Посвящаю моей маме, которая всегда заботилась о том, чтобы у меня в желудке была еда, а на полке – книги
«Футбольный мяч работает на уровне инстинктов. Он катится по улице, ты просто бьешь по нему ногой. Любовь к футболу – как и всякая другая любовь: непонятно, как можно без нее прожить».
Fredrik Backman
BRITT-MARIE VAR HÄR
© Fredrik Backman 2014
© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2018
1
Вилки. Ножи. Ложки.
И только в таком порядке.
Разумеется, Бритт-Мари не из тех, кто осуждает других, ни в коем случае, но ведь ни одному цивилизованному человеку не придет в голову раскладывать столовые приборы в кухонном ящике как-то иначе? Бритт-Мари никого не осуждает, ни в коем случае, но мы же не животные?
Был январский понедельник. Бритт-Мари сидела за столиком в маленьком помещении службы занятости. Нет, столовые приборы тут, само собой, ни при чем, но они – симптом того, что все стало неправильно. Столовые приборы должны лежать как обычно, потому что жизнь должна идти как обычно. Как обычно – значит прилично: на кухне порядок, на балконе прибрано, дети обихожены. Потому что на самом деле это хлопотней, чем может показаться. Иметь балкон.
И конечно, в обычной жизни люди не ходят в службу занятости.
Девушка, что тут работает, стрижена коротко, как мальчик. Конечно, ничего страшного. Это современно, а Бритт-Мари – человек без предрассудков. Девушка ткнула пальцем в бумагу и улыбнулась, словно куда-то торопилась.
– Просто впишите сюда имя, личный номер и адрес!
Бритт-Мари должна зарегистрироваться. Словно Бритт-Мари – уголовный элемент. Словно она явилась украсть работу.
– С молоком и сахаром? – спросила девушка и тут же поставила на столик кофе в пластиковом стаканчике.
Бритт-Мари никого не осуждает, разумеется, нет, но как такое вообще возможно? Пластиковый стаканчик! Мы что, на военном положении? Бритт-Мари хотела задать этот вопрос, но, поскольку Кент постоянно твердит, что Бритт-Мари надо «социализироваться», она только улыбнулась как можно дипломатичнее, ожидая, когда ей предложат подставку под стаканчик.
Кент – это муж Бритт-Мари. Он предприниматель. Невероятно, невероятно успешный. Ведет дела с Германией и давным-давно социализировался. Девушка принесла две маленькие упаковки молока длительного хранения. Потом – пластиковый стаканчик с пластмассовыми ложечками. Принеси она змею, Бритт-Мари ужаснулась бы меньше.
– Не надо молока и сахара? – не поняла девушка.
Бритт-Мари покачала головой и провела рукой по столу, словно смахивая невидимые крошки. По всему столу лежали бумаги – в таком беспорядке! Прибраться девушке, конечно, некогда – надо карьеру делать.
– О’кей, просто впишите сюда свой адрес! – улыбнулась девушка бумаге.
Бритт-Мари уперлась взглядом в колени, стряхнула невидимые крошки с юбки. Ей так хочется домой, к ящику со столовыми приборами. К обычной жизни. Так хочется, чтобы рядом был Кент, ведь все бумаги всегда заполнял он.
Вот почему, когда девушка уже открыла рот, Бритт-Мари оборвала ее на полуслове:
– Вас не затруднит дать мне что-нибудь, на что можно поставить чашку? – отчеканила она, вложив всю свою природную доброжелательность в слово «чашка» применительно к пластиковому стаканчику.
– Что? – не поняла девушка. Словно чашки можно ставить куда попало.
Бритт-Мари улыбнулась – как можно более социализированно:
– Вы забыли дать мне подставку под чашку. Видите ли, я не хочу, чтобы из-за меня на вашем столе осталось пятно.
Девушка по ту сторону стола, похоже, не сознавала, сколь это важно – ставить чашку на подставку. Или пользоваться приличной посудой. Или – судя по ее стрижке – иногда поглядывать в зеркало.
– Да какая разница. Ставьте сюда, – беззаботно ответила она и указала на свободное место на столе.
Словно все в жизни так просто. Словно совершенно неважно, ставишь ты чашку на подставку или нет и в каком порядке раскладываешь столовые приборы. Девушка постучала ручкой по графе «Адрес проживания». Бритт-Мари в высочайшей степени терпеливо выдохнула через нос; не вздохнула, нет, ни в коем случае.
– Мы ведь не станем ставить кофейные чашки прямо на стол? От горячего, знаете ли, остаются пятна.
Девушка поглядела на стол, который выглядел так, словно малыши ели картошку прямо с него. Садовыми вилами. В темноте. Улыбнулась:
– Да какая разница. Он и так уже весь облез и в царапинах!
Внутри у Бритт-Мари все закричало.
– Вам, конечно, не приходило в голову, что это из-за того, что вы не пользуетесь подставками, – констатировала она.
Разумеется, благожелательно. А не «пассивно-агрессивно», как сказали про нее дети Кента, когда думали, что она не слышит. Бритт-Мари вовсе не пассивно-агрессивная. Она просто заботится обо всех. Однажды она услышала, как дети Кента назвали ее «пассивно-агрессивной», и несколько недель очень заботилась об окружающих.
Вид у девушки из службы занятости сделался несколько напряженный. Она потерла брови.
– Ну… вас зовут Бритт, да?
– Бритт-Мари. Бритт меня называет только сестра, – поправила Бритт-Мари.
– Вы только… заполните бумаги. Пожалуйста.
Бритт-Мари покосилась на документ, требующий выложить, где она живет и кто такая. Сколько же бестолковых документов нужно сегодня собрать, чтобы считаться человеком! Общество не подпустит тебя к себе, пока не предъявишь ему кучу дурацких справок.
В конце концов она нехотя вписала имя, фамилию, личный номер и номер мобильного. Графа «Адрес проживания» осталась пустой.
– Какое у вас образование? – продолжала допрашивать девушка.
Бритт-Мари вцепилась в сумочку.
– С вашего позволения, у меня великолепное образование, – проинформировала она.
– Но официально вы ничего не заканчивали?
Бритт-Мари коротко выдохнула. Не фыркнула, разумеется: Бритт-Мари не из тех, кто фыркает.
– С вашего позволения, я разгадала огромное количество кроссвордов. Без образования подобное просто невозможно, – парировала она.
И отпила крохотный глоточек кофе. Совсем не такого, как у Кента. Кент варит необыкновенно вкусный кофе, это все говорят. Бритт-Мари отвечает за подставки, а Кент за кофе. Так устроена их совместная жизнь.
– О, – одобрительно улыбнувшись, девушка попробовала зайти с другого конца: – А какой у вас опыт работы?
– Моя последняя должность – официантка. Я получила исключительно хорошие рекомендации, – сообщила Бритт-Мари.
Девушка, кажется, воспрянула духом. Но ненадолго.
– А когда это было? – спросила она.
– В семьдесят восьмом году.
– О. – Девушка попыталась снова изобразить улыбку (без особого успеха). Потом сделала еще один заход: – И с тех пор вы не работали?
– С тех пор не прошло ни дня, чтобы я не работала. Я помогала мужу вести дела его предприятия, – оскорбилась Бритт-Мари.
Девушка снова воодушевилась. Можно подумать, она специально этому училась.
– Какую работу вы выполняли на этом предприятии?
– Я растила детей и заботилась о том, чтобы наш дом выглядел благопристойно.
Девушка улыбнулась, скрывая разочарование – так улыбаются люди, которые не понимают разницы между «жилплощадью» и «домом». А вся разница на самом деле – в заботе. О том, чтобы были подставки под настоящие кофейные чашки, чтобы по утрам покрывало на кровати было натянуто так туго, что если, как говорит в шутку Кент своим знакомым, споткнешься о порог спальни, то «скорее сломаешь ногу о покрывало, чем об пол». Бритт-Мари терпеть не могла таких шуток. Цивилизованные люди поднимают ноги, переступая порог спальни. Неужели это так трудно? Быть людьми?
Когда они с Кентом куда-нибудь уезжают, Бритт-Мари двадцать минут посыпает матрас пекарским порошком, прежде чем постелить покрывало. В пекарском порошке содержится сода, бикарбонат натрия, он впитывает грязь и влагу. По опыту Бритт-Мари, сода помогает почти от всего. Кент обычно ворчит, что они опоздают; тогда Бритт-Мари сдержанно складывает руки в замок на животе и отвечает: «Перед отъездом нужно обязательно застелить кровать. Что, если мы погибнем?»
Вот по этой причине Бритт-Мари и ненавидит всякие поездки. Смерть. От смерти не поможет даже сода. Кент говорит, что она перегибает палку, и тогда внутри у Бритт-Мари все кричит. Люди то и дело погибают в поездках; если домовладелец взломает дверь квартиры и обнаружит несвежий матрас, что подумают соседи? Что Кент и Бритт-Мари жили в грязи, как свиньи?
Девушка посмотрела на часы:
– Ну… ладно.
Бритт-Мари в ее тоне услышала некоторую критику и тотчас перешла в оборону:
– Дети – близнецы, и у нас есть балкон. С балконом больше хлопот, чем кажется.
Девушка медленно кивнула:
– Сколько лет вашим детям?
– Это дети Кента. Им по тридцать.
Девушка кивнула еще медленнее:
– Значит, они уже не живут с вами?
– Разумеется, нет.
Девушка почесала стрижку, словно что-то там искала.
– А вам шестьдесят три?
– Да, – ответила Бритт-Мари так, словно этот факт не имел ни малейшего значения.
Девушка кашлянула, словно некоторое значение у факта все же имелось.
– Ну, Бритт-Мари, если честно… учитывая финансовый кризис и все такое, то как бы трудновато найти работу в вашей… ситуации.
Слово «ситуация» девушка произнесла так, словно оно пришло ей в голову отнюдь не первым. Бритт-Мари стоически вздохнула и снисходительно улыбнулась:
– Кент говорит, что финансовый кризис миновал. Он, знаете ли, предприниматель. Так что он разбирается в вещах, которые, может быть, несколько выходят за область вашей компетенции.
Девушка неоправданно долго моргала, потом глянула на часы.
– Да, ну так… я зарегистрировала вас и…
Кажется, она расстроилась. Это расстроило Бритт-Мари. Поэтому она решила сказать девушке что-нибудь приятное, тем самым выказав свою доброжелательность. Бритт-Мари оглядела кабинет в поисках подходящего предмета для комплимента и наконец произнесла:
– У вас очень современная стрижка.
И улыбнулась – крайне социализированно. Девушка машинально взъерошила волосы надо лбом.
– Что? А. Спасибо.
– Это смело – такая короткая стрижка, ведь у вас очень большой лоб, – доброжелательно кивнула Бритт-Мари.
Девушка, правду сказать, казалась несколько обескураженной, несмотря на комплимент. Так оно и бывает, когда в наши дни пытаешься общаться с молодежью. Девушка поднялась со стула.
– Спасибо, что пришли, Бритт-Мари. Теперь вы есть в нашей базе данных. До связи!
Она протянула руку. Бритт-Мари встала и всунула ей в руку пластиковый стаканчик с кофе.
– Когда? – поинтересовалась она.
– Ну вообще, трудно сказать…
Бритт-Мари дипломатично улыбнулась. Ни в коей, ни в малейшей степени не осуждающе.
– Разумеется, я просто буду сидеть и ждать. Словно мне больше нечем заняться. Вы это имели в виду?
Девушка сглотнула.
– Ну, наш сотрудник свяжется с вами насчет курсов по трудоустройст…
– Мне не нужны курсы, мне нужна работа, – попыталась втолковать Бритт-Мари.
– Да-да, но мне трудно сказать, когда что-нибудь появится, – попыталась выкрутиться девушка.
Бритт-Мари вынула из сумочки записную книжку.
– Скажем, завтра?
– Что?
– Может что-нибудь появиться завтра? – осведомилась Бритт-Мари.
Девушка закашлялась.
– Ну как бы может появиться, то есть я хо…
Бритт-Мари достала из сумочки карандаш, рассерженно посмотрела сначала на его острие, потом на девушку.
– Вас не затруднит дать мне точилку?
– Точилку? – переспросила девушка так, словно речь шла о магическом артефакте тысячелетней давности.
– Мне надо внести нашу встречу в список дел, – сухо сообщила Бритт-Мари.
Некоторые люди не понимают важности списков, но бог свидетель, Бритт-Мари не из таких. У нее столько списков, что пришлось завести отдельный список списков. Иначе может случиться что угодно. Она умрет. Или забудет купить соду.
Девушка протянула ей перьевую ручку, пробормотав что-то вроде «но вообще завтра у меня нет времени», но Бритт-Мари сощурилась на ручку и словно не слышала.
– Мы же не станем писать список чернилами? – воскликнула она. Как человек не понимает, что пункты в списке иногда приходится стирать ластиком!
Судя по виду девушки, ей уже хотелось, чтобы Бритт-Мари ушла.
– Другой нет. Но все равно мне завтра некогда, мой коллега вам позво…
– Ах-ха, – перебила ее Бритт-Мари.
Бритт-Мари часто так говорит. «Ах-ха». Не как «ха-ха», когда смеются, а как «ага» в момент сильнейшего разочарования. Когда обнаруживают мокрое полотенце на полу ванной. «Ах-ха». Потом Бритт-Мари сразу поджимает губы, чтобы дать понять: «Ах-ха» – это последнее, что она намерена сказать об этом деле. И то в виде исключения.
Девушка колебалась. Бритт-Мари держала ручку так, словно та была чем-то перемазана. Нашла в книжке список с пометкой «Вторник» и наверху, над «Убраться» и «Сходить в магазин», записала: «Позвонят из службы занятости».
И протянула ручку девушке. Та воодушевленно заулыбалась.
– Рада встрече! Мы с вами свяжемся! – произнесла она так, словно и то и другое не совсем соответствовало истине.
– Ах-ха, – кивнула Бритт-Мари.
После чего удалилась из службы занятости. Девушка, конечно, думает, что это их последняя встреча, потому что совершенно не понимает, насколько серьезно Бритт-Мари относится к своим спискам. Девушка явно никогда не видела балкона Бритт-Мари.
А это на редкость, на редкость приличный балкон.
На улице январь, в воздухе зимний холод, но снег так и не лег – минусовая температура улик пока не оставила. Худшее время года для балконных растений. Покинув службу занятости, Бритт-Мари со списком покупок отправилась в супермаркет (не в свой обычный). Она не любит ходить в магазин одна, потому что не любит катить тележку. Тележку всегда катит Кент, а Бритт-Мари идет рядом и держится за край. Не потому, что пытается управлять, а потому что ей нравится держаться за вещи, за которые держится Кент. Они как будто движутся к одной цели.
Ужин Бритт-Мари съела холодным, ровно в шесть. Она так привыкла всю ночь сидеть и дожидаться Кента, что хотела отложить его порцию в холодильник. Но единственный холодильник, который здесь есть, оказался полон маленьких бутылочек со спиртным. Бритт-Мари села на кровать – не на свою кровать, потерла безымянный палец: дурная привычка, которая проявляется от нервозности. Несколько дней назад Бритт-Мари сидела на своей кровати и крутила обручальное кольцо, после того как особенно тщательно посыпала матрас пекарским порошком. Теперь она терла белый след на пальце, где всегда было обручальное кольцо.
У здания есть адрес, но это определенно не жилплощадь и не дом. На полу – два длинных ящика для балконных цветов, но в гостиничном номере нет балкона. Бритт-Мари больше негде сидеть и ждать всю ночь.
И все же она сидела и ждала.
2
Служба занятости открывается в девять утра. Бритт-Мари, не желая показаться назойливой, подождала до двух минут десятого.
– Сегодня вы должны были позвонить, – без тени требовательности в голосе сообщила она, пока девушка открывала дверь офиса.
Сегодня ее коротко стриженные волосы лежали по-другому. Скорее набок, чем прямо. Не потому, что так было задумано, просто волосы легли на ту же сторону, на какой девушка спала. Что ж, так, разумеется, практичнее, ведь на парикмахерскую времени нет, надо делать карьеру. Бритт-Мари никого не осуждает. Но сама она уложила волосы так, как укладывают волосы, когда считают это важным.
– Что? – воскликнула девушка, причем выражение ее лица было отнюдь не позитивным.
В офисе сидели незнакомые люди. С пластиковыми стаканчиками.
– Кто это? – пожелала узнать Бритт-Мари.
– У меня встреча, – ответила девушка.
– Ах-ха, это, безусловно, важно, – констатировала Бритт-Мари и расправила видную только ей складку на юбке.
– Да… ну… – замялась девушка.
Бритт-Мари кивнула и с пониманием, а никак не осуждая, констатировала:
– А я, разумеется, ничего не значу.
Девушка поежилась, словно одежда вдруг стала ей не по размеру.
– Ну я как бы говорила вчера, что дам знать, если что-нибудь появится, я не обещала, что это будет сего…
Вынув из сумочки записную книжку, Бритт-Мари наставительно заметила:
– Я внесла нашу встречу в список.
Девушка терла пальцами лоб, словно нащупывала там невидимые гвозди.
– Я сказала… может быть… сегодня.
Бритт-Мари улыбнулась исключительно благожелательной улыбкой.
– Понимаете, я бы не стала вносить нашу встречу в список, если бы вы о ней не сказали.
Девушка вздохнула:
– У меня встреча, я должна…
– Возможно, у вас было бы больше времени на поиски вакансий, если бы вы не сидели целыми днями на встречах? – В голосе Бритт-Мари звучало столько заботы!
– Мне очень жаль, но я действительно не могу вам помочь… – Девушка посмотрела на часы.
Бритт-Мари с поразительным терпением выдохнула через нос.
– Вы обязаны. Вот список. Понимаете, это ваше упущение.
– Что? – Глаза у девушки слегка округлились. Бритт-Мари выставила сумочку перед собой и вцепилась в нее обеими руками, словно в руль самоката.
– Вы вынудили меня писать ручкой. Поэтому написанного уже не сотрешь.
Девушка, кашлянув, вернула записную книжку Бритт-Мари.
– Мне очень жаль, что мы не поняли друг друга, но я должна вернуться на встречу.
Бритт-Мари крепче вцепилась в сумочку.
– Ах-ха. Значит, я должна сидеть здесь и ждать, словно мне больше нечем заняться. Наверняка вы именно так и думаете.
– Нет… я хотела сказать… – попыталась вывернуться девушка, но Бритт-Мари уже уселась на стул в коридоре.
Предварительно протерев его носовым платком, разумеется. Мы же люди.
Девушка закрыла дверь со вздохом и закрыв глаза – примерно так задувают свечи на торте, загадав желание. Бритт-Мари осталась в коридоре одна. На девушкиной двери, чуть ниже ручки, виднелись две наклейки. На такой высоте, словно наклеивали дети. На наклейках – футбольные мячи. Бритт-Мари они напомнили о Кенте, потому что Кент обожает футбол. Футбол он любит больше всего на свете. Даже больше, чем рассказывать, сколько стоят его вещи, а уж это, бог свидетель, Кент любит.
Во время важных футбольных матчей утренняя газета вместо приложения с кроссвордами выходит со специальным приложением о футболе, и в такие дни от Кента слова разумного не добьешься. Когда Бритт-Мари спрашивает, что он хочет на ужин, Кент бормочет, не отрывая взгляда от мяча: «Да какая разница…»
Бритт-Мари никогда этого футболу не простит. Футбол отнимает у нее и Кента, и приложение с кроссвордами.
Бритт-Мари потерла белое пятно на безымянном пальце. Вспомнила тот последний раз, когда приложение с кроссвордами заменили футбольным. Она тогда четыре раза прочитала всю остальную газету в надежде, что на какой-нибудь странице прячется кроссвордик, который она пропустила. Кроссворда не было, зато была заметка о смерти женщины – ровесницы Бритт-Мари. Этой заметки Бритт-Мари не забыть никогда. Там говорилось, что женщина, прежде чем ее нашли, пролежала мертвая несколько недель: соседи пожаловались на зловоние, исходящее из ее квартиры. Бритт-Мари все думала и думала, какой же это ужас – когда соседи жалуются на зловоние. В заметке говорилось: «Смерть наступила от естественных причин». По свидетельству соседа, «когда домовладелец вошел в квартиру, на столе все еще стояли тарелки». Бритт-Мари спросила Кента, что, по его мнению, ела та женщина – ужасно, должно быть, умереть прямо за ужином, словно ты съел что-то испорченное. Кент буркнул «Да какая разница» и прибавил громкость: футбол. Внутри у Бритт-Мари все закричало.
Разница огромная. Ужин имеет значение.
Медленно прошло полчаса. Дверь девушкиного кабинета наконец открылась, оттуда вышли люди. Девушка, воодушевленно улыбаясь, попрощалась со всеми; при виде Бритт-Мари энтузиазма в ее улыбке поубавилось.
– А, вы еще здесь. Ну как бы, Бритт-Мари, мне ужасно жаль, но у меня нет вре…
Бритт-Мари встала, стряхнула с юбки невидимые крошки.
– Это я понимаю. Вам надо делать карьеру, и у вас, естественно, нет времени на кого-нибудь вроде меня.
Слово «карьера» Бритт-Мари произнесла с заботой в голосе. Без малейшего осуждения. Однако девушка, кажется, все же услышала в этом осуждение, потому что лицо у нее сделалось как у одной соседки Бритт-Мари, которой Бритт-Мари попыталась выказать свою заботу. Соседка обозвала Бритт-Мари «старой перечницей», потому что Бритт-Мари позвонила ей в дверь и благожелательно уведомила о правилах пользования общедомовой прачечной. В четвертый раз. Бритт-Мари очень обиделась. Не на «старую», это она все же смогла вынести, но какая же Бритт-Мари «перечница»? Она заботливая, а это совсем другое. Она объясняла это соседке каждый раз, как они встречались, пока через несколько месяцев та не заорала: «Да сколько можно талдычить одно и то же, черт побери!» Бритт-Мари эти слова глубоко ранили, потому что она не из тех, кто талдычит. «Разве я такая? Как по-твоему, я талдычу, Кент? Как ты думаешь? Я талдычу?» – спросила она Кента тем вечером. «Ненене, ё-моё», – пробормотал Кент. «Вот и я, именно это я и говорю! Ничего я не талдычу!» – кивнула Бритт-Мари. После этого она всю ночь пролежала без сна. Она разволновалась из-за того, что в доме есть люди, которые совершенно несправедливо полагают, будто Бритт-Мари способна талдычить.
– Мне очень жаль, но… – нетерпеливо начала девушка, явно намереваясь выпроводить Бритт-Мари. Поэтому Бритт-Мари перебила, кивнув на наклейки:
– Если вы любите футбол, вам, наверное, это нравится.
– Да! Вам тоже? – просияла девушка.
– Разумеется, нет, – прояснила ситуацию Бритт-Мари.
– Ага…
– Ах-ха.
Девушка покосилась на свои наручные часы, потом на еще одни, настенные. Она явно вознамерилась выдворить Бритт-Мари, так что Бритт-Мари решила выказать некоторую социализированность.
– У вас сегодня волосы лежат по-другому, – заметила она.
– Что?
Бритт-Мари доброжелательно улыбнулась:
– Стрижка выглядит не как вчера. Разумеется, это современно. Когда не надо ничего решать.
И тут же добавила:
– Разумеется, ничего страшного.
Ведь Бритт-Мари никого не осуждает. Девушка откашлялась.
– О’кей. Спасибо, но теперь я…
– Похоже, это очень практично. Стрижка, – одобрительно кивнула Бритт-Мари.
На самом деле короткие волосы торчали во все стороны, как если бы кто-то пролил апельсиновый сок на ковер с ворсом. Кент постоянно это делал, когда пил водку с апельсиновым соком во время этих футбольных матчей, пока Бритт-Мари не решила, что с нее достаточно, и не перетащила ковер в гостевую комнату. Это было тринадцать лет назад, но она до сих пор думает об этом. Ковры Бритт-Мари и ее воспоминания в этом смысле похожи: с них трудно свести пятна.
Но стрижка, конечно, может быть какой угодно. Сегодня она напоминает укроп, который вырастили в горшке на балконе. Ничего страшного, разумеется. Против укропа у Бритт-Мари нет ни малейших предубеждений.
Девушка кашлянула. Стрижка никак себя не проявила.
– К сожалению, у меня нет времени.
– А когда будет? – уточнила Бритт-Мари.
Девушка задышала, словно очень полный мужчина, а не очень худенькая девушка.
– В каком смысле?
Бритт-Мари достала записную книжку и методично прошлась по списку дел.
– У меня есть время в три часа.
– У меня сегодня все расписано, не полу… – сделала попытку девушка.
– Также я могу встретиться с вами в четыре или в пять часов, – дипломатично предложила Бритт-Мари.
– Сегодня мы закрываемся в пять.
– Значит, договоримся на пять, – подытожила Бритт-Мари, изготовившись сделать пометку в списке; свежезаточенный карандаш материализовался между ее указательным и большим пальцами.
– Но я же говорю – не получится! – простонала девушка.
– Значит, в пять вы заняты? – поинтересовалась Бритт-Мари.
– Да… ну как бы мы закрыва…
– А позже пяти мы встретиться не можем, – заметила Бритт-Мари.
– Что?
Бритт-Мари улыбнулась с поистине ангельским терпением.
– Я не хочу с вами ссориться. Совершенно не хочу. Но, голубушка, разве у нас военное положение? Цивилизованные люди ужинают в шесть, так что позже пяти для встречи поздновато, вы так не думаете?
– Да?
– Как по-вашему, мы можем встретиться за ужином?
– Нет… ну… а… что?
Бритт-Мари кивнула так, словно кивок стоил ей величайшего усилия.
– Ах-ха. В таком случае постарайтесь не опаздывать. Иначе картошка остынет.
И она записала: «18.00. Ужин».
Девушка еще что-то кричала ей вслед, но Бритт-Мари уже ушла. У нее нет времени стоять и талдычить одно и то же весь день напролет.
На часах было девять тридцать пять. Снова в дверь постучали ровно в одиннадцать. За дверью оказалась заботливая Бритт-Мари.
– У вас на что-нибудь аллергия? – спросила она.
– Чего? – отозвалась девушка.
– Есть ли что-то, чего вы не едите? – пояснила Бритт-Мари с тем стоическим спокойствием, каким следует вооружиться, говоря с человеком, который на любой твой вопрос отвечает: «Чего?»
– Я… вегетарианка, – выдавила девушка.
Бритт-Мари вынула записную книжку.
– Ах-ха.
Девушка засопела.
– Но… я же объяснила, что сегодня вечером не смогу…
– Вы рыбу едите? – перебила Бритт-Мари.
– Да… ну да, ем, но я же ска…
– Рыба – не вегетарианская еда, это мясо. Мясо рыбы, – пояснила Бритт-Мари.
Девушка прижала кончики пальцев к векам – так делают, когда привыкли объяснять сложные вещи простыми словами только потому, что многим кажется, что о сложных вещах надо уметь говорить просто.
– Я не ем красного мяса. Но людям обычно понятнее, если я говорю, что я вегетарианка.
Бритт-Мари приняла это к сведению.
– Вы едите лосося? – спросила она и участливо уточнила: – Это, знаете ли, рыба.
– Да. Я ем лосося, – признала девушка.
Бритт-Мари стряхнула невидимые крошки с юбки. Расправила несуществующую складку.
– Но мясо у лосося красное.
Может быть, девушка и собиралась что-то ответить, но Бритт-Мари уже спешила прочь.
Лосося Бритт-Мари готовит великолепно, потому что лосось – единственная рыба, которую любит Кент. Каждый день в пять часов Бритт-Мари звонит ему и спрашивает, вернется ли он домой в шесть, к ужину. Кент почти всегда говорит «нет», потому что у него встреча с немцами, но когда бы он ни пришел домой – горячий ужин всегда на столе.
«Ах-ха. Значит, невкусно?» – говорит обычно Бритт-Мари, пока Кент жует, и в ее голосе ни тени жалобы. «Ну что ты, что ты! Очень вкусно, очень!» – бормочет Кент, не отрывая взгляда от спортивной страницы в утренней газете. Он читает утреннюю газету вечером, отчего внутри у Бритт-Мари все тихонько кричит.
«Если вкусно, мне было бы приятно, если бы ты это сказал», – говорит она обычно и стряхивает со скатерти в ладонь невидимые крошки. «Господи боже, Бритт-Мари, я же сказал – очень вкусно!» – непонимающе возражает Кент, продолжая вычитывать что-то в телефоне. Бритт-Мари обычно поднимается и стряхивает невидимые крошки в раковину. Потом разгружает посудомойку и раскладывает столовые приборы как положено.
Кент обычно ставит свою тарелку в мойку, смотрит результаты матчей в телетексте и ложится спать. Бритт-Мари подбирает с пола спальни его рубашку и относит в стиральную машину. Потом стирает, убирается и снова кладет на место его бритву в ванной. Кент обычно утверждает, что она «спрятала» бритву; по утрам он стоит и кричит «Бриииитт-Мариии!», когда не может найти бритву, но конечно же Бритт-Мари ничего не прячет. Она кладет вещи на место. Есть разница. Иногда она кладет их на место для порядка, а иногда – чтобы услышать, как Кент выкрикивает ее имя по утрам. Потому что Бритт-Мари очень любит, когда он окликает ее по имени.
Потом день идет своим чередом, Кент возвращается домой поздно, ужинает, смотрит результаты футбольного матча по телетексту и ложится спать. Бритт-Мари стирает его рубашку. Ей хочется, чтобы когда-нибудь он положил рубашку в стиральную машину сам. Ей хочется, чтобы когда-нибудь он сам сказал, что ужин вкусный, чтобы ей не надо было выпрашивать эти слова. Ужины – это важно.
«Как вкусно!» Это важно.