Роберт со слезами на глазах от боли и унижения растирал свои запястья, которые сменили кроваво-красный на глубокий фиолетовый оттенок. Места, где кожа соприкасалась с металлом наручников, гнили и нарывали. Из ранок побольше при давлении выступал гной, Роберт очень боялся, что рука загниет и промывал раны в миске с застоявшейся, вонючей водой, которую поставили ему в клетку для питья. Миска была старой и разбитой, предыдущий обитатель клетки бил этой миской по бетонному полу, когда сошел с ума, и набросился на Смотрителя. Миска для еды была наполнена чем-то просроченным и вонючим до рвоты. Но ничего Роберт съест это позже, когда желудок сведет от голода и болезненного спазма. Ему всегда легче было съесть, точнее проглотить это нечто, когда он подползал к решетке, где открывалась маленькая дверца и волосатая лапа с когтями протягивала ему миску, наполненную так называемой едой, чем-то, что не дает погибнуть голодной смертью. Эта же лапа выливала из бутылки воду в его миску для питья. Воде он всегда радовался больше.
Вечер Роберт ненавидел больше, чем день. Он жил от заката до заката, стараясь не вспоминать деталей ночи, страшной, шумной, огненной. Каждый вечер замки гремели, шум приближался и становился невыносимым, в глаза бил яркий свет огней. Его клетку открывали два Тигра, и скаля острые, как бритва, зубы вели вдоль деревьев, которые сплелись в непролазную стену, за ней шумел водопад.
Сейчас он был послушным и запуганным, первые попытки побега чуть не лишили его жизни. Его жестоко искусали за ногу, чтобы навсегда отбить охоту бежать. Ступня была повреждена настолько, что наступать на нее уже было казнью. Роберт хромал от боли и ужаса, представляя, как будет прыгать через горящее кольцо, бегать по яме и драться с пленником из соседней клетки.