Глава 1
30 мая. 3 дня до начала казни
Человек в черном анораке с надвинутым на лоб капюшоном открыл железную дверцу и втащил в темный проем огромный, но не тяжелый сверток. Сразу прикрыл дверь, задвинул засов и оказался в полной темноте. Он перевел дух и нажал выключатель. Вместо обычной лампочки над его головой вспыхнуло трехцветное табло из трех горизонтальных полос, расположенных друг под другом.
Цвета вспыхивали по очереди сверху вниз через каждые пять секунд: зеленый-желтый-красный, и снова сначала. Освещение выходило так себе: дальние углы небольшого помещения тонули во мраке, повторяющееся мигание способно вывести из себя кого угодно, если находиться здесь долго, впрочем, на это и был расчет. Однако главная функция световой панели иная – табло оглашало приговор.
На каждой пластине высвечивалось слово – будущее решение суда. На верхней зеленой – «Помиловать»; на средней желтой – «Кастрировать»; на нижней красной – «Казнить». Сверху вниз, от цвета жизни к цвету огненной стихии как своеобразные ступеньки в преисподнюю для того, кто будет вынужден смотреть на это табло. Смотреть и мучительно ждать, на какой пластине замрет освещение.
Когда-то в мрачном боксе без окон располагалась шиномонтажная мастерская, а сейчас – это современная камера казни, где роль палача исполнит техника. Бетонные стены и потолок оклеены звукоизоляционными панелями, на железных воротах два слоя звукоизоляции. Кричать бесполезно, снаружи не слышно – проверено на громкой музыке. Да и любопытных рядом нет, бокс оброс густым кустарником, а перед фасадом проходит старая дорога, которой почти не пользуются после прокладки по соседству современной автомагистрали.
В центре помещения к бетонному полу привинчен сварной железный стул с подлокотниками – такой не сломаешь. Подсудимый, который будет прикован к роковому стулу, увидит перед собой мигающие варианты своей судьбы. Он приговорен смотреть на мерцающее табло трое суток, семьдесят два часа, четыре тысячи триста двадцать невыносимо долгих минут. И каждую минуту он четырежды увидит как страшный, так и желанный приговор.
За трое суток люди проголосуют по воле совести и на табло останется гореть единственный цвет – народный приговор. Минута одноцветного свечения – и наступит развязка. Воля народа будет приведена в исполнение. Процесс завершится автоматически, без участия палача.
Да, судебное заседание пройдет не по букве закона, зато, по справедливости. Ведь каждый проголосовавший – тот же присяжный заседатель, подавший свой голос за то или иное решение, а человек, организовавший процесс, всего лишь делопроизводитель, если хотите, секретарь Суда Народа.
Так себя и воспринимал человек в анораке, вошедший в камеру казни. Он даст народу право проголосовать, вынести вердикт подсудимому. Как народ решит, так и будет. От него уже ничего не будет зависеть.
Чтобы выбор народа был осознанным, и устройство сработало четко, требовалось провести натурный эксперимент, максимально приближенный к будущей реальности. Нужно наглядно продемонстрировать результаты – пусть люди видят, за что голосуют.
Секретарь суда развернул принесенный сверток. Под ворохом пленки оказался пластиковый манекен – мужской сидячий натуралистичный. Он нашел его по частному объявлению в соседней области и приобрел за наличные – мелкий предприниматель распродавал оборудование прогоревшего магазина.
Секретарь усадил манекен в железное кресло, приковал цепью ноги, руки и грудь безликой куклы крест-накрест. Концы всех цепей свел к единому карабину, который раскроется, если народ дарует пленнику зеленый цвет.
На бугорок выступающего паха манекена он накинул тонкую стальную петлю. Присоединил ее концы через специальное устройство к розетке. Это на случай «желтого» решения.
Для третьего варианта, казни, имелось нехитрое приспособление в виде двухпудовой гири, подвязанной к железной балке под потолком на растяжке.
Итак, подготовка закончена, натурный эксперимент можно начинать.
Секретарь будущего суда отошел к двери, достал смартфон, загрузил демоверсию специально созданного сайта с говорящим названием – Sud Naroda. Включил программу управления, над его головой заработала видеокамера, направленная на сидящий в центре манекен. На голом торсе пластикового узника в закольцованном режиме отражался зеленый, желтый и красный свет. Картинка через сайт выводилась на дисплей смартфона, трансляцию смогут увидеть все желающие.
Секретарь суда некоторое время смотрел в телефон, прикидывая реакцию зрителей. Возможно, такие кадры усыпят некоторых – безликий манекен не реагировал на свет. Но когда на стуле будет дергаться живой подонок с гаммой эмоций на лице, и в режиме реального времени будут меняться результаты голосования – тут уж «присяжные» не соскучатся. Тем более, когда увидят, что ждет подсудимого.
Допустим, народ дарует узнику свободу.
Секретарь ткнул пальцем в зеленую кнопку на дисплее. Мигание прекратилось, камера казни осветилась спокойным зеленым светом, на табло горело слово «Помиловать». Прошла минута, за стулом что-то щелкнуло и цепи со звоном упали на пол. Будь там живой человек, он мог бы встать и уйти. Свобода!
Секретарь Суда Народа подавил внутреннее недовольство, сердце противилось такому исходу, однако не ему решать судьбу узника. У него, как и у всех, будет всего один голос, и он не готов отдать его за помилование.
Он вновь стартовал круговерть трехцветного освещения, выждал несколько циклов и нажал второй вариант приговора – Кастрировать. Помещение на долгую минуту погрузилось в тревожный желтый свет. Затем включился электроприбор и в считанные секунды раскалившаяся до бела стальная петля затянулась и обрезала мошонку манекена. Запахло жженой пластмассой.
Секретарь понимал, для живого человека это болезненная процедура, но не смертельная. Кастрация произойдет быстро, горячая проволока оплавит сосуды и не даст жертве истечь кровью. К тому же вслед за обрезанием разомкнется карабин, удерживающий пленника, и он сможет выйти из камеры казни.
Если, конечно, народ не выберет третий вариант – яростный красный!
Секретарь снова включил табло голосования, вытер вспотевшие руки, глубоко вздохнул и нажал красную кнопку. Кровавый туман заполнил темное помещение. В красном свете даже лицо манекена казалось испуганным, каково же будет состояние узника, когда он увидит, на табло народный приговор – «Казнить».
Обреченный на смерть наверняка поднимет взгляд на тяжелую гирю, привязанную к потолку, подобно взведенному маятнику. Бедняга до последней секунды будет надеяться на чудо, но в том-то и прелесть бездушной техники, она не подвластна эмоциям и не дрогнет. Смертельный снаряд сорвется с потолка и полетит по заданной траектории.
Бух!
Так и произошло. Чугунная гиря ухнула, разогналась по дуге и размозжила грудь манекена вдребезги, гулко стукнувшись о железный стул. То, что удар пришелся не в голову, а в грудь, было задумано – мгновенная смерть слишком гуманна для отъявленных подонков. Пустотелая пластиковая кукла разлетелась на куски, а узник погибнет не сразу. У него будут минуты агонии, чтобы прочувствовать мучения своих жертв на собственной шкуре.
Ну, что ж, техника сработала четко, оборудование выдержало – замечательно!
Секретарь Суда Народа остановил видеозапись и закрыл сайт. Современная камера казни, подвластная лишь воле народа, готова к использованию.
Он убрал в пакет пластиковые обломки манекена и освободил стул для подсудимого. Скоро на месте куклы окажется настоящий подонок – туда ему и дорога!
А еще через трое суток народ вынесет реальный приговор.
Глава 2
2 июня. Первый день казни
В начале июня на столицу обрушилось жаркое удушливое лето, и Елена Петелина, как заботливая мамочка, перебралась с девятимесячным малышом из шумного мегаполиса в подмосковный санаторий. Она настроилась правильно питаться, много гулять, посещать спа-центр и обязательно испробовать йодобромные ванны и лечебные грязи, обладающие по слухам чудотворным эффектом.
Что ни говори, а сидячая работа в Следственном комитете и роды в сорок лет здоровья женскому организму не прибавляют. Лишние килограммы прилипли к бокам, никак не сбросить. На животе появились растяжки, а после утреннего расчесывания на щетке остаются волоски в пугающем количестве – всем этим надо заниматься и лучше подальше от домашних тапочек, безразмерного халата и коварного холодильника.
Помимо сынишки Саши, которому несомненно пойдут на пользу свежий воздух и занятия в бассейне, Елена взяла с собой незаменимую помощницу – маму Ольгу Ивановну.
Елена лежала на кушетке, с ног до подбородка обмазанная черной грязью, когда зазвонил ее телефон. По особой мелодии старший следователь поняла, что вызывает кто-то из начальства. Это было неожиданно, ведь она находится в отпуске по уходу за ребенком и не оставила никаких «хвостов» на службе. Взять в грязные руки телефон не представлялось возможным, и Петелина попросила медсестру включить громкую связь.
Звонил полковник Шумаков из Главного управления МВД. Он был краток, говорил из движущейся машины и, чувствовалось, что спешил.
– Петелина, ты не закисла без работы? Готова поучаствовать в необычном деле?
«Запачкалась по уши», хотелось пошутить Елене, но подсознание вдруг вытолкнуло:
– Когда?
– Сейчас, – нисколько не удивившись ответил полковник.
– А что за дело? – уже осознанно спросила следователь, ощущая, как в сонной голове и расслабленном теле словно заиграли пузырьки шампанского.
– За тобой заедут.
– Я не дома, в санатории… – встрепенулась Елена, но договорить ей не дали.
– Собирайся и жди! – отчеканил Шумаков и отключил связь.
Женщина аж приподнялась на кушетке. Приказывать легко, а про ее ребенка он помнит? Хотя, Шумаков ничего не упускает из виду. Если знает про санаторий, то и об остальном в курсе. Но почему подробностей не рассказал? Впрочем, дела в главке сплошь серьезные. Полковник мчится, как на пожар, значит, дело безотлагательное. Уж не к ней ли он сам заедет?
Елена провела ладонью по маслянистой грязи, покрывающей голое тело – хороша будет встреча.
– Еще десять минут! – строго предупредила медсестра, видя, как пациент решительно покидает кушетку.
Какое там! Елена отмахнулась и пошла в душ. Пока смывала лечебную грязь соображала: что надеть?
Деловые костюмы пылятся дома, джинсы неприлично обтягивают располневшие бедра, про спортивную форму и удобные шорты вообще лучше молчать, остается только летнее платье с жакетом. Недавно купила новый наряд, приберегла для встречи с мужем в воскресенье. Платье без рукавов, кремовое, полуприлегающего силуэта, по подолу мягкие складки с крупными розовыми цветами. Жакет тоже розовый и, что важно, без застежки, не сдавливает увеличившуюся грудь. Для вечера примирения с мужем – лучше не придумаешь, а вот для работы следователем…
Да что тут думать, выбора все равно нет! Еще бы успеть волосы подкрутить.
Спустя полчаса за Еленой Павловной Петелиной приехал спокойный увалень Иван Майоров. Новоиспеченный капитан полиции еще недавно служил оперативником в районном отделе вместе с Маратом Валеевым, гражданским мужем Елены. Напарники часто выполняли ее поручения, не обременяя докучливыми формальностями. Следователь немного жалела об уходе надежного опера на повышение, но жизнь есть жизнь, мужчина должен строить карьеру.
Вместо проверенного в деле друга Валееву досталась в напарницы старший лейтенант Татьяна Токарева – ох, уж эта феминизация и равноправие полов! К молодой бойкой оперативнице, за горячий нрав и решительные действия, быстро приклеилась кличка ТТ, по аналогии с названием убойного пистолета. От такой проныры можно ждать чего угодно и не только в работе, но и в личных отношениях. ТТ – девушка без комплексов.
После рождения малыша Елена невольно отдалилась от Марата, а тут еще повод для ревности появился. И мысли всякие лезли, что он мало помогает, не дарит цветы, даже продукты ей самой приходится покупать, а совместных прогулках втроем с малышом и мечтать не приходится.
Последней каплей, переполнившей чашу раздражения, была грязная посуда, которую Марат свалил на ночь в раковину. Даже не сполоснул, козел! Он вечно приходит поздно, она оставляет ему ужин, плохо спит из-за малыша, а утром ей грязный подарочек. Она для него кто – кухарка-посудомойка?
Не стала мыть и в тот же день укатила в санаторий. Хотелось преподать мужу урок, оставить за дверью квартиры усталость, ревность, домашние хлопоты и мелкие обиды, способные разрастись до семейных скандалов.
Марату поставила условие, что они будут встречаться только по воскресеньям. И пусть готовится к встрече, как к первому свиданию.
Старшая дочь Настя, включенная в молодежную сборную по керлингу, сейчас находилась на сборах по общефизической подготовке в Санкт-Петербурге. Она так хотела попасть к сильному тренеру, чтобы прогрессировать, как спортсменка, и вот ее желание осуществилось. Обычно, если у дочери все в порядке, она не звонила и не напоминала о себе. Но в последние дни выходила на связь регулярно, жаловалась на ерунду и что-то явно не договаривала.
Оставив малыша удивленной матери, разгоряченная сборами Елена выпорхнула на парковку и плюхнулась в автомобиль оперативника.
– Фу! Рассказывай! – выдохнула она, разгладив складки нарядного платья.
Однако необщительный Майоров ее разочаровал. Его самого неожиданно выдернули с выполнения другого задания и срочно отправили за ней в санаторий.
Он мчал машину с включенной мигалкой и оправдывался:
– Полковник Шумаков все объяснит. Оперативный штаб назначен в Красногорске.
– Штаб! – уважительно округлила глаза следователь и тут же нахмурилась, пробормотав: – Да что, черт возьми, стряслось?
До Красногорска доехали быстро, санаторий располагался рядом. Штаб расследования оказался в местном управлении полиции. По количеству служебных машин на близлежащих подъездных дорожках Петелина поняла, что к операции, как неводом рыбешку, привлекли массу сотрудников из соседних отделов полиции.
На главное совещание Петелина не успела. Навстречу ей из зала заседаний выходили озабоченные оперативники. Они не брюзжали, как обычно, не зубоскалили по пустякам, даже ее в ярком платье проигнорировали, потому что пялились в телефоны. Кажется, у всех на дисплеях была одна и та же картинка.
Следователь пропустила оперативников и вошла в опустевший зал.
На возвышении около центрального стола она увидела Шумакова. Геннадий Александрович был в гражданском костюме и отдавал распоряжения местному начальнику управления полковнику Головину. Тот был полноват, всегда носил форму, хмурил брови и отличался прямолинейностью солдафона.
Оба полковника заметили нарядную женщину и не сразу признали в ней старшего следователя Следственного комитета.
Головин хотел было прикрикнуть на постороннюю, но Шумаков сообразил первым:
– Елена Павловна, рад, что ты с нами. – Он поманил ее рукой и развернул ноутбук. – Ты посмотри, что происходит!
Петелина приблизилась к темному дисплею ноутбука, ощущая нарастающую тревогу. Она села за стол, чтобы лучше разглядеть картинку, и обомлела.
В мрачном помещении без окон к железному стулу с подлокотниками был прикован цепями мужчина средних лет. На его испуганном лице с равномерной периодичностью отражался свет: зеленый, желтый, красный. Мужчина напрягался, дергался, пытался освободиться, но тонкие цепи впивались в его тело и причиняли боль. Он что-то злобно бормотал, иногда возмущенно выкрикивал и даже орал, однако его голоса не было слышно.
– Что это? – вырвалось у следователя.
– Читай вверху – суд народа! И время тикает, мать его так! – Шумаков раздраженно выругался.
В верхней части экрана действительно имелся жирный заголовок – Суд Народа. А в углу мелким шрифтом – Заседание № 1. Рядом щелкал таймер обратного отсчета. Пока Елена рассматривала неприятную сцену цифры на табло с обозначениями дней, часов и минут усохли с 02:21:05 до 02:21:03.
– Какого народа? – недоумевала следователь.
– Народ у нас один, и они уже голосуют. Это прямая трансляция.
В нижней части экрана выделялась широкая полоса, разбитая на три части: зеленую, желтую и красную. Цветные участки были обозначены крупными подписями: ПОМИЛОВАТЬ, КАСТРИРОВАТЬ, КАЗНИТЬ. Под каждым вариантом нарастал счетчик поданных голосов. Пока лидировал желтый – кастрировать.
– Суд народа? – усомнилась следователь. – Кто-то прикалывается над нами?
– А ты посмотри на примере. – Шумаков ткнул курсор в ярлычок на экране.
Включилась видеозапись. То же помещение, тот же антураж со сменяющимся цветом, только на месте живого человека к стулу был прикован манекен. А дальше последовала наглядная демонстрация того, что произойдет при каждом из возможных решений. Зеленый цвет – отстегиваются путы. Желтый – накаляется и затягивается проволока в паху. И красный, когда ужасная гиря разбивает грудную клетку манекена.
Петелина отшатнулась, перевела дух. Экран продолжал мерцать в режиме унылого светофора. Цифры на таймере таяли, счетчики голосов нарастали. Зеленое помилование явно уступало двум другим приговорам, а на железном стуле беззвучно мучился прикованный цепями человек. Он уже убедился в тщетности попыток порвать цепи и беспомощно рычал.
Это не шутка, поняла следователь и попробовала включить звук.
– Бесполезно. Трансляция без звука, – сообщил Шумаков.
– Кто он такой? За что? – спросила Петелина.
– На этом же сайте есть краткая справка о подсудимом. Да, именно так его величают. Суд, понимаешь ли, устроили! – брезгливо прокомментировал Шумаков и обратился к начальнику управления полиции: – Головин, выдели старшему следователю Петелиной рабочее место.
Головин по-хозяйски повел рукой:
– Мы в этой комнате организуем штаб расследования. Я распоряжусь на счет столов, компьютеров, связи.
Шумаков бросил скептический взгляд на зал заседаний и согласился:
– Действуй!
Головин вышел, а Шумаков начал рассказывать.
Глава 3
Месяц до казни
Для инженера по ремонту холодильников и кондиционеров Константина Антонова жаркие деньки в смысле работы в точности совпадали с жарой за окном. Принцип действия у охлаждающей техники одинаковый, но до чего же разное отношение пользователей к неполадкам. Сломался холодильник – срочный вызов в любое время суток, а о кондиционерах народ вспоминает только с приходом жаркой погоды. Тут уж от звонков нет отбоя – и новый установи, и старый почини – полный аврал, хоть без сна работай, ко всем не успеешь. Поэтому крупные организации обзванивались накануне лета, с помощью скидок их уговаривали обслужить технику заранее.
В начале мая Константин Антонов налаживал работу кондиционеров в детской музыкальной школе Красногорска. Начал с кабинета директрисы. Прочистил фильтр, включил кондиционер на полную мощность, измерил температуру воздушного потока – как за окном. Все понятно, нужно заправлять газом. Подготовил баллон, открыл окно, высунулся с гаечным ключом, чтобы подсоединить шланг к наружному блоку.
С четвертого этажа отлично просматривался сквер перед музыкальной школой, через который дети шли на занятия. В основном это были девочки младшего возраста – миловидные и беззаботные. Некоторые плелись нога за ногу, отвлекаясь на все подряд, другие с жаром обсуждали с подружками детские секреты.
Вот одна девочка наклонилась завязать шнурок, провозилась больше минуты, а потом деловито подтянула колготки, задрав выше пояса подол юбки. Такая непосредственность могла вызвать лишь улыбку у взрослого человека, но Константин заметил иное.
На скамейке в сквере сидел неприметный мужчина лет сорока. Он был один, не тыкал пальцем в телефон, не провожал в школу ребенка и не выискивал взглядом опаздывающего знакомого. Мужчина тайком наблюдал за проходившими мимо девочками. Это не бросалось в глаза до тех пор, пока он вдруг не вытянулся, заинтересовавшись наклонившейся пигалицей. В его движениях и позе почувствовалось что-то хищное.
Антонов присмотрелся, напрягся, и его спина похолодела. Не может быть!
Он давно уже в мстительных мыслях похоронил этого человека. Ублюдок должен был исчезнуть, сдохнуть, загнуться от болезней, сломать хребет на лесоповале, погибнуть в драке в колонии, да где угодно только не возвращаться в мир нормальных людей.
Сомнений не осталось – в сквере сидел Борис Панин! То самый педофил, из-за которого пострадала его единственная дочь Катя. Физические травмы у девочки прошли, но душевная рана оказалась неизлечимой. Любимая дочь стала душевнобольной, а виновник трагедии вот он – здоров и на свободе.
Как выжил этот подонок, ведь его осудили на четырнадцать лет? Сколько прошло? Неполных двенадцать. Почему его выпустили? Такие, как Панин должны вечно гнить в тюрьме! А вместо камеры с решетками педофил гуляет на солнышке рядом с детьми.
Неловкая девочка вновь запнулась о развязавшийся шнурок, шлепнулась на колено, потерла ушиб, горестно разглядывая порвавшиеся колготки. Более расторопные подружки уже забежали в школу, а она осталась одна.
Панин поднялся и поспешил к девочке на помощь:
– Ушиблась? Больно? Давай, я помогу.
У Антонова дрогнула рука, гаечный ключ выскользнул, пролетел три этажа и со звоном упал под окнами. Инженер отшатнулся, сбив баллон с хладагентом.
– Что случилось? – покосилась на него недовольная директриса.
– Посмотрите, там мужчина… Он работает в школе?
Пожилая женщина нехотя встала, запахнула кардиган, поправила очки и выглянула в окно. Педофил заметил внимание к своей персоне, развернулся и зашагал прочь.
– Нет, у нас женский коллектив. А что такое?
– Вы раньше его здесь видели?
– Я уже не в том возрасте, чтобы заглядываться на мужчин, – проворчала директор. – Мне хватает хлопот с детьми и педагогами… Эй, вы куда?
Антонов выбежал из кабинета. Спускаясь по лестнице, он на ходу звонил в полицию, чтобы сообщить об осужденном ранее педофиле, который гуляет около детского учреждения. Сам спешил во двор, чтобы наблюдать за Паниным и остановить гада, если тот хоть пальцем коснется ребенка.
Двое сотрудников патрульно-постовой службы прибыли к музыкально школе спустя полчаса. Лениво представились: старший сержант Брянцев, сержант Самохин – и потребовали у Антонова документы.
– Причем тут мой паспорт? Педофил околачивался около школы, смотрел на девочек! – убеждал Константин недоверчивых полицейских.
– А вы, что здесь делаете? – листая паспорт, поинтересовался Брянцев.
– Да послушайте меня. Панин скрылся, но я проследил за ним. Он зашел в кафе-пекарню, что напротив сквера. С тех пор не выходил. Лучше его документы проверьте, он должен сидеть в колонии!
Полицейские поморщились, но все-таки зашли в кафе-пекарню под вывеской «7 пирогов». Антонов пристроился следом.
В уютном помещении на четыре столика пахло свежевыпеченными булочками, ароматным кофе и сладкими пирожками. Товар отпускала улыбчивая буфетчица. Бориса Панина в зале не было. Патрульные спросили буфетчицу о заходившем мужчине, та охотно кивнула и указала на служебное помещение.
Полицейские спустились в подвал, но вскоре вернулись к нетерпеливо поджидавшему Константину Антонову и вывели его на улицу.
– Мы проверили документы и созвонились с нашим отделом. Да, это Панин Борис Игоревич. Был осужден, вышел из колонии по условно-досрочному, адаптировался, устроился на работу пекарем, замечаний нет. Документы в порядке, все официально, – объяснил старший сержант.
– Но как же! Он был рядом со школой. Там девочки! – возмущался Антонов.
– Это городской сквер. Панин вышел подышать из жаркой пекарни, только и всего.
– Он пялился на малолетних девочек. Нельзя ли ему запретить…
– Нельзя! – отрезал Брянцев. – Панин не работает в детском учреждении. Он работает в подвале пекарни. Один.
– Гражданин, не отвлекайте по пустякам, – вмешался сержант Самохин. – Вот если случится что-то серьезное, мы примем меры.
– Как же так! Неужели, нужно ждать пока он…
Но полицейские под стрекот служебной рации сели в машину и укатили на вызов. Растерянный инженер понуро стоял около кафе-пекарни. Через витрину на него смотрел Борис Панин и победно улыбался. Он узнал Антонова, тот был на суде среди других родителей пострадавших девочек.
Тогда педофила Панина осудили на четырнадцать лет. Долгий срок для униженных девочек казался вечностью, из которой не возвращаются. Зло исчезнет навсегда, думали они. Но прошло неполных двенадцать лет – и педофил на свободе. Чуть поседел, но выглядит подтянутым и тренированным. Не осунулся, не обрюзг, не спился, не сдох от болезней, не свихнулся от мук совести, будто все это время провел не в колонии, а в оздоровительном походе.
Преступник здоров и прощен государством, а его дочь Катя так и осталось неизлечимо больной! Где справедливость?
Дальнейшая работа у инженера шла плохо, все валилось из рук, память возвращала к ужасным переживаниям двенадцатилетней давности. Антонов уехал домой раньше.
Войдя в квартиру, он заглянул к дочери и застал все ту же безрадостную сцену. Катя играла с куклой Барби, одетой в купальник. Она окунала куклу в ванночку для малыша, наполненную водой, изображала плавание туда-сюда, как в спортивном бассейне, и под конец вручала кукле медаль за победу. Кате исполнилось девятнадцать лет, тело девушки соответствовало возрасту, но в сознании дочь осталась той же семилетней девочкой, над которой надругался похотливый маньяк.
Семья тогда пережила ужасные дни, хуже которых не придумаешь. Константин внушал себе и жене Ирине, что все худшее в прошлом, случившееся со временем забудется и сотрется из памяти маленькой девочки. Так и произошло, но совершенно с другим результатом.
Катю удалось вывести из шокового состояния спустя два месяца после надругательства тренера-педофила. Ее сознание действительно вычеркнуло из памяти жестокое насилие, но зафиксировалось на границе произошедшего. Девочка перестала взрослеть, словно хотела оградить себя от мерзостей взрослого мира. Ее сознание так и осталось на уровне семилетней наивной девочки, которая хотела стать чемпионкой по плаванию.
За ужином Константин ничего не сказал жене. Он несколько раз пристально всматривался в Ирину и опускал глаза. За двенадцать лет измотанная горем женщина постарела сильнее, чем преступник, отсидевший в колонии. Педофил на свободе и чувствует себя хорошо, а они продолжают жить в вечной клетке того рокового дня.
Ночью Константин долго не мог уснуть, то и дело ворочался в постели.
– Ты чего? – не вытерпела жена.
– Он вернулся. Я видел Панина, – признался муж.
Последовала долга пауза, после которой жена растерянно выдохнула:
– Как же так?
– Говорят, свое отсидел.
– И что теперь?
Константин не знал, что ответить. Это был тот самый вопрос, который не давал ему покоя. Что теперь делать?
Утром он продолжил заправку кондиционеров в музыкальной школе. И снова увидел Панина. Тот исподтишка наблюдал за девочками со скамейки в сквере, держа на коленях открытый пластиковый бокс с причудливыми булочками. Девчонки невольно косились на ароматную выпечку.
Имеет право дышать свежим воздухом, вспомнились объяснения полицейских. Бред слюнтяев! Такой подонок вообще не имеет право дышать!
Инженер громыхнул ключом по кондиционеру. Панин заметил его, взял булочку, откусил, без спешки поднялся и прогулочным шагом вернулся в пекарню.
«Пошел прочь!» – хотелось крикнуть Антонову. Он не даст педофилу пускать слюни на девочек.
Но к его ужасу после занятий в школе многих девочек так и тянуло в кафе-пекарню «7 пирогов». Там продавались теплые булочки, сдобные печенья, красивые пирожные – и так вкусно пахло! Девочки заходили в кафе с мамами, а некоторые сами по себе. Устоит ли малышка, если добренький с виду дядя предложит ей вкусное пирожное?
«Что же делать?» – мучился сомнениями Антонов.
Полиция ничего не предпримет, пока не произойдет что-то страшное. Не дай бог! Как им втолковать, что педофилы неисправимы. От Панина пострадали многие, неужели будут новые жертвы?
Как его остановить?