000
ОтложитьЧитал
© Л. Зданович, перевод. 2016.
© ООО "Остеон-Пресс", оцифровка текста. 2016
* * *
Глава 1. С чего начиналось колдовство
В начале 1692 года несколько девушек в деревне Салем, штат Массачусетс (в Новой Англии), заболели, и симптомы их болезни были весьма тревожными. Наиболее беспокоящим и волнующим были конвульсивные припадки: настолько нелепые и настолько сильные, что видевшие их соглашались: девушки не могли притворяться. “Их движения во время припадков – писал преподобный Деодат Лоусон – являлись сверхъестественными, как по форме, которую не может произвести нормальный человек, так и по силе; они намного превосходили обычную силу того же человека, когда он находится в здравом уме”. Преподобный Джон Хейл из Беверли подтвердил описание Лоусона. “Их руки, шеи и спины – писал он – поворачивались и так, и этак, потом возвращаются на место, поэтому они не могли воспроизвести эти движения по своей воле, они были сильнее всякого эпилептического припадка или любой естественной болезни”.
Были и другие симптомы, почти такие же тревожные: временная потеря слуха, речи и зрения, потеря памяти, так что девушки не могли вспомнить, что происходило с ними во время припадка; чувство удушения в горле, потеря аппетита. Позже последовали ужасающие галлюцинации; они видели призраков, которые пытали их различными изобретательными и жестокими способами. Они чувствовали, как их щипали и кусали, а часто на коже проступали действительные следы пыток.
Эти симптомы легко распознаваемы. Самое поверхностное исследование классических случаев истерии – Шарко, Дженета, Брейра и Фрейда – продемонстрируют, что “пораженные” в Салеме девушки были истеричками в научном смысле этого термина. Разумеется, их так и называли, но в более пространном, общепринятом смысле. Таким образом, историки, называвшие девушек истеричными, также называли их лгуньями, хотя это два термина взаимоисключаемы настолько, насколько касается сознательной мотивации. За редким исключением, поведение девушек принадлежит истории патологий, а не истории мошенничества. В любом случае, их поведение было из ряда вон выходящим и огорчительным. Две из них, Элизабет Паррис и Эбигейл Уильямс, были дочерью и племянницей преподобного Самуэля Парриса, из деревни Салем, и он лечил их универсальными средствами, обычными для Массачусетса XVII века: молитвами и постом. Но он сделал и то, что сделали бы мы с вами, если бы наши дети заболели – отвел их к врачу. В действительности, он отвел их к нескольким врачам и убедил родителей и опекунов других девушек последовать его примеру. Врачи были озадачены. Наконец, один их них – традиционная история говорит, что это был Уильям Григгс из Салема – дал диагноз. “На них порча”, – объявил он, и девушки, якобы, были жертвами черного колдовства.
Диагноз ни в коем случае не представлял собой ничего неожиданного. Подавляющее большинство терапевтов XVII века, как и другие образованные люди, верили в колдовство и считали его причиной некоторых болезней. Поучительной параллелью мненью доктора Греггса был диагноз сэра Томаса Брауна, знаменитого автора “Religio Medici”, который вызывался в качестве эксперта в английский суд над ведьмами, собравшийся в 1662 году в Бери Сент-Эдмундс. Он считал, что “эти экстатические припадки были естественного происхождения, то, что мы называем “матерью”, но только доведенные до крайности коварством дьявола, входящего в сотрудничество со злобой тех, кого мы называем ведьмами и совершающего свои злодейства с их помощью”.
“Мать”, “удушение матери”, – общепринятое сокращение для английского термина XVII века, обозначающего истерию. Таким образом, диагноз сэра Томаса Брауна был абсолютно точен, и, вполне возможно, что доктор Григгс также правильно распознал симптомы. Что еще более удивительно, он, вероятно, правильно идентифицировал причину припадков девушек, которой, судя по всему, было колдовство.
Колдовство непросто определить, потому что оно, в отличие от основных формальных религий, не является логически объединенным учением веры. Но в Западной цивилизации с доисторических времен существовала свободно связанная группа магических традиционных практик – заклинания, чары и т. д. – главным образом, имеющие отношение к способности воспроизведения потомства и бесплодию, здоровью и болезням, а также к некоторым маргинальным занятиям, в том числе предсказанию будущего. Такая традиционная практика явно, но малодоказательно, связана с дохристианскому поклонению плодородию, чьим верховным божеством был бог плодородия. Вероятно, самым распространенным из таких богов было обожествленное солнце, затем обожествленное стадное животное, корова, или чаще, (благодаря репутации распутника) козел. Наполовину человек и наполовину животное, ч рогами и копытами, он появляется как Дионисий или Вакх – главный бог плодородия античного мира; его также можно найти в пантеоне Северной Европы. Очевидно, что ранние христиане считали его наиболее мерзким из всех языческих богов; его атрибуты, рога и копыта, они дали дьяволу, добавив крылья падшего ангела.
Не вызывает сомнения то, что он когда-то был чрезвычайно могущественным богом, есть случаи его выживания в дохристианской форме вплоть до XX века включительно. Один путешественник в 1930-х годах в южной Ирландии видел деревенских жителей, танцующих в хороводе вокруг козла, чьи рога и копыта были выкрашены золотой краской. Ему сказали, что в грядущее воскресенье поджарят и съедят его, потому что “они всегда так делали”. Я сам видел одного такого выжившего рогатого бога: австрийского Крампуса. В настоящее время он выродился в страшилище для детей. Черный и мохнатый, с рогами и искаженным лицом, он является компаньоном Санта-Клауса и приходит к плохим детям, в то время как Санта-Клаус раздает подарки хорошим. Но основной атрибут Крампуса говорит, что он на самом деле – не только детское божество. С собой о носит пучок сухих веток, и молва утверждает, что если он ударит ими, человек не сможет иметь детей в течение года – наказание, едва ли подходящее к негодникам-карапузам. Крампус – альпийское вырождение бога плодородия. Он появляется в декабре, потому что это время зимнего солнцестояния, период наибольшего бесплодия природы. В некоторых местах его запекают в хлеб и съедают – еще одно доказательство его прежней принадлежности к пантеону. (Поедание сахарных фигурок не имеет важного значения, но хлеб – это сущность жизни, а потому наиболее распространенный символ тела бога, как в христианской религии).
Мощь рогатого бога можно также усмотреть в том факте, что в Средние века и в период Возрождения художники часто забывали добавлять ему христианский атрибут, крылья падшего ангела, но никогда не забывали рисовать рога – атрибут, делавший его богом плодородия. Это характерно не только для провинциальных произведений искусства, но и тех, что были созданы в центрах Западной цивилизации. В Крещенском соборе во Флоренции, например, есть мозаика “Последнего суда”, и в центре ада сидит дьявол без крыльев, но с впечатляющими рогами. То же самое можно сказать о произведении Джотто “Последний суд”.
Если божеством-хранителем колдовства было обожествленное стадное животное, это не означает, что всякий, произнесший заклинание, формально поклонялся Сатане. Большинство рассказов о шабашах ведьм создает впечатление галлюцинации или сказки. Тем не менее, всего два века назад, каждый, кто применял заклинания, верил, что обращается к опасным оккультным силам и что ставит под угрозу свою душу. Но степень угрозы была относительной, пропорциональной степени колдовства, которое, как убийство, имеет три степени.
Первая – это практика белой магии, использование заклинаний и заговоров в благожелательных целях. Ношение лапки кролика (кролик, как и козел, известен своей плодовитостью) – белая магия. Как и подкова, приколоченная над дверью (концами кверху, чтобы формой напоминать рога скота). Поскольку такая практика никому не причиняла вреда, белая магия редко заботила власть. Разумеется, это был призыв к оккультным силам, конкретно не христианским, и как таковой мог привести и иногда приводил к суровому упреку священника. Но тем дело и кончалось.
Вторая степень колдовства – черная магия, использовавшаяся в злых целях. В XVII веке черная магия была очень серьезной, она была призывом к Принцу Зла с целью принести кому-нибудь вред. Третья степень – это договор, когда колдунья не просто призывает к дьяволу с помощью заклинаний и заклятий, но верит, что на самом деле заключила пакт служить ему.
Общепринятой точкой зрения и точкой зрения большинства историков было то, что в действительности в Новой Англии не практиковали колдовство. Но эта точка зрения ошибочна.
Можно доказать, что во второй половине XVII века здесь практиковали все три степени магии: белую магию – повсеместно, черную магию – иногда, а пакт службы дьяволу, по крайней мере, единожды.
Прежде чем перейти к документам, давайте вначале рассмотрим, почему колдовство считалось таким серьезным проступком в XVII веке; почему его широко практиковали и верили в него, и почему в некоторых случаях колдуньям на самом деле удавалось нанести жертве вред.
В ранние годы христианской истории наказание за колдовство было относительно легким. В VII веке Теодор, архиепископ Кентерберийский, в своем труде “Liber Poenitentudis” рассматривал наказание, причитающееся человеку, который “подражал оленю или быку, то есть, превращал себя в дикое животное, надевая шкуру скота и голову животного”. Для тех, “кто в таком обличье представлял себя диким животным”, он назначал “епитимью на три года, потому что это есть дьявольское наваждение”. В то время язычество было еще так широко распространено, что, согласно преподобному Биду, у короля Восточной Англии Редвальда “был в одном храме алтарь для подношений Христу и другой, где происходили жертвоприношения демонам”.
Элементы язычества оставались сильны в Средние века, как внутри церкви, так и вне ее. В1282 году священник Инверкитинга вел вокруг церковного двора танец, посвященный плодородию. Гиральдус Камбрензис (ок. 1146 – ок. 1220) писал, “хотя сквозь слезы”, что есть священники, которые отправляют мессу над восковыми фигурками, чтобы проклясть кого-то”. Средством против этого, полагал Гиральдус, было посвящать в сан меньше священников и тщательнее отбирать их. Его совету, естественно, не последовали, и клирики продолжали практиковать черную магию и в XVIII веке.
К концу Средневековья и к началу Возрождения и церковь, и государство стали более серьезно относиться к колдовству. Решающим веком был XVI, в течение которого произошло несколько важных судебных процессов, включая закончившиеся казнями Жанны Д’Арк, Жиля де Реца и графини Глостерской. В 1490 году был опубликован “Malleus Maleficarum” (“Молот ведьм”). Его авторами были Джеймс Шпренгер и Генри Крамер, два немецких доминиканца. Книга была напечатана с папской буллой, в которой Иннокентий VIII присваивал им юрисдикцию инквизиторов в немецких странах. “Молот ведьм” приводил подробное определение колдовства, правила расследования, испытаний и суда над случаями колдовства. Он оставался важной работой на протяжении двух веков; Матер знал ее и ссылался на нее.
Публикация “Malleus Maleficarum” дает нам удобную дату открытия повсеместной войны против дьявола, которой занималось христианство в течение XVI и XVII веков. Ужас этой войны мы никогда не узнаем во всех подробностях. Даже количество осужденных и казненных ведьм широко варьируется от одного автора к другому. Но нам ясно, что битва с дьяволом достигла своего апогея в течение первой половины XVII века, когда, к примеру, только в городе Бамберг было сожжено девятьсот ведьм и примерно пять тысяч только в провинции Эльзас.
На первый взгляд кажется удивительным, что казни ведьм получили такой размах в XVII веке, в котором, как нас учили, возникло много плодотворных идей современной науки. Уайтхед называет этот век “веком гениев”, и не без причины. В Англии это было время Бэкона, который первым увидел возможность индуктивного научного метода; время Роберта Бойля, заменившего в своем труде “The Skeptical Chemist” четыре элемента Аристотеля (земля, воздух, огонь и вода) современным определением элемента, как химически неизменного вещества; время Ньютона, который заложил математические и механические основы классической физики. Трудность в том, что мы помним этих людей только за идеи, которые ценим до сих пор, забывая о других сторонах их ума.
Забываем, что Бэкон верил, что бородавку можно вылечить, потерев ее коркой бекона и повесив ее за окном на южной стороне, и что колдовство может работать с помощью “скрытой поддержки злых духов”. Мы забываем, что Бойль верил в поразительные и отвратительные лекарства, включая тушеных земляных червей, вязаный чулок, который долго носили, и человеческую мочу. Последняя, как наружное и внутреннее средство, была одним из его любимых лекарств; он считал, что “требуется целая книга, а не часть научной статьи, чтобы перечислить и доказать ее медицинские достоинства”. Это Бойль предложил расспрашивать английских шахтеров, “встречают ли они подземных демонов, а если встречают, то как они выглядят, что предрекают и что делают”. А Ньютон, величайший ученый своего времени, проводил больше времени, занимаясь оккультными науками, чем физикой. Например, он по-своему объяснял и развивал апокалиптические отрывки из Библии и толковал измерения храма Соломона, надеясь в обоих случаях, что мистическое прочтение Библии откроют ему сокровенные тайны вселенной.
Мы должны также помнить, что XVII век твердо верил в дуалистическую вселенную: в материальный или видимый мир и в духовный и невидимый. Рай все еще был конкретной реальностью, как и ангелы, которые его населяли; тем же самым представлялся ад с его дьяволами. Как писал Джон Локк в своем “Essay Concerning Human Understanding” (“О человеческом понимании”): “если понятие нематериального духа, вероятно, трудно для понимания и объяснения, у нас не больше причин отрицать или сомневаться в его существовании, чем отрицать или сомневаться в существовании материального тела, поскольку понимание материального тела осложнено огромными трудностями, его невозможно объяснить или постигнуть”.
Как и другие просвещенные люди своего времени, Локк не только верил в мир духов, но и в то, что духи могут появляться в материальном мире: “что духи могут принимать различные по форме, внешнему виду обличья”. Чтобы подстраховаться, Локк предупреждает, что вселенские законы мира духов для нас непостижимы; он полагал, что мы можем ощущать их только как вторжения в наши чувства. Но это именно то, что, как считали, происходит в колдовстве.
Пример Локка типичен. Ученые, философы, юристы, врачи и образованная часть населения вообще твердо верили в невидимый мир и в способность обитателей этого мира вторгаться в мир материальный. Были, естественно некоторые исключения: материалисты – их называли саддукеями по имени древнееврейской секты – сомневались в существовании духов. Архиматериалистом был Томас Хоббс. “Вселенная, писал он, является цельным набором вещей, которые материальны, то есть единым целым с размерами величины, а именно, длины, ширины и глубины; каждая часть материального также есть материальное, следовательно, каждая часть вселенной материальна, а то, что нематериально, не является частью вселенной. А поскольку вселенная – это все, то, что не является ее частью, представляет собой ничто, и следовательно, не существует”.
Утверждение Хоббса, что дух “не существует” – это одна из самых бескомпромиссных формулировок материализма; можно ожидать, что такой человек будет скептически относиться к колдовству. Не верящий в невидимый мир, вряд ли поверит в то, что Коттон Матер назвал “чудесами невидимого мира”.
Хоббс был скептиком, но его скептицизм по своему характеру отличался от скептицизма XIX века. “Что касается колдовства”, – писал он в своей книге “Leviathan”, – “не думаю, что оно обладает реальной силой; и тем не менее, их наказывают справедливо, за ошибочную веру в способность причинить зло, в совокупности с их намерением сделать это, будь оно в их силах. Их занятие ближе к новой религии, чем к ремеслу или науке”. (Последнее предложение было на редкость проницательным, хотя колдовство было, разумеется, остатком старой религии и нем не было ничего нового).
Если бы вы протыкали булавками восковую фигурку соседа или накладывали заклятье на его корову, вряд ли вам захотелось бы иметь судьей Томаса Хоббса. Он бы не поверил в ваши оккультные силы, но все равно повесил бы за ересь и злой умысел. Но нас здесь интересует не безжалостность Хоббса, а степень его скептицизма. Он был убежден, что колдовство не работает, но ему и в голову не приходило сомневаться, что люди его практикуют. На самом деле, никто в XVII столетии или раньше не сомневался в существовании колдовства как общепринятой практики; скептицизм распространялся только на вопрос, работает ли оно, а если работает, то с помощью каких сил – оккультных или естественных, а также на вопрос, должны ли привлекаться к суду те, кто его практикует.
Скептицизм такого рода не был необычным, но не был он и редким. Реджинальд Скот, чья книга “The Discovery of Witchcraft” (1584) было лучшей критикой веры в колдовство Елизаветинской эпохи, убеждал, что оно обычно не работает и что преступление, в котором была виновна колдунья – это мошенничество: “обманщиц-колдуний”, полагал он, следовало судить по этому обвинению. Скот, как и многие другие, также считал, что методы, которыми расследуют случаи колдовства, настолько вызывали сомнения, что не должны были служить основанием для смертной казни. Томас Эди повторил аргументы Скота (полно и открыто признавая их источник) в своем труде “A Candle in the Dark” (1655). Те же аргументы с некоторыми изменениями приводит Джон Уэгстафф в книге “The Question of Witchcraft Debated” (1669) и Джон Уэбстер в “The Displaying of Supposed Witchcraft” (1677). Ограниченный скептицизм Эди, Уэгстаффа и Уэбстера резко обострился во второй половине XVII века. Некоторые, вместе с Монтенем, полагали, что колдуньи были сумасшедшими, и что место их – в доме для умалишенных, а не в зале судебных заседаний.
Следует подчеркнуть, что все образованные люди, верили ли они в мир духов или нет, скептически относились к большинству судебных процессов над ведьмами, потому что всем им была известна бездонная глубина и бесконечная степень людского легковерия. Каждый несчастный случай, каждое неожиданное или необычное заболевание человека или животного каждое необъяснимое или угрожающее обстоятельство списывалось простыми людьми на колдовство. Образованные люди знали это, и каждый отдельный случай рассматривали скептически. Однако не следует выводить общий принцип из этого статического скептицизма. В 1711 году философ, епископ Беркли писал своему другу, что “я не верю, что хотя бы одна из тысячи этих историй – правда”. Но, добавлял он, “с другой стороны, я не вижу достаточных оснований, чтобы категорически отвергать хорошо засвидетельствованный явный факт”. К письму он приложил один такой случай “явного факта”, отчет о деле в Ирландии, которое Беркли твердо полагал злоумышленным колдовством. Этот “явный факт” не более убедителен – на самом деле менее убедителен – чем факты, предъявленные в Массачусетсе. Мы должны помнить, что в обществе, которое верит в колдовство, оно работает. Если вы верите в колдовство и обнаруживаете, что кто-то расплавил вашу восковую фигурку над медленным огнем или бормотал заклятья над обрезками ногтей, вы почти наверняка тяжело заболеете. Оговоримся, что симптомы будут психосоматическими, а не органическими. Но тот факт, что они явно не органического характера, сделает их еще более ужасными, поскольку болезнь будет казаться результатом злого умысла и действия демонических сил. Так было в Европе XVII столетия, и так было в Массачусетсе XVII столетия.
Страшные конвульсивные припадки считались работой колдуний и демонов, которые выкручивали тела своих жертв в мучительные позы. Потеря слуха, зрения, речи, аппетита и памяти были вызваны самим Сатаной. Контрактура горла – globus hystericus – рассматривали как попытку демонов заставить жертву проглотить оккультные яды. А когда девушка быстро глотала, и ее живот увеличивался (здесь мы имеем один из видов ускоренного формирования язвы), думали, что демонам удалась их попытка с ядами. Когда на коже появлялись волдыри (многие кожные заболевания имеют скорее психическую, а не соматическую причину), считали, что они вызваны раскаленной серой из ада. Многие симптомы, включая повреждения кожи, проходили достаточно быстро. Коттон Матер, который был членом Научного королевского общества, бывший студент-медик, внимательный, наблюдательный человек, не раз отмечал удивительную скорость, с которой происходило заживление “ран, нанесенных ведьмами”. Но другие симптомы оставались. И новый припадок приносил прежние недуги или новые, такие же тревожные.
Причиной этих истерических симптомов, разумеется, было не само колдовство, но страх жертв, и поэтому было сожжено так много безвинных людей. Сейчас невозможно утверждать, как во многих случаях невозможно было утверждать и в то время, сколько человек, казненных за колдовство, в действительности занимались им. Несомненно, не будет преувеличением сказать, что большинство, даже подавляющее большинство, были невинными жертвами истерических страхов. Но опять нужно предостеречь читателя от превращения статистической правды в общий принцип. В то время как очевидно, что большинство казненных за колдовство были невиновны, также очевидно, что некоторые из них, в Массачусетсе, как и в других местах, были виновны.