаживался возле «форд-фокуса» с букетом красных гвоздик. Он был в джинсах и черной байкеровской «косухе» с множеством заклепок, в надвинутой на лоб бейсболке.
– Вы со службы? – поинтересовался Панкратов.
– Нет, взял отгулы за ночные дежурства. Почему вы спросили?
– Дресс-код.
– Да, в таком виде у нас на работу не ходят. Еще хорошо, что не заставляют носить форму. Пойдёмте. В конторе кладбища мне нарисовали, как найти участок.
День был будний, главная аллея почти безлюдна, редкие посетители обихаживали могилы близких, запущенные за зиму.
– Просветите меня, – попросил Панкратов. – Чем, собственно, занимается Интерпол? Как я понимаю, в штате у вас Джеймс Бондов нет?
– Кого нет, того нет, – с усмешкой подтвердил Игорь. – Мы скорее чиновники. Если совсем просто: участвуем в координации действий Международной уголовной полиции. Мы не ловим преступников, это не наша задача. Мы их вычисляем. Аналитическая криминальная разведка. Этим и занимался Сергей. Ну, и доставляем тех, кого поймали, на родину, когда есть решение об экстрадиции. Но это так, рутина.
– Есть у Интерпола какие-то права, которых нет у обычной полиции?
– Да как вам сказать. Мы можем вмешаться в любое уголовное дело, независимо от того, в какой оно стадии. Можем вести допросы обвиняемых без согласия следователей, при необходимости встречаться с ними в СИЗО без санкции следствия и прокуратуры. Вот вроде и всё.
– Вам нравится служба?
– Нравилась. До недавнего времени. Особенно нравилось, что на нас никак не влияет политика, мы не пересекаемся.
– Расскажите о Сергее, – попросил Панкратов. – Вы давно его знаете?
– Года четыре. Мы почти одновременно пришли в Интерпол. Он закончил юридический факультет МГУ и заочно Инъяз. Спокойный доброжелательный парень. Немного в себе, не закрытый, но и не нараспашку. Его отец был резко против того, что он пошёл в Интерпол. Его это огорчало, он любил отца, но настоял на своём. Было в нём внутреннее упорство. Я бы даже сказал: упёртость. Он был всего на два года старше меня, но я иногда чувствовал себя перед ним мальчишкой. Он был из тех, кого не очень замечаешь, когда они рядом, но остро чувствуешь, когда они исчезают. Здесь нам нужно свернуть, на эту аллейку.
Они еще издали увидели свежую могилу с большим дубовым крестом. Её подправляла какая-то пожилая дама и молодая девушка в тёмной косынке, в каких женщины ходят в церковь, косынка делала её похожей на монашенку. На скамейке дремал грузный старик с властным костистым лицом, но как бы тронутым подступающей изнутри гнилью.
– Добрый день, Нина Яковлевна, – поздоровался Игорь. – Это я вам недавно звонил. Примите наши искренние соболезнования.
– Вы кто? – проснулся старик.
– Я из Интерпола. Мы с Сергеем вместе служили.
– Служили? – загремел старик. – Прислуживали воровской власти, которая довела страну до того, что честному молодому человеку жить в ней нельзя! Убирайтесь! Ему не нужны ваши цветы. Ему от вас уже ничего не нужно!
– Николай Степанович, успокойтесь, – поспешно вмешалась девушка. – Вам нельзя волноваться. Выпейте корвалол.
– Холуи! – продолжал греметь старик. – Подлая власть! Подлые прислужники власти! Разворовали Россию! Отстаньте от меня с вашим корвалолом!
– Не отстанем, – возразила Нина Яковлевна. – Выпей и не капризничай. Пожалуйста, уйдите, – обратилась она к Панкратову. – У него было уже три инфаркта.
– Ушли, ушли, – поспешно заверил её Игорь. – Извините.
Словно истратив на проклятия подлой власти и ее подлых прислужников остатки энергии, Николай Степанович осел на скамейке, послушно осушил склянку с лекарством и снова словно бы задремал.
– Нехорошо получилось, – проговорил Игорь, когда они отошли от могилы, так и не положив на неё цветы. – О чём задумались, Михаил Юрьевич?
– Николаю Степановичу вроде бы не больше семидесяти?
– Около того. Сергей был поздним ребенком.
– Еще дети есть?
– Был старший брат. Служил в спецназе ВДВ, погиб в первую чеченскую войну.
– Уважаю. Заместителю Коржакова отмазать сына от Чечни – нечего делать.
– Не отмазал.
– Поэтому я и говорю: железный мужик. Был. Сейчас от него остались развалины. Аслан говорил вам, что самоубийство Сергея могло быть связано с деятельностью его отца?
