Я мыслю, следовательно, существую.
Декарт
Copyright © Sergey Baksheev, 2013
1
Он не желал мириться с очевидным.
– Она будет жить? Вы ее спасете?!
Врач «скорой помощи» не отвечал. Хуже того, он перестал что-либо делать и старательно отводил взгляд.
А всего час назад жизнь напоминала идиллию. Но даже тогда это была лишь обманчивая картина.
Бархатное сентябрьское солнце оттеснило сонные облака, и теплые волны невесомой пелериной опустились на живописную лужайку на берегу подмосковной речушки.
Борис Вербицкий, сидевший на траве, обхватил колени, поднял лицо и зажмурился. Так было легче скрывать нахлынувшее раздражение. Даже на пикнике Антон Шувалов, его вечный коллега-оппонент, а последние два года еще и непосредственный начальник, играючи демонстрировал парадоксальное мышление. Терпеть искрометного умника было невыносимо.
Вербицкий поправил солнцезащитные очки и с вызовом посмотрел на Шувалова.
– Из твоих слов следует, что человеческое общество можно сравнить с отдельным мозгом? Наша огромная страна – и полтора килограмма серой биомассы?
– Конечно! Я об этом и толкую. – Антон сдвинул одноразовые стаканчики и тарелки, разделявшие коллег, словно атрибуты пикника мешали беседе, и, жестикулируя пальцами, стал объяснять: – Миллиарды нейронов подобны миллиардам людей. Каждый человек – это нейрон. Между ними связи: устойчивые и временные. Определенные группы людей выполняют в обществе заданную функцию и передают полученные результаты другим. Всё взаимосвязано. То же самое происходит и в мозге. Часть нейронов отвечает за зрение, часть за слух, движение, память. Если процессы идут гладко, то организм или общество здоровы. А вот если…
– Мальчики! – На плечо Бориса свалились белые кудряшки его жены Людмилы. Она со спины обвила шею мужа и игриво стрельнула глазками по тридцатипятилетним «мальчикам». – Вы можете хотя бы на отдыхе не говорить о работе? Лучше налейте мне вина.
– Тебе уже хватит, – пробурчал Вербицкий.
Женщина не отступала. Узкая ладошка скользнула ему под рубашку, пухлые губки нежно промурлыкали на ухо: «Ну, котик», и мужская категоричность рассыпалась под обольстительными чарами прижавшегося женского тела.
Красное вино булькнуло в пластиковый стаканчик.
– А себе и Ольге? Антоша сегодня за рулем, а ты-то?
Тонкие брови Бориса сдвинулись к переносице и опустились под очки. Его покоробило ласковое обращение супруги к другому мужчине. Однако он не стал пререкаться со взбалмошной Людмилой, разлил вино и залпом осушил стакан.
Смущенный Антон Шувалов обернулся к своей жене Ольге, которая пыталась играть в мяч с шестилетним сыном Сашей.
– П-папа, я забил г-гол! – сильно заикаясь, выкрикнул мальчик, заметив внимание отца.
Антон наткнулся на укоризненный взгляд Ольги и почувствовал острый укол совести. Даром, что он не находит времени, чтобы сыграть с сынишкой в любимые мальчиком шашки, так даже футболу сына обучает жена.
Восторженно похвалив Сашу, Шувалов попытался встать, но его рывком за рукав удержал Борис.
– Подожди. А болезни? Как их трактовать?
– Подумай сам. Расстройство мозга начинается с единичных нейронов, а болезнь общества с отклонений отдельных людей. Если их вовремя не изолировать, то они заразят окружающих, выведут из строя массы, и общество скатится в фазу острой болезни.
– Ты говоришь про эпидемии?
– Не только. Иногда болезни общества принимают чудовищный характер. Вспомни революции, бунты. Общество саморазрушается. А начинается всё с малого…
– Как в мозге, – завершил мысль Борис Вербицкий.
Он отпустил Антона и недовольно сжал губы. Шувалов снова поразил его. Вот так мимоходом, за шашлычками на пикнике, выдвинул идею о сходстве функционирования мозга и высокоорганизованного общества. За кажущейся абсурдностью сравнения проглядывала искра гениальности.
Физиолог Борис Вербицкий пришел на работу в Институт нейронауки сразу после окончания университета. Антон Шувалов появился там пять лет спустя, будучи уже состоявшимся ученым-физиком. Рьяный целеустремленный Вербицкий отличался активностью, как на научных семинарах, так и в общественной жизни. Спокойный рассудительный Шувалов выступал реже, но ученые мужи всех рангов слушали его гораздо более внимательно, чем других. Статьи Вербицкого, зачастую муссировавшие одну и ту же тему, выходили с завидным постоянством и тут же тонули в ворохе подобных работ. Немногочисленные доклады Антона Шувалова активно обсуждались и цитировались на протяжении долгих лет. Каждое его выступление открывало новые тайны мозга человека.
Поначалу плодовитый Вербицкий формально являлся руководителем Шувалова. Однако в научном мире авторитет ученого ценится выше административной иерархии, и «Кто есть, Кто», знают даже рядовые сотрудники. Первым неприятным звоночком для Вербицкого послужил обычный подарок от озорных лаборанток по случаю Дня защитника Отечества. Каждому мужчине они вручили именную кружку с личной фотографией и дарственной надписью. Но если на кружке Бориса красовались слова: «Я говорю наука – подразумеваю Я», то рядом с портретом Антона недвусмысленно было выведено: «Не тот мудрец, кто выше чином, тот выше чином, кто мудрец».
Затем уже администрация Института по случаю Нового года наградила Шувалова ценным подарком в специальной номинации: «Где мало слов, там вес они имеют». Ну а когда немногословный мудрец эффектно защитил докторскую диссертацию, последовал давно ожидаемый служебный взлет Антона Шувалова.
И вот уже два года кандидат наук Борис Валентинович Вербицкий вынужден был работать под началом заведующего лабораторией доктора наук Антона Викторовича Шувалова.
Только в одном Борис Вербицкий изящно «утер нос» более талантливому коллеге.
Четыре года назад в лаборатории появилась очаровательная блондинка-хохотушка Людмила Токарева. Привлекательную фигурку молодой девушки провожали лоснящиеся глазки доброй половины мужчин института. Людмила всех одаривала радостной улыбкой и для каждого находила комплимент. «Какие у вас сильные руки», говорила она инженеру по обслуживанию техники. «Я никогда не встречала такого умного мужчину», приветствовала лысого профессора. А уж слова: «Вам очень идет этот галстук», «Вы поразили меня своим выступлением», «Мне нравится, как вы быстро считаете», звучали из ее уст при любой встрече с коллегой противоположного пола. Вкупе с ласковой интонацией, томным взглядом и обтягивающей одеждой подобное поведение действовало на мужчин весьма возбуждающе.
И многие клевали на аппетитную наживку. Даже Антон Шувалов, с головой увлеченный исследованиями, отвлекался от бумаг и приборов, когда юркая Людочка обдавала его ароматом тонких духов или, как бы ненароком, задевала краем одежды.
Однажды Вербицкий застал их в кафе после работы. Парочка сидела за стойкой бара. Людмила пила коктейль, хохотала, называла коллегу Антошей и время от времени опускала ладонь на его колено. Что и говорить, пьянела девушка очаровательно.
Вербицкий унял извечную ревность и отступил в тень. Он знал, кому позвонить, чтобы приукрашенная сплетня быстро дошла до жены Шувалова.
Но одними семейными неприятностями конкурента Борис не ограничился. Для самоутверждения ему требовалась громкая победа. Завоевание красивой женщины было как раз тем поприщем, где неженатый Вербицкий мог блеснуть.
Недолго думая, он организовал командировку в Питер вместе с Людмилой Токаревой. Там, в первый же вечер, произошло их стремительное сближение, закончившееся общей постелью. Спустя два месяца он сделал девушке предложение, и прелестная лаборантка Людочка превратилась в замужнюю женщину Людмилу Вербицкую. Теперь, приходя на работу, Борис мог позволить себе легкие намеки на усталость после сладких ночей. Мужчины внимали ему с вожделением.
– Я хочу купаться! – игриво топнула Людмила и, что-то напевая, стала снимать одежду.
– Люда, вода холодная, – заметил Борис.
Но капризная девушка его не слушала. Томно раскачиваясь в такт песенке, она разделась, перекинула длинные волосы на одно плечо, выпятила грудь и из-под опущенных ресниц взглянула на Антона.
– Кто со мной?
– Крошка, ты много выпила. Зачем лезть в реку? Дома примем ванну, – взывал к разуму подвыпившей жены Борис. Он картинно шлепнулся на траву, чтобы дотянуться до тонких лодыжек.
Девушка элегантно подцепила ножкой сброшенную одежду. Невесомая блузка накрыла лицо фыркающего мужа. Людмила захохотала и побежала к воде. Двигалась она зигзагами, с природной грацией, давая возможность полюбоваться ее гибким телом.
На шатких мостках она остановилась, брызнула водой и крикнула:
– Мужчины, за мной! – Солнце просвечивало золотом сквозь ее взметнувшиеся волосы.
– Вот с какой чертовкой живу, – с плохо скрываемым тщеславием заявил Борис и шумно втянул запах смятой в кулаке блузки. – Иногда она вытворяет такое…
– Ее лучше остановить, – сказал Антон. Он знал, что в этой реке вода и в разгар лета не балует теплом, а уж в конце сентябре она просто ледяная.
От Ольги не укрылась смесь тревоги и восхищения в глазах мужа.
– Пусть охладится, ей не помешает. А Саша хочет с тобой поиграть. Правда, сынок?
С веселым криком Людмила прыгнула в воду. Ольга пнула мяч Антону. У Бориса мелькнула причудливая идея, которой он захотел похвастаться.
– Знаешь, кто соответствует нам, исследователям мозга, в обществе? Спецслужбы! Они должны выявлять вредоносных особей, как мы плохие нейроны, и исправлять их. Изолируя или ликвидируя. И мы, и они жертвуем частью, во имя здоровья целого!
Антон отправил мяч сыну. Мальчик неловко ударил по нему.
– П-папа, л-лови!
Антон поспешил за скатывающимся в реку мячом. Он отвечал на реплики жены, следил за беседой с коллегой, подбадривал сына, но часть его сознания наблюдала за чем-то еще. Неприятное ощущение раздвоенности наполняло сердце растущей тревогой.
Шувалов догнал мяч у кромки воды, взял его в руки и замер. Чувства обострились до предела.
За спиной требовательные голоса. Перед ним мертвая тишина. Холодные струи прибили к берегу реки сломанную ветку. Раскрашенные осенью листья были похожи на утонувших бабочек.
И вдруг он понял: что его тревожило.
С момента прыжка девушки в воду не последовало ни единого всплеска!
– Люда, – позвал Антон. В груди защемило. Не услышав отклика, он выкрикнул: – Люда!
Мяч выпал из его рук.
Ольга метнула на мужа гневный взгляд. «Опять забыл о ребенке!»
Антон не заметил ее недовольства и крикнул громче:
– Люда!
– Она прикалывается. С нее станет, – усмехнулся Борис, отправляя в рот кусок остывшего шашлыка.
Шувалов вбежал на мостки, скинул джинсы. Беспокойный взгляд ощупывал гладкую поверхность воды. «Это не шутка. Здесь спрятаться совершенно негде!»
Река-воровка уносила беззаботно крутящийся мяч.
И тут под водой показалось светлое пятно. Оно приближалось. И каждый миг смывал сомнения с ужасной догадки.
2
Директор Института нейронауки профессор Юрий Михайлович Леонтьев вот уже около часа с постной физиономией переминался в толпе встречающих в аэропорту «Шереметьево». Единственный институтский водитель сказался больным, не отличавшаяся деликатностью ассистентка предпенсионного возраста находилась на даче с внучкой, и шестидесятилетнему директору самому пришлось встречать нежданного гостя из Японии. О прилете ему сообщил ответственный работник МИДа всего три часа назад. Из туманного разговора следовало, что визит хоть и неофициальный, но очень важный. О госте хлопочет крупная японская корпорация, с которой намечается серьезный государственный контракт, и встретить его лучше на уровне руководителя института.
В тесном стеклянном холле было душно. Полный профессор с округлой седой бородкой, украшенной редкими черными волосками, держал листок с написанным от руки именем Hisato Satori и то и дело промокал платочком лоснящуюся лысину. Самолет из Токио прибыл достаточно давно. За это время Юрий Михайлович принял на себя такое количество заинтересованных взглядов гостей востока, что стал сомневаться, правильно ли перевел на английский имя гостя.
Наконец перед Леонтьевым остановился круглолицый японец среднего возраста, с густыми бровями и радостно улыбнулся.
– Добрый день, господин Леонтьев. Я вас знать.
– Вы Хисато Сатори?
– Да, я Сатори. Прилетать в Москву по главному делу.
– Пойдемте, – выдохнул Юрий Михайлович, с облегчением думая, что не придется напрягать свой небогатый английский для общения с гостем.
Они проделали довольно длинный путь к автомобильной стоянке. Японец нес дорожную сумку и странный футляр из легкого сплава, напоминавший овальный тубус. Сумку он положил в багажник, но класть туда футляр отказался.
– Вы меня долго здать, потому что ваш офисер из тамозня не понимать, что это. – Хисато Сатори многозначительно коснулся указательным пальцем футляра, и бережно положил его на колени, усевшись на заднее сиденье.
Директор Института нейронауки тоже не догадывался о назначении футляра, но его больше заинтересовали другие слова гостя.
– Откуда вы меня знаете, господин Сатори? – спросил Юрий Михайлович, выруливая со стоянки на шоссе.
– О, вы крупный ученый, господин Леонтьев. Я видеть вас в мае на конференция в Петербурге.
Восторженная интонация японца льстила Леонтьеву. Хотя он уже давно из активного ученого превратился в хорошего администратора, умеющего контачить с министерством и выбивать бюджеты, он продолжал всеми силами связывать свое имя с научными публикациями, выходившими из-под пера сотрудников института.
– Вы тоже занимаетесь нейронаукой?
Задавая столь общий вопрос, профессор хотел выяснить степень компетентности собеседника. Ведь нейронаука – это целый комплекс современных наук, изучающих самую удивительную и неизведанную субстанцию – мозг человека.
– Я маленький генетик. Я не такой больсой ученый как вы или господин Шувалов. Но я знать русский. Я приезжать в Петербург, чтобы переводить для других японских ученых.
При упоминании Шувалова Леонтьев поморщился. Строптивый зав лабораторией частенько ставил в тупик пожилого профессора. Он не знал, как относиться к его смелым идеям.
Юрий Михайлович искренне полагал, что всё новое в науке должно крепко опираться на прежние достижения. Священный храм науки строится веками, кирпичик за кирпичиком, этаж за этажом. Каждое последующее открытие обязано логически вытекать из предыдущего. Только так можно двигаться вверх. Частенько ученому не грех спуститься и вниз, чтобы подлатать и обновить обветшавшие истины предыдущих поколений.
Но Антон Шувалов мыслил иначе. Его смелые идеи выскакивали словно из ниоткуда. Они витали в облаках красивыми видениями, не опираясь на фундамент прошлого. Он игнорировал последовательное развитие науки. Чтобы доказать его правоту, по мнению Леонтьева, требовалось достроить недостающие этажи, а уж затем осторожно подступаться к решению подобных задач. Но многие молодые специалисты выскочку любили. Видные зарубежные ученые открыто восхищались идеями Шувалова. Его доклады были самыми посещаемыми на любой конференции и вызывали жаркие споры. Стремительный успех подчиненного тревожил директора, недавно перешагнувшего пенсионный возраст.
– Шувалов, – проворчал под нос Леонтьев.
– Да-да, Антон Шувалов! – радостно встрепенулся японец. – Шувалов-сан удивлять всех на конференции. Его доклад сейчас цитировать больше всех в мире. Наси ученые глубоко изучать его. И все, как это сказать… восторг!
«Все в восторге». Юрий Михайлович поймал в зеркале восхищенный взгляд Сатори и еще более помрачнел.
Вслед за громкой защитой Шуваловым докторской диссертации директор был вынужден выделить молодому ученому отдельную лабораторию. Тот собрал в ней небольшую, но разностороннюю команду из физика, математика, химика, биолога, программиста, физиолога, хирурга и инженера. Шувалов не признавал деления науки на четкие сектора и творил на стыке разных областей. У его лаборатории даже не было названия. Только номер: 7. Ее так и называли – Семерка.
– Господин Леонтьев. Я прилетать, чтобы встречаться с доктор Шувалов. Я иметь серьезное поручение к нему.
«Если б знал, что японцу нужен треклятый Шувалов, ни за что не поехал бы его встречать», – ругнулся про себя директор, а вслух учтиво спросил:
– Вас куда отвезти?
– Отель «Националь». Мне там заказан номер.
– Это хороший отель, но дорогой.
– Не беспокойтесь, господин Леонтьев. Меня отправлять в Москву отень богатый человек.
Юрий Михайлович вспомнил о крупной корпорации, про которую упомянул работник МИДа, и призадумался. На сколько известно, эта компания производит автомобили и механизмы. Зачем им ученый, исследующий мозг человека? И что за японец свалился ему на голову? Почему за него просят на таком высоком уровне?
– Господин Сатори, я директор Институт нейронауки. Антон Шувалов мой подчиненный. Вы приехали в командировку в мой институт?
Японец задумался, пытаясь понять запутанный вопрос русского начальника. Всю дорогу он не выпускал из рук странный футляр, будто в нем находилась бесценная реликвия.
Так и не разобравшись, Хисато Сатори повторил заранее приготовленную фразу:
– Я прилетать, чтобы встречать доктор Шувалов. Я иметь поручение к нему от высокого господина. Он устал здать. Мне нужна встреча с Шуваловым. Срочно. Вы мозете звонить ему?
– Сейчас? Вы хотите встретиться сегодня?
– Отень хочу.
– Сегодня воскресенье. Все отдыхают.
– Больсие ученые не отдыхают. Они всегда много думать. – Сатори добродушно улыбнулся, как будто объяснял ребенку азбучную истину.
Леонтьев насупился. «Значит я уже не большой ученый. Как он меня назвал? Крупным. Интересно, это относится только к моей фигуре?»
– Позвоните Шувалову. Позалуста. Больсое спасибо, – лебезил на все лады вежливый японец.
Помня, что по поручению МИДа, он представляет сейчас огромное российское государство, Юрий Михайлович обреченно вздохнул и набрал номер непокорного доктора наук. Антон Шувалов не ответил. Для очистки совести директор повторил вызов. Долгое ожидание опять ни к чему не привело.
Леонтьеву такой результат понравился.
3
Длинные волосы Людмилы Вербицкой плавно поднялись к поверхности воды, качнулись, как белые водоросли, и вновь исчезли в глубине.
Антон, не раздумывая, нырнул. Грудь обдало холодом. Руки отчаянно шарили в темной воде и никак не могли найти тело самой красивой сотрудницы Института нейронауки.
В смятых джинсах на берегу реки забытый мобильник наигрывал классическую мелодию, но ее никто не слышал.
Антон Шувалов с шумом вынырнул, жадно глотнул воздух и снова ушел под воду.
Шестилетний Саша тряс маму за руку, показывал на уплывающий мяч и, заикаясь, твердил:
– М-мама, м-мяч…
Ольга хмурилась, проклиная свое согласие на пикник с Вербицкими. Она же помнила, каким кобелиным взглядом Антон порой смотрел на яркую Людочку, а та, вот же стерва, лукаво подзадоривала его.
Борис Вербицкий топтался в кроссовках у кромки воды и нервно теребил пуговицу рубашки, расстегивая и застегивая ее. Увидев, как Шувалов вынырнул, обнимая подмышки Людмилу, он запричитал:
– Людочка. Что с ней? Она шутит?
Антон пятился, вытаскивая на берег обмякшее женское тело. Тонкие руки девушки безвольно свисали, длинные ноги волочились по траве, с распрямившихся белых волос стекала вода. Антон уложил Людмилу на спину, коснулся пальцами сонной артерии, замер.
– Что с ней? Что? – мямлил Борис.
Шувалов повернул мокрое лицо. Его карие глаза, обычно глубокие и умные, сейчас излучали боль и отчаяние.
– «Скорую» вызывай! – огрызнулся он. – Срочно!
Ольга вздрогнула и прижала к себе притихшего сына. Борис закрутил головой, ощупал карманы, зачем-то снял и вновь одел очки.
– Телефон, телефон, – озабоченно бормотал он.
– На скатерти, рядом с бутылкой! – рявкнул Антон, бесцеремонно копаясь пальцем во рту Людмилы, чтобы расправить язык.
Он запрокинул голову девушки, прижался губами к ее раскрытому рту и шумно выдохнул. Ладони, положенные одна на другую, раз двадцать ритмично надавили на грудь Людмилы. И вновь последовало искусственное дыхание рот в рот.
Саша с испугом наблюдал за неприличными действиями папы. Ольга увела сына к автомобилю. Умом она понимала, что Антон пытается спасти человека, но сердце отказывалось смотреть, как родной любимый мужчина без штанов то и дело прижимается губами к роскошной обнаженной блондинке.
Ольга пихнула хнычущего сына на заднее сиденье автомобиля и склонила голову на крышу машины. Только бы отгородиться от неприятной картины. Она не видела действий мужа, но слышала его тяжелое дыхание и равномерные толчки. Проснувшаяся ревность упрямо рисовала совсем другую сцену между Антоном и Людмилой. Ведь до нее порой доходили гнусные намеки институтских «доброжелательниц».
Как быстро приехала «скорая помощь» никто не мог сказать. Для всех присутствующих плавное течение времени разом свернулось в вязкое болото.
Невозмутимый врач в расстегнутом зеленом халате ощупал девушку и взял у фельдшера протянутый шприц.
– Сейчас мы ей атропинчика, – промурлыкал он, словно приготовил вкусную конфетку. – Кто делал искусственное дыхание? Вы? И массаж сердца? Это хорошо. Хотя… Вы врач?
– Я физик, – устало ответил Антон, – но изучаю организм человека.
– Давайте-ка ее в машину.
– Что с ней? Она дышит? – суетился бледный Вербицкий, пока Антон с фельдшером переносили Людмилу в «скорую».
– Сколько она провела под водой?
– Я не знаю. Я говорил ей, чтобы не ныряла, а она выпила и …
– Сколько? – жестко прервал Бориса врач.
– Несколько минут.
– Три? Пять?
– Я не знаю. Вы ее спасете?
– Вот и я не знаю.
После напряженной работы, неестественно глубокого дыхания и чудовищного волнения у Антона Шувалова колотилось сердце, и кружилась голова. Он как заведенный проделал спасательные процедуры, но из-за собственного учащенного пульса не мог понять, стало ли Людмиле лучше? Когда девушку уложили в «скорую» и подключили к аппарату вентиляции легких, Антон запрыгнул внутрь и заявил:
– Я еду с ней.
Вербицкий с совершенно потерянным видом тоже попытался просунуться, но врач заслонился рукой.
– Только один.
Ольга, едва сдерживая слезы, швырнула мужу джинсы в закрывающиеся двери «скорой». Потрясенный Саша с опаской выглядывал из-за нее.