Магия имени

Движущая сила Небес непостижима. Она сгибает и расправляет, расправляет и сгибает. Она играет героями и ломает богатырей…

Конфуций

Все действующие лица и события романа вымышлены, любое сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Автор

Птицы пролетные!

И вы обратились в сумрак

Весеннего вечера.

Бонте (? – 1714)

Пролог

Около полуночи повалил обильный липкий снег с дождем. Казалось, зима, спохватившись и мучительно содрогаясь, пытается удержаться под порывами теплых южных ветров. Разверзлись хляби небесные, и гигантские тяжелые хлопья снега устремились с белесого неба вниз, накрывая размокшую землю, озера черной талой воды и серые длинные острова прошлогодней травы, похожие на спины прячущихся там доисторических животных.

Фары медленно двигающегося автомобиля упирались в мельтешащую снежную стену, колеса буксовали в размокшей грязи, машину заносило. Человек за рулем, подавшись вперед, напряженно, до боли в глазах, пытался разглядеть, что впереди, проклиная себя за опрометчивое решение сократить путь и свернуть с окружного шоссе на узкую разбитую дорогу, где если застрянешь, то до утра. Он был за рулем со вчерашнего дня, измотан до предела и голоден – не желая тратить времени на длительную остановку, около трех дня он на ходу перехватил кофе в какой-то дорожной забегаловке, нарушив данное себе слово не отправляться в путь на пустой желудок. Он спешил домой, где его ожидали молодая жена и двухмесячный ребенок, смешной мальчик Коля, и представлял себе свой теплый дом, обед, закутанный в старое одеяло, и горячий душ. Он представлял, как жена, стоя у окна, с беспокойством вглядывается в ночь, и лицо у нее испуганное и печальное. Он считал часы, оставшиеся до дома, и в нетерпении уже у самого города свернул на эту чертову дорогу, проехать по которой под силу лишь танку. Он сжимал руль так сильно, что побелели костяшки пальцев, не замечая, как шепчет, подбадривая машину: «Ну давай, выручай… ну еще чуть-чуть, родная, давай, моя хорошая, моя ласточка, умница… мы доедем, осталось совсем ничего… черт бы побрал эту погоду, весна называется, потонуть можно, пробьемся, уже скоро… скоро…»

Машина продвигалась вперед рывками, натужно ревела мотором, словно жалуясь. Мужчина включил радио, но разухабистый мотив вызывал раздражение и отвлекал, и он выключил его, продолжая разговаривать со своим автомобилем, как с живым существом, обещая, что вот-вот они поднимутся на пригорок, там грунт потверже, и оттуда до дома рукой подать, а там…

Ему показалось, что ослепительно-белая огромная птица, взмахнув крыльями, упала сверху и ударилась в ветровое стекло, и от того места, в которое пришелся удар, тотчас же с легким треском побежала в стороны паутина трещин, затягивая его серебристым инеем. Птица скользнула по радиатору и исчезла так быстро, что водитель не успел ее рассмотреть. Он вдавил до предела педаль тормоза, сила инерции бросила его вперед, и он ощутил боль в груди от удерживающего его привязного ремня. В середине ветрового стекла зияла небольшая дыра с зубчатыми, испачканными красным, краями. Струя ледяного воздуха с силой устремилась в нее. Он почувствовал, как острые кусочки льда впились ему в щеки, лоб, подбородок, инстинктивно зажмурился и отшатнулся. Когда он открыл глаза, смутно надеясь, что ему приснился страшный сон и ничего этого не было, дыра в стекле зияла прямо перед ним по-прежнему и походила на вход в преисподнюю. Мотор уже не гудел, жалуясь, а работал мерно и негромко, и он услышал тяжелое шуршание снега снаружи.

Двигаясь как автомат и слабо представляя, что же теперь будет, водитель поставил машину на ручник и отстегнул ремень безопасности. Помедлив, открыл дверцу, неловко вывалился в белую мутную пелену и тут же почувствовал, что оглох и ослеп, цепкие холодные лапы снега больно сжали его лицо. Порыв ветра едва не сбил с ног. Держась за машину, он побрел почти по колено в ледяной воде на свет фар. Он ничего не видел, а только чувствовал бешено крутящееся вокруг снежное варево. Обогнув машину, он опустился на колени и принялся шарить руками вокруг, вряд ли отдавая себе отчет в том, что он делает, и не чувствуя ничего, кроме пронизывающего холода ледяного крошева под ногами. Перед глазами стоял ослепительный взмах белых крыльев.

Наконец он нащупал онемевшими руками под колесами что-то тяжелое и неподвижное и потянул на себя. Он тянул и тянул, ничего не видя, и ему казалось, что никогда еще за всю его жизнь ему не было так безнадежно и тоскливо, как в эти бесконечные минуты. Когда вытащил то, что принял за белую птицу, в круг света от фар, он понял, что это – женщина. Полураздетая, босая, с разбитым в кровь лицом.

Мужчина стоял на коленях, рассматривая женщину, неизвестно каким образом появившуюся ночью в этом слепящем аду, вдали от человеческого жилья. Он посмотрел вверх, словно ожидая получить ответ, но не увидел там ничего, кроме мутной белесости. Он с трудом поднялся, держа ее на руках, и осторожно пустился в обратный путь. Когда он открыл дверцу, то сообразил, что ему следовало обойти машину со стороны пассажирского места. Он опустил женщину на водительское сиденье. Она сложилась, как деревянная кукла на шарнирах – голова запрокинулась, плечи поникли, руки безвольно упали на колени. Мокрые волосы облепили шею и плечи.

Он видел ее тонкую голубоватую шею с родинкой, узкие запястья, острые колени. Через мокрую ткань рубашки просвечивали темные соски. Пугающе неподвижная, холодная и мокрая, она полулежала на сиденье, и казалось, жизнь вытекает из нее по капле… если в ней оставалась еще хоть капля этой самой жизни.

Ему так и не удалось передвинуть ее на пассажирское сиденье, и он примостился рядом, чувствуя ледяной холод ее тела. Чтобы избавиться от озноба, он включил печку. Теплый воздух с мягким шелестом ударил ему в лицо. Умный и послушный механический зверь, живущий в моторе, работал равномерно и уверенно, и эта уверенность постепенно передалась водителю. Он нажал на акселератор, и автомобиль, вздрогнув, мягко тронулся с места…

Глава 1
Встреча

Он бежал за кем-то, кто мчался далеко впереди, бухая тяжелыми подкованными сапогами, мелькая черным коротким бушлатом, сворачивая за неожиданно вырастающие из ниоткуда острые углы, поджидал Шибаева в темных провалах и щелях, целился из пистолета с удлиненным стволом, нажимал на курок, после чего из дула с грохотом извергались красное пламя и черное облако дыма, а он, делая рывок в сторону, пытался уйти от пули. Дуло смотрело ему прямо в лицо, и он всеми фибрами души ощущал холод вороненого металла у себя над переносицей, в том месте, куда этот подонок влепит пулю… вот сейчас… сию минуту… бах! Грохот выстрела, огонь и дым… еще один выстрел… вслед за ним еще и еще! Он рывком сел на постели, чувствуя испарину на спине, сунул руку под подушку, нащупал холодный металл, подумав мимоходом, что есть предметы, которые даже в самую большую жару остаются холодными. Револьвер послушно лег в ладонь. Он взвел курок. Щелчок получился оглушительно громким. Прислушался. Было тихо и очень темно. Уличный фонарь разбили местные подростки еще неделю назад. Просто так, от скуки.

Едва серел прямоугольник окна, значит, сейчас не больше трех. Храпел сосед Колян за стеной, снова пришел поддатый, гонял свою половину – совсем отбился от рук, сволочь, перестал бояться. Еще немного – и полезет бить морду. Мерно капал кран, тикал будильник, плоский сухой треск – тик-так, тик-так. Звуки были родными и успокаивали. И когда он совсем уже было пришел в себя, грохот, раздавшийся из кухни, заставил его слететь с кровати, больно вдавиться в стену плечом и замереть на секунду, затем в два прыжка преодолеть расстояние до кухонной двери, рывком распахнуть ее ногой и заорать страшным голосом: «Руки!»

Шибаев ожидал вспышки выстрела в ответ, но ничего не произошло. Капал кран, в котором он никак не соберется поменять прокладки. Тянуло сквознячком. Он завел левую руку за спину, нащупал выключатель. Свет полумертвой лампочки залил кухню, осветил страшный беспорядок, какие-то коробки, полиэтиленовые мешки, разбитую фарфоровую чашку на полу в луже темной жидкости, горы немытой посуды не только в мойке, но и на столе и сидящего на нем громадного рыжего кота, который неприветливо смотрел на него, оторвавшись от малоаппетитной снеди в консервной жестянке. Форточка слегка покачивалась и скрипела, показывая, откуда появился зверь. Кот вернулся к жестянке и стал так старательно вылизывать ее, сунув внутрь морду, что она, как живая, толчками продвигалась к краю стола и наконец свалилась, произведя знакомый уже грохот. Кот удивился и вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что стало с банкой. При виде усилий голодного животного хозяин почувствовал угрызения совести, так как прекрасно знал, что такое пустой желудок. Подошел ближе и слегка щелкнул по круглой кошачьей башке. Тут же отдернул оцарапанную руку, пробормотав: «Да что ж ты, гад, делаешь? А если я тебя?» Потянул дверцу холодильника, достал сверток с колбасой. Кот издал громкое мурлыканье, спрыгнул на пол, задрал хвост и побежал к своей давно не мытой миске, стоявшей у двери. Оглянулся на хозяина и сипло мяукнул. «Шевелись!» – было написано на его разбойничьей морде.

Кота звали Шпана, и был он настоящим мужиком, драчуном и ловеласом. Левое ухо у него было разорвано и напоминало перо экзотической птицы, широкий нос – в боевых шрамах, характер он имел нордический – сильный и независимый. Он уходил и приходил, когда хотел, вспрыгивая на широкий карниз дома, оттуда на козырек над подъездом, потом на перила соседского балкона, а потом в родную форточку, открытую и зимой, и летом. Пока кот с аппетитом поедал колбасу, хозяин его, Александр Шибаев, с отвращением рассматривал кухонный интерьер, ночью при свете дохлой лампочки казавшийся еще гаже, и в который раз давал себе обещание немедленно вынести вон ненужный хлам, в первую очередь бутылки, помыть посуду, полить пыльный кактус, неизвестно откуда взявшийся и прозябавший на окне с незапамятных времен, и протереть пол. «Не может нормальный человек жить в таком… такой среде», – думал Шибаев, попадая в смысловую ловушку, так как сразу же вслед за первой появлялась вторая мысль: «А кто здесь нормальный? Разве может называться нормальным человек, который: первое – с трудом себя содержит, зарабатывая гроши, второе – не имеет будущего, так как, третье, ничего из того, чем можно заработать, он делать не умеет». Кухонная среда отражала реальную действительность, от нее на душе делалось еще омерзительнее.

Спать уже не хотелось, тянуло сесть и задуматься о смысле жизни. Общеизвестно, что ночью хорошо думается и разные философские мысли лезут в голову. Он уселся на табуретку и стал внимательно наблюдать за котом, размышляя при этом, что Шпане нужно совсем немного – улица с друзьями и подругами, еда и угол дивана с мягкой подушкой, чтобы сделать его довольным жизнью. Он не беспокоится о завтрашнем дне, видимо, полагая, что если Бог даст день, то он также позаботится и о пище, имея в виду пищу материальную, а никак не духовную. Шпана – естественный прагматик, постигший смысл жизни: живи, радуйся и молись, чтобы не стало хуже. Хотя последнее, пожалуй, лишнее. Не стал бы Шпана молиться, даже если б мог. Не тот характер.

Кот, не подозревая, что его персона вызывает такой пристальный интерес, неторопливо доел колбасу, вылизал миску так, что и мыть не надо, и, умиротворенный, подошел к хозяину. Толкнул боком в ногу, потерся головой о колено, что значило «спасибо». «А поцарапал меня кто?» – спросил Шибаев. «Мр-р-р, – ответил кот, – какие счеты между своими?» И отправился в комнату на диван, а Шибаев уже в который раз задумался о смысле жизни, чувствуя себя глупым сыном мельника, которому достался в наследство умный кот.

«А ведь Шпане все равно, что я собой представляю, – подумал он вдруг. – Ему наплевать на то, что я коррумпированный мент, и на то, что меня вычистили из конторы за взятки, хотя какие там взятки, но, с другой стороны, это еще хуже – ведь если красть, так миллион. А иначе не прожить, все берут».

«Э нет, постойте, Александр Николаевич, – одернул он себя, – что же это получается? Все крадут, берут взятки, обманывают ближнего, колотят жен, упиваются в хлам, убивают друг друга! Значит, можно оправдать любое свинство тем, что все так делают? И между ним, капитаном полиции с высшим образованим и будущим, которое осталось в прошлом, и старлеем Суньковым, который сшибает рубли у торговок на вокзале, нет принципиальной разницы? Выходит, нет. С точки зрения диалектики. И сколько угодно можно жаловаться на судьбу в виде черномазого лоточника, который сунул ему, а он взял. И добро бы хоть продался за нормальную сумму, а то как дешевая шлюха…» Шибаеву самому было непонятно, что хуже: то, что он взял так мало, или то, что он взял вообще. Да нет, конечно, все ему было понятно. Он вспомнил взгляд своего начальника, полковника Баскова, когда тот вызвал его, своего любимчика Сашку Шибаева, и сказал ему… вмазал коротко и по-мужски, одним словом. «Из-за таких, как вы…» – сказал Басков. На «вы». Хорошо хоть до суда не дошло, комиссовали его по здоровью из-за старого ранения, а то припухал бы сейчас зэк Шибаев на нарах на радость разномастному преступному элементу. И поминай как звали! Был Александр Шибаев и весь вышел! Какой смысл в подобном витке судьбы? Если бы не экс-супруга, позвонившая и сказавшая…

Бывшая жена Вера – неплохой человек, но какой-то безрадостный. Все у всех всегда лучше, чем у нее, – и одежда, и мужья, и квартиры, о чем она часто сообщала Шибаеву. Потом у нее случилась большая любовь на почве кризиса среднего возраста.

– Рано вроде, – только и сказал Шибаев, когда она поделилась с ним своими сожалениями, что жизнь проходит, а она никогда еще не была за границей, нет у нее ни одного вечернего туалета от Ива Сен-Лорана или хотя бы от Славы Зайцева, и бриллиантов тоже нет, а новый возлюбленный, будучи человеком состоятельным, чем-то там торговал (а значит, был ворюгой, как подсказывало Шибаеву классовое чутье), обещал, что все у нее будет…

– Что, например? – поинтересовался Шибаев.

– Все! Как у всех! Он меня любит! – ответила гордо Вера.

Расстались они почти дружески, жаль только сына – хороший пацанчик растет. Так вот, позвонила Вера и заявила, что ребенку нужен компьютер.

– Славик, конечно, даст деньги, – сказала она. Славиком звали нового мужа. – Но ведь у мальчика есть отец!

В этом был резон. Шибаев был отцом не особенно хорошим по причине вечной занятости, но и не таким уж и плохим, чтобы не купить ребенку компьютер. Вот только деньги где взять?

Такова предыстория его падения. В редком случае люди падают по своей воле, как правило, существует десяток причин, объясняющих, почему так случилось и кто на самом деле виноват. Но история Александра Шибаева была прозрачна как стекло, и он никого не обвинял. Иногда он спрашивал себя: а что, если бы его не оказалось дома, когда позвонила Вера? Или… Короче, было интересовало, взял бы он деньги, если бы не компьютер? Легко сказать «нет», когда знаешь, чем это кончилось. Моральная проблема «брать – не брать», особенно если дают, на текущий момент была неразрешима. Уж очень данный момент оказался паршивым…

Шибаев обвел взглядом кухню, прикидывая, с чего начать, если, скажем, придет блажь навести здесь порядок. Бутылки в первую очередь. Лишившись работы, доброго имени и имиджа порядочного человека, он, как всякий нормальный мужик, запил. И пил почти неделю, пока к нему не заявился в гости сосед Колян, чмо болотное и пьянь, и не привел дружка по имени Эдик, чье досрочное освобождение они вдвоем праздновали уже третий день. Раньше Шибаев и Колян находились по разные стороны баррикад, а теперь они почти родственники или члены клуба пьющих безработных. Колян бросился обниматься, Эдик смотрел волком – не доверял ментовской натуре. Оба были хороши до такой степени, что хотелось крепко взять их за шиворот, развернуть, дать пинка и спустить с лестницы.

«А чем ты лучше?» – подумал Шибаев о себе, как о постороннем лице.

– Сашок, не пей с кем попало, – поучал его, пацана еще, дядька Гоша, отцов брат, человек пьющий, но головы при этом не теряющий. – Стыдно не пить, а пить с кем попало!

Явление соседа с Эдиком было моментом истины – Шибаев посмотрел на себя со стороны и понял, что если он выпьет сейчас с дружбанами, то уже не отмоется и они его за фраера держать будут.

– А я с тобой пить не буду, – ответил он Коляну на приглашение.

– Чего-чего? – не понял тот.

– Я со всяким г… не пью, – сказал Шибаев и, не слушая отборного мата, закрыл дверь.

Теперь он, конечно, не пьет, то есть пьет, но не нажирается, а как все. А кто сейчас не пьет? Бардак в квартире – это, конечно, плохо. Он посмотрел на часы – тигриная морда с желтыми глазами, глаза бегают туда-сюда. Подарок коллеги из энвайпиди, что расшифровывается как «Нью-йоркский полицейский департамент», где Шибаев стажировался два с половиной года назад, когда еще подавал надежды. Прожил месяц в доме у сержанта тридцать пятого манхэттенского отделения по имени Джон Пайвен.

– Мой дед родом из России, – припомнил Джон, когда их познакомили, – из Киева. «Пайвен» – это распространенная русская фамилия, я только забыл, что она значит. Позвоню своему старику и спрошу.

Они вместе ездили на работу в отделение, участвовали в облавах в нижнем Манхэттене, искали наркотики в притонах Чайна-тауна, дежурили на «Янки-стадиум» во время бейсбольного матча.

– Им труднее, – поделился Шибаев с товарищами, когда вернулся домой, – у них расовые проблемы на каждом шагу. И не дай бог вмазать какому-нибудь черномазому, уж лучше белого отметелить.

Дружка Джона, сержанта Кальендо, судили за превышение власти, когда он дал по зубам черному наркоману, который угнал машину и врезался на ней в газетный киоск. А прохожий, наблюдавший задержание, сфотографировал сцену избиения и отослал снимки в газету как свидетельство полицейской брутальности. Правда, сержанта Кальендо оправдали, потому что наркоман, получивший по зубам, находился в розыске за убийство. Но черная общественность была очень недовольна, устроила пару демонстраций и побила витрины лавок в районе Сити-холл.

Фамилия Джона на письме выглядела как «Пивен», что, оказалось, значит «петух» по-украински. По-русски ли, по-украински – для американца Джона без разницы. Недавно он прислал письмо – несколько строчек: жив, здоров, в отделе у них новый начальник, а самое главное, сын родился, второй уже, назвали Александром. Александр Пайвен! И они просят его, Александра Шибаева, стать крестным отцом новорожденному. Фотография счастливого семейства прилагалась – сам Джон, старший сын, десятилетний Коннор, и Нэнси, жена Джона, с младенцем Александром на руках в крошечном дворике, на фоне собственного дома. Сбоку видны детские качели и барбекюшница, где они с Джоном жарили мясо.

Шибаев не написал Пивену о том, что он сменил профессию. Постеснялся. Вот встанет на ноги, тогда, может быть, и напишет. Жизнь нельзя сказать чтобы наладилась, но какие-то просветы наметились. Два дня в неделю, по вторникам и пятницам, с девяти до двух у Шибаева «присутственные» дни – он принимает граждан, нуждающихся в услугах частного детектива. Офис принадлежит его другу детства, адвокату по бракоразводным делам Алику Дрючину. Сейчас у нас, как за границей, слава богу, все стали грамотными, и без брачного контракта ни один уважающий себя предприниматель или политический деятель не женится. Алик сначала составляет брачный договор, а спустя некоторый срок представляет в разводе одну из сторон – ту, что больше платит, естественно. В свое время Шибаев выручил Алика, и теперь тот выручает его. Он помог Александру с лицензией частного детектива, правом на ношение оружия, дал путевку в жизнь не без дальнего прицела использовать его в будущем с пользой для себя. Объявление об услугах частного детектива и шибаевский домашний телефон периодически печатаются в двух городских газетах. Клиент звонит ему домой, и Шибаев приглашает его в свой офис. Они встречаются, обсуждают проблемы клиента и размер гонорара за услуги, после чего Александр начинает действовать.

Первое дело разочаровало его простотой – нужно было выследить неверного мужа. Где и с кем. Плевое дело, только противно. И баба уж очень неприятная попалась, богатая, самоуверенная, с хамскими манерами. Выследил. Получил бабки. За неделю трудов заработал больше, чем за месяц на прежней работе. И не напрягался, и не подвергал себя риску, и домой приходил вовремя, и еще много других «не», доказывающих, что сейчас ему живется лучше, чем раньше. Только вот с души воротит. Раза два выступил в роли телохранителя другой богатой дамы, потом пришел мужик, которому изменяла жена, как он подозревал – на даче, потом подруга той, первой клиентки, потом первая клиентка пришла снова и попыталась познакомиться поближе… Как тут не выпить?

Вчера он встретил на улице Плюто Михаила Степановича, Мишу, тренера по самбо по прозвищу «Гений дзюдо», маленького сухого человека без возраста с костистым лицом.

– Ши-Бон, – сказал Миша, – ты, я слышал, ушел на вольные хлеба?

Ши-Бон, или Китаец, – так звали Сашу в секции и еще раньше, в школе. Почему Ши-Бон – понятно, из-за фамилии, а почему Китаец не совсем ясно: у Шибаева был типично славянский тип лица, скорее всего из-за «китайской» клички. Китаец Ши-Бон.

Шибаев побагровел и промямлил:

– Да тут, Степаныч, понимаешь, так получилось… – не веря, что Плюто неизвестна причина его неприятностей.

– Ты бы зашел как-нибудь, – продолжал тренер, – мы сейчас за рекой тренируемся, кросс десять кэмэ бегаем, весна, трава молодая, воздух, солнце… Каждое воскресенье сбор в семь ноль-ноль у пешеходного моста. Приходи. – Он скользнул по бывшему воспитаннику взглядом, от которого не укрылась небритость его лица, весенняя грязь на башмаках, некоторая неглаженность брюк.

«Макаренко чертов, – подумал Шибаев, шагая, не замечая луж и вспоминая взгляд Плюто. – Иди ты со своими подходами куда подальше!»

Лицо его горело от стыда, как будто ему надавали оплеух.

Часы показывали четыре утра. В форточку тянуло пьяным весенним духом. Спать по-прежнему не хотелось. Если собрать волю в кулак, заставить себя встать с табуретки, сварить кофе покрепче, погрузить тару в полиэтиленовый мешок, а посуду вымыть, а потом таким же чином прибраться в комнате, то к семи ноль-ноль можно как раз успеть к пешеходному мосту. Увидеть ребят, размяться и заодно поспрошать Степаныча насчет стоящей работы. Тело, истосковавшееся по движению, сладко заныло. Он вдруг испытал радостное чувство ожидания перемен. Плюто – надежный мужик, со связями, если захочет – поможет с работой, не век же ему подглядывать в замочные скважины. Да и по ребятам соскучился. Дурак, какой же он, Шибаев, все-таки дурак! Затаился, спрятался, как таракан в щель, стреляться хотел… Да-да, были и такие мысли. Дурак!

Он уже уходил из дома, чувствуя себя сильным и молодым в новом спортивном костюме, привезенном из Штатов, который берег и носил исключительно в торжественных случаях, вроде показательных выступлений, с чувством морального удовлетворения от непривычной чистоты, царящей в квартире, со спортивной сумкой в одной руке и мешком пустых бутылок в другой, как вдруг подал голос телефон. Голос был непрятный, дребезжащий по причине расколотого корпуса, издевательский какой-то. Шибаев постоял минуту, ожидая, что звонки прекратятся, но телефон все не утихал, и тогда Александр, поставив сумку на пол, поднял трубку, не будучи до конца уверенным, что поступает правильно. Даже то, что позвонили на домашний телефон… В его объявлении об услугах на всякий случай был указан именно этот номер, но по нему никто практически не звонил, и Шибаев уже подумывал отключить его.

– Шибаев, – сказал он официально, – я вас слушаю.

– Здравствуйте, – ответил женский голос, – как хорошо, что я вас застала! А то, знаете, люди теперь в воскресенье уезжают на дачу. А ваш мобильник не отвечает!

– Я вас слушаю, – повторил он неприветливо, ругая себя за то, что взял трубку. – У меня нет дачи. Батарейка, наверное, села…

– Мне нужно поговорить с вами, у меня большое горе. – Женщина судорожно втянула в себя воздух, а может, всхлипнула.

– Что случилось? – спросил он.

Женщина не отвечала, и Шибаев решил, что она сейчас расплачется. Но она не расплакалась, а сказала:

– Пожалуйста, помогите мне, я нашла ваш телефон в газете, вы же частный сыщик… – Она замолчала.

– Хорошо, я встречусь с вами. – Он посмотрел на часы – нужно бежать, Степаныч не прощает опозданий. – Во вторник, в девять утра, запишите адрес…

– Подождите! – вскрикнула женщина. – Почему во вторник? У меня срочное дело, мне нужно сейчас! Немедленно!

– Я занят сейчас! – резче, чем следовало, сказал Шибаев.

– А днем?

– Хорошо! – торопливо согласился Шибаев, понимая, что иначе от нее не отвязаться. – Сегодня, в пять. Записывайте адрес! – Он стал диктовать ей свой адрес, а она перебивала и спрашивала, где это. – Извините, я очень спешу, – прервал он женщину и бросил трубку. Захлопнул за собой дверь, помчался вниз через три ступени, не дожидаясь лифта, и только во дворе вспомнил о мешке с бутылками, который остался в прихожей. – Черт!

За рекой действительно было хорошо. Жарило вовсю солнце, поднимались испарения от влажной еще земли, птицы орали, словно сошли с ума. Радовались жизни. Ребята в секции были новые, молодые и незнакомые. Шибаев расслабился и отдался давно забытому чувству физической радости от движения. Кросс бежать было трудно, не хватало дыхания, и время от времени он переходил на шаг. Плюто, казалось, ничего не замечал, он вообще был немногословен. Зачем лишние слова – если человек не дурак, то и сам поймет. А если дурак, то тем более, зачем зря сотрясать воздух? Шибаев впервые за восемь месяцев своей новой жизни чувствовал себя молодым, здоровым и по-щенячьи восторженным. Жизнь, похоже, налаживается.

«Ничего, – невнятно думал Шибаев, чувствуя, как горит лицо от весеннего солнца, – кто не падал, тот не поднимется! Мы еще постриптизим! После черной полосы наступит белая, еще не вечер», не подозревая, что повторяет стандартный набор утешений всех неудачников.

Поговорить с тренером не удалось, тот спешил прогуливать внучку, дочка попросила посидеть с девочкой – собиралась в кино с подружкой.

– Поговорим, – пообещал Плюто, – непременно. Будем думать вместе, что делать. Приходи, не отбивайся от коллектива, – тем самым он давал понять, что прекрасно понимает шибаевские проблемы.

– Спасибо, – сказал Александр, чувствуя, как защипало в глазах. Да что это с ним такое сегодня – не выспался, что ли?

Он заскочил домой переодеться, с гордостью отметил идеальный порядок на кухне и в гостиной и стал звонить бывшей жене. Вера была недовольна, как всегда, и стала жаловаться, что Славик не вернулся из командировки, хотя обещал, и она, как дура набитая, сидит дома в такой день, беспокоится и ждет его звонка.

– Я хочу взять Павлика в зоопарк, – перебил ее Шибаев, – давно обещал.

– Ты много чего обещаешь, – тут же среагировала Вера.

– Например? – Он удивился своему добродушию.

– Да мало ли… – туманно ответила она.

– Я сейчас приеду. – Шибаев не стал ждать, пока она вспомнит. – Одень сына.

Вера открыла дверь, одетая в красивый белый костюм, на пальцах – кольца, по одному на каждом. Вооружилась к приходу бывшего мужа. Павлик, тоже нарядный, в джинсах и ярко-красном свитере, бросился к нему уже в прихожей – соскучился. Он подхватил сына на руки, отметив, что тот стал намного тяжелее.

– Ты уже совсем здоровый, – сказал, – тебя и не поднимешь!

– Кофе будешь? – спросила Вера, оглядывая бывшего мужа цепким взглядом и отмечая его загар. Она была из тех женщин, которым кажется, что у брошенного ими мужчины ничего нет впереди и вообще самый интересный период их жизни уже миновал. – Ты что, на пляже был? – спросила она ревниво.

– На тренировке, – ответил Шибаев. – Встретил на днях Степаныча, он затянул. Кофе не хочу, и так нагрузка большая. Молоко есть?

Они прошли на кухню, где было так чисто и красиво – вышитые салфеточки, искусственные цветочки (бывший коллега по работе по кличке Тротил говорил «цветуечки»), расписной тульский самовар, – что казалось, ею никогда не пользуются. Вера налила ему молока в большую кружку, и он с наслаждением выпил, подумав, однако, что лучше бы пива…

– Может, и мне с вами? – раздумывала вслух Вера. – Славик сегодня уже не приедет…

– Не надо, – перебил ее Шибаев. – У нас мужская компания!

Вера надулась. Александр прекрасно знал, что, если бы он пригласил ее с ними в зоопарк, она бы не пошла. Но одно дело – отказаться, когда тебя зовут, и совсем другое – когда не зовут вообще.

– Пожалуйста, недолго, – приказала она. – И не покупай ему мороженого, у него болит горло.

– Ладно, – согласился Шибаев, – я и сам не могу долго, у меня встреча.

– С кем это?

– По делу.

– Папа, – кричал Павлик на улице, – смотри, птица прыгает!

– Это воробей, – отвечал он. – Вот пойдешь в школу, узнаешь про всех птиц.

– Я уже скоро пойду, осенью!

– Молодец!

– Я буду учиться на ком… ком… – Он запнулся.

– На кого? – заинтересовался Шибаев.

– На этого, у которого много денег. Ком-м-мер-сан! – вспомнил Павлик. – Как папа Слава!

– Главное, чтобы человек был хороший, – назидательно сказал Шибаев.

– Я буду хорошим человеком, – пообещал сын.

Около клетки с мартышками они простояли около часа. Павлик громко смеялся и кричал:

– Папа, смотри, этот маленький ест банан! А мама гладит его по головке! Папа, смотри, он повис на ней! Почему он висит на ней?

– Это ее сынок, – объяснял Шибаев, – он ленится, не хочет ходить ножками, вот она его и носит.

– И меня мама тоже носит, когда я устану! Как обезьяна! – вспомнил Павлик. Шибаев рассмеялся. Сын, радуясь, повторил: – Как большая обезьяна! Папа, давай купим печенья и дадим маленькому обезьянышу! Или конфет! Или мороженого!

– Обезьяньим малышам нельзя мороженого, у них может заболеть живот, – сказал сзади женский голос.

Павлик и Шибаев обернулись. Незнакомая женщина, молодая и красивая, улыбаясь, смотрела ни них. Павлик открыл рот. Александр рот не открыл, но выражение лица у них стало одинаковое, что еще больше подчеркнуло семейное сходство.

– Как тебя зовут? – спросила женщина.

– Александр, – ответил Шибаев.

– Павлик! – сказал сын.

Она засмеялась. Шибаев тоже рассмеялся.

– Саша, – сказала женщина, – неужели ты меня совсем не помнишь?