* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Барсова Е., 2024
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024
Глава первая
Ночная гостья
Все, что неожиданно изменяет нашу жизнь, – не случайность.
Александр Грин
Москва. Наши дни
Звук вырвал Серафиму из сладкого сна. Она не сразу услышала звонок: он доносился до нее как сквозь толщу воды. В мозгу раздался тревожный сигнал, и она открыла глаза. Мобильный звонил, елозя по тумбочке, и она схватила его в руки, даже не посмотрев на экран дисплея. Очень хотелось, чтобы это был Гуджарап. Она вот уже несколько дней не имела от него никаких известий и страшно переживала по этому поводу. При этом ее воображение рисовало картины одну кошмарней другой. Она гнала от себя эти видения, твердила, что слишком беспокоится и поэтому нагнетает ситуацию.
Как психолог она понимала, что неизвестность всегда тревожит – в неизвестности таятся тревога и кошмары, – и все же успокоиться не могла, как ни старалась.
В этом была, как говорили психологи, созависимость: когда ты уже не самостоятельная единица, а существо, настроенное на одну волну с мужчиной. И твои настроение и самочувствие в немалой степени, а иногда и целиком зависят от него. Все передовые психологи твердили: надо как можно скорее пытаться вырваться из этого состояния, это ловушка для женщины… ее погибель. Странно, что Серафима большую часть жизни думала именно так: она культивировала собственную независимость и самостоятельность с той самой поры, когда погибли родители и у нее на руках осталась Ангелина, младшая сестра. Ей пришлось заменить той и мать, и отца… Серафима не то чтобы поставила на своей жизни крест, но всегда думала прежде о сестре, а потом уже о себе. Даже когда Ангелина выросла, она не могла расслабиться, стать хотя бы чуточку легкомысленней и беспечней. И так было до тех пор, пока она не встретила Леонарда Гуджарапа. Их встреча произошла благодаря странному, почти фантастическому стечению обстоятельств. Он работал в полиции. Их пути пересеклись, когда был убит его дядя, ювелир. Вряд ли это можно было назвать приятным знакомством. Он допрашивал ее, подозревал в этом убийстве, так как она встречалась с ювелиром незадолго до его смерти[1]. Тогда она думала об одном: как бы выдержать этот допрос и не упасть в обморок. А потом… судьба со скрипом развернула свое колесо в другом направлении, о котором она не думала не гадала. У них начался роман. Так иногда гримасы судьбы превращаются в подарки
Фортуны.
Кто бы подумал, что судьба столкнет ее, представительницу древнего рода Анастасьевских, и полицейского с экзотической фамилией Гуджарап. В нем причудливо смешались несколько кровей. А вообще он был красив как бог. И сложен так же. Иногда Серафима спрашивала себя, что он нашел в ней, и не находила ответа, пока ее знакомая – психолог, которая была старше ее на добрые двадцать лет, – не сказала, на секунду закрыв глаза:
– Не спрашивай об этом. Никогда. А то она улетит.
– Кто? – не поняла Серафима.
– Удача, любовь. Амур. Ты думала когда-нибудь, почему символ любви – это амурчик с крыльями и со стрелами? Ну, стрелы еще понятно… А крылья? Ведь он летает, где хочет, и стреляет, в кого хочет. Древние были правы, говоря о слепоте любви… Мы слишком многое анализируем и не доверяем жизни. А она потом не доверяет нам и обходит стороной.
– Я все поняла и больше задавать таких вопросов не буду, – сказала Серафима.
– Ну правильно. Ты же умная девочка. Психологией занялась, чтобы разобраться в себе, правда?
Это было нечестно. Говоря психологическим языком, нарушались ее личные границы. Серафима нахмурилась.
– Не буду! – подняла руки вверх Вера Филипповна. – Я не права. Пойдем-ка чай пить ко мне в кабинет.
Вера Филипповна была практикующим психологом, и Серафима зашла к ней по одному вопросу. Этот разговор она запомнила.
И все же, как ни гнала она от себя эти мысли, иногда они проскальзывали. Что? Что Леонард мог найти в ней?
Но ведь любят не за что, а вопреки… – как считают некоторые коучи и специалисты по отношениям. Вопреки рациональным объяснениям. Вопреки здравому смыслу. Иногда вопреки благоразумию…
Это были очень опасные вопросы, которых Серафима старалась избегать. Ради собственного же душевного спокойствия…
Взяв телефон в руки, она увидела на дисплее незнакомый номер. Нет, это не Гуджарап. Она испытала разочарование, и поэтому ее голос звучал сухо.
– Я слушаю. – Она покосилась на часы на стене.
Было начало двенадцатого. Поздновато для звонков незнакомых людей!
– Серафима? – голос был с легким акцентом. – Это Анжела. Мы познакомились в Италии. Недавно.
Память услужливо нырнула в недавнее прошлое. В их поездку с Гуджарапом в Италию. Когда ей захотелось собственными глазами взглянуть на ангела на кладбище в Стальено, в Генуе. Надгробие ее предка – Марии Анастасьевской. Поездка была чудесной…
– Да. Конечно. Помню.
– Я сейчас в Москве. Я могу зайти к тебе?
– Вы в отеле?
В голосе послышалось колебание:
– Нет. Не успела забронировать. Подумала, что могу остановиться у тебя. Давай на «ты». Мы же были на «ты». Там, в Италии.
– Давай. Анжела… я… приезжай. Я тебе продиктую адрес. Ты во сколько будешь?
– Скоро. Записываю, – откликнулась Анжела… – Сейчас. И спасибо тебе. Ты очень-очень добрая. Я так сразу и поняла, когда познакомилась с тобой.
Закончив разговор, Серафима принялась срочно делать уборку в квартире, доводя ее до идеального состояния. Было нечто странное в том, что Анжела, не близкая знакомая, вдруг звонит ей и хочет остановиться у нее. При этом она не договорилась заранее и не предупредила о своей поездке в Москву. Анжела была полурусской-полуитальянкой. Ее мать вышла замуж за итальянца, и Анжела стала плодом интернационального брака. Она моложе Серафимы. Ей двадцать пять лет. Жгучая брюнетка с копной жестких вьющихся волос и белоснежной улыбкой. Как смутно поняла Серафима, она работала в каком-то научно-исследовательском институте и подавала большие надежды. Все это Анжела немного сумбурно изложила, когда они стояли и разговаривали на веранде большого загородного дома. Или виллы, как говорят итальянцы.
Да была ли та поездка в Италию? Все хорошее постепенно становится сном, но таким сладким, о котором остаются прекрасные воспоминания…
Серафима пошла на кухню и открыла холодильник. Еда была. Помидоры, листья салата, оливковое масло, колбаса, сыр, хлеб. И немного молока.
Интересно, почему это Гуджарап не звонит, что с ним. С начала февральских событий он постоянно находился в каких-то командировках, но где и чем занимался – не говорил. Бывало, от него не было известий несколько дней, и тогда Серафима не находила себе места, с трудом держала себя в руках… По сути дела, она не знала, чем занимался ее возлюбленный. Сам он со смехом называл себя следователем по особым поручениям, секретным агентом, работником законспирированной аналитической службы. Но что здесь было правдой, а что ложью – Серафима терялась в догадках.
Она делала ревизию запасов. Кофе в зернах есть. Завтра утром стоит прикупить продуктов. Но сейчас она может предложить Анжеле кофе или чай. Бутерброд с колбасой, сыр, зелень… Еще есть сухое печенье.
Снова раздался звонок мобильного. Анжела!
– Ты не можешь меня встретить?
– Уже подъехала?
– Да.
– Сейчас. Спущусь вниз и через пару минут буду на улице.
«И где Гуджарап? – опять возникла мысль. – Почему он не звонит? Вдруг что-то серьезное?»
На улице было тихо. Пахло жасмином. Серафима запахнула кофту, и тут до нее донесся звонкий голос.
– Привет! – Анжела вышла из такси с большой сумкой, приблизилась к Серафиме и поцеловала ее в щеку.
– Прости, что я так внезапно… Не предупредив заранее. Но так получилось.
– Ничего, поговорим дома.
Итальянка подняла глаза вверх:
– Это твой дом?
– Да.
– Красивый.
– Сталинская архитектура. По-своему она очень привлекательна.
– Да-да. Я понимаю. Я читала об этом. Дома повышенной комфортности и определенного имперского стиля.
– Ну, насчет повышенной комфортности я бы не сказала… – протянула Серафима. В доме стал ломаться лифт и барахлил мусоропровод, но говорить об этом иностранке было бы странно и неправильно… «И на что ты жалуешься, – одернула себя Серафима, – у тебя прекрасная квартира… Все хорошо».
– Пойдем скорее. Тут дует, – заторопилась Анжела.
Хотя никакого ветра не было. Стоял чудесный июньский вечер: тихий, теплый, когда все подернуто чудесной дымкой распустившейся зелени. Серафима любила позднюю весну и раннее лето, когда оно еще не вошло в полную силу. Не наступила изнуряющая жара, а город не превратился в раскаленные асфальтовые джунгли. Но может быть, итальянке кажется, что дует ветер и холодно. Теплолюбивые люди могут испытывать неудобство от малейшего сквозняка. Тяжелая дверь подъезда закрылась за ними, и тут Серафима увидела, что ее знакомая мелко-мелко дрожит.
– Да ты и вправду замерзла, – тихо рассмеялась Серафима. – Сколько у вас там сейчас в Италии градусов?
– За тридцать, – чуть слышно сказала Анжела.
– Ну конечно, после таких температур Москва кажется арктическим ледником. Как долетела?
Анжела запнулась:
– Нормально.
– С пересадками?
– Да.
– Надолго к нам?
Тут же Серафима сделала сама себе выговор за бестактный вопрос: можно подумать, ты уже хочешь ее спровадить… Следи за своей речью… Не забывайся…
Анжела как-то неопределенно повела плечами и нахмурилась.
– Не знаю. Посмотрю. Пока не могу сказать ничего определенного. Зависит от многих обстоятельств и факторов.
Серафима нажала на кнопку вызова лифта.
– Понятно. Сейчас согреешься на кухне. Выпьем чай или кофе. Что хочешь?
Лифт остановился на одном из этажей. Анжела как-то странно посмотрела на Серафиму. В глазах мелькнул испуг:
– У вас часто ломаются лифты?
– Нет. С чего ты взяла?
– Лифт стоит на месте. Кто-то его остановил?
– Сейчас он поедет. Наверное, маленькая техническая неисправность. Небольшая пауза. Так бывает.
И в самом деле, после того как Серафима пару раз настойчиво нажала на кнопку, вскоре раздалось шуршание лифта. Когда кабина остановилась, Анжела отступила назад, как бы спрятавшись за спину Серафимы.
Они зашли в лифт, и Серафима увидела, как ее знакомая бледна и напряжена. Сейчас отойдет. Посидит на кухне, выпьет кофе и оттает. Наверное, перелет, общая усталость… вот все эти факторы и сказались на самочувствии.
На кухне Анжела какое-то время сидела, глядя прямо перед собой в одну точку. Когда Серафима поставила перед ней чашку кофе, Анжела вскинула на нее крупные карие глаза:
– Спасибо. – Она прекрасно говорила по-русски, с едва заметным акцентом: – Я, наверное, свалилась тебе как снег на голову?
– Ничего. Все нормально.
– Понимаешь. Внезапная командировка, – начала она, оправдываясь.
– Что-то срочное по работе?
Та часто-часто закивала головой:
– Да. Я сама не ожидала. У нас обычно так не делается. А тут… Минимальное время на сборы – и вперед! А где твой… – она запнулась.
– Друг? Леонард в командировке.
– Ясно. Жаль, что его нет. Он мог бы мне помочь.
– В чем?
– В одном деле. – Анжела нахмурилась. – Если честно, то я на него рассчитывала. Не думала, что его не будет в Москве.
– Его нет. И когда будет – не знаю. Тоже срочная командировка.
Анжела испытующе посмотрела на Серафиму:
– Тогда, может быть, я расскажу тебе…
Но…
– Я не выдам.
Серафима налила себе вторую чашку кофе и приготовилась слушать.
– Я рассказывала, что работаю в одной исследовательской лаборатории.
– Говорила в общих чертах.
– Так вот, – запнулась Анжела. – Это правда. Но не вся.
– Я слушаю…
Кофе был горячим и сладким. Серафима пила такой нечасто. Понимала, что он нагоняет лишние калории. Такой кофе не бодрил, а скорее успокаивал. Вот и сейчас она нуждалась в успокоении, так как все время нервничала из-за Леонарда. Она постоянно задавала себе вопросы: где он и что с ним сейчас? И вот сию минуту, сидя на стуле напротив Анжелы, Серафима почувствовала, как ни странно, облегчение. Может быть, потому что собиралась вникать в чужие проблемы, а не копаться в своих. В ней включился психолог, готовый выслушать пациента. Но Анжела молчала.
– Я слушаю, – мягко повторила Серафима.
– Я… короче. Не слишком ли обременяю тебя? – выпалила Анжела.
– Ничего. Все нормально…
Из рассказа Анжелы складывалась следующая картина. Она трудилась в одной закрытой лаборатории, где занимались секретными разработками. Сказав об этом, Анжела сделала страшные глаза и замахала руками. Один проект, связанный с авиацией. Причем рассматриваются те разработки, которые были сделаны еще в прошлом веке. Начиная с 20-х годов. И вот с некоторых пор ей стало казаться, что за ней следят, с тем чтобы украсть результаты исследований. А в Россию она прилетела, чтобы кое-какие наработки обсудить со сведущими людьми в Москве.
– Как же ты можешь что-то обсуждать, если это секретные исследования? – удивилась Серафима.
– Ведь эти люди тоже когда-то работали над похожей тематикой. Поэтому было бы интересно с ними поговорить. И конечно, не раскрывая суть моих интересов. Но… понимаешь, теперь мне кажется, что за мной следят.
– С чего ты это взяла? У тебя есть доказательства?
Анжела мотнула головой:
– Никаких. Но есть же ин-ту-и-ци-я. – Это слово она произнесла по слогам. – Понимаешь: ин-ту-и-ци-я. И никакими логическими доводами я себя успокоить не могу. Я хотела посоветоваться с Гуджарапом. Мне кое-что удалось узнать…
Серафима промолчала. Она не хотела говорить Анжеле, что иногда бывает не интуиция, а простая мания преследования. Когда любой шорох, стук двери или взгляд случайного прохожего укладываются в одну цепочку – что за тобой следят и хотят уничтожить. Это признаки начинающегося психоза. Но это уже вопрос не к психологу, а к психиатру. Ничего этого Серафима говорить не стала.
– Не надо так думать. Ты просто измучаешь себя. Это все нервы. Надо хорошо выспаться, поехать куда-нибудь отдохнуть. Сменить, как говорят, картинку. Даже простой поход в музей или картинную галерею может отвлечь. А уж если выбраться куда-нибудь на несколько дней, то успех гарантирован. И тогда это состояние уйдет, вот увидишь.
И она погладила Анжелу по руке. Но этот простой жест почему-то вызвал у молодой женщины бурные рыдания.
– Спасибо, Серафима, ты очень добрая. Я рада, что нашла у тебя приют. При-ста-ни-ще. – Некоторые слова Анжела выговаривала старательно и по слогам. – Ты меня выслушала, я немного успокоилась. Сейчас уже поздно, давай спать. Завтра утром у меня много дел, нужно встретиться с людьми, о которых я тебе говорила. И может быть, завтра я позвоню Гуджарапу и переговорю с ним.
– Сейчас он вне зоны доступа.
Анжела сделала большие глаза, а потом часто-часто закивала головой.
– О! Понимаю. Но вдруг он позвонит… Я буду рада побеседовать с ним на интересующую меня тему.
– Я тоже буду рада, – со вздохом сказала Серафима.
Она постелила Анжеле в большой комнате. Перед тем как пожелать ей спокойной ночи, спросила: надо ли ее утром будить. Та ответила, что встанет сама. Но если вдруг не проснется по будильнику, то пусть Серафима ее разбудит.
– Хорошо, – сказала Серафима.
Сон никак не шел. Она лежала в постели и ворочалась. Снедало беспокойство за Леонарда. Как он? Ну мог же подать весточку. Она ждет. Тоскует. Тревожится.
И тут, словно бы услышав ее мольбы, пришла эсэмэска:
«Все в порядке. Спи. Целую нежно. Леонард». И смайлик. Сердечко.
Серафима резко выдохнула и натянула одеяло на голову. И тихо рассмеялась. Она была почти счастлива. А вот полным ее счастье будет, когда он приедет.
В ответ она отправила два больших сердца.
За завтраком Анжела была молчалива и сосредоточена. Она проснулась по будильнику. Его звон разбудил и Серафиму, которая пошла на кухню и занялась приготовлением бутербродов и кофе.
– Надолго уходишь?
– Не знаю.
– Если требуется помощь – звони.
После недолгого молчания Серафима сказала:
– Гуджарап прислал эсэмэску.
– Когда приедет, не сообщил?
– Нет.
– Жаль! Надеюсь, что он вернется в Москву в ближайшее время и я смогу с ним переговорить. Сегодня у меня много дел. Но я постараюсь вернуться к ужину.
– Хорошо. Жду. Что тебе приготовить?
Но в ответ итальянка энергично затрясла головой:
– Нет, Серафима. Не стоит беспокоиться. Это я приготовлю настоящую итальянскую лазанью. Побалую тебя. Куплю продукты и приготовлю.
– Буду ждать. Лазанью я люблю. Готовить не умею. Но в ресторанах ела и как полуфабрикат покупала.
– Это все не то. Все, что ты ела до этого, – ерунда. Я сделаю такую лазанью, что запомнишь ее на всю жизнь.
– Договорились, – улыбнулась Серафима. – Уже предвкушаю чудо-лазанью. Не сомневаюсь, что она будет необыкновенной.
Выпив кофе и съев два бутерброда с сыром, Анжела поднялась из-за стола и посмотрела в окно:
– Погода обещает быть хорошей. Не люблю дождь. Сразу настроение портится. Поэтому мы, итальянцы, такие жизнерадостные. Просто у нас солнца много.
Проводив Анжелу, Серафима подошла к окну. Вот она вышла из дома и остановилась, чтобы перейти дорогу. Дальше все было как в замедленной съемке. Неожиданно вынырнула машина, и в следующий момент Анжела уже лежала на земле. А Серафима почувствовала дурноту, подступившую к горлу. И закричала во весь голос. Да так, что зазвенело в ушах.
Глава вторая
Опасный визит
Чтобы чувствовать цену того, чем вы владеете, представьте себе, что вы потеряли это.
Плутарх
Москва. Наши дни.
За два дня до описываемых событий
Если бы не дурацкая привычка есть по ночам, ее бы уже не было в живых. Вот сколько раз она корила себя за это, а получается, что ночные походы к холодильнику спасли ей жизнь.
Все, что случилось тогда, той ночью, Кира могла воспроизвести с мельчайшей достоверностью – настолько произошедшее врезалось в память. И она не могла его вытравить, даже если бы захотела. Может быть, спустя какое-то время она найдет дорогущего психолога, заплатит ему кучу бабок – и он поставит блок на прошлое. Но это будет когда-нибудь потом… А сейчас ей нужно поспать. Но стоило только прикорнуть, как снова все прокручивалось в голове с бешеной скоростью.
…Она захотела есть и потопала на кухню, стараясь ступать как можно бесшумней. Несмотря на то что дедушка был уже стар – в прошлом году ему исполнилось восемьдесят пять лет, – спал он чутко, и бывало, когда она возвращалась обратно к себе в комнату после того, как сделала маленький набег на холодильник, в коридоре слышала его ироничное покашливание. Он как бы сигналил ей, что все слышал и знает, чем она занималась на кухне.
Она не была толстой – скорее плотно сбитой, но мечтала похудеть хотя бы килограммов на пять. А с этими ночными набегами на кухню выполнить данное пожелание не представлялось возможным.
Для того чтобы ее все-таки не разнесло, она занималась боевым единоборством и еще увлекалась паркуром. Ей нравилось взбираться по стенам домов и там зависать, глядя сверху вниз на людей. От этого захватывало дух, хотелось петь во весь голос и кричать от радости.
Она училась на первом курсе финансово-экономического института, потом бросила – и теперь думала, куда ей пойти дальше. Дедушка хорошо знал немецкий язык, помог ей выучить его, и иногда она занималась переводами. Все это были случайные заработки, но на жизнь ей хватало, а о дальнейшем она пока не задумывалась. Хотя дедушка все же ворчал и спрашивал, когда же она возьмется за ум. Они договорились, что еще пару месяцев она подумает. А потом решит – куда поступать.
Дедушка, Николай Людвигович Степанцов, был в прошлом летчиком, авиаконструктором и любил во всем точность и порядок. Наверное, он спрашивал бы с Киры гораздо строже, если бы не то обстоятельство, что ее родители умерли, когда она была в достаточно нежном возрасте. Поэтому внучку свою он жалел и желал ей, естественно, самого лучшего. Так, как он это понимал. Бабушка умерла еще до рождения Киры, поэтому Кира ее не помнила, но казалось, что дедушку знала всегда. Она была уверена, что в мире есть человек, который ее, Киру, любит – просто за то, что она есть. Родители Киры погибли в горах, когда в составе группы совершали восхождение на Эльбрус. Ей в то время было пять лет. Так что с этого возраста она целиком была на попечении дедушки. Он привел ее за руку в первый класс, проверял уроки, занимался дополнительно почти по всем предметам, отменно готовил – особенно ему удавались куриные котлеты и плов. Он заплетал ей косы, выбирал наряды, а когда она повзрослела, сказал, что она может покупать одежду себе сама, только пусть одевается так, чтобы ему не было стыдно. При этом он не пояснил, что вкладывает в это понятие, но Кира старалась избегать мини, обтягивающих брюк, крикливых расцветок. Она не делала себе ни пирсинг, ни татуировки – знала, что дедушка этого бы не одобрил.
Когда однажды ее одноклассница с насмешкой спросила: «Ты что, так и будешь зависеть от мнения старпера?» – Кира ее оборвала: «Я не завишу ни от чьего мнения. Просто не хочу. И он не старпер. Он мой дед». Она хотела прибавить «я его люблю и не хочу огорчать», но подумала, что это лишнее и ее не поймут. Потому и промолчала.
Подруг у нее не было, только знакомые, с которыми она иногда общалась. Как ни странно, ей хватало дедушки. Он не давил на нее, не пытался контролировать. Она могла сидеть в своей комнате и резаться в компьютерные игры или просто валяться на диване и читать книжку. Но все же были у них заведенные привычки и ритуалы. Ужин в семь, если она была дома. Если приходила позже, ужинали они все равно вместе. Дедушка ухаживал за ней, разогревал еду… Во время ужина беседовали. Иногда Кира приходила к нему в комнату, и у них начинались душевные разговоры, она любила расспрашивать его о прошлой жизни. О работе. Он рассказывал с увлечением, она не прерывала его, сидела в кресле, забравшись с ногами, и слушала.
На здоровье дедушка особо не жаловался, но в последнее время что-то его стало беспокоить. Он как-то сдал, одряхлел и реже выходил из дома. Когда Кира спросила его, нужно ли сходить в поликлинику или вызвать врача на дом, он резко сказал, что ничего не надо, все в порядке – это возраст и нервы.
И все же два дня назад, когда они ужинали, дедушка сказал, глядя куда-то в сторону:
– Как ты знаешь, я уже стар…
Кира хотела перебить его, но что-то в его тоне остановило ее.
– Не перебивай, пожалуйста, – сказал он строго… – Меня может не стать в любой момент.
– Ты о чем, а? – Она попыталась перевести их разговор в шутку. – Деда, не надо на ночь, а то я не усну…
– Прошу тебя, выслушай, – обратился он к ней чуть ли не с мольбой. Это было так странно, что она невольно притихла.
– В моей комнате лежат документы… пакет за книгами… Пойдем я тебе покажу. Когда меня не станет… обращайся с ними аккуратно.
– А что там?
И он сказал неожиданно твердо и громко:
– Тебе лучше не знать. Но сохрани эти бумаги. Обещаешь?
– Хорошо.
Он показал, где хранится пакет с бумагами, и когда она ложилась спать, то подумала, что надо быть повнимательней к дедушке, раз ему в голову лезут мысли о смерти. Раньше такого не было.
И вот в тот вечер, точнее уже ночь, она направилась в кухню и услышала странный звук. Сначала она не придала ему значения. А потом… Потом она почувствовала, как по коже бегут мурашки. Инстинктивно она тихо закрыла холодильник. И сделала шаг к балкону. Вышла на него, и здесь звук стал громче. Входная дверь открылась. Крик застыл на губах, она присела на корточки. Шум нарастал. Ей хотелось выглянуть, но она запретила себе это делать.
Она так и сидела на корточках, слившись с темнотой и жадно ловя звуки оттуда. Когда ей показалось, что все стихло, она осторожно подняла голову: боком к ней стоял мужчина – высокий, с седой головой и хищным носом. Он был небрит, в серой футболке и говорил с кем-то, кто находился, видимо, в коридоре. Форточка была открыта, и было слышно каждое слово:
– Смотри, аккуратно…
И тут же его перебили со смешком:
– У нас все схвачено. В том числе и в полиции…
Седой повернул голову вправо, и Кира мгновенно опустилась на пол. Через какое-то мгновение ей показалось, что кто-то идет к балкону, она немного выпрямилась, поставила ногу ближе к стене и перемахнула на соседний балкон, едва коснувшись перил. Такому приему их учили на паркуре. Хорошо, что соседи ничего не слышали. Видимо, спали крепким сном. В соседней квартире жили мать, отец и двое детей. Мальчик лет восьми и пятилетняя девчушка.
Когда Кире показалось, что все утихло, она снова осторожно перебралась на свой балкон и, открыв дверь, вступила на кухню. Никого. Вооружившись кухонным ножом, она, ступая на цыпочках, подошла к дедушкиной спальне и заглянула туда. Дедушка лежал поперек кровати. Изо рта вытекала струйка крови. Она зажала рот себе рукой, чтобы не кричать… И тут вспомнила о бумагах. Тех самых, о которых ей говорил дедушка. Она метнулась к книжной полке и сунула туда руку – бумаги были на месте! И вдруг снова шаги… Кира метнулась к себе в комнату. Схватила свой рюкзачок, с которым обычно ходила (там был паспорт, банковские карты…), и ринулась на балкон. Потом переметнулась на соседний. А затем, цепляясь ногами и руками за балконные перила, спустилась с четвертого этажа на тротуар. Оказавшись на тротуаре, глубоко вздохнула и невольно подняла голову вверх. Прощай, дедушка! По ее щекам струились слезы. Я выполнила твое обещание… Взяла бумаги. Я… постараюсь найти твоих убийц и покарать их. Обещаю тебе…
* * *
– Кто убит? – Светлана Демченко вела машину, глядя на дорогу.
– Некий Степанцов Николай Людвигович. Бывший авиаконструктор. Он уже давно на пенсии. Но до шестидесяти пяти лет еще работал, потом давал консультации. Был внештатным сотрудником. Воспитывал внучку Киру Дмитриевну Племянникову. Ее родители погибли. Внучка – дочь его дочери Людмилы. На месте смерти внучки не было. Где она сейчас, неизвестно. Его убили, перерезав горло. Он сопротивлялся, но их было двое. При осмотре тела была обнаружена небольшая татуировка на плече. Самолет.
– И где теперь эта внучка? Почему она убежала?
– Ее могли убить… и увезти труп с собой. Могли похитить и тоже взять с собой. Ты такие версии не допускаешь?
– Допускаю. Вполне допускаю.
Небо хмурилось, собирался дождь…
* * *
– Ты все хорошо просмотрел?
– Да.
– Почему же мы ничего не нашли?
– Не знаю.
– Вдруг там ничего не было?
Второй пожал плечами:
– Забей. Если не нашли – значит, там ничего и нет.
– А нам поверят? И почему он ничего не сказал?
– А ему и сказать было нечего. Упрямый старый черт!
– Похоже, что он нас не ждал!
– Это вряд ли!
– И все же в его глазах было что-то такое…
– Мне в его зенки вглядываться было некогда. А вот ты плохо службу служил.
– Делал что мог, – огрызнулся первый.
Они ехали в машине и негромко переговаривались между собой.
– Главное, чтобы бабки заплатили вовремя.
– Точняк заплатят.
– Но бумаг-то нет.
– Так хули мы их родим, если и не было…
– А нам поверят?
– А какие могут быть сомнения? Все, что от нас требовалось, выполнили. Кто же думал, что этот старый перец в молчанку играть будет. Но если бы что-то знал, сказал бы.
– Так-то оно так. Нам все же могут предъяву выкатить. Бумаги где? И кстати, где его внучара была? Он же не один жил. Нам же сказали, что он вдвоем с девкой живет. А ее мы не видели. Но какой-то шорох на балконе я слышал. Хотя, когда я осмотрел его, там было пусто. И все же зудят два вопросика: почему ее дома не было и где она сейчас?
– Ну, здесь мы с тобой далеко не ускачем. Зачем городить огород там, где его нет. Девка молодая, хрен знает где шлялась. К бойфренду поскакала наверняка. В постели кувыркаться. На кой ляд ей около старого перца сидеть. Она что, сиделка? Он вполне еще мог себя обслужить.
– А вдруг она где-то рядом была? Вдруг мы с тобой маху дали?.. И девчонку проглядели? Что-то ведь мне покоя не дает. И не просто так…
– Забей! Хули ты дергаешься, как баба в течке. Мы же все осмотрели. Я даже вернулся, хотя это было опасно, но… решил все же проверить. Был там кто в хате, когда мы нагрянули, или нет?
– Свербит меня что-то, ой свербит. И неспроста. У меня на эти дела нюх звериный. И этот нюх сейчас мне говорит, что наше дело немного тухляк. Понимаешь?
– Заткнись, хорош на нервах пиликать. Реально. Слышь? Закрой хлебало! Был, помню, у меня один музыкант. Должок с него надо было выбить. Ну и потряс я его маленько. Так что он играть больше не мог. А подавал, как я узнал впоследствии, большие надежды.
– И что ты с ним сделал?
– Угадай с трех раз? Пальцы переломал. Пианистом он был. И сплыл.
– А к чему ты мне это говоришь сейчас, а?
– А к тому, что мне с тобой сейчас то же самое сделать хочется. Так ты меня уже достал!
Второй собеседник замолк и мельком посмотрел на своего напарника, сидевшего за рулем. Он был широко известен в узких кругах тем, что ему поручали самые грязные и тяжелые дела. В своем роде беспредельщик. Если бы не Макс, который подсунул ему это дельце… И зачем только Макс клялся-божился, что все будет как на мази, а он получит большие бабки? Будет благодарить Макса, ну и не забудет ему процентик отстегнуть… И где только Макс нашел этого громилу?
Ему стало не по себе. Хотя новичком он не был и повидал в своей жизни всякого. Лучше бы он не соглашался. Перекантовался бы без этих бабок и нашел бы себе другой заказ. Не такой, как этот – с непонятным исходом. И потом, ему как-то не по себе – стариков убивать. Все-таки какой-никакой кодекс чести у него имеется, несмотря на то что со стороны это может звучать смешно. Он не виноват, что вырос в наукограде, где в период перестройки вся жизнь рухнула, а ученые стали не нужны. Его отец, инженер, получил сердечный приступ и скончался недалеко от дома, мать вышла замуж за мужика, который ее бил, и через два года ушла вслед за отцом. А он остался один и никому не нужный. Ну и приобщили его к воровству. Ларьки они тогда обчищали. Дело было выгодное и не особо хлопотное. Один раз даже куш приличный сорвали. В ларьке кто-то оставил приличные деньги на хранение. Пятьдесят тысяч баксов. Они себе их и прикарманили. И подался каждый куда хотел. Он – в Москву. Может быть, тогда надо было завязать ему со всей той жизнью, поступить куда-то, начать другую карьеру. Но что-то помешало ему сделать этот шаг. А что – теперь он толком не может и вспомнить. Наверное, Маринка, которая тогда вертела им как хотела, а он исполнял все ее желания. Маринке были нужны деньги. Она, дурочка, возомнила себя топ-моделью и хотела идти по этому пути. Куда ей, провинциальной девочке из Брянска, рваться в Париж и Милан. Но она видела себя уже на самых престижных мировых подиумах. И не могла вытравить из головы эти сахарные картинки: реклама, красивая тачка, престижные курорты, хата в центральном московском районе… И как она умело раскручивала его на деньги. А он, дурак, поддавался ей… Как в сладостном бреду был. Марина, Мариночка… Тогда уже его дорожка и стала необратимой.