Главная война Средневековья. Леопард против лилии

В течение 30–50-х гг. XIII в. наиболее серьезные основания для создания подобного союза продолжали существовать и укрепляться во взаимоотношениях между Францией и Шотландией. И по-прежнему это было самым непосредственным образом связано с англо-французскими противоречиями. В эти относительно спокойные десятилетия Шотландское королевство продолжало ощущать реальную угрозу самому своему существованию со стороны южного соседа. Однако все это не уничтожило угрозу шотландской независимости. Изменились методы английской политики. На смену грубому давлению и экспансии пришел политический нажим в русле межгосударственных отношений. Потенциальный шотландский союзник Франция проявила в начале XIII в. определенную сдержанность в отношении интересов Шотландии (договор в Ламбете 1217 г., как отмечалось выше, предоставил маленькое северное королевство его собственной судьбе). На какое-то время французским королям, видимо, представилось, что решение их разногласий с Англией практически достигнуто и не за горами полная победа над давним соперником. В результате, как свидетельствуют источники, Шотландия до 90-х гг. XIII в. практически выпала из поля зрения французского двора. Между тем английское давление и угроза независимости Шотландского королевства сохраняли силу. Периодически поднимался вопрос о вассальном статусе Шотландии и продолжались споры из-за пограничных областей. Наконец в 1237 г. шотландский король Александр II был вынужден пойти на подписание Йоркского договора, по которому Шотландия отказывалась от притязаний на графства Нортумберленд, Кемберленд и Вестморленд. Это было серьезное дипломатическое поражение и отступление в борьбе с давним и опасным политическим соперником.

По всей видимости, очередное усиление английской опасности заставило шотландский двор вновь обратить свои взоры к Франции. В 1239 г. Александр II предпринял шаг, казалось бы, исключительно частного, даже личного характера. Овдовевший король Шотландии вступил в брак с дочерью одного из крупнейших французских феодалов – Ангеррана де Куси. Однако если учесть, что до этого его женой была сестра Генриха III, то этот династический брак безусловно выглядел демонстративно. В условиях непрекращающейся англо-французской борьбы из-за континентальных владений шотландский король, считавшийся вассалом Англии, укреплял связи с английским врагом самыми прочными для своего времени династическими узами. Международный аспект, несомненно, присутствовал в ряду причин, которые в 1244 г. привели к очередному англо-шотландскому конфликту.

О причинах конфликта весьма откровенно «проговорился» английский хронист Матвей Парижский. Он считал, что во всем виновен шотландский король, который не желал признать хотя бы частичный вассалитет в отношении английской короны. Он отмечал также тот факт, что «между королями Шотландии и Франции существовала тесная дружба и союз, скрепленный браком»^[32]. Это высказывание автора официальной английской хроники убедительно свидетельствует о том, как был воспринят современниками «французский брак» Александра II. Однако Франция в 40–50-е гг. XIII в. не сделала реальных шагов для укрепления связей с Шотландией, оставив ее, как и в начале столетия, один на один с сильным противником. Причиной этого, видимо, были успехи в борьбе за юго-запад, растущий международный авторитет Людовика IX, который готовился закрепить его активным участием в крестоносном движении. Внутреннее и международное положение Франции решительно переменилось со времен Людовика VII или начала правления Филиппа II, которые были вынуждены искать помощи у небольшого северного королевства. В результате международные позиции Шотландии оказались ослабленными, и она начала отступать под давлением английской монархии. После короткого вооруженного конфликта 1244 г. Александр II подтвердил условия Йоркского договора 1237 г. о пограничных областях, обещал не вступать во враждебные Англии союзы (вполне очевидно, что речь шла о Франции) и женить своего наследника на дочери английского короля.

Право сильного составляло существо англо-шотландских отношений со времени нормандского завоевания. С переходом шотландского престола к малолетнему Александру III, которому был навязан брак с дочерью Генриха III, английское вмешательство в дела Шотландии стало носить почти неприкрытый характер. Под видом заботы о дочери английский король внедрял своих ставленников в королевское окружение и требовал принесения «тесного оммажа», что означало бы превращение Шотландии в зависимое владение Англии. Шотландский двор апеллировал к римскому папе, искал юридических зацепок, но сила была на английской стороне, и отступление продолжалось. В 1255 г. шотландский парламент был вынужден признать правомочность вмешательства английского короля во внутренние дела Шотландии. Политическое давление со стороны английской монархии затрагивало интересы всех слоев населения Шотландии. Для феодальной верхушки рост английского влияния означал утрату власти и доли доходов (например, в пограничных областях), для массы городского и сельского населения – дополнительные поборы (как, например, в свое время на крестоносные предприятия Ричарда I или при Генрихе III на осуществление его честолюбивых замыслов в Италии). Кроме того, далеко зашедший процесс формирования шотландской народности усиливал социально-психологические мотивы сопротивления политике Англии. В итоге успехи английской монархии в политической борьбе с Шотландией, достигнутые к середине XIII в., никак не были окончательными и бесспорными. По мере нарастания нажима росло сопротивление с шотландской стороны. А значит, росли основания для франко-шотландского сближения при условии появления у Франции такой потребности. До начала XIII в. пиренейские страны были далеки от участия в соперничестве двух западноевропейских монархий, хотя оно все более выдвигалось в центр международной жизни региона. Государства Пиренейского полуострова были поглощены процессом Реконкисты, который до начала XIII в. еще не принял необратимо победоносного характера. По мере освобождения северной части полуострова государства, расположенные на границе и вблизи английской Гаскони (Наварра, Кастилия, Арагон), начинали ощущать интерес к взаимоотношениям с соседями – то есть с Францией и Англией, владевшей французским юго-западом. Кроме того, в связи с усилением христианских государств полуострова обострялись их противоречия друг с другом, возникали территориальные проблемы и назревал вопрос о лидерстве. Во второй половине XII – начале XIII в. позиции Англии за Пиренеями были бесспорно прочнее французских. Первой серьезной английской неудачей было обещание Генриха II передать кастильскому королю Гасконь после смерти Алиеноры Аквитанской. Естественно не выполненное преемниками Генриха, оно серьезно омрачало отношения между Англией и Кастилией, но в начале XIII в. это еще не привело к окончательному их обострению. В 20-е гг. появились признаки ухудшения отношений между английской монархией и Наваррой. Это небольшое королевство во времена Генриха II и Ричарда I было основной опорой Плантагенетов за Пиренеями. Союз с Англией помогал правителям Наварры сохранять самостоятельность и авторитет в условиях растущего влияния соседних королевств Кастилии и Арагона. Однако в XIII в. возникли трения между городами английской Гаскони (прежде всего Байонной) и Наваррским королевством. Можно предполагать, что здесь столкнулись торговые интересы. Кроме того, определенную лепту, вероятно, внесли политические усилия Кастилии, стремившейся утвердить свое влияние в английской Гаскони, на которую правящий дом получил династические права. После неудавшейся попытки Кастилии овладеть Гасконью в самом начале XIII в. вооруженным путем кастильская монархия продолжала действовать в этом же направлении с помощью дипломатии. Одним из результатов кастильской политики могло быть возникновение трений между Англией, Наваррой и коммуной Байонны. Во всяком случае, в 20-е гг. XIII в. король Наварры предупреждал Генриха III, что Байонна «неверна Англии» и готова перейти на сторону Кастилии. В ответ на это коммуна Байонны сообщила английскому королю, что имеет основания подозревать короля Наварры в сближении с королем Франции.

В 30-е гг. между Наваррой и Англией возникли уже открытые разногласия, потребовавшие специальных переговоров и дипломатического урегулирования. Это стало особенно важным не только из-за расположения Наварры на границе Гаскони, но и в связи с утверждением на наваррском престоле французской династии графов Шампани (1234). Последнее произошло конечно же не без влияния Франции, которая начинала укреплять свои связи и политические контакты со странами Пиренейского полуострова. В 40-е гг. трения между Англией и Наваррой привели к частным вооруженным конфликтам в Гаскони, которые были быстро урегулированы и завершились договором об «устранении всех разногласий» (1249). Такое изменение характера отношений между двумя монархиями трудно не связать с усилением французского влияния в Наварре, а следовательно – с началом воздействия англо-французских противоречий на пиренейские страны. Это получило окончательное подтверждение в 50-е гг. XIII в.

В 1252 г. кастильский трон перешел к Альфонсу X – крупному государственному деятелю, оставившему заметный след в истории Кастилии и Западной Европы. Альфонс X в первый же год своего правления возродил притязания на английскую Гасконь. Учитывая сложную ситуацию в этом последнем владении Англии, превратившемся в яблоко раздора между английской и французской монархиями, демарш кастильского короля не мог быть расценен иначе как крайне опасный для Англии. Слухи о готовящемся кастильском вторжении распространились в обстановке широкого недовольства английской властью на юго-западе, активизации оппозиции во главе с фактически независимым Гастоном Беарнским. Генрих III немедленно предложил Альфонсу X переговоры о союзе, о котором он «страстно мечтает»^[33]. Полное согласие короля Кастилии на мирное урегулирование конфликта, видимо, объясняется несколькими причинами. Во-первых, добровольный отказ Альфонса X от владений, которые он имел только теоретически, был не бескорыстным. В самом тексте англо-кастильского договора (март 1254 г.)^[34] этот момент обойден молчанием. Но в одном из более поздних писем Генриха III есть данные о том, что по условиям «союза» Альфонс X получает деньги из гасконских доходов^[35]. Зная, какие грандиозные политические планы вынашивал кастильский король, нетрудно понять, что реальные деньги были ему в тот момент дороже юридических прав на Гасконь. Второе обстоятельство, которое могло подтолкнуть Кастилию к мирному урегулированию и «вечному союзу» с Англией, было связано с резким обострением в середине XIII в. противоречий между пиренейскими государствами. В 50-е гг. возникали пограничные конфликты между Кастилией и Португалией, Кастилией и Наваррой, которую поддержал традиционно связанный с ней Арагон. В этом клубке противоречий потенциальная английская помощь из соседней Гаскони должна была представляться весьма соблазнительной. Альфонс X даже обещал за нее в случае победы какие-то владения в Наварре, на которые претендовал Генрих III. В 1255 г. Альфонс X уже обратился к английскому королю за конкретной военной поддержкой против Арагона. На едва стабилизировавшиеся англо-кастильские отношения охлаждающе повлияло то, что реальной поддержки кастильскому королю Генрих III не оказал. Правда, в том же году английский двор вежливо, но определенно отклонил арагонское предложение союза. Предоставить же Альфонсу X войско из Гаскони было в тот момент практически невозможно из-за продолжающихся антианглийских выступлений, недавно постоянно подогреваемых самим кастильским королем. В конфликте пиренейских королевств Генрих III все же принял дипломатическое участие, выступив в 1257 г. в роли посредника на кастильско-арагонских переговорах и, вероятно, поспособствовав несколько большему успеху Кастилии. Таким образом, англо-кастильские отношения были в середине XIII в. урегулированы и юридически оформлены договором 1254 г. Однако это положение едва ли можно было расценивать как прочное. Гасконские притязания кастильской короны могли быть возобновлены с такой же относительной легкостью, с какой Альфонс X снял их. Тем более что сепаратистские настроения гасконских феодалов сохраняли для этого благоприятную почву. Не случайно после заключения договора с Генрихом III кастильскому королю пришлось подтвердить свое примирение с Англией в специальном обращении «к виконту Беарна, баронам, рыцарям и приорам Гаскони»^[36]. Кроме того, Альфонс X стал первым кастильским правителем, который решительно включился в западноевропейскую «большую политику». В 1256 г. он выдвинул претензии на корону Германской империи, в борьбе за которую участвовал также брат английского короля Ричард Корнуоллский. Франция, естественно, поддержала короля Кастилии. Все эти моменты осложняли англо-кастильские отношения и не сулили в будущем их особенной прочности.

Было бы удивительно, если бы Франция совсем не прореагировала на усиление роли пиренейских государств в орбите английской политики. Определенные шаги, конечно, предприняты были, но по сравнению с английскими контактами за Пиренеями они были явно слабы. Французский двор ограничился укреплением династических связей: дочь Людовика IX была выдана за короля Наварры, а сын (будущий Филипп III) женился на Изабелле Арагонской. Как и в ситуации с Шотландией, можно отметить, что французская монархия в первой половине XIII в. не искала союзников для борьбы против Англии. По всей видимости, трудная для англичан обстановка в Гаскони, неизменные поражения в военных конфликтах с Францией, назревающий очередной внутренний кризис в Англии дали основания считать Генриха III практически побежденным. Основные усилия французский король направил на Крестовые походы и приобретение авторитета миротворца и третейского судьи в делах других государств.

Таким образом, пиренейские государства в течение первого этапа долгой истории англо-французских противоречий были лишь слегка затронуты этим фактором международной жизни Западной Европы. Однако географическое положение государств Пиренейского полуострова на границе последней спорной территории уже само по себе давало основания предполагать реальность их включения в англо-французскую борьбу в будущем. В этом же направлении действовал и фактор усиления противоречий между окрепшими пиренейскими королевствами.

Определенную лепту в развитие отношений между Англией и Францией в первой половине XIII в. внесло папство. В начале этого этапа римские папы, как было показано выше, участвовали в развитии англо-французских противоречий достаточно часто и активно. Исходя из реальной расстановки сил, папы преимущественно действовали против интересов английской короны, способной претендовать на политическое лидерство в регионе. К 30-м гг. XIII в. ситуация существенно изменилась. Международные позиции Англии были ослаблены, в то время как французская монархия решительно выдвинулась на роль ведущей политической силы. Это заметно повлияло на политику папства в международной жизни, в частности – в отношении англо-французского соперничества. Уже в 30-х гг. папа Григорий IX начал оказывать поддержку некоторым политическим действиям английского короля. Традиционно лояльное отношение римской курии к Шотландии (как противовесу излишне влиятельным и властолюбивым Плантагенетам) не проявилось в трудной для шотландского короля борьбе за пограничные графства. Григорий IX потребовал, чтобы Александр II выполнял условия навязанного ему Англией Йоркского договора 1237 г. Однако в ситуации, предельно опасной для шотландской независимости, когда в 1251 г. Генрих III потребовал признания вассальной зависимости Шотландии от английской короны, папство его не одобрило. Ведь это могло полностью уничтожить политический «противовес» Англии на Британских островах. В середине 30-х гг. папа неожиданно одобрил брак германского императора Фридриха II и сестры английского короля. В письме Людовику IX папа просил, чтобы французский король «не подозревал в этом брачном союзе какой-либо опасности для себя», поскольку он сам оговорил с императором сохранение «древней дружбы с Францией, которая сложилась при предшественниках французского короля»^[37]. Опасаясь союза своего основного противника – Фридриха II – с излишне усилившейся Францией, Григорий IX, таким образом, способствовал его сближению с английским королем. К тому же это могло вовлечь императора в давнюю и ожесточенную англо-французскую борьбу, что, естественно, было бы на руку папству.

Наиболее ярким примером политического лавирования папства, рассчитанного на столкновение феодальных государств в международных делах, было в этот период так называемое «сицилийское дело». Воспользовавшись сложностью вопроса о престолонаследии в Сицилийском королевстве после смерти короля Конрада, папа Александр IV начал торг, сделав сицилийскую корону еще одним яблоком раздора между Англией и Францией. В борьбу за сицилийский престол включились Генрих III и Людовик IX. Первым претендентом в 1254–1258 гг. был младший сын английского короля Эдмунд. Для Генриха III участие в «сицилийском деле» имело, по-видимому, принципиальный характер. Удача в этом вопросе могла бы выглядеть хотя бы частичной компенсацией за серию военных и политических поражений в борьбе с Францией. К тому же традиции универсалистской политики английской монархии, заложенные Генрихом II, еще отнюдь не отошли в прошлое. Практически все действия Генриха III в международных делах были погоней за призраком огромной «империи» его деда, что объективно шло вразрез с традиционной централизаторской политикой в самой Англии. Английский король дал римскому папе многочисленные обещания в обмен на предполагавшуюся коронацию Эдмунда: были обещаны деньги и военная помощь папе в Италии (значительную часть денег Англия успела выплатить до того, как папа изменил свои намерения в отношении Эдмунда). Считая, что альянс с папской курией таким путем гарантирован, Генрих III стал через своих послов в Риме ходатайствовать о привилегиях для английской церкви и получил оскорбительный отпор. Александр IV недвусмысленно дал понять, что помнит английское поражение в соперничестве с Францией и расценивает положение английского короля как приниженное. Как сообщили послы, папа «иронически и в поношение королю» сказал: «Почему он (король Англии. – Н. Б.) не требовал так ревностно привилегий для английской церкви, когда был герцогом Нормандским?»^[38]

«Сицилийское дело» фактически стало одним из проявлений англо-французского соперничества. Параллельно с английским принцем Эдмундом претендентом на вакантную европейскую корону выступил брат французского короля Карл Анжуйский. Крайне честолюбивый и энергичный принц был очень опасен для Людовика IX. Это отчетливо ощутила королева Бланка Кастильская во время отсутствия короля, отправившегося в 1248 г. в Крестовый поход на Восток. К началу 50-х гг. основные лидеры феодальной оппозиции во Франции были обезврежены наиболее надежным способом – они получили из рук короля высокие титулы и богатые владения. Граф Тибо Шампанский стал королем Наварры, брат Людовика IX Альфонс – графом Пуату. Честолюбие другого брата – Карла Анжуйского – требовало наиболее серьезного удовлетворения. Корона Сицилии вполне соответствовала этой потребности. Начиная с 1256 г. в английских дипломатических документах ощущается растущее беспокойство по поводу «сицилийского дела». В одном из писем Генриха III прямо говорится о том, что в борьбе за корону Сицилии ему мешают «ин-триги Франции»^[39]. А уже в 1258 г. Александр IV изменил свои намерения и поддержал кандидатуру Карла Анжуйского. Это было серьезное достижение Франции в международных вопросах, имевшее большое значение и для внутреннего положения страны. На ближайшее десятилетие Карл Анжуйский был глубоко поглощен войной за корону в Италии и перестал представлять внутреннюю опасность для короля. Вместе с тем авторитет Франции на международной арене, высоко поднятый Филиппом II и Людовиком IX, укрепился еще более. Главной причиной, по которой римский папа поддержал в данном вопросе французскую монархию, была, по-видимому, активная крестоносная деятельность Людовика IX. А кроме того, в «сицилийском деле» в очередной раз как в капле воды отразилось самое существо международной роли римской курии.

Давнее соперничество между Плантагенетами и Капетингами было превосходной почвой для осуществления международной политической линии римской курии – линии, рассчитанной на ослабление более сильного соперника и призывы к миру в случае слишком очевидного преобладания одной из сторон. Исходя из этой закономерности поведения папства в международных делах, на первый план выдвигалось столкновение римской курии с французской монархией, которая в течение первой половины XIII в. приобрела совершенно необычайный международный вес.

Политика Людовика IX в международных вопросах требует особого внимания, поскольку именно она во многом определила завершение первого этапа в истории англо-французского соперничества. Фундаментом той особой роли в международных делах, которую удалось взять на себя французскому королю в 40–50-е гг. XIII в., были большие достижения королевской власти в борьбе за централизацию и укрепление государства во Франции. Широко известные реформы Людовика IX, его усилия по совершенствованию местного управления развили и закрепили централизаторскую деятельность Филиппа II. Победы последнего в соперничестве с Англией и присоединение огромных владений английской короны были в начале XIII в. одним из слагаемых его внутриполитического успеха. Людовик IX стал подлинным продолжателем дела Филиппа II Августа во Франции. Однако его политические методы во многом отличались от политики короля Филиппа II. Во всяком случае, в решении давней проблемы английских владений на континенте он занял иную позицию. Она вытекала из характера всей внешнеполитической деятельности Людовика IX. Его знаменитый предшественник во взаимоотношениях с английской монархией шел от тактики сложного дипломатического лавирования и хитроумных интриг к открытой непримиримой вооруженной борьбе первых лет XIII в. Людовик IX, получив в 1226 г. корону Франции во время очередного военного конфликта в английской Гаскони, прошел через серию вооруженных столкновений с Англией на юго-западе и приложил немалые усилия к мирному урегулированию англо-французских отношений.

Парижский мир 1259 г., в котором было зафиксировано дипломатическое решение спорных вопросов, стал важной вехой в истории отношений между Францией и Англией. Его условия свидетельствовали о качественно новом этапе в развитии англо-французских противоречий. Поэтому история заключения этого договора и его содержание требуют пристального внимания. Однако прежде необходимо остановиться на особенностях французской внешней политики при Людовике IX.

Как известно, этот правитель Франции снискал себе славу миротворца и благочестивого сына церкви своими неутомимыми усилиями по примирению христианских государств и борьбой против «неверных» на Востоке. Неудачи его крестоносных предприятий, которые не дали Франции ничего реального, кроме уплаты огромного выкупа египетскому султану (1250), подчас приводят к тому, что исследователи оценивают внешнюю политику Людовика IX как неудачную в целом. Нам она видится несколько по-иному. Грань, разделяющая внутреннюю и внешнюю политику, чрезвычайно трудно различима, во всяком случае в таком малом масштабе, как деятельность одного правителя. Вполне естественно, что правилом является сочетание успехов внутриполитических и международных. Ярким примером такого рода были Генрих II в Англии или Филипп II во Франции. Людовик IX, добившийся бесспорно очень многого во внутренних делах, не представляет, на наш взгляд, исключения из упомянутого правила. Его задачей было утверждение международного лидерства Франции в Западной Европе. В XI–XII вв. французская монархия никак не могла претендовать на такую роль. Подобные вопросы занимали тогда германских императоров и первых английских Плантагенетов. К середине XIII в. усиление Франции стало вполне очевидным. Потеснив английскую монархию, она начала выдвигаться на первые роли в международной жизни. Авторитет миротворца и убежденного поборника христианства был в тот момент очень важен для французского короля. Неудачи в борьбе с «неверными» не унижали его в глазах современников, а даже возвышали как мученика в борьбе за веру. Не будь неудачного Седьмого крестового похода, Людовик IX едва ли сумел бы занять с благословения папства совершенно особое место в международной жизни западноевропейского региона. Конечно, речь может идти лишь о Западной Европе, но в ее пределах роль французского короля была очень заметной. Без всяких военных затрат ему удалось оказать влияние на дела ряда стран и полунезависимых владений, выступая в качестве третейского судьи (во Фландрии, Геннегау, Кастилии, Наварре, Бургундии, Шампани и… Англии). Нужны были многолетние серьезные усилия по созданию уникального в своем роде авторитета признанного «справедливого арбитра» в делах других стран, чтобы с благословения папства получить право в обстановке гражданской войны в Англии «объективно» судить о правоте и неправоте давнего соперника – английского короля Генриха III («Амьенская миза» 23 января 1264 г.). И нужны были особые политические мотивы для того, чтобы приговор был полностью на стороне короля, который находился в тот момент в критической ситуации. Людовик IX не воспользовался благоприятным моментом для ослабления Англии, поскольку направленное на это решение разрушило бы его политическую концепцию, которая складывалась десятилетиями. Главное ее существо заключалось в утверждении высокого и непререкаемого авторитета королевской власти. Борьба за это составляла основное содержание политической деятельности Людовика IX. Этот незыблемый авторитет французский король стремился использовать в международных делах, проводя политику укрепления «имперских позиций» Франции без помощи войн. Именно эта концепция объясняет, на наш взгляд, условия Парижского мира 1259 г., который завершил первый этап в истории англо-французского соперничества.

Итак, какие же причины вызвали к жизни самую идею мирного урегулирования англо-французских противоречий на континенте и какая из сторон была в этом заинтересована? Английская монархия в борьбе за континентальные владения не знала побед практически с начала XIII в. Тем не менее ни Иоанн Безземельный, ни Генрих III не признавали факта утраты Англией львиной доли «анжуйского наследия». Традиция «семейного» отношения к континентальным владениям, оценка их потери как следствия домашних неурядиц пережили столетие и по-прежнему определяли многое в международной политике Плантагенетов. Так, в 1252 г. Генрих III в очередной раз предъявил абсурдное при тогдашней реальной расстановке сил требование возвращения оккупированных Францией земель. Лишь при этом условии он был готов дать согласие на участие в Крестовом походе. Конечно, это было чисто декларативное заявление, но оно свидетельствовало о позиции английской монархии. Нормы средневекового права и морали были на ее стороне, так как Нормандия, Анжу, Мен, Турень и Пуату принадлежали Плантагенетам на основе наследственного права, а к Капетингам перешли в результате завоевания. Другое дело, что у английской монархии в середине XIII в. не было реальных возможностей для возвращения этих территорий. Более того, за прошедшие десятилетия эти области, генетически связанные с Францией, достаточно прочно вошли в ее состав. Французские короли, начиная с Филиппа II Августа, приложили немалые усилия к тому, чтобы закрепить свои позиции в бывших английских владениях и заручиться поддержкой их населения, крупных землевладельцев и горожан. Так что вопрос о возвращении Англии Нормандии, Мена, Анжу, Турени и Пуату фактически перешел из практической плоскости в область умозрительных рассуждений. Реальное столкновение интересов происходило на юго-западе. Здесь, как уже говорилось, в 20–40-е гг. произошли военные столкновения, все неудачные для Англии. Кроме того, все больше распространялись подогреваемые Францией (в середине 50-х гг. еще и Кастилией) антианглийские настроения и вспыхивали локальные выступления отдельных крупных феодалов. Начиная с 1243 г. между Англией и Францией официально существовало перемирие, которое после бесконечных переговоров продлевалось в 1247, 1249, 1256 гг. Важно отметить, что это было именно перемирие, а не мир. Мирного договора, который содержал бы юридическое решение проблемы континентальных владений Англии, не существовало со времени их утраты в начале столетия при Иоанне Безземельном и Филиппе II Августе. Фактически они были признаны договором в Ламбете 1217 г. Однако он был нарушен конфликтом 1223 г., и с тех пор Английское и Французское королевства юридически постоянно находились в состоянии войны, периодически прерываемой перемириями. Более или менее прочный мир был возможен лишь на основе какого-то официального соглашения относительно утраченных английской монархией земель и сохранившейся под ее властью области на юго-западе Франции.

К середине 50-х гг. XIII в. в Англии, по-видимому, была осознана невозможность реального возвращения древних владений Плантагенетов. К этому заключению подводила и бесконечная цепь военных неудач на юго-западе, и ослабевшие международные позиции английской монархии. Существенным слагаемым в этом комплексе факторов было новое обострение внутриполитической ситуации.

В 1257 г. страна вновь оказалась на пороге гражданской войны. Помимо известных внутренних причин острое недовольство политикой Генриха III было вызвано его международными неудачами. В частности, непосредственным толчком к принятию «Оксфордских провизий»^[40] явилось широкое возмущение участием короля в бессмысленной для Англии борьбе за сицилийскую корону и финансовыми вымогательствами в этой связи. Универсалистские устремления монарха, когда-то воспринимавшиеся как должное, перестали в середине XIII в. быть чисто королевским делом. Возросшая зрелость и сила сословий проявились, в частности, в том, что они высказали свое суждение о международной политике – то есть по вопросу, который прежде был исключительной прерогативой короны. В условиях фактически начинающейся гражданской войны, растущей силы оппозиции, которая не без трудностей, но все же объединяла баронов, рыцарей и горожан, мир в Гаскони был нужен Генриху III позарез.