I
Не доходя пары шагов, он замер в нерешительности. Да, пожалуй, именно эта робость и раздражала более всего при внимательном взгляде на незнакомца. Росту высоченного. В плечах даже не сажень, целая верста. Ястребиный нос, волевой подбородок, а глаза того особого, серебристо-серого оттенка, что сразу вызывает мысли об остро заточенной шпаге или бритве. С подобной внешностью впору командовать штурмом вражеской крепости в Туркестане или покорять сердца неприступных барышень. И главное, самый рассветный возраст – около тридцати лет. Все дороги открыты! Так нет же, переминается с ноги на ногу, стыдливо откашливается, чтобы заметили и пригласили к общему столу… Тьфу! Вырождаются молодые дворяне, что тут говорить, курсистки и те ведут себя нахрапистей.
– Мне бы… Кхе-х! Я разыскиваю Родиона Романовича Мармеладова, – его гладко выбритая голова залилась краской до макушки. – Который… Кхе-х! Который из вас он?
Посетитель окончательно смутился, но потом собрался с силами и выпалил:
– Это дело жизни и смерти!
– С другими ко мне не приходят, – усмехнулся сыщик. – Никто не желает обсудить рассказы юного Чехонте, хотя они на редкость свежи и полны глубоких мыслей. Нет, я слышу одно и то же. «Дело жизни и смерти!» А на поверку большинство историй оборачивается сущей чепухой: служанка украла фамильное серебро, или купчиха подозревает молодого мужа в измене, или иная мелкая пошлость. Если и вы пожаловали с чем-то в этаком роде, прошу, не тратьте время. Лучше садитесь и откушайте замечательной ухи.
Ястребиный нос сморщился, а подозрительный взгляд скользнул по кряжистым бородатым дядькам за столом.
– Не сомневайтесь, – Мармеладов улыбнулся чуть насмешливо, но беззлобно. – И в трактире для извозчиков можно отыскать ушицу, которая удовлетворит вкус любого гурмана!
– О, вы неправильно истолковали мою реакцию. Качество здешних блюд меня не интересует. Но речь пойдет о событиях весьма деликатных, которые я надеялся обсудить… Кхе-х! Наедине.
Сыщик перешел на край длинной лавки, поближе к самовару. Потянул за рукав почтмейстера, который тут же последовал за ним, не забыв прихватить тарелку и солидный ломоть бородинского хлеба.
– Это Дмитрий Федорович Миусов, мой верный товарищ в сыскных делах. То, что вы перескажете при нем, останется тайной для остальных.
Митя стряхнул хлебные крошки с завитых усов и крепко пожал протянутую руку, вызвав полное доверие незнакомца. Хотя, может статься, у просителя в этот момент просто подкосились ноги, он в изнеможении опустился на скамью и зашептал, поминутно оглядываясь на извозчиков – не подслушивают ли:
– Хорошо, господа. Вверяю вам свою жизнь, поскольку больше надеяться не на кого. Со всем сторон… Кхе-х! Меня окружают недруги, но на самом деле это меньшее из зол. Гораздо страшнее то проклятие, что с недавних пор нависло над моей головой. Кхе-х! Не знаю, с чего удобнее начать…
– Для начала представьтесь, – сыщик налил чаю в граненый стакан, – кто вы и откуда.
– Вы правы! О, как же вы правы! Я такой рассеянный, что напрочь забыл о приличиях. Зовут меня Макар Макарыч Вострый, до недавнего времени я был почетным председателем альпийского клуба…
– А-а-а, вы из тех скалолазов, что взбираются на вершины гор? – почтмейстер на мгновение оторвался от еды и посмотрел на собеседника с куда большим интересом, чем прежде. – Но как вы это делаете?
– Трудно объяснить, тому кто не пробовал. Находим трещины, вбиваем крючья, цепляемся и ползем наверх, связанные одной веревкой. Друг за другом, по цепочке.
– Как безумные мураши.
– Зачем вы выбрали именно это слово? Отчего же сразу – безумные?
– Известно, отчего, – хмыкнул Митя, – умный-то в гору не пойдет!
– Да, да. Я сотни раз посыпал голову пеплом за то, что поддался этому увлечению. Без горных походов мои друзья остались бы живы, а мне не пришлось бы шарахаться от каждой тени в ожидании мучительной смерти.
– Ваши друзья сгинули в Альпах? – уточнил сыщик.
– Нет, нет! На французской стороне слишком скучно. Там вершины с наперсток, не то, что на Кавказе. Вот где раздолье для альпинистов! Отвесные скалы, обвалы камней и снежные лавины, – Макар Макарыч встрепенулся и заговорил с неподдельным энтузиазмом, – а на ледниках полно коварных трещин. Провалишься в такую – сразу режь веревку. Иначе потащишь за собой в пропасть всех людей в связке. Святое правило: погибай, но друга выручай!
– Стало быть, ваши несчастья начались на Кавказе?
– Да, да. Ох, вы же не знаете! Позвольте мне вернуться к началу и все объяснить… Кхе-х! Три года тому назад я прочел в газете об альпийском клубе, открытом в Лондоне. Группе джентльменов надоело сидеть в креслах, пить бренди и курить сигары. Они бросили вызов природе и покорили семь горных пиков, в том числе – Монблан. Вдохновляющая идея, не правда ли?!
Мармеладов пожал плечами, а Митя пробурчал:
– Сами же сказали, тамошние горы – мелюзга, а Монблан – наперсток. В чем же подвиг англичан? Побродили на альпийском воздухе и вернулись к сигарам да выпивке. Нашли чем в газетах хвастать!
Он свернул колобок из хлебного мякиша, покатал по столу, чтоб налипли крошки, сжевал и стал шумно дохлебывать уху.
– Вы правы, правы! Я подумал о том же, поэтому в уставе своего общества главным условием обозначил исследование природы Кавказа. Чтобы не бесцельно лазать по скалам, а с пользой для России. Мы крайне мало знаем о тех местах. На военных картах и то горные перевалы четко не прорисованы.
Почтмейстер, успевший в молодые годы повоевать на южных фронтах в гусарском эскадроне, согласно кивнул. Окрыленный его поддержкой альпинист продолжал:
– Единомышленники нашлись быстро. В клуб записались еще пятеро ученых: два зоолога, ботаник, геолог и этнограф. Каждый преследовал собственный научный интерес. Мы снарядили экспедицию и за первый год сделали массу важных открытий. Составили подробную карту от Минги-Тау до Кахетского хребта. Обнаружили двадцать семь неизвестных прежде растений и трав, а также кавказскую жужелицу и два новых вида куропаток!
– Хм… Куропаток? – Мармеладов отвлекся от пустого чая и задумался, а не заказать ли жареного каплуна. – Куропатки – это хорошо.
– Да что куропатки! Мы забирались в такие места, где прежде не ступала нога человека. Вообразите, там даже козьих троп не было! Первозданная природа, прекрасная и смертельно опасная… Перезимовали в Тифлисе. Во второй год вылазки делали реже – слишком много времени уходило на описание наших открытий, на корреспонденцию с университетами и научными журналами. Возможно вам попадались мои зарисовки о винторогих козлах в альманахе Русского географического общества? Нет? А они могут практически по отвесному склону взбираться вверх до… Кхе-х! Я снова не о том. Извините мою вечную рассеянность, господа. Ну, при чем тут козлы?! Беды начались… – рассказчик вновь понизил голос и испуганно вжал голову в плечи, – с барана!
– Продолжайте! Ваша история становится все занятнее, – подбодрил сыщик. – Объясните, как связаны баран и упомянутое проклятие?
Макар Макарыч перекрестился.
– Связаны, наипрямейшим образом связаны. Я уже упоминал, что в экспедицию с нами отправился этнограф – Ираклий Сабельянов. Происходил он из древнего грузинского рода, но родился и вырос в Петербурге, оттого интерес к историческому и культурному наследию предков имел колоссальный. Часами слушал песни горцев. Записывал старинные сказки, легенды, тосты. Ах, господа, их тосты – вот поэзия в ее высочайших проявлениях. В Москве-то пьют куда прозаичнее: нальют рюмку, скажут «за здоровье Государя!» – это в лучшем случае, – а чаще всего выпьют молча.
– Не соглашусь, – встрял Митя. – Просто у нас вся поэзия не в водке, а в закуске. Груздя соленого на вилку наколешь или капустки квашеной с клюквой со дна зачерпнешь, где поядренее… Во-о-от, сразу слюнки потекли! К тому же, пока кавказец один тост говорит, русский три раза выпить и закусить успеет.
– То-то и оно! Мы торопимся поскорее опрокинуть горькую, а в Грузии не спешат. Сначала тост, потом вино – вкусное, душистое, его пьют медленно, мечтая, чтоб бокал никогда не заканчивался, – и после уж закуска. Тройное удовольствие! И по части закуски они нам двести очков вперед дадут. Во время экспедиции мы собирали не только фольклор, но и рецептов на целую поварскую книгу записали. Ах, грузинская кухня… Пробовали ли вы ад-жигу, господа? Уверен, что нет. Название характерное, эта приправа адски жгучая. Обмакнешь в нее кусок жареного ягненка и понимаешь, что вкуснее ничего не едал. При этом во рту бушует пожар, который бесполезно заливать водой, молоком или вином. Но стоит разжевать и проглотить кусочек хлеба – все проходит. Клянешься никогда больше не употреблять в пищу сей жидкий огонь, однако на следующем застолье руки тянутся к плошке с ад-жигой, потому что это невозможно вкусно!
Мармеладов добавил кипятку в недопитый чай, утопил в нем кусочек сахара и размешал, позвякивая ложечкой.
– Давайте вернемся к вашему барану.
– Да, да. Простите, я снова увлекся не к месту… Кхе-х! Во время второй зимовки, Сабельянов записал рассказ столетнего горца о заброшенном храме в Имеретии. Будто бы именно там хранилось золотое руно, за которым аргонавты приплывали в Колхиду. Все пересказывать нет необходимости, вы люди образованные, помните греческие мифы. Мы тоже читали эту сказку, и не воспринимали сюжет всерьез. Но старец утверждал, что видел своими глазами череп того барана, с которого сняли драгоценную шкуру и рога у него из чистого золота.
– Рога из золота? Брехня! – громко фыркнул половой, проходивший мимо с подносом.
Вострый поморщился, возмущенный несдержанностью слуги, но потом нехотя признал:
– Я также отреагировал, когда впервые услышал. Да и не было никакой возможности проверить, зимой перевалы в тех краях непроходимые. А Ираклий стал собирать сведения о златорогом черепе. Несколько заслуживающих доверия источников подтвердили: в окрестностях Кутаиса и вправду есть место, которое тамошние жители называют Шихвдэли-Мтиз. Гора Смерти. Она вся изъедена пещерами, в одной из которых – развалины храма и гробница легендарного Аэта. Ходить туда запрещено. Тот, кто потревожит покой царя-колдуна, будет навеки проклят. Мы люди рациональные и лишь посмеялись над суеверным страхом горцев. Но вскоре генерал из окружения наместника под большим секретом сообщил, что двое солдат, посланных на разведку в эти пещеры, так и не вернулись. А когда на их поиски послали еще троих, те тоже пропали без вести.
– Эти предупреждения вас не напугали, а напротив, раззадорили? – уточнил сыщик. – Ведь о замшелом храме рассказал человек, доживший до ста лет. Раз он видел руины, и гнев Аэта не обрушился на седую голову, то и вас проклятие, авось, минует.
– Да, да. Мы рассудили именно так, и в начале июля сего, 1880-го, года, отправились в экспедицию. Проводников не нашли, хотя предлагали пастухам пятьсот, а потом и тысячу рублей. Никто не соблазнился! Тут уж мы впервые занервничали, потому что никакие сказки не устоят перед такими деньжищами, а значит Шихвдэли-Мтиз и впрямь смертельно опасна. Наш богатый опыт восхождения на сложные кручи оказался здесь почти бесполезен, мы ползли по отвесной стене, уповая только на везение и молитвы. Временами кто-то срывался и висел над бездной, а для того, чтобы поднять его к спасительному уступу едва хватало сил пяти человек. Два или три скалолаза на этом склоне были бы обречены, потому разведчики и не вернулись к генералу с донесениями. Но мы сдюжили. Забрались так высоко, что к спинам липли облака. Потом и они остались далеко внизу. Мы достигли вершины, и нашим глазам открылся рай, – альпинист зажмурился, представляя чудесную картину, чтобы как можно точнее описать ее собеседникам. – Изумрудные сосны разбегались в две стороны по берегам идеально-круглого озера, скованного льдом.
– Льдом? Это летом-то? – удивился Митя.
– На такой высоте снег не тает круглый год, – объяснил Макар Макарыч. – Мы пошли в обход озера и вскоре обнаружили три пещеры, вход в которые давно зарос жестким кустарником. Страшно было в них соваться, но мы уже проделали долгий путь и не собирались отступать. Разделились на пары, нарубили факелов из смолистых веток, и шагнули в распахнутые зевы. Левая пещера довольно быстро закончилась обрывом. Мой напарник – Ираклий – рухнул в бездонный колодец. К счастью, шли мы в связке, и я успел зацепиться ногами за каменный выступ, а потом вытащить…
– Как же вам повезло! – воскликнул почтмейстер.
– А чего же этнограф веревку не перерезал? – Мармеладов отодвинул пустой стакан и потер переносицу. – Куда делось святое правило: упал в трещину – обрывай концы? Выходит, Сабельянов смалодушничал.
– Или попросту растерялся, – вздохнул Вострый. – На леднике все ждут подвоха и знают заранее, что делать, а в темном чреве горы мы оказались впервые… Кхе-х! И вообще, господа, вы хотели поскорее выслушать историю, а сами сбиваете на сторону.
– Вопрос возник, вот я и…
– Все вопросы после! – альпинист сверкнул глазами – куда подевалась давешняя стеснительность? – и отмел возражения резким жестом. – Мы осветили яму факелами и убедились, что ни обойти, ни перепрыгнуть ее не получится. Пошли назад, к озеру, и там столкнулись с нашими соратниками, которые исследовали правую пещеру. Им тоже пришлось возвращаться – тупик. Оставалась надежда лишь на центральный вход.
Ираклий сказал: «Раз ботаник и геолог оттуда не вернулись, значит, они что-то обнаружили».
Я вспомнил о ловушке, в которую мы только что чуть не рухнули, и осторожно возразил: «Или они погибли и этот вход опаснейший из всех».
«Тогда тем более надо поспешить по их следам!» – воскликнул этнограф. – «Ежели наши товарищи ранены, мы еще можем их спасти».
И мы вчетвером, не мешкая более ни минуты, устремились в пещеру. Сразу заметили разницу – этот тоннель явно облагораживали, кое-где встречались рисунки, смазанные и нечеткие. Вскоре возник очередной обрыв, но мы уже шагали осторожнее и не ухнули вниз. Приглядевшись, обнаружили грубые ступени, вырубленные в скале – я насчитал двадцать семь, – лесенка спускалась, слегка забирая влево. За поворотом мы увидели храм, не слишком большой, вроде часовни Даниловского монастыря. Фасад из позеленевшего камня кое-где обвалился, а пройдя в стрельчатую арку, мы убедились, что это только ширма. Святилищем оказалась пещера! Ее стены в незапамятные времена расписали мифическими сценами – бородач в белых одеждах поочередно душит барса, медведя и дракона, разгоняет огненным мечом несметное войско и топит корабли молниями. Двое наших друзей пришли сюда раньше и остолбенели, лишь заслышав шаги, они встрепенулись. На самом деле там было от чего остолбенеть, господа! Посреди пещеры мы увидели каменную гробницу, накрытую плитой из шлифованного мрамора. Непонятные закорючки – то ли надпись, то ли орнамент, – вились по краям, в центре же лежал череп барана с рогами, блестящими в свете факелов.
– Мать честна!
Трое извозчиков, незаметно подсевших ближе, ахнули. Вострый этого не заметил, да и наличие посторонних слушателей его больше не смущало. История катилась к своей кульминации.
– Минут десять мы стояли молча, а может и больше – на часы никто не смотрел. Первым опомнился Сабельянов. Вцепился в рога, поднял череп на вытянутых руках и тут же вскрикнул: «Не удержу!» Но для него и казан с пловом неподъемная ноша. Слабоват. Я перехватил – не так уж и тяжело. Пуда нет.
Говорю: «Веревкой надо обвязать, за спину повесить, на манер солдатского ранца. Нам же ещё вниз спускаться». Остальные заспорили между собой. Трое считали, что лучше не тревожить древние останки и поскорее убираться из этого странного храма. Я, Ираклий и один из зоологов уверяли, что артефакт важен для науки, это же уникальная возможность отделить легенды и мифы от исторических фактов, а кроме того, интересно осмотреть череп животного, жившего три тысячи лет назад.
Геолог возразил: «Но как же проклятие?»
На него зашикали со всех сторон, а я прибавил: «Мы же люди трезво мыслящие, люди науки и логики, поэтому в мистическую чушь верить не должны».
Этнограф горячо поддержал меня и предложил не ограничиваться изучением только бараньих рогов, но откинуть крышку и посмотреть, кто лежит в каменном саркофаге.
Ботаник не соглашался: «Это как раз противоречит логике. Неизвестно от чего умер тот, кого похоронили здесь. А ну-как чума? Или еще что-то смертоносное?»
Ираклий язвительно заметил: «Удобно прикрывать широким плащом логики свои дрожащие колени».
Ботаник вскинулся: «Кого это вы посмели назвать трусом, сударь?!»
Они прожигали друг друга взглядами, покрикивая все громче. Мы постарались их разнять, но в итоге только все переругались, будто удушливая темнота пещеры нарочно наполняла наши души ненавистью. Орали, не слушая друг друга, каждый свое, а эхо свивало из этих воплей отвратительную какофонию.
Отрезвил нас камешек, сорвавшийся с потолка пещеры. Все перешли на шепот, однако к согласию мы так и не пришли. Голоса разделились поровну. Пришлось напомнить об уставе общества: мне, как председателю, во всех подобных раскладах полагался дополнительный голос, чтобы склонить чашу весов к одному из решений. Поэтому я твердо сказал: «Уносим череп и точка!» Ох, господа, с тех пор не раз, а многажды жалел я об этом решении, горько плакал о судьбе погибших друзей…
– Да что стряслось-то, барин? – не выдержал самый дотошный из кучеров, а за ним и остальные подхватили:
– Верно! Толком доскажи! Обстоятельно!
Альпинист не оглянулся на галдеж, он следил за реакцией Мармеладова, а тот и бровью не повел, погруженный в собственные мысли.
– Стряслось… Кхе-х! Лучше и не выразить. Сверху обрушился сталактит, не меньше пяти аршин длиной. Упал точнехонько в центр мраморной плиты и расколол ее надвое. Из гробницы взметнулись кости, словно давно истлевший покойник пытался выбраться и остановить нас. А вслед за тем свод пещеры начал обваливаться. Оттуда с противным визгом спорхнули тысячи летучих мышей. Все факелы погасли, кроме одного – тут повезло, если бы мы тратили время, нашаривая в карманах спички, или искали выход ощупью, камнепад уложил бы всех в братскую могилу. А нам удалось разглядеть ступеньки, вырубленные в скале. Через тоннель выбрались наружу. Бежали по замерзшему озеру, ледяной панцирь трескался под ногами… Спустились с горы уже в сумерках. Дрожащие от страха, от холода и нервного напряжения, зато живые.
– И с добычей, – подытожил сыщик.
– Да, да. Как вы эти нюансы угадываете?! Мы бежали сломя голову, но кто-то успел схватить и вытащить из-под обвала проклятый череп. Он скалил кривые зубы, и эта гримаса не сулила ничего хорошего. У подножия горы мы укутали свою находку в два мешка, чтоб какой-нибудь абрек не позарился на позолоту. Вернулись в Тифлис и представьте, господа, выяснили странную вещь: никакая то была не позолота! Эти штуки, – он нарисовал на воздухе у своих висков огромные рожища, – прочно вросли в кость, но вместе с тем, были и впрямь золотыми. В чем мы и убедились, распилив один пополам. Не скажу за остальных, но меня сей факт впечатлил. Как человек науки я пытался найти разумное объяснение, но в душе уже верил в легенду про аргонавтов, охотящихся за руном. А на следующий день началась вся эта дьявольщина, которая преследует меня до сих пор. Но дальше история моя снова приобретает деликатный характер и для чужих ушей более не предназначается!
Извозчики пригорюнились, отодвинулись к другому краю стола. Мармеладов глянул на мужиков, в глазах его сверкнула озорная искра.
– Через полчаса у меня назначена встреча в редакции «Московских ведомостей». Не угодно ли составить компанию? По дороге все и доскажете. Митя, ты с нами?
– Однозначно и бесповоротно!
– И чтоб извозчика на углу не дожидаться, возьмем одного из здешних. Вот у Спирьки коляска на новых рессорах, не скрипит. Так вроде?
– Так точно-с!
Кучер вскочил с лавки и резво побежал готовить экипаж. Уж свезло, так свезло! Спиридон мигом сообразил свою выгоду: он подслушает обрывки беседы и слепит вполне пригодную байку, за которую вечером в этом трактире угостят ужином да ещё и анисовки нальют, чтоб горло промочить. Только ехать надо помедленнее, иначе кроме ветра в ушах ничего не услышишь.
II
Рессоры и вправду не скрипели. Коляска неспешно катилась по Остоженке, предоставляя седокам возможность хорошенько рассмотреть, чем отличается особняк Всеволожских от усадьбы Тургеневых. А ничем, в сущности, не отличается – тот же портик на шести колоннах, те же непропорционально-вытянутые окна. Да еще и окрашены дома одинаково: левый – серый, как мышь, правый тоже серый, но оттенком больше на голубя смахивает. Близнецы, в том и ирония! Но хозяева с такими похожими вкусами, друг друга недолюбливают и в гости, по-соседски, не захаживают.
Впрочем, сей архитектурный анекдот не привлек внимания пассажиров. Митя с отвисшей челюстью слушал рассказ альпиниста, точно такое выражение лица было и у кучера Спирьки, но тот сидел спиной и разглядеть это Вострому все равно не удалось бы. Мармеладов же, казалось, вновь погрузился в собственные мысли, хотя при этом он чутко ловил каждое слово, жест или интонацию Макара Макарыча.
– Вы не поверите… Кхе-х! Я тоже не сразу поверил, но проклятие древней гробницы существует. Стоило распилить бараний рог, и на следующее утро… Геолог не проснулся. У него на шее обнаружили рану – тонкую и прямую, будто по горлу чиркнул острый коготь летучей мыши. Тут мы сразу вспомнили, что в зловещей пещере этих тварей полным-полно, одна из них могла прилететь вслед за нами. Могла же? Не качайте головой, господин сыщик, умоляю! Да, обычный нетопырь такое расстояние преодолеть не сумел бы, но – не забывайте, – мы потревожили покой колдуна. Это его черная душа пронеслась над горами, чтобы отомстить. Мы – пятеро трезво мыслящих ученых, – в тот момент не нашли другого объяснения и жутко перепугались. Решили свернуть экспедицию и в скором времени возвращаться в Москву.
Перед отъездом каждому из нас оставалось закончить несколько дел. Ботаник ушел в горы, набрать весенних трав для гербария. Ираклий сказал, что нельзя отпускать его одного, но все отмахнулись: что плохого может случиться на пологом склоне, по которому и ребенку под силу подняться, да еще средь бела дня? Но представьте себе, господа, сошла лавина и погребла несчастного вместе с конем. Паника охватила альпийский клуб. Все проголосовали за скорейшее отбытие с Кавказа – сразу после ужина погрузили в карету самое необходимое и тронулись в путь. И наплевать, что уникальные научные коллекции пришлось бросить в Тифлисском дворе, буквально под открытым небом. Жизни важнее!
Ровно в полночь – я машинально взглянул на часы, потому и запомнил, – зоолог пожаловался на головную боль. Потом его самочувствие улучшилось, и он заснул, крайне неудобно вывернув шею. Но к рассвету стало хуже. На завтрак больной почти ничего не ел, через час начал бредить и перестал узнавать друзей. А к вечеру… Кхе-х! К вечеру преставился.
– Трое за два дня! – воскликнул Митя. – Как тут не уверовать в проклятье.
– Да, да! От пережитого ужаса оставшиеся в живых прежде времени поседели. С тех пор я вынужден брить голову, чтобы не смущать окружающих нелепым видом молодого мужчины с копной старческих волос… Ох-ох-ох, снова отклонился от главного! Простите мою рассеянность, господа. Нужно сосредоточиться… Остановились на ночлег в Воронеже и здесь наш второй зоолог сошел с ума. Проснулся посреди ночи с криком «Колдовство!» и стал рассказывать, что его пытался задушить призрак. Описал жуткое лицо, горящее в темноте, подобно солнцу. Только у солнца свет живой и радостный, а от привидения исходило зеленовато-желтое сияние, а в воздухе витал тошнотворный запах трупного разложения. Мы с Ираклием сошлись во мнении, что прежде чем ехать дальше, необходимо зайти в церковь и причаститься – благо, как раз наступило воскресенье. Что же вы думаете, господа, помогло зоологу причастие?!
– Видимо, нет, – предположил сыщик.
– Нет, нет и нет! – Вострый трижды рубанул ребром ладони по воздуху. – Отведав плоти и крови Христовых, он окончательно лишился рассудка. Стал шарахаться от образов, ломать горящие свечи и вопить, что вокруг демоны. Причем таким визгливым голосом, которого мы прежде не слышали. Будто в него вселился нечистый! Мы с Ираклием и двое священников попытались обуздать, но безумец вырвался и убежал на колокольню. Там заклинил крышку лаза, чтоб за ним не могли подняться другие, пару минут звонил в набат, приказывал прихожанам кланяться золотому барану, а после спрыгнул вниз и разбился насмерть.
– Святые угодники! – извозчик натянул поводья, да так резко, что грязно-белая лошаденка поднялась на дыбы и заржала от обиды. – Да что ты, старая… Плетись помалёху…
Почтмейстер реагировал иначе – поразмыслил немного и сказал:
– А если и вправду одержимость бесами? Это не мистическая чушь, подобные случаи описаны во вполне серьезных журналах. Кто знает, бараний ли череп вы нашли или… Голову черта!
– Да, да. Подобная мысль посещала меня неоднократно, – согласился Макар Макарыч. – Я же своими глазами видел, как это происходит! Наша карета приближалась к Москве. Ираклий сидел напротив. Уставился в одну точку, не говоря ни слова. Потом начал подвывать и раскачиваться, будто зуб у него нарывает. Но на самом деле его постепенно охватывало безумие. И как только мы въехали в лесную чащу, Сабельянов схватил рогатый череп, лежавший под сиденьем, поцеловал в кривозубую пасть и выпрыгнул с ним из кареты на полном ходу. Я думал, расшибется, а Ираклий скатился в овраг и был таков.
– Когда это произошло? – встрепенулся сыщик.
– Месяц назад. Да, точно – девятого августа. С тех пор мне нет покоя. Каждый день я боюсь сойти с ума, а по ночам вижу один и тот же кошмар: скелет барана выпрыгивает из адского пламени и расшибает меня о стену золотыми рогами. Вскоре проклятие затуманит мой разум и, скорее всего, доведет до самоубийства, – Вострый посмотрел на Мармеладова глазами, полными слез, – или еще какой смертельной глупости.
– Нет никакого проклятия.
– Погодите… Вы что, совсем не слушали?! Я же описал, как один за другим мои друзья по альпийскому клубу стали жертвами…
– …коварного обманщика. С самого начала вашего рассказа я понял, что это не удары судьбы и, уж конечно, не месть мифического колдуна. Всех погубил…
– Кто? – хором выдохнули альпинист и почтмейстер, и даже кучер не удержался, обернулся к седокам.
– Э, нет. Вы, Макар Макарыч, требовали не перебивать вопросами. Вот и терпите теперь. Имя убийцы я назову позже. Там более, до редакции «Ведомостей» еще три квартала ехать, – Мармеладов поерзал на скамье, усаживаясь поудобнее. – Беда в том, господин Вострый, что вы смотрели на все смерти в этой цепочке через призму зловещего проклятия, и подыскивали им мистические толкования. Если же взять отдельно каждое происшествие, то вы увидите более простое объяснение.
– Но как же…
– Да вот, хотя бы, смерть геолога. Тонкий прямой разрез поперек горла. Любой городовой, увидев такую рану, скажет, что ее нанесли бритвой или ножом. Но убийца сочинил страшилку о летучих мышах из «той пещеры», и напуганные люди повторили за ним эту ерунду, а потом и сами в нее поверили. Теперь, касаемо лавины. В горах достаточно пальнуть из ружья и снежная шапка скатится вниз по склону, слизывая все на своем пути. Даже я, человек не вхожий в альпийские клубы, это знаю – попадалось в какой-то статье, которую переводил с немецкого… Но отчего же пятеро опытных альпинистов сразу исключили столь очевидный факт? Потому что один из вас – тот, кто тайком крался за ботаником, выбирал надежное укрытие и стрелял, чтобы его угробить, – громче всех кричал: это кара за похищение черепа из гробницы. И никто не взвесил в уме, какая причина правдоподобнее.
– Мы не могли ясно мыслить… Кхе-х! Гора смерти, паническое бегство в Тифлис, бессонные ночи или кошмарные видения у тех, кто отважился уснуть.
– Верно, вы накручивали себя и друг друга, а негодяй этим пользовался. Нарочно отравил зоолога перед тем, как отправиться в дорогу. В карете, под стук колес, прекрасно думается и мысли обретают четкие формы – замечали вы такое? Стало быть, любой из вас мог проанализировать ситуацию, прийти к тем же умозаключениям, что и я сегодня. Тут убийце и конец. Втроем вы бы его скрутили и обезвредили. Потому ловкач и отвлек внимание столь жестоким способом. Целые сутки вы наблюдали, как мучается «проклятый» и дрожали от ужаса, что вскорости с вами случится нечто подобное.
– Да, да. Вы крайне достоверно описываете наше состояние, будто сами ехали в той карете, – вздохнул Макар Макарыч. – Но с чего вы взяли, что беднягу отравили?
– Описанные вами симптомы указывают на оксид мышьяка. Зоологу подсыпали яд за ужином и он не разобрал его характерный запах только потому, что любил ад-жигу, как и вся ваша братия. Под таким соусом можно проглотить любую отраву.
– А призрак? – почтмейстер тоже поверил в губительную силу проклятия древней гробницы и не спешил отказываться от мистических объяснений. – Являлась же в ночи светящаяся харя!
– Эка невидаль! Смешай фосфор пополам с рыбьим клеем, вот тебе и свечение, и мертвенно-зеленый оттенок. Опять же запах противный, легко перепутать с трупным смрадом. На лицо такое мазать никто не рискнет, но душегуб сделал маску. Ну, послушайте, разве вы не замечаете, как вовремя сошел с ума зоолог?! Воронеж на полдороги между Кавказом и Москвой. Убийце как раз требовался очередной отвлекающий момент, чтобы его не разоблачили. Настоящее безумие нельзя вызывать по заказу, мозг человека – слишком сложный механизм. А создать видимость безумия… Предположу, что злодей добавил в еду семена дурмана. И заметьте, снова за ужином! Ночью припугнул светящейся маской, а на заре предложил пойти в церковь. Он подталкивал вас к причастию, имея особый умысел.
– Господи! Да какой же ему в том расчет? – недоумевал альпинист.
– Дурман и сам по себе опасен для разума, но если еще и вина глотнуть, то возникнет моментальное помрачение. Человек станет буйным и не в меру подозрительным – угнетенное сознание заставит его видеть кругом врагов и бросаться на людей. Убийца не мог знать наперед, что одурманенный спрыгнет с колокольни, но тут ему повезло. Выиграл очередной раунд и, надо признать, довольно изобретательно. Оставалось устранить последнего свидетеля – вас. И почему, скажите, Ираклий этого не сделал?
– Так это он? – ахнул почтмейстер.
– А кто же еще?! Именно этнограф потащил всех на гору смерти. Уверен, о заброшенном храме Сабельянов знал задолго до вашей экспедиции. Может из семейных преданий – вы же упоминали, что его предки жили в Грузии, верно? Скорее всего, в прежние времена к пещерам вели удобные тропы, – как-то же туда поднимались жители древней Колхиды, чтобы похоронить Аэта. И тот столетний горец, очевидно, в далекой молодости взбирался к пещерам без проблем. Но за последние полвека из-за обвалов и камнепадов гора сделалась неприступной. Вот и понадобилась поддержка альпийского клуба. Весь мистический туман не скроет главного факта: убийца охотился за черепом с золотыми рогами и заполучил его. А вы, Макар Макарыч, отчего-то недоговариваете. Искажаете факты. Человек, который говорит правду, не станет так часто повторять «на самом деле», «на самом деле»… Вы в своем рассказе выделили Ираклия среди всех лишь потому, что уже догадались о его особой роли в этой истории. Остальных друзей даже по именам не называли. Так что же вы скрываете?