Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?

Эта небольшая книжечка стала последним шагом к тому, чтобы в августе этого года я переступила порог общеобразовательной школы и объявила, что хочу работать у них преподавателем русского языка и литературы. Хотя на самом деле это была лишь небольшая капля, но иногда именно её достаточно, чтобы переполнить чашу желания и вдохновения.Лев Айзерман – московский словесник с огромным стажем. Сейчас ему уже за 80, но он по-прежнему преподаёт, а в силу своего богатого опыта может оценить изменения, произошедшие в преподавании литературы за последние годы… И изменения в сознании учащихся, которых просто не может не быть. Айзерман отмечает, что действительно с преподаванием литературы надо что-то делать, классическая схема больше не работает, так как из-за телевидения, Интернета и особенно смартфонов учащиеся с обычного сознания и типа восприятия перешли на клиповое. Им нужна яркость, они хватают по верхам и очень быстро, быстро забывают, зато способны пропускать через себя огромные объёмы информации, которыми ученики старой школы просто подавились бы. Так что задача учителя – научить их выделять в этом огромном информационном потоке главное и запоминать это. Задача, надо сказать, не из лёгких, потому что клиповое мышление предполагает чуть ли не зародышевую гиперактивность, рассеянное внимание и низкий порог заинтересованности.Ну да ладно, речь не об этом. Большую часть своей книжки Лев Соломонович негодует по поводу того, что ввели ЕГЭ. Ничего необычного, скажите мне, кто не негодует… Но у Льва Соломоновича есть козырь в рукаве, так что послушать его интересно. Многие годы он работал ещё и «по ту сторону» ЕГЭ, в проверяющих, так что простым смертным он рассказывает о всём маразме техники проверки ЕГЭ. Я вот, например, успела не столкнуться с ЕГЭ в школе, поэтому была сильно удивлена системой проверки «аргументов». Для таких же слоупоков, как и я, поясняю: «аргументы» – это примеры из литературы, которые учащийся должен привести в своём уродливом кратком эссе. Но как они проверяются! Считаются только примеры из классической литературы и… Барабанная дробь… Только первые два! То есть, если ты написал десять блестящих примеров, то остальные восемь тебе никто не зачтет. А если ты умудрился написать два неважнецких и восемь блестящих, но поставил неважнецкие первыми, то у тебя за это задание будет ноль баллов. Ура, ЕГЭ, ты мир. Или вот такая петрушка: для ЕГЭ ввели специальные литературные термины, которые в литературоведении, как таковом, не существуют! То есть, узнать их можно только при подготовке к ЕГЭ с репетитором (или по спецлитературе), а на уроках тебе о них не расскажут, потому что таких терминов в природе больше нет, взять их неоткуда и нигде с ними больше человек столкнуться не может, кроме как в егэшных заданиях. На фоне этих примеров слова Айзермана не выглядят обычным брюзжанием олдскульного препода. Но вот беда – критиковать-то Лев Соломонович критикует, а какого-либо варианта развития событий не предлагает. Старый урок отжил своё и стал просто неэффективным. ЕГЭ совершенно разучила школьников думать самостоятельно и привила для них вместо обучения метод дрессуры, когда просто бездумно заучиваются определённые образцы и схемы мышления, которые могут привести к хорошей оценке (да и то не факт). А что же делать? Вот со следующего года вводят новые ФГОС для всей нашей России-матушки, но пока с ними ясно только одно: они мгновенно разделят класс на малочисленную думающую «элиту» (2-3 человека) и ничего не делающих шкетов, которые могут теперь ничего не делать на официальном уровне. Задачей учителя останется только бесконечно-бесконечно-бесконечно уговаривать их и заинтересовывать учиться, то есть уже не преподаватель, а эдакий искуситель знаниями и массовик-затейник от мира словесности. Блеск.Книжка-то написана несколько лет назад, так что Айзерман не был в курсе «возвращения блудного сочинения». Интересно, что бы он по этому поводу сказал? (Надо поползать по журналам, наверняка он что-нибудь да выдал уже). Кто опять же не в курсе, рассказываю: с этого года стремительно и неожиданно вернули выпускное сочинение. А его уже больше десяти лет не было. А к нему не готовили и времени для подготовки мало. И за эти десять лет дети совершенно разучились писать большие сочинения, а не куцые эссе на полстранички по готовым шаблонам. Сочинение же должно быть не меньше 350 (могу соврать в точной цифре, но точно больше 300) слов, причём проверять её будут по драконовским системам ЕГЭ. Меньше 270 слов? Сочинение даже не проверяется дальше, незачёт. Нет двух-трёх пресловутых «аргументов»? Сочинение не проверяется дальше, незачёт. И таких критериев ещё мешок.На фоне всего этого ада и айзермановского негодования глотком свежего воздуха выделяются главы, которые он писал про учеников и любимый предмет. Заинтересовать современных школьников можно. Это я вам точно говорю. Заставить их читать – трудно, но реально. Результаты же это может дать поразительные. Другое дело, что всё это требует такой нехилой вовлечённости в процесс, такой огромной кучи времени, что не каждый готов пойти на это и вообще рисковать (как говорится, либо учи сдавать ЕГЭ, либо учи думать, на всё времени не хватит). Айзерман души не чает в своей профессии, и я надеюсь, что поколение молодых учителей тоже несёт в себе таких маленьких айзерманчиков, которые будут несмотря на все ЕГЭ, методические препоны и другие чудеса (вы знали, кстати, что со следующего года школы уже не «воспитывают и обучают», а «оказывают образовательные услуги»?) приоткрывать для школьников чудесный мир литературы. Потому что голой классикой, как ни крути, сейчас никого не заинтересуешь просто так. А делать навеки прививку от чтения курсом школьной литературы как-то… Грустно.Верю, надеюсь, с тревогой жду следующего года, вдохновляюсь непедагогической поэмой.

Литература в школе. Наша песенка спета? Название новой книги Льва Соломоновича, заслуженного учителя, проработавшего в школе более шестидесяти лет, говорит само за себя. Есть ли будущее у литературы в школе, какова судьба преподавания этого непростого предмета, выживет ли он, переродится ли, или постепенно умрет, погрязнув в пучине формализма и сухой академичности, которая губительная для литературы, чужда ей, и вредна для понимания. Лев Айзерман указывает на то, что сейчас, к сожалению, на уроках литературы учеников заставляют ее знать, а о понимании не идет и речи. Страшное словосочетание «анализ произведения» вызывает у современных школьников приступы зубной и головной боли, все уже до них давно проанализировано, рассмотрено и записано в различных хрестоматиях и пособиях, а несовпадение личного мнения с мнением учебника грозит поплывшим в журнале лебедем. Вот и получается, что наши отличники, прекрасно подготовленные к ЕГЭ, оказываются совершенно беззащитны и даже невежественны, как только речь заходит о произведениях, которые не были включены в школьную программу. Рассуждения Льва Соломоновича не голословны, он приводит крайне наглядный пример губительности такого подхода к преподаванию и изучению. Была олимпиада по литературе, в которой участвовали сорок два лучших ученика города Москвы, десятиклассники из лицеев, гимназий, закрытых школ, безусловные отличники. Им было предложено написать свою рецензию на рассказ Чехова «Студент» (стоит отметить, что сам Чехов считал это рассказ своим лучшим, тем не менее, он не включен в школьную программу). Так вот, из сорока двух писавших, послание Чехова дошло (а говоря попросту, рассказ поняли) до восьми человек, то есть до каждого пятого. Остальные же остались глухи к призыву Чехова, и печально было наблюдать, как отличники, ученики школ с гуманитарным уклоном пишут совершеннейшую нелепицу. Не видят рассказа, не чувствуют его. «Прочитав рассказ Чехова „Студент“, я задумалась, а какая же тема рассказа, какова его идея? Никакой темы и идеи рассказ не содержит, я бы никогда не стала перечитывать этот рассказ и, слава Богу, что подобных у Чехова больше нет», – вот так, а Чехов, между делом, считал это произведение своим самым лучшим.Много буковВ чем же дело, где произошел тот сбой? Вполне возможно, что ученики, писавшие эти рецензии, ничего не знают о том евангельском сюжете, что звучит в рассказе, но Лев Соломонович считает, что дело в другом. В том, что детей не научили анализировать – анализ сам по себе самоценен и самоцелен, он развивает нас, помогает открыться, но вместо того, чтобы научить ловить рыбу, нас кормят уже выловленной, причем не всегда свежей. И именно в этом вся беда современного преподавания школьной литературы. Эта проблема касается не только современности. Она не возникла здесь и сейчас на ровном месте – советская школа так же грешила этой канцелярщиной и сухостью, попадались учителя, которые даже в Пушкине с Гончаровым умудрялись найти любовь к социализму и Сталину, а в школьную программу было включено море бездарных советских авторов пишущих для партии на заказ. Но, учили же, не по учебнику, сами, собирали у себя в маленьких квартирках библиотеки, приглашали учеников на факультативы и литературные вечера. Осталось ли подобное в наше время? Книга Льва Соломоновича необычайна разносторонняя, она говорит не только о проблемах преподавания, но и о нашем отношении к литературе, к ценностям, моральным устоям. Сложно объяснять ученикам мотивы поступков Татьяны Лариной, когда сама ее фраза: «но я другому отдана, и буду век ему верна», – им в корне непонятна, а читая про Анну Каренину, многие крутят пальцем у виска. Другое время, другое воспитание и ценности, и как объяснять этим детям двадцать первого века классику остается неясным. Есть ли будущее у литературы, в принципе, той серьезной, заставляющей думать, сопереживать, анализировать. Той литературы, что обогащает эмоционально, а не просто позволяет скоротать время в общественном транспорте. Этот вопрос сейчас особенно актуален, когда не только интерес к чтению снижается, но и качественно меняются сами книги, которые мы читаем. Каждый третий держит в руках детектив в яркой завлекательной обложке, а вот увидеть у современного молодого человека томик Есенина, или, скажем, Захара Прилепина (очень современный, между прочим, писатель) это что-то за гранью фантастики. Откуда такое отношение к литературе, к классической ее составляющей? Здесь простое человеческое желание, замученного на работе обывателя, отдохнуть мозгом, а не окунуться в пучину страстей и дум глубоких. Здесь же и подспудное отвращение ко всему классическому, вынесенное со школьной скамьи. Печально, но благодаря школьным урокам литературы все мы твердо знаем, что классика это нудно, скучно и неизмеримо до нас далеко. Мой приятель читает какие-то дикие фантастические боевики, с унылым плоским языком, банальным сюжетом и яркими кислотными обложками, на мой закономерный вопрос, – «чем тебе не угодили Герберт Уэллс со Стругацкими?», – он честно признался, что грифом «классическая фантастика». Да, что далеко ходить за примером, моя собственная преподавательница литературы все школьные годы усиленно прививала мне отвращение к чтению, к счастью безуспешно. Хотя к классической русской литературе я до сих пор отношусь с опаской, а вдруг там и правда то, о чем говорила нам Марь Иванна, – Раскольников чудовище, Сонечка проститутка, а Базаров псих и нигилист. Занавес закрывается.А еще проблема современности в том, что у нас появилось какое-то извращенное понятие об образованности и культурности – не обязательно читать, понимать и чувствовать, для того чтобы считаться образованным человеком достаточно знать. Глупо было бы считать наше время веком невежества и бескультурья, стричь всех под одну гребенку, невеж хватало всегда, но никогда, кажется, не было такого, что важным становилось не быть образованным, а прослыть таковым. В качестве печального примера подобного отношения Лев Соломонович приводит книгу Сергея Чупринина с потрясающим эпиграфом «Все, что вам нужно знать, чтобы прослыть человеком, хорошо разбирающимся в современной литературе». Ирония автора горька, но прекрасно отражает реальное положение вещей. Вот и получается главная основная тенденция в школах – дать современным ученикам сведения о произведениях, информацию о них. Главным становится не процесс сопереживания, размышления, чтения, а результат, итог, вывод, который можно зафиксировать в ЕГЭ. В качестве примера в книге приводится выписка из современной методички для преподавателей литературы. Первый урок по «Грозе». «План урока: 1. Творческая история драмы „Гроза“. 2. Тема, идея, конфликт пьесы. 3. Композиция, жанр». Замечательно получается, еще не разобрана ни одна сцена из пьесы, а уже все готово: и тема, и идея, и жанр. Выводы с итогами лезут вперед батьки в пекло, а телега мчится впереди лошади. Читать дальше ничего не нужно, все уже готово и написано в той же самой методичке. Осталось записать и выучить. Или, допустим, тема «Взгляды Базарова». Десятиклассники должны выписать из текста взгляды героя по четырем направлениям: взгляды научные, философские, политические, эстетические. Разобрать живого человека на составляющие и превратить его в схему, наглядную и удобную для заучивания. Выглядит жутковато, но как ни печально это наша действительность, подобные методички рекомендованы к ознакомлению лучшими умами педагогики… На самом деле о книге Льва Соломоновича Айзермана можно рассказывать и рассуждать еще очень долго, можно даже написать новую книгу по мотивам, назвать ее «Размышления, на которые меня натолкнула книга „Педагогическая Непоэма“ и предаться разнузданному анализу… что и говорить, несмотря на свой небольшой объем, произведение получилось очень обширным, значим и затрагивающим важные проблемы. Здесь есть о чем и над чем подумать. Книга будет, безусловно, полезна преподавателям, педагогам и воспитателям, но и просто родители детей школьного возраста смогут почерпнуть для себя много полезного. Возможно, эта книга поможет вам понять своего ребенка лучше, чем все брошюры из серии „что говорить и как, чтобы ребенок вас слушал и слушался“. Присмотритесь, что читает ваш ребенок и читает ли он вообще, может, стоит задуматься, если книгам он предпочитает стрелялки и бесконечные передачи по телевизору?

Имея красный диплом пединститута (точнее, два красных диплома) и будучи филологом во втором поколении, я чем дальше, тем хуже представляю себе, как преподавать литературу в школе. Отличница, олимпиадница, серебряная медалистка, я совсем не уверена, что сдала бы ЕГЭ по этому предмету легко и непринуждённо. Слава Богу, обошлась выпускным сочинением. Как сейчас помню, «“Мцыри” М.Ю. Лермонтова как романтическая поэма».Девушке, которая в этом году берёт у меня частные уроки английского языка, ни к каким экзаменам больше готовиться не нужно. Она тоже свои два диплома уже получила. Зато к тёте ходит заниматься одиннадцатиклассник Дмитрий, собирающийся на дизайнерский факультет. Ему-то в мае писать ЕГЭ, а в декабре – «президентское» допускное сочинение, а нам с тётей – разбираться, чем отличается ЕГЭ от ГИА и ОГЭ от ГВЭ. Как ни склоняй на все лады эти аббревиатуры, выпускной экзамен в его нынешней форме – реальность, к которой надо… ну, если вам не нравится слово «приспособиться», то скажем так – найти подход.И вот попадается мне на глаза в ленте рецензий «Педагогическая непоэма», автор которой, учитель с огромным стажем, знает ЕГЭ в лицо, в том числе такие выверты, как специально изобретённая для КИМов терминология и проверка заданий части С по «бухгалтерским» критериям. Насторожившись – поскольку добывание информации из интернета лежит полностью в моей сфере ответственности, стало быть, Дмитрий, так или иначе могущий от этой информации зависеть, попадает туда как минимум частично – книгу я прочитала, надо признаться, прежде всего именно в практических целях, а потому бегло, хотя и с большим сочувствием. «Непоэма» содержит много методических подсказок, цитат из реальных сочинений, внушающих надежду, что труд школьного словесника, зачастую мучительный, не совсем неблагодарен, и подробного, доказательного обличения порочности существующей системы проверки знаний и, в связке с ней, системы «обучения» – но в целом берёт выше и шире, чем строчка в расписании «урок литературы». Жизненные принципы, характер, образ мышления, мировоззрение, поступки тех, за кем будущее, – в какой мере зависят они от этих сорока минут три раза в неделю? Сквозная мысль книги о том, что необходимо отказаться, на страх и риск, от готовых, прописанных курсивом в «методичках» ответов, от нацеленности на гарантированный, в баллах измеримый результат, от шаблонных, стереотипных формулировок, от искусственно городимого огорода «тем», «проблем», «идей», «позиций», – что нужно выводить учеников на чистую воду искреннего слова, собственной, а не содранной, пусть и трижды умной мысли, – не может, конечно, не вызывать симпатии. И как тут не вспомнить свои уроки литературы, своих учителей в «лучших» гимназиях и лицеях города, свою тетрадку с сочинениями, сохранённую на память в нижнем ящике стола?Пока мы зачитывали друг другу с нарочитой иронией задания из тренировочного варианта ЕГЭ-2015, тётя вдруг спросила: «А тебе нравится Базаров?» «Даже не знаю, – ответила я. – Как-то не думала об этом». Зато я всегда очень хорошо знала, какое место занимает Базаров в системе персонажей романа, к какому литературному направлению, в свою очередь, относится роман и статьи какого исследователя «посмотреть», если что-то ещё непонятно. К каждому тексту программы тётя всегда собирала стопочку литературоведческих работ. Она никогда и не скрывала, что растила себе смену – молодого вузовского преподавателя – и, кажется, считает, что вполне преуспела в этом. Эх, перечитать бы программную классику не к уроку, не к зачёту, не на оценку, да вкусы уже не те. Видимо, на них тётя всё-таки повлияла – пусть в самом общем виде уклона в зарубежку – а вот влияние школы вроде бы малозаметно. Что же действительно мне тогда нравилось, трогало, задевало, запомнилось?Помню, как в чуть не плакала в детстве над рассказом о японской девочке, жертве Хиросимы, которую не смогла спасти тысяча бумажных журавликов, а потом в старших классах – читая стихотворение Константина Симонова «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…» Помню, как вдохновенно и горячо декламировала монолог Чацкого (даже помню, во что была одета). Помню очень удачный урок по «Обломову», когда весь класс спорил, доказывал, подхватывал реплики. Помню, как обидела меня учительница, прервав на полуслове моё чтение «Рождественской звезды» Пастернака (ей нужно было успеть объяснить домашнее задание). Помню, как побросала вещи в сумку и пулей вылетела из класса, едва лишь прозвенел звонок с урока, где она же читала «Апофеоз милицанера» Пригова, а подружки догнали меня только на четвёртом этаже и с круглыми глазами спрашивали: «Ты что?!» Помню, как с теми же подружками и той же учительницей все вместе придумали литературно-публицистический журнал «Тихий омут». Помню, как самые интересные произведения почему-то всегда оказывались вне программы. Например, «Город мастеров» Т.Г. Габбе, который мы так и не успели в 5 классе «пройти».Как раз тему «стандарта по литературе», то есть списка произведений, Лев Айзерман обсуждать отказывается. Жаль, что почти нигде не упоминает он и том, какими читателями стали его взрослые ученики, что за 10 «внешкольных» книг (оптимистическая цифра!) приходится на одну программную. Я бы поспорила, что не прочитавший в школе «Преступления и наказания» вряд ли потом вообще его прочтёт. Скорее, подавившись в подростковом возрасте Толстым (или, в моём случае, Гоголем), рискуешь отбить себе вкус к чтению как к удовольствию, что не мешает ему быть и душевной работой, источником «воодушевления, эмоционального подъёма и… нравственного прозрения» (Твардовский).И ещё, интересно: не спрашивал ли Лев Соломонович у самих своих учеников, как они хотели бы сдавать экзамен по литературе? (Понятно, что первый ответ «никак». Не принимается.) Я бы предложила трёхчастную структуру, как во многих зарубежных экзаменах по языку: тестовую часть – на знание терминов и понятий (да, и всё-таки, и тем не менее), устную – по отрывку из программного текста и письменную – по внеклассному чтению на выбор ученика. Разумеется, это утопия. Кто же мне столько даст столько времени и людей. А раз так, будем подстраиваться к ЕГЭ, великому и ужасному. Главное, при этом чувства юмора не потерять.