Клава и кораллы

Такого длинного приветствия не удостаивался никто.

– Клава у Карла украла кораллы! – восклицал Костян при виде Клавы, умудряясь без ошибок и с сумасшедшей скоростью протараторить начало скороговорки.

Сначала Клава пыталась говорить Костяну, что в скороговорке говорится не о Клаве, а о Кларе и, что в любом случае, кораллы крал как раз Карл. Костян не реагировал. На втором этапе Клава просто кричала в ответ, что ее подобное обращение бесит. Костян лишь смеялся и продолжал в том же духе. Последним этапом было полное игнорирование Костяна. В душе, конечно, кипела злоба, но внешне Клава более решила своего отношения к данному вопросу никак не показывать. В последний этап Клава вступила через пять лет после окончания школы на вечере встреч выпускников их класса.

Одноклассники собрались тогда в затрапезном кафе рядом со школой. Большинство из них успело окончить высшее учебное заведение, и было занято поисками работы. Клава вошла в кафе, и первым ей на пути встретился именно Костян.

– Клава у Карла … – завел он свою старую песню.

– Как было у тебя Костян с головой плохо, так и осталось, – Клава, собрав всю свою волю в кулак, ответила совершенно спокойно и пошла дальше, вглубь зала здороваться с остальными одноклассниками.

– Салют, Клод! – послышалось со всех сторон. «Фу, ну всё, слава богу, единственного ненормального миновала успешно», – подумала Клава.

В их классе французской спецшколы друг друга с незапамятных времен было принято называть на французский лад. Мишу звали Мишелем, Лену – Элен. Даже тех, у кого не было явного аналога среди французских имен, звали по-своему: Олю – Ольга с ударением на последний слог, а первый слог пресловутого Константина произносился в нос. Клаву соответственно звали Клод, что частично примеряло ее со своим ужасным именем.

Клаву назвали Клавой в честь бабушки. И если для бабушки 1932 года рождения это имя было совершенно нормальным, то для Клавы-младшей, родившейся под конец двадцатого века, имечко это было уже довольно редким. По крайней мере в Москве Клава не имела ни близких, ни дальних знакомых, которых бы так звали. Имя ей казалось ужасным, нелепым и смешным. В школе с ним как-то примеряла привычка друзей называть ее «Клод», в университете стало чуть хуже, но все-таки большая часть студентов филфака тоже не отказывалась «офранцузить» Клавино имя. И вот только Костян вечно вылезал не просто с Клавой, а с целым предложением про Карла и кораллы.