Позывной «Курсант». Книга четвертая

Глава 1 В которой я ищу связь между несвязуемыми фактами

– Ну-у-у? Все довольны? Все счастливы, я погляжу… Да? Замечательно день прошёл. Получили ровно то, что хотели. – Спокойно, будто ничего не случилось, произнёс Шипко.

В ответ со стороны детдомовцев не прилетело не то, чтобы слова, даже вздоха не прозвучало. Такое чувство, что все они разом разучились дышать.

Панасыч стоял перед нами, словно воплощение суровой кары за тяжелые преступления, широко расставив ноги и сложив руки за спиной.

Самое хреновое, происходило это все на первом этаже Большого дома, прямо перед столовой. Получекисты как раз подтягивались на ужин, а потому картина «Избиение младенцев» радовала их своей колоритностью и нашими хмурыми рожами. Само собой, избиение было не буквально физическим, но от этого не легче.

Курсанты поглядывали в нашу сторону с насмешкой. Мол, вот вы – придурки… Ясен пень! Им хорошо. Их так гонять никто не будет, как нас. Они же – сотрудники НКВД. А мы так, фигня на постном масле.

– Значит, слушай приказ, черти… Я предупреждал вас, что в случае пренебрежительного отношения к моим словам насчет сегодняшнего дня, последуют карательные меры. Предупреждал? – Панасыч посмотрел на детдомовцев по очереди, задержавшись взглядом на пару секунд на каждом. Кроме меня. По мне он просто мазнул глазами и сразу уставился на Бернеса. Даже не знаю теперь, хорошо это или плохо…

Возможно, психологию, как науку, в Советском союзе еще не знают, но Шипко явно не в курсе этого. Потому что его равнодушный тон, его бесстрастное лицо и абсолютно не вязавшийся с этим жёсткий, ледяной тон являлись как раз психологическим прессингом. Конкретным таким методом давления на подопечных. И хочу сказать, прониклись почти все. Ни один из нас не рискнул сказать что-то в ответ, потому что вполне очевидно, вопрос, заданный Панасычем носил риторический характер. Дураков отвечать нет.

Выглядел при этом товарищ сержант госбезопасности абсолютно спокойным. И это хреново. Лучше бы орал или плевался слюной, честное слово. Так оно привычнее.

Просто за его показным спокойствием на самом деле бушевала буря. В реальности воспитатель от бешенства только что зубами не скрежетал. Хотя, иногда мне казалось, вперемешку со словами вылетал именно этот звук. Звук перетираемого челюстью зубного крошева.

А вот голос его оставался тихим, размеренным, обманчиво нейтральным. Но самое главное – из речи Панасыча окончательно пропали и «едрить твою налево», и «растудыть-туды» и даже пресловутые «в рот те ноги». А это – очень, очень хреновый признак. Я бы даже сказал, это – стопроцентный показатель того, что теперь наша жизнь станет еще «веселее». Шипко объявил нам личную вендетту.

Похоже, детдомовцам удалось совершить невозможное. Мы реально разозлили чекиста, имеющего нехилый опыт за плечами. По-настоящему разозлили. И разница, скажу я вам, была очень даже заметна. Не зря говорится, будто все познаётся в сравнении. Вот мы и познали. Темную сторону Шипко в самом ее расцвете. Ему сейчас черное ведро на голову напялить, будет чистый Дард Вейдер.

Если прежде в любых ситуациях, где наше поведение раздражало воспитателя, он мог наорать, обматерить, а иной раз и подзатыльник отвесить, легонько, в поучительных целях, то сейчас…

Сейчас его каменное лицо слегка пугало. И взгляд. Взгляд у Шипко стал такой, что часть детдомовцев после каждого слова Панасыча ежилась, а вторая половина стояла, втянув голову в плечи. Пожалуй, кроме меня.

Ну, ладно… Надо признать, повод у чексиста для подобной злости имеется. Просто когда я и Подкидыш придумали свой план, мы не могли предположить, что именно на этом этапе наших непростых взаимоотношений с воспитателем, кончится его терпение.

Теперь детдомовцы стояли перед Шипко, сжимая в руках тряпки для протирания пыли и половые щетки. Естественно, вовсе не потому, что в каждом из нас проснулась невзвезденная любовь к чистоте и по этой причине мы решили поиграть в Мойдодыров. Так-то устали как собаки. Хотелось жрать, а еще больше – исчезнуть уже с этого импровизированного лобного места и рассосаться по комнатам. А мне – особенно. У меня в башке снова творился полный сумбур.

– Значит, так… – Шипко поднял взгляд над нашими головами и посмотрел на стену, где висели охренительных размеров часы с кукушкой. – У вас есть ровно четыре часа до отбоя, чтоб выдраить все учебные помещения, а так же коридоры и столовую. По окончании отведённого срока я лично пройду везде, где побывают ваши щетки…

Я в этот момент поднял руку, на которую был надет упомянутый воспитателем предмет, и тяжело вздохнул. Это, конечно, просто мандец. Ладно бы швабрами какими-нибудь. Так нет же. Нам вручили самые настоящие половые щетки, которые имели на своем деревянном основании небольшой ремешок. С помощью этого ремешка их можно было прикрепить к ноге или к руке. Тут – кому что нравится.

Просто я, как человек ранее дел не имевший с подобными приспособлениями, если нацеплю щётку на ногу, убьюсь к чертовой матери в первые же пять минут. Потому как из моющих средств у нас имелись только два вёдера с водой, в которую было налито что-то очень мыльное, очень вонючее и предположительно, очень скользкое. Так понимаю, техника работы следующая. Взять ведро, плеснуть воды на пол, тереть щеткой. Поэтому, лучше уж поработаю руками. Впрочем, судя по остальным детдомовцам, из которых только Корчагин нацепил щетку на ногу, пацаны тоже далеко не боги клининга.

– Да, пройду лично с проверкой. – Продолжал тем временем Панасыч. – Изучу каждый угол на предмет чистоты. И поверьте…

Воспитатель сунул руку в карман форменных штанов, вытащил оттуда до опупения белый платок, встряхнул его, расправляя, а затем вытянул руку вперёд, чтоб мы могли оценить уровень предстоящего геморроя.

– Я наверняка замечу даже малейшие остатки грязи. Если она будет, грязь, то вместо крепкого и здорового сна вы отправитесь на второй круг исправительных работ.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – Тихо выдал общую мысль Степан.

И в данном случае это не было уже традиционной попыткой поддеть воспитателя. Ничего подобного. Это был крик души, причём коллективный. Просто выразил его конкретно Рысак. Один за всех.

Я с Ивановым был согласен полностью. Правда, честно говоря, лично в моем случае это относилось не только и не столько к праведному гневу Панасыча. У меня имелась еще одна, гораздо более серьёзная причина взяться за голову обеими руками, а потом взвыть от того, что в этой голове творится.

Насчет Шипко, в принципе, сразу было понятно, детдомовцев за косяк Подкидыша ждет серьезная расплата. Тут, как раз, ничего внезапного нет. Просто масштабы последствий, конечно, в этот раз оказались посерьёзнее.

Наша прогулка, вместе с обещанными воспитателем парашютами и парками, закончилась ровно в тот момент, когда с одной стороны появился Панасыч в окружении расстроенных Леньки, Матвея и Рысака, а с другой – довольный, как обожравшийся сметаны кот, Подкидыш.

Едва воспитатель увидел Ваньку, который летящей походкой, чуть ли не подпрыгивая при каждом шаге, топал к месту, откуда сбежал, лицо Панасыча… Черт…

Сложно объяснить словами, что именно выражало лицо чекиста. Пожалуй, более точно будет сказать, за одну лишь минуту Шипко прошел все пять стадий принятия.

Сначала это было отрицание. Типа, да не может быть! Не способен этот в конец охреневший Подкидыш охренеть ещё больше! На его морде даже ведь отдалённо нет чувства вины. Вообще!

Потом последовал гнев. Во взгляде Панасыча огромными буквами появилась надпись: «Убью суку!»

Следом пришел момент торга. Мол, что важнее: Ванька для будущей разведдеятельности в пользу страны или удовлетворение от его медленной и, желательно, мучительной смерти.

После торга наступила депрессия. Коротенькая такая. Чисто на долю секунды. Депрессия по поводу того, что разведдеятельность все-таки важнее. И наконец, пришёл момент принятия. Шипко принял ту мысль, что исправить детдомовцев гораздо сложнее, чем ему казалось сначала. А значит, можно больше не церемониться. Лупить по полной, не жалея.

И вот как раз где-то на стадии гнева Подкидыш тоже заметил Шипко. Ванька споткнулся на ходу, хотя под ногами у него не было никаких препятствий. Походка его медленно начала утрачивать свою лёгкость, а лицо с каждым шагом вытягивалось все сильнее. Просто у бывших беспризорников очень хорошо развито чувство самосохранения. Поэтому Ванька понял, в этот раз малой кровью ему не обойтись.

В какой-то момент мне даже показалось, Подкидыш дернулся, собираясь развернуться и броситься бежать в противоположную от Шипко сторону. Но потом Ванька заметил меня. Он нахмурился, поджал губы, кивнул еле заметно, и решительной походкой направился навстречу буре. То есть Подкидыш проявил чувство ответственности и настоящего дружеского единства. Мол, как я без него справлюсь с будущими сложностями? Никак!

Охренеть, конечно, можно. Я бы никогда не подумал, что именно этот детдомовец, с его вечным нытьём и раздолбайством, способен на такое.

Я и Бернес, кстати, в тот же самый момент шли вообще с третьей стороны, и слава богу, что с первых же секунд этой встречи на Эльбе внимание Шипко полностью захватил Подкидыш. А ты бы мы с Марком тоже огребли по самые не балу́йся. Хотя, в итоге, один хрен отдуваться за побег Ивана будет вся группа.

Но конкретно в то мгновение, когда мы встретились всей дружной компанией на Красной площади в оговореном месте, я как бы вообще был не готов огребать.

Мой организм пребывал в состояние стресса и шока. Боюсь, начни мне кто-то что-то говорить, особенно на повышенных тонах, особенно матом, особенно Шипко, я мог просто взорвался.

Дело даже не в том, что я вдруг вспомнил эти чертовы часы. Хотя слово «вспомнил» в данном случае тоже нельзя применять на сто процентов. Там как бы не совсем воспоминание было. В любом случае, причина моего заведенного состояния проистекала совсем из других нюансов.

Начнем с того, что я впервые увидел картинки не во сне, а днём. Белым, сука, днем! Стоя на улице, рядом с Наденькой Бекетовой.

– Алексей! Алексей!

Меня выдернул из состояния ступора именно ее голос. Я медленно повернул голову и посмотрел на девчонку поплывшим взглядом. А то, что взгляд поплывший, чувствовал сам. Потому как Надино лицо перед моими глазами почему-то растекалось непонятной кляксой. Я тряхнул головой, моргнул несколько раз. Только после этого Надя стала похожа на Надю, а не на идущее рябью нечто.

– С тобой все хорошо? – Бекетова смотрела на меня испуганно. И голос ее заметно дрожал. – Подожди… У тебя испарина…

Она принялась лихорадочно шарить по карманам зимнего пальто, которое сидело на ней, между прочим, удивительно ладненько. Наконец, искомое было найдено. Девчонка вытащила носовой платочек, шагнула ко мне, а затем осторожно промокнула мой лоб.

– Реутов, ты чего? – Бернес тоже заволновался.

Он схватил мою руку и закинул ее себе на плечо. Наверное опасался, что я сейчас мешком дерьма осяду прямо на землю. Очень правильно опасался, кстати.

А я и не возражал против его поддержки. Земля реально уходила из-под ног, перед глазами периодически мелькали черные мушки вперемешку с цветными кругами, а в ногах присутствовала слабость.

– Иди сюда! Давай. Присядь. – Бубнил Марк, провожая меня до лавочки, которая, к счастью, обнаружилась неподалёку. – Ну, ты чего, братишка? Ты чего?

Я не мог ничего ему ответить, потому что язык сделался ватным. Но хорошо помню, как изумило то, что Бернес назвал меня «братишкой». Просто детдомовцы вообще не склоны к сентиментам. Вообще! Ни к каким!

Зайца убили, ни один из них не то, чтоб слезы не проронил, даже бровью не повел. И через пару часов после того, как стало известно о гибели Зайцева, все они спокойно занимались своими делами. А тут… Видимо, я реально очень хреново выгляжу, раз Бернес так испугался.

– Все… Прошло… – Я криво улыбнулся Марку.

– Лешенька, да что ж это такое? Я виновата! Потащила вас за этим дурацким подарком! Ты, наверное, голодный, да? Тебе, наверное, покушать надо. – Суетилась рядом Надя.

А я и сам хрен мог понять, что мне надо было в тот момент. Единственный плюс, Бекетова на фоне произошедшего, наконец, вняла моим доводам, что ей лучше пойти домой. Или в магазин. Или черт его знает куда еще, но только пойти.

– Нам надо возвращаться. А если ты отправишься с нами, Шипко увидит. Тогда мы ещё больше получим. Да еще я не в очень хорошем состоянии. Марк справиться один, не переживай. – Сказал я девчонке, стараясь выглядеть убедительным.

Она, к счастью, послушалась. Правда, было видно, что уходить ей совсем не хочется. Да и Бернес провожал Наденьку грустным, по-собачьи преданным взглядом. Ну, с этим я в Школе разберусь, когда вернемся. Вправлю пацану мозги на место.

Уже после ухода Бекетовой, Марк помог мне встать и мы попёрлись обратно, к Красной площади. Слава богу, пока топали на встречу со своей группой и воспитателем, это странное состояние пропало. Стало значительно легче. Чисто физически легче. А вот морально… Морально я пребывал в полном офигевании.

Что это, блин, за картинки были? И хорошо еще, что реально всего лишь картинки. Живые, подвижные, но все-таки кадры, вырванные из какого-то крайне занимательного фильма. Был бы целый фильм, я за те минуты, на которые выпал из реальности, в себя бы хрен пришел.

Первая картинка – часы в мужской руке. Они лежали на ладони, циферблатом вверх. Я видел их прямо перед своим носом. А значит, рост мой был явно ниже нынешнего. То есть, детский рост. Потому что у меня не было ощущения дискомфорта или неудобства. То есть я смотрел на них вполне себе из комфортного, обычного положения. А значит, можно предположить, что это воспоминание принадлежало не мне, а деду. Деду, дедушке, дедуле… который теперь, значит, во время бодрствования тоже решил подкидывать дровишек в и без того жаркий костер мой очень «веселой» жизни. Воспоминание относилось к детству Алеши. Это точно. И рука была… такая… знакомая, родная. Папина рука… Ну, то есть в моем случае, прадеда. Мне просто вкинули сцену, где Витцке держал эти часы, а Алеша их рассматривал.

Ладно… Хорошо… Сегодня просто кадры. А завтра? Завтра, что? Сразу вся серия целиком? И по закону подлости, уверен, это произойдёт в самый неподходящий момент. То есть мало того, что я имею привычку трындеть по ночам всякое разное, а если верить словам Бернеса, так иной раз весьма опасное, теперь еще вот такие номера выкидывает подсознание дедушки. Я то никогда в жизни не был в ситуации, чтоб мне показывали эти часы. И чужие мужские руки мне никак родными казаться не могут. Я же не псих…

Кстати, вещица выглядела дорого. Я толк в этом знаю. Часы были не советские. Это прямо железобетонно. Я не смог рассмотреть надпись, имевшуюся на циферблате, но там точно что-то на немецком.

Но и это ещё не все. Есть пункт номер два. Он гораздо интереснее первого.

У меня, лично у меня имею в виду, тоже имеется воспоминание, связанное… та-дам! С этими же, блин, часами. Ну, или с очень похожими. Я видел их на руке Клячина, когда впервые встретился с Бекетовым. Вот это и была вторая картинка, возникшая перед глазами. Тогда товарищ старший майор госбезопасности спросил у чекиста, мол, который час? Николай Николаевич посмотрел и ответил.

Конечно, это было мельком. Картинка тоже возникла слегка нечёткая. Ровно как в реальности.

По этой причине не могу утверждать с полной уверенностью, будто часы одни и те же. Клячин ими перед моим носом не крутил. Но если допустить, что часики просто похожие, то один хрен есть вопросы. Даже элементарно – откуда у старшего лейтенанта государственной безопасности такая вещица?

А теперь третий пункт программы – мой первый сон, в котором пришли за матерью Алеши, пока пацан прятался в комоде. Там тоже фигурировали часы. Да, я не видел их из ящика. Но прекрасно слышал, как жена Витцке спрашивала испуганно, мол, откуда у вас часы Сережи?

И четвёртый пункт – поход в банк в тот самый крайне интересный день. В банке Витцке получил в подарок… внимание… барабанная дробь… часы!

Четыре пункта и все по одному вопросу. Не странное ли это совпадение?

Глава 2 В которой я вспоминаю старые присказки

– Ну что? – Спросил я Подкидыша, как только мы с ним оказались в спортивном зале, и рядом, наконец, не ошивалось больше никого.

Ждал этого момента с той самой секунды, когда Иван «нашелся» на Красной площади. Во-первых, было очень любопытно, где детдомовца носило почти два часа и почему он пришел такой довольный. Во-вторых, интересовал момент относительно задуманного. Успел ли Ванька кому-нибудь, что-нибудь сказать.

Просто Шипко всю дорогу вороном бдил за каждым движением Подкидыша. Ехали мы в грузовичке, наподобие того, который нас с Клячиным подвозил. И каждый раз, стоило Подкидышу чуть дернуться, Панасыч в одну секунду, словно охотничий пес, делал стойку. Мне кажется, он так и ждал, что Ванька в какой-то момент вскочит на ноги, расхочется злодейским «бу-га-га!», а потом рванет в прыжке через борт кузова на свободу. Когда машина остановилась возле территори школы, Панасыч даже облегчённо выдохнул. Он явно обрадовался, что обратная дорога закончилась благополучно.

Кстати, это был не наш выбор. Имею ввиду, Подкидыша в партнеры по мойке полов я не сам выбрал. Зоны ответственности распределил Шипко. Он решил, что коридоры лучше всего отмоют Бернес, Ленька, Матвей и Степан, в спортзале идеально справимся мы с Подкидышем, а уж столовую общими силами отмойдодырим.

Причем виновника испорченного выходного Панасыч отправил со мной намерено. Видимо, если у воспитателя и остались хоть какие-то крохи доверия, то лишь ко мне. Остальные детдомовцы были им переведены в категорию особо неблагонадежных. Так и сказал:

– Разин идет с Реутовым. Чтоб у Разина опять какая-нибудь внезапная беда не приключилась. В компании с кем-то другим, боюсь, это непременно произойдёт. Придется не одного дурака искать, а двоих. В своих же портках потеряются. И смотри мне, Реутов… – Панасыч свел брови к переносице, а потом погрозил указательным пальцем.

Я этой логики честно говоря, не вкурил. Накосячил, как бы, Ванька, а угрожают, как бы, мне. Нет, оно понятно, я и Подкидыш в недавнем развитии событий виноваты одинаково, мы ведь оба придумали побег, но Шипко-то об этом не знает.

В любом случае, такое решение воспитателя было как нельзя кстати. Потому что если не удастся поговорить сейчас, то нам тогда придется опять ночью в душевой прятаться, дабы все обсудить. А я ни морально, ни физически не готов к очередным брождениям по Большому дому.

Спать хочу. Есть хочу. Упасть звездой на кровать и ни черта не двигаться хочу.

Состояние после того непонятного приступа до конца не улучшилось. Все равно и слабость имеется, и недомогание.

Бернесу, кстати, я запретил рассказывать кому-либо о случившемся.

– Ты дурак? А если это неспроста? Если ты помираешь? – Вот такой была его реакция.

– Если помираю, так все равно ничего не изменится. Сейчас даже лекарств нормальных нет. – Ответил я Марку.

Правда, тут же мысленно себя одернул. «Сейчас»… Идиот, блин. Надо следить за словами, а то я чего-то сильно расслабился. Потом продолжил:

– Ты смотри, Бернес, я сильно обижусь, если трепанешь. Не хочу, чтоб хоть кто-то знал о приступе. Скорее всего, Надя правильно сказала, это было с голодухи. Да и режим у нас сейчас напряжённый. То бегаем, то прыгаем, то подтягиваемся, то уроки учим, как ненормальные. Предметов то вон сколько. Башка пухнет. Физически, наверное, вымотался. В общем, никому ни слова. Понял?

Марк покачал головой с осуждением, но спорить не стал. Однако, волнение за мое состояние у него явно не прошло. Когда я и Ванька отправились в спортзал, он проводил нас обеспокоенным взглядом.

И вот теперь мы с Подкидышем ползали по спортивному залу, с противным скрипом возюхая этими чёртовыми щётками по полу.

– Видишь, как Панасыч разошелся. – Разговаривать приходилось из крайне неудобного положения и фразы, предназначавшиеся Ваньке, я выкрикивал куда-то себе под мышку. Потому что Иван натирал ту часть, которая находилась за моей спиной. При этом оба мы, как прости Господи, передвигались по деревянному полу на коленях. – Его прямо распирает от желания прибить нас всех скопом. Ты успел с кем-нибудь поговорить?

– Все отлично. – Ванька хохотнул, а потом, дотянувшись до ведра, плеснул еще воды. – Что вы тут делаете со своим Молодечным, не пойму? Картоху сажаете? Ты гляди, сколько грязи… А по делу… По делу с Матвеем уже поговорил. Успел урвать несколько минуточек, когда Шипко нас у школы выгрузил. Остались Бернес, Ленька и Рысак. Ну, это я уже перед сном проверну. Не бои́сь. Вот и поглядим, что завтра чекисты запоют. Какая версия всплывет.

– Думаешь, завтра? – Я завис на одном месте, уставившись в стену, которая была практически перед моим носом.

Завтра… Ну, в принципе, неплохо. Чем быстрее найдем стукача, тем лучше. Как раз, если завтра разразится буря, а чекисты явно Ваньку после такого доноса тряхнут прилично, несколько дней потом уйдет на то, чтоб всем успокоиться…

Да, нормально. К концу недели шумиха утихнет. Это хорошо. Потому что мне надо как-то выйти на Клячина. Или даже на Бекетова, хрен с ним. А выйти я могу на этих товарищей только через Пансыча. По крайней мере, Игорь Иванович велел в случае, если возникнет необходимость встречи, действовать с помощью Шипко.

Сам товарищ старший майор госбезопасности в школу не попрется, чтоб меня забрать. Здесь устраивать свидание тоже не будет. Не царское это дело. Соответственно, пришлёт верного пса Николая… А мне именно это и нужно. Хочу встретиться с Клячиным, но под благовидным предлогом. Когда окажусь рядом с чекистом, придумаю, как часы рассмотреть. Это уже проще. Главное, чтоб мы с ним пересеклись и некоторое время наедине провели. Как раз дороги от школы до города вполне хватит. Потому что принципиально важно понять, те у Николая Николаевича часики или другие. Найди семь отличий, называется. Впрочем, мне и одного хватит.

Если вещичка просто сильно похожа – это ладно. Не мое дело, откуда она у Клячина появилась. Если та самая… Вот тут надо будет думать. Потому что пока я не понимаю, каким образом часы Витцке могли оказаться у Николая Николаевича. Связи между ними, вроде бы, никакой.

Те двое чекистов, которые за прабабкой приходили… Фамилии у них такие были… Простые. Ляпин, кажется, и Разинков. Так вот, с часами никто из них по доброй воле не расстался бы. Слишком они дорогие. Тем более, насколько понимаю, сейчас в Союзе с подобными аксессуарами напряг. В магазине, куда Надя шла за подарком, выбор был раз-два и обчёлся. К тому же все карманные и похожи друг на друга как братья-близнецы. А у Витцке, если я именно его руку видел во время странного приступа, часики штучной работы. Да еще и наручные. Да еще и с буржуйскими надписями. Тут точно не ошибешься.

Просто, в любом случае, выходит, если часы именно те самые, то чекистов, угробивших прабабку, Клячин должен лично знать. Иначе как бы он стал счастливым обладателем дорогой вещицы. Но отчего-то данный нюанс Николай Николаевич не озвучивал во время наших с ним доверительных бесед. Историю из прошлого рассказывал не как свидетель, а как человек, о ней узнавший со стороны. Говорю же, скрывает он что-то. Руку могу дать на отсечение.

– Завтра – это хорошо… – Сообщил я Подкидышу. – Чем быстрее разберемся, тем лучше.

– Да конечно! – Ванька махнул рукой, на которую была надета щётка, отчего во все стороны полетели брызги. Часть этих брызг плюхнулась мне на спину. А вода, между прочим, вообще ни разу не чистая. – Как с остальным поделюсь мыслишками насчёт обогащения, так поверь мне, крыса долго ждать не будет. Сразу помчит к хозяевам. Понесет им новости в клювике… Наша маленькая, неприметная птичка.

– А ты чего такой довольный? – Я с подозрением покосился на Подкидыша.

Просто его лицо и правда буквально светилось. Пока мы ехали в школу, он конечно, радости на физиономии поубавил, а то Шипко падучая стеганула бы, но сейчас, в отсутствии воспитателя, снова цвел маковым цветом.

В приципе, конечно, понятно. Ванька хоть ненадолго, но хапнул воздуха свободы, по которому сильно скучает, однако, благодаря этому мы в данный момент ползаем на карачках по полу и драим его. А могли бы поесть, да спать завалиться.

Однако, ответить мне Иван не успел. Дверь в спортзал распахнулась и на пороге нарисовались детдомовцы.

А конкретно – Степан, Лёнька, Марк и Корчагин. Короче, полный состав. Выглядели они решительно, даже в какой-то степени воинственно. Все, кроме Марка. Бернес наоборот был хмурый. Он явно предпочёл бы уже закончить с наказанием, а не шляться где ни по́падя.

– Слышь, Подкидыш… – Рысак вразвалочку, неспеша прошел ровно до середины зала и остановился, сунув руки в карманы. – Разговор есть.

– А вот это тоже, кстати, интересно… – Тихо сказал Ванька мне в спину, затем медленно поднялся на ноги и повернулся лицом к Иванову.

Я, как бы, тоже не стал ждать приглашения, сделал то же самое. Тем более, есть подозрение, что разговор, с которым явились пацаны, и меня касается. Об этом, конечно, никто из них не знает, но что ж я, гнида какая-то? Подкидыш за все разве один должен отвечать? Нет. Неправильно это.

Просто, судя по интонации, с которой говорил Степан, сейчас последуют предъявы. Обычно подобным тоном в темном закоулке просят закурить.

– Ну? – Подкидыш стоял на месте, на Рысака он смотрел с насмешкой, исподлобья.

Самое интересное, щетку Иван снимать не стал. Только как-то ненавязчиво сменил руку. Перекинул «поломойку» на левую, тем самым освободив правую конечность для всяких соответствующих ситуации маневров. По настрою Рысака я бы сказал, что маневры точно будут. Сложно перепутать обычное раздражение или недовольство с желанием дать в морду. Вот у Степана оно точно было, это желание.

А еще я заметил, Подкидыш принял позу, которая внешне казалась расслабленной, но на самом деле, была максимально удобной для того, чтоб ударить прямым правым Степану в челюсть. Аж на душе стало тепло, ей-богу. Я себя почувствовал этаким папочкой, который увидел, что ребеночек хорошо слушал все, что папочка говорит. Выходит, не прошли даром мои занятия боксом, которые я устраивал детдомовцам. Запомнили пацаны кое-какие приемчики.

– Чего «нукаешь»? – Набычился Степан. – Не запрягал еще. Мы поговорить хотим. С хрена это нам теперь надо полы драить вместо жратвы, если ты один во всем виноват. Чет неправильно это как-то.

– Ты мне тут чего рассказываешь, не пойму… – Ванька усмехнулся. – Хочешь сказать, я вас в поломойки определил? Вроде бы, нет. Так иди, Панасычу вопросы задавай. Мне на кой ляд твое нытье?

– Да ты погоди, Иван… – Влез Большой. – Степан верно говорит. Вон, Матвей поделился, что ты ему по секрету поведал. Мол, не просто так ты сбежал, а бабу какую-то углядел с деньжатами. Решил сработать ее. Разве ж это нормально? Панасыч сразу говорил, мандец нам придёт, если учудим какую-нибудь ерунду. Получается, о товарищах ты не подумал в этот момент. Поставил выше нас свое желание.

Если Ванька и среагировал на слова Леньки про Корчагина, то внешне это никак не проявилось. Его поза оставалась такой же расслабленной. А вот у меня терпения не хватило.

– Да чтоб вам обосраться, честное слово. А тебе… – Я выразительно посмотрел на Корчагина. – Больше всех!

Просто, твою ж мать! Твою ж, сука, мать! Ну почему именно сейчас у Матвея проснулась непонятно откуда взявшаяся совесть да еще и дух коллективизма. То есть этот придурок выслушал Подкидыша, потом подумал и решил поступить по справедливости. Взял и рассказал пацанам о том, что якобы учудил Иван. На хрена? Весь план нам запорол, скотины кусок, блин!

Главное, с первого дня эти бывшие беспризорники категорически отметали все моральные нормы и правила поведения, которые упорно пытался прививать Шипко, а тут, ты погляди, совесть у Корчагина проснулась.

– Эй, Реутов, ты чего? – Матвей вытаращил глаза. – Тебя не волнует, что нас всех наказали за проступок одного дурака? А если бы эта баба его зажопила? И легавых позвала бы? А? Или в следующий раз… Ты знаешь, вообще, что он затеял? Не знаешь. Я тебе расскажу. Он решил у одного антиквара брошку сработать. Ты понял? Да если нам за обычный побег так прилетело, то что сделает Шипко, когда Подкидыш на краже погорит.

– Да чего вы с ним разговариваете? – Степан кивнул на Ваньку, хотя конкретно в данный момент Корчагин вообще со мной диалог вел. Видимо, Рысак имел свои, личные претензии к Ивану, а сложившаяся ситуация просто позволила ему их показать. – Надо морду ему разукрасить и всего делов. Чтоб в следующий раз соображал.

– Чего? Морду разукрасить?! – Ванька громко заржал. – Да ты Рысак, чай совсем перепутал, с кем говоришь. Я чего-то пропустил? Тебя выше остальных поставили? Вроде новости такой не слыхал.

Пацаны стояли друг напротив друга, злые, готовые к драке. Судя по тому, как ходили желваки у Степана, мордобоя нам точно не избежать. И вдруг меня осенило. Я именно в этот момент понял, что нужно делать.

– Стоять! – Рявкнул так, что от неожиданности вздрогнул даже флегматичный, недовольный Бернес. – Всем стоять, не двигаться. Я буквально на секундочку. Вот прямо минутку. Не шевелиться, не обзываться, рожу друг другу не бить, конечности не ломать.

Я рванул в сторону выхода, едва не растянувшись на луже, которую как раз перед приходом делегации обиженных и оскорблённых наплескал Ванька из ведра.

В итоге, упасть, конечно, не упал, но поскользнулся и поехал вперёд, балансируя, будто акробат на канате. Пацаны, в которых я как раз летел, еле успели отпрыгнуть в сторону. Хорошо, за их спинами был выход и я сообразил выставить руки вперёд. А то бы носом впечатался в дверной косяк.

Выскочил в коридор, покрутил башкой по сторонам. Перед тем, как мы с Подкидышем зашли в зал, мне на глаза попалась уличная метла. Еще подумал в тот момент: что за придурок притащил ее на второй этаж?

– О! Вот ты где!

Метла оказалась на том же месте. Скромно стояла в уголочке. Ясное дело, кому она нужна на ночь глядя. Все нормальные люди скоро спать пойдут, а мы еще даже не ужинали.

Я схватил столь нужную сейчас штуковину в руку и рванул обратно. Забежал в зал, подскочил к Большому, сунул ему метлу, затем с такой же экспрессией, на выдохе, рявкнул:

– Ломай!

– Ну буду!

Ленька затряс башкой, а потом вообще швырнул несчастную метелку в Бернеса, который от неожиданности проявил чудеса ловкости, налёту поймав этот веник-переросток.

– Иди ты к черту Реутов! Я ее сейчас сломаю, а потом мне Шипко тоже сломает. Руку, например. У меня ведь две руки! Ни к чему такое барство. Это же казённое имущество! Ломай, говоришь… – Большой сильно нервничал. Ленька явно заподозрил с моей стороны подставу.