Контуженый

1

Я слышу надрывный голос: «Прицел шесть – сорок. Угломер тридцать один – двадцать. Огонь! Выстрел!»

Вжимаю голову, распахиваю рот. Боль, темнота. Открываю глаза. Свет. Зажмуриваюсь. Боль жжет в груди, а в голове накатывают волны тяжелой мути.

С опаской разлепляю веки. Не так уж и ярко. Надо мной белая преграда. Не сразу соображаю, что это потолок. Я не в окопе, не в блиндаже и не в раздолбанной снарядами хате.

Взгляд вправо – окно. Настоящее окно с целыми стеклами, а не стена из мешков с песком. За стеклом ветер треплет пожелтевшую листву. Деревья, зеленка – удобное место, чтобы замаскировать миномет. Нельзя терять время, нужно подготовить огневые позиции: основную, резервную и ложную. Серия выстрелов и смена дислокации, чтобы ответкой не накрыло.

И вновь хриплые крики: «Огонь! Выстрел! Огонь!»

Стоп! Я вижу, как шевелятся мои губы. Это мой голос. О чем это я?

Лесопосадка, миномет, огневая позиция. Я отдаю приказ, тяжелая мина опускается в широкий ствол. Сейчас долбанет! Голова вжимается в плечи, распахивается рот, тело привычно реагирует на привычную работу, но отзывается непривычной болью. Руки скованы, я не могут прикрыть уши – сейчас оглохну! Дергаюсь изо всех сил – и жуткая боль пронзает грудь.

Я в плену?

Страх тисками сжимает сердце. Я перевожу дух и поворачиваю голову влево. Железные спинки кроватей – мечта солдата окопника. Я лежу на такой же. Комфортный плен?

Пытаюсь приподняться, напрягаю тело и – словно нож под ребра! Дикая боль, жгучие слезы до помутнения в глазах и постыдный стон. Я дергаюсь, задеваю какие-то трубочки, об пол разбивается склянка.

Когда взор проясняется, я вижу недовольную девушку в белом халате. На полной груди колышется бейджик с именем Марина. Белая одежда и крестик в вырезе халата успокаивают.

Но Марина ругается:

– Ты что творишь! Хочешь загнуться? Инвентарь угробил.

Она сдергивает с меня простынь. Я полностью голый. Обе руки примотаны к кровати, левая по локоть забинтована, в правую воткнут катетер, соединенный с капельницей. Наклейки пластыря на бедрах. На груди из левого бока торчат две дренажных трубочки. Верхняя вставлена в мерный сифон с прозрачной жидкостью, а нижняя сиротливо болтается. Стеклянный сифон я разбил. В нем была кровь, которая сейчас расплывается алой кляксой на светлом полу.

– Где я? – шепчут мои пересохшие губы.

– Из ада выбрался, а рай еще надо заслужить, – зудит Марина.

Она говорит на правильном русском, безо всякого «ще треба». Я не в плену. Здесь наши! Но почему я связан?

Медсестра пережимает пустую трубочку и убирает склянки с пола. Приносит новую бутыль, подвешивает к кровати, вставляет трубочку сквозь пробку, и я вижу, как в сифон сочится кровь. Моя кровь.

Марина делает укол в мой голый зад и объясняет:

– Концы трубок должны быть в физрастворе. Воздух попадет, загнешься. А укол, чтобы на стену не лез.

В целом понятно, но я озадачен. Хмуро смотрю на связанные руки.

Марину вздыхает и поправляет капельницу.

– Ты буйный. Война в голове. С передовой вернешься, развяжем.

«Что со мной случилось?» – хочу спросить я, но не успеваю. Помощь медсестры требуется у другой кровати.

Через какое-то время укол действует. Боль, как внутренний дикобраз, сжимается и замирает под кожей. Если не шевелиться, боль дремлет и не расправляет ужасные иглы. Я так и делаю. Пялюсь в потолок и пытаюсь вспомнить, как я сюда попал. А в голове по-прежнему тошно и мутно.

Я в больнице, с этим понятно. Далеко от передовой, раз стекла целы. В голове вертятся команды: на позицию, к бою, прицел, огонь, выстрел! Постоянно вспоминается миномет. Я вижу его во всех деталях. Наверное, я минометчик. Выкрикиваю команды – выходит, я командир расчета. Да, точно! Мы прошли через Лисичанск, закрепились на окраине села, а дальше…

Морщусь от досады. Дальше ночь и сплошная темнота.

Надо мной появляется уставший небритый мужчина, ловит мой взгляд, спрашивает:

– Я врач, Юрий Николаевич. Как себя чувствуешь, боец?

Когда-то давно, в прошлой жизни, в фильмах о войне я видел страдания раненых, но не мог представить, насколько это больно. Теперь представляю на собственной шкуре. Но разве я такой один.

– Нормально, – отвечаю доктору. – А что случилось?

– Тебе повезло. Вас накрыло артиллерией. Выжил только ты.

В мутной голове чуть проясняется: ночь, прилет, вспышка, темнота. Я слабо дергаю левой рукой. На лице гримаса от душевной и физической боли. Я выжил, но в каком виде.

Выдавливаю страшный вопрос:

– Я целый?

– Переломы пяти ребер со смещением, а также левого предплечья и ключицы. Левое легкое повреждено, схлопнулось, пневмоторакс, гемоторакс, – объясняет врач непонятными терминами и заверяет: – Это поправимо, всего лишь вишенка на торте.

Не помню тортов с вишнями, но смыл доходит. Вишенка нечто маленькое по сравнению с большим тортом. Если всё перечисленное всего лишь вишенка…

– А торт? – спрашиваю я.

Врач отводит взгляд.

– Перелом основания черепа, закрытая черепно-мозговая травма, контузия мозга второй степени. Ты восемь дней лежал без сознания.

Тяжелой голове от неприятных слов становится еще хуже.

– И что это значит?

– Сейчас узнаем. Как тебя зовут? Сколько тебе лет?

Первая реакция – усмешка. Что за детские вопросы? Он меня за дурачка считает? Распахиваю рот, но углы губ быстро опускаются. От спутанных мыслей нарастает головная боль. Имя, имя… И вдруг – озарение.

– Кит! – восклицаю я.

Врач хмурится. Его сомнения предаются и мне. Неужели меня зовут Кит?

– Сколько тебе лет?

В контуженной голове плавают самые разные числа.

– Двадцать? Двадцать пять? – гадаю я и не получаю ответа: – Больше?

– Ты поступил без документов. Кит, скорее всего, позывной. Хорошо, если твой. Попробуй вспомнить имена друзей.

У меня есть друзья – это точно. Наводчик и заряжающий – я вижу их около миномета, мы воюем вместе. Грохот выстрелов, я выкрикиваю команды и имена…

– Чех и Шмель! – радостно восклицаю я.

– Тоже позывные. Для начала неплохо. Чех – иностранец?

Я напрягаю память, морщусь. Голова болит сильнее. Зажмуриваюсь. Бой снова заменяет реальность. Миномет в огневой позиции. Цель определена. Я сверяюсь с таблицами стрельбы и отдаю команду. Чех слева у миномета, производит наводку, Шмель подносит мину справа.

– Огонь! – кричу я. – Десять снарядов! Заградительный огонь! Выстрел!

Я корректирую. Чех на прицеле, Шмель подгоняет снарядного и подносчиков, и только врач мешает нашей дружной работе.

Юрий Николаевич проверяет, как привязаны мои руки и зовет медсестру:

– Марина, сделай нашему контуженному укольчик. Он устал.

Укола я не чувствую, но голоса и лица вязнут в тумане. Я падаю в облако забытья.

2

Кто я? Как меня зовут? Сколько мне лет? Надо вспомнить, вспомнить, вспомнить… Камертон в голове убаюкивает и дает установку, я вижу себя в прошлом.

…Мы с Чехом вернулись из армии. Сходим с поезда. Вид лихой, как положено: береты с кокардой, дембельские аксельбанты, значки, шевроны, ремни с начищенной бляхой и радостные хари с запахом перегара.

Город у нас небольшой, от вокзала до родного двора можно дойти пешком. Топаем неспеша, даем себя разглядеть. Нам улыбается каждый встречный.

Знакомый двор в окружении пятиэтажек с клумбами из крашенных шин. Радостный визг, и на шею Чеха бросается девушка – красавица Злата. Я не завидую, потому что Злата сестра Чеха. Она сияет и излучает тепло, будто соответствует своей фамилии – Злата Солнцева.

Стоп! Выходит, Чех тоже Солнцев. Он наш, не иностранец! А Чех, а потому что Антон Павлович, как писатель Чехов! Антона в старших классах так и прозвали – Чехов. Сокращенно – Чех. С Антоном-Чехом мы дружим с детства.

Ух! Вспомнил!

Злата младше Антона на год или два. В детстве она была светловолосой, а сейчас ее волосы скорее темные, а глаза прежние – бездонные и таинственные. В старших классах я то и дело забегал к Антону просто так. Хотя кого я обманываю, конечно, чтобы видеть Злату. Взял в армию ее красивую фотокарточку и привирал, что это моя девушка. Антон посмеивался, не выдавал.

За время нашей службы Злата стала еще красивее. Она разглядывает брата и восторгается его бравым видом. А я любуюсь ею. Широкая улыбка, белые зубы, алые губы и грудь подросла – не могу оторвать взгляд. Злата замечает интерес к себе, прогибается, поправляет челку, и мне тоже достается ее улыбка. Но без объятий. Я все равно рад. Ее фигура, блеск глаз, движения рук – дух перехватывает. Увидел Злату после армии, и всё – пропал.

Сейчас девушка в драных джинсах с дырками на коленях и легком топе, который задирается при взмахах рук и обнажает живот. И вдруг – Злата в форме проводницы.

Кажется, это другое воспоминание…

Точно! Совсем другое.

…Злата исполнила свою мечту и устроилась работать проводницей дальнего следования. Она вернулась из первого рейса.

Ночь, свет фонарей раздвигает мрак, и в этом свете появляется Злата. Мы встречаем ее на вокзале, выражаем восторг и тащим в ночной клуб, чтобы отметить. Злата хочет переодеться, но я заклинаю: в этой форме ты супер секси! Она смеется уже по-взрослому, как женщина на смелый комплимент.

Кроме меня и Антона с нами третий – Денис Шмелев. Точно! Ну как без него. Он заводила нашей компании. Мы выросли в одном дворе. Денис старше на год, и мы с Антоном в школьные годы охотно подчинялись ему. Но возраст не главное. Денис стремительный, задиристый и опасный, как Шмель. Это прозвище ему нравится. «Я не тот, кто жужжит, а тот, кто жалит»! – доказывал он в школе.

Мы веселимся в ночном клубе. С нами еще Маша Соболева. Ее Злата позвала, они подружки. Мы выпиваем и танцуем в грохоте музыки и вспышек света. Маша касается моего плеча и кричит что-то на ухо. Я отмахиваюсь, меня тянет к Злате. Но я не один такой, на нее пялятся даже девчонки, оценивая подогнанную по фигуре форму проводницы.

В клубе душно. Злата плюхается на диванчик, жалуется на плотные колготки, которые заставляют носить на работе.

– Снимай! – предлагает Денис.

Злата смелая и озорная. Она стягивает колготки прямо в зале! Юбка вверх, руки под подол – и чудо ножки можно разглядеть в полной красе. Секундным сеансом обнажения любуюсь не только я.

К Злате подкатывает Макс Лупик, тот еще тип. Макс гоняет, не соблюдая правил, на спортивном «шевроле» желто-кислотного цвета. Машина не новая после ремонта, но девчонки млеют, прокатиться с ветерком не отказываются. В нашем городе такой яркой тачки ни у кого больше нет. У Макса и челка под цвет «шевроле» светло-желтая – Макс считает этот цвет золотым. А еще Макс владеет автомойкой самообслуживания. Короче, бабок у парня не хило, а гонора еще больше. Он, типа, крутой бизнесмен среди молодежи.

Макс выхватывает у Златы комочек колготок, выразительно нюхает их и обнимает девушку за талию. У него вип-столик в нише, он тянет Злату туда и хохмит:

– Я провожу тебя, проводница. Злату ждет золотая карета.

Встревоженный взгляд Златы ищет помощи. Первым реагирует брат Антон. Он толкает Макса, требует отпустить сестру, но получает кулаком в зубы и приземляется на пятую точку. На лице Антона шок, из разбитого рта с кровавой слюной вываливается выбитый зуб.

Рука Макса вновь на талии Златы уже под расстегнутым жакетом. Денис перегораживает Максу путь, но мнется. Он работает на автомойке Лупика и пытается уладить конфликт миром.

– Злата пришла с нами. Не надо, Макс.

– Как ты меня назвал? Я для тебя Максим Юрьевич или Хозяин! – быкует пьяный Лупик и показывает приложение в айфоне. – На автомойке химия закончилась. Иди долей, Хрюня. Дуй сейчас же, хрю-хрю!

Денис багровеет. В школьной жизни он был главным, а во взрослой выше те, у кого деньги и должности. Заносчивость богатеньких хамов он терпит, но из-за прозвища Хрюня, да еще и с обидным «хрю-хрю», Денис с детства бесится и теряет самоконтроль.

– Я Шмель! – шипит он, сжимая кулаки.

Первый удар он наносит в смартфон Макса. Дорогой аппарат разбивается о каменный пол. Начинается драка. Следуют взаимные удары. Лупик тоже не из слабаков, но разъяренный Денис валит обидчика на пол и бьет ногами. Испуганная Злата пытается разнять парней. Крики, визги, звон.

А где в это время я?

Я в стороне. Меня схватила за руку Маша и причитает:

– Никита, не лезь! Никита, не пущу!

Точно! Меня зовут Никита. Никита Данилин!..

Я вспомнил имя, но радости это не приносит. Мне стыдно сейчас, как и тогда. Я не заступился за девушку, не помог друзьям, остался в стороне. Тогда я нашел выход: отпихнул и прогнал Машу. Это же не я, а она виновата в том, что я струсил.

3

Я разлепляю глаза навстречу свету. Сияние яркое щекочущее. Это солнце, уже утро! Наши пойдут на штурм, нужна огневая поддержка.

– Расчет, к бою! – хрипит пересохшее горло.

Я пытаюсь вскочить. Меня что-то держит. Руки связаны, плечи придавлены. Враг мешает, наваливается, но я вырвусь! Отчаянный рывок – и жуткая боль гасит свет в глазах.

В груди сжигает плоть раскаленный метеорит, а снаружи успокаивающий голос:

– Не кричи, ты в больнице в Луганске. Угомонись. Война далеко.

Боль утихает, чернота перед взором рассеивается. Вижу девушку – неясный манящий образ. Перехватывает дыхание – Злата!

Мои глаза шире, ее лицо ближе. Волнующий образ рассеивается. Передо мной медсестра Марина. Она придавливает меня ладонями к кровати и ободряюще улыбается:

– Война подождет. Успокойся, боец. Вот так.

Златы нет, я разочарован реальностью. Пахнет спиртом. Марина суетится с бинтами и склянками, меняет повязки.

Движения ее рук быстрые, уверенные, а голос как лекарство:

– Каждый день тебя перевязываю, Контуженый, а ты все воюешь. Может, о чем другом поговорим?

– О чем? – не понимаю я.

– О мирной жизни. Невеста у тебя есть? Или уже женат?

Я хмурюсь и молчу. Жена – слово мохнатое, как гусеница. Невеста звучит приятнее. А имя Контуженый меня не смущает. Главное, что живой.

– Не помнишь, женат или нет? – усмехается медсестра. – Удобно.

Я вспоминаю слова врача: контузия второй степени. Это как, еще терпимо или очень плохо? Наверное, что-то среднее. Бывает хуже, бывает лучше. Но память отшибает конкретно, это точно.

Женат я или нет? – хороший вопрос.

В отбитой голове дерзкий образ Златы и чересчур заботливой Маши. Эти две девушки то и дело всплывают в мутном потоке памяти. Вот бы зацепиться за них и уплыть в чистое озеро прошлого.

– Я Никита Данилин, – сообщаю медсестре то, что вспомнил.

– С возвращением! – приветствует Марина. – А я гадала, твое не твое. Стирали форму и в кармане нашли.

Марина разворачивает жеванный лист стандартного формата и читает:

– Заявление о заключении брака. Он – Данилин Никита. Она – Солнцева Злата. Тебе двадцать четыре года, Контуженый. Ты из Дальска, Ростовской области. Вспоминаешь?

Я пытаюсь схватить лист, но руки прибинтованы к кровати.

Медсестра предупреждает:

– Я развяжу, но к миномету не беги. Договорились?

Вспышка обиды в глазах – меня держат за идиота! Марина объясняет:

– При травмах головы последствия непредсказуемые.

Я хмурюсь и обещаю:

– Не побегу.

Здоровой правой рукой держу бланк заявления, пожираю глазами таблицу с данными. Несколько казенных строк, а столько всего нахлынуло.

…Злата на два года младше меня. После армии я ухаживал за ней. Цветы, кино, кафе. Злата не всегда соглашалась на встречи, но совместные вечера у нас были. Злата позволяла брать себя за руку, обнимать за плечи, но увиливала от настоящих ласк. Даже поцелуи у нас были несерьезные, вскользь.

Однажды в ответ на мою особую настойчивость она отпихнула меня и заявила:

– Я не такая! Только после свадьбы.

Я принял вызов:

– Когда подаем заявление? – и по-мужски решил: – Встречаемся завтра в шесть в городском ЗАГСе.

Злата не пришла. Я взял бланк и заполнил заявление за двоих. Принес ей на подпись этот листок.

Злата рассмеялась:

– Торопыжка был голодный, проглотил утюг холодный. Копи деньги, жених.

– Не маленький, понимаю, – пробурчал я.

Без денег никуда. Только как их накопишь? Отца у меня нет, мать пекарь на хлебокомбинате, а я работаю слесарем в железнодорожном депо. Вместе с Антоном, да и Денис до последнего времени там же работал. Наш Дальск – небольшой город, но крупный железнодорожный узел в Ростовской области. Полгорода связаны с железной дорогой.

Недавно мы в депо восстановили паровоз «Победа». Легендарная безотказная техника из старых фильмов: черный богатырь с красными колесами в белых ободах и алой звездой на переднем торце. Свежей краски для реставрации не пожалели, а топка, паровая турбина и прочие узлы у «Победы» вечные. Хоть сейчас в путь. Отныне красавец паровоз на вечной стоянке в тупике у Дальского вокзала.

А ключи от будки машиниста у только у нашей троицы. Дубликат, хранящийся в депо, мы подменили. Да и кому нужен старый паровоз, начальство отчиталось о памятнике железнодорожникам и забыло. Теперь воссозданная паровозная будка машиниста – наше тайное место для встреч. Бутылочку распить в непогоду – самое то!

Злата, как неуловимый призрак, за ней приходилось гоняться, а Маша Соболева всегда рядом. Она работает продавцом в магазине «Магнит» в нашем квартале. Зайдешь за покупками, Маша тут как тут, что-то советует, в глаза заглядывает и ждет чего-то. Хотя ясно чего. Но по сравнению с красавицей Златой худенькая Маша плоская и не яркая. Поболтать с ней можно и в общей компании куда-нибудь сходить. Но чтобы встречаться и обниматься – нет. Машу я точно в ЗАГС не приглашал.

Другое дело Злата. Она часто отказывалась от встречи, ссылаясь на помощь родителям или занятия пилатесом.

– Только стройные и грациозные девочки нравятся сильным мальчикам, – уверяла Злата и шутливо щелкала меня по носу.

Я соглашался и давал ей деньги на непонятный, но такой полезный пилатес. И Злата исчезала.

Меня не смущало даже то, как радостно она реагировала на пошлые шуточки Дениса. И на танцполе в клубе она вертелась около него охотнее, чем со мной. Я этого не замечал. Влюбленный дурачок! Пока однажды не был растоптан и унижен циничной изменой.

Я слышу игривый смех Златы и мурлыкающий голос Дениса Шмелева. Ныряю в кусты. Вечер, сейчас Злата должна быть на занятиях пилатесом. Причем тут Денис?

Они проходят в обнимку, поглощенные друг другом, и не замечают меня. Я огорчен и решаюсь на слежку. Они идут к вокзалу, сворачивают к железнодорожным путям и поднимаются в будку старого паровоза. Денис запирает дверь. Освещения внутри нет, но чем занимается парочка, мне хорошо видно.

Злата, прижатая к окну, дергается вверх-вниз с закрытыми глазами. Ее растопыренная ладонь упирается в стекло, из приоткрытых губ вырывается неслышный стон. А сзади наяривает Денис. Его глаза нараспашку. Он замечает меня и подмигивает. Наглая самоуверенность при любых обстоятельствах в его характере.

Меня накрывает жуткая обида. Так вот ты какая!

Не могу смотреть на бесстыжую страсть и убегаю. Напиваюсь с горя в привокзальном буфете. Сколько выпил, не замечаю. Бреду домой, в голове пустота, в сердце нож, а ноги сами собой сворачивают в «Магнит» за добавкой.

Там Маша на кассе. Таращит глаза, принюхивается и водку мне не пробивает. Я возмущен, скандалю. Она в ответ десять ругательств. Потом цепляется в меня и тащит к себе домой.

Ах, так! Славный поворот!

Мы в комнате с диваном. Внутренняя обида обманутого парня перерождается в мстительную похоть. Я срываю с Маши красный жилет продавщицы, валю девушку на диван и протискиваю ладонь под ее джинсы.

Она колотит ладошками и вырывается из-под меня:

– Я так не хочу!

– Что, тоже после свадьбы? Как эта? – Я нервно смеюсь и швыряю бумажку с заявлением в ЗАГС.

Маша разворачивает и читает. Шумно сопит, перечитывает. Ее пальцы разжимаются, бумага падает, как осенний лист. Она выбегает, растирая слезы.

А мне по барабану, тоже мне недотрога!

– Вы все шлюхи! – Я брызжу слюной и проваливаюсь в пьяный сон.

Среди ночи пью воду из-под крана и ухожу не прощаясь.

Ноги приводят меня к квартире Дениса. Бью по звонку и стучу кулаком в дверь. Он открывает, я с широким замахом несу кулак в его сонную рожу и промахиваюсь. Денис подныривает, опрокидывает меня борцовским приемом и припечатывает к полу.

– Нажрался, Кит, и без меня. Не по-дружески это.

– По-дружески! Какого ты и Злата… Какого ты с ней!

– Но-но! Угомонись! Я тебе доказал, что настоящая дружба только между парнями. Ты и я – сила, а девки наша слабость. Усек?

Я вспоминаю его слова на следующий день и подкарауливаю Злату. Злость улеглась, но покалывает от обиды. Выбрала Дениса, так признайся! Не пудри мне мозги!

Я останавливаю ее и спрашиваю каменным голосом:

– Привет! Как вчерашний пилатес? Сильно утомилась?

– Еще бы. Приятное с полезным не легко.

– Я бы тоже пилатесом позанимался. С тобой.

– Там только девочки, – смеется Злата и исчезает, помахав ладошкой.

Она мне врет. Прямо в глаза! Ложь давит больнее, чем вчерашняя сцена…

Стряхиваю обидное воспоминания. Моя башка гудит, но не так, как с похмелья. Качаю головой и сжимаю кулак: зачем врать! От вранья в душе боль, а в голове скачок давления.

– Эй, ты чего? – медсестра опускает мою руку с листком, чтобы видеть лицо. – У тебя кровь из носа.

– Она соврала.

– Кто?

– Невеста.

– Понятно, значит ты не женился.

Соседи по палате подключаются к разговору:

– Контуженый, ты сначала мозги почини, прежде чем женихаться.

– Без мозгов с девками лучше. Чем меньше думаешь, тем дольше шпилишь!

– Шпилишь это как? – не понимаю я.

В ответ дружное ржание.

Я промокаю нос марлей, гляжу на кровь, перевожу недоуменный взгляд на Марину, смущенно оправдываюсь:

– Раньше такого не было.

– После контузии всякое бывает, – сочувствует медсестра. – Тебе в Ростов-на-Дону надо. Там голову посмотрят и операцию на ключице сделают. А наше дело неотложная помощь. Кровь из легких у тебя вышла. Нижний сифон я отсоединила. А воздух еще будет выходить, пока легкое распрямляется.

Медсестра заканчивает перевязку, сдергивает с меня простынь и подсовывает утку.

– Помочись. Сам справишься?

Я пытаюсь прикрыть наготу:

– Не, я в туалет.

– Ишь, какой стеснительный. А кто все это время тебе помогал?

– Кто?

Опять ржание соседей и смешливый совет:

– Контуженый, вставляй креветку в раковину, а то простынь забрызгаешь.

Слова обидные, но честные. Я опираюсь правой рукой о кровать, пытаюсь сесть. Если подниматься медленно, заградительная боль в ребрах парализует тело. Решаюсь на рывок. Раз! Острая боль как удар кинжалом под ребра, почти до потери сознания. Но я сижу. Свешиваю ноги, пережидаю помутнение в глазах, прихожу в себя.

И снова сомнения:

– А ноги у меня ходят?

– Порезы зашили, кости целы. Ты так пойдешь или трусы надеть?

Соседи не упускают случая посмеяться:

– Не прячь боеголовку. Сразу на передовую! То-то враги разбегутся.

А мне не до смеха, физически не могу ржать. Любая встряска грудной клетки отдается жуткой болью сломанных ребер. Даже самый непреодолимый позыв чихнуть блокируется организмом.

Марина надевает мне трусы до бедер. Я укрепляю пятки на полу. Встаю, держа корпус ровным. Нужно привыкать к боли. Подтягиваю трусы правой рукой, левой держу бутыль с трубочкой из поврежденных легких. Собираюсь с духом и ковыляю к двери.

– Туалет направо. Сифон не разбей! – напутствует Марина.

– Там поручень есть, – ободряет сосед с костылями у кровати. На этот раз без усмешки.