Для стихов нет карантина

Бабочка поэзии

 
Бабочку поэзии в сачок,
Право же, ловить тебе не стоит,
Подожди, пока она освоит
Лоб, затылок, грудь или плечо.
Выберет она, и не всегда
Тех, кто так упорно ее ловит.
Таинство живет в высоком слове,
Может, не поймаешь никогда.
Ну а если все же прилетит,
Не вспугни ее неловким жестом.
Пусть сидит подольше, неизвестно,
Сколько длится волшебства визит.
Так, не вспоминая о часах,
Ты не поднимаешься со стула,
А потом вдруг бабочка вспорхнула,
Смотришь – а она уже в стихах.
 

«Ах, эти поздние цветы, успеть им надо…»

 
Ах, эти поздние цветы, успеть им надо
Очаровать людей и пчел до снегопада.
Когда их занесут снега, скуют морозы,
Грядут необратимые метаморфозы.
Получится, что зря цвели, что не успели
Ни проявить себя и ни достигнуть цели.
А цель была такой возвышенно-простою —
Наш тусклый мир спасти своею красотою.
 

А есть стихи…

 
А есть стихи, как данности,
Живут без сроков давности.
Со строчками знакомыми
Какими-то законами
Навечно в память внесены
Народа и твоей страны.
Поэтов нет уже давно,
Жизнь поменяла полотно,
Но и на новом, на другом,
Мы те же краски узнаем.
О, божество волшебных слов!
В вас трепет крыльев ангелов.
Я это слышу каждый раз,
Когда, стихи, читаю вас.
Нет, будущее не украли!
Продолжим с вами жизни ралли.
 

«Биенье сердца чувствуешь в виске…»

 
Биенье сердца чувствуешь в виске.
Что? Выпал из гнезда груди, мой скворчик?
Когда я в радости или тоске,
Ты сам не свой, ведь птенчик – не моторчик.
Мы дружим, но прости, я не могу
Быть абсолютно ко всему бесстрастным.
Ты прав, что я тебя не берегу,
Но разве можно жить со всем согласным?
Живу между улыбкой и слезой,
С вершины счастья – прямо в пропасть горя.
Мечусь! Ты, скворчик, мечешься со мной,
Отвергнув миф о пламенном моторе.
 

«Уйдешь негаданно-нежданно…»

Борису Роланду

(Роланду Букенгольцу)

 
Уйдешь негаданно-нежданно
Волной, отхлынувшей с борта.
Тебя возьмет к себе нирвана
В приют последнего порта,
Где якорь Вечности, как рейдер,
Захватит, скроет от людей.
И будешь ты стоять на рейде
Средь безымянных кораблей.
 

Будь готов. таков урок

 
В голубую линзу моря
Вместе с солнцем смотрим мы,
Чтоб проникнуть в суть историй,
Их извлечь из донной тьмы.
Славно так скользить по глади
С ветром верным в парусах.
Жизнь легка, и только гладит,
Забываешь о штормах.
Разве те, кто спит в пучине,
Успокоившись на дне,
Думали, судьба их «кинет»,
Все сулило счастье с ней.
Шторм приходит к нам незванно,
Поменяв судьбу на рок.
Смерть стремительна, нежданна.
Будь готов. Таков урок.
 

Бывает, боль мешает сну

 
Бывает, боль мешает сну,
Ты мечешься тогда в постели.
Хотя отходную не спели,
На шаг ты ближе в ту страну,
Где строги голубые ели
И волки воют на луну.
 
 
Я так себе и представлял:
Не кладбище среди пустыни,
А лютый холод зимней стыни,
Могилы сумрачный подвал,
Что вырыт в непокорной глине,
И пан, что на кону, пропал.
 
 
Удобной позы нет уже,
А боль несет с собой виденья,
И не найти успокоенья.
Не только тело в неглиже,
Душа обнажена, владенья
Ее на роковой меже.
 
 
Пока ты не ушел совсем,
Но выпадаешь из комфорта,
Как мячик с теннисного корта.
Не будут ждать тебя, зачем?
Заменят. Вот законы спорта.
 

В загоне для скота

 
Загон для крупного рогатого скота.
И в ночь перед клейменьем
Корова мудрая ведет не то что спор,
А разговор с теленком неразумным.
Он недоволен тем, что завтра заклеймят,
Тавро поставят на него без спроса,
Согласен он или, быть может, вовсе нет.
Он вопрошает: «Почему несправедливы люди?
Они как будто бы хозяева земли,
А мы, живущие на ней, рабы и только…»
– Ты не завидуй им, они совсем как мы.
Есть бойни для людей, к примеру те же войны.
Их, как овец стригут, порой клеймят…
Ну чем вакцина, скажем, не клеймо?
И потому прими спокойно участь эту,
Не стоит портить жизнь себе и стаду.
Их жизнь сложней, чем наша, но придет
                    к такому же концу.
 

В лощине, где журчание ручья

 
В лощине, где журчание ручья
Ласкает тишину задумчивого леса,
Брожу. Эх, жизнь, ты – недоигранная пьеса,
В которой наобум играю я.
Придумываю разные слова,
Что соответствовать могли бы этой роли.
Сам автор, режиссер, актер; жаль, что гастроли
Закончатся, начавшись лишь едва.
В высотках города не ощущаешь так,
Что жизнь прекрасна, хоть пускай недолговечна.
Здесь серость будней – ловкий мастер дел
                              заплечных
Вас убедит, что красота лесов пустяк.
И только вырвавшись из каменных оков,
В лесу ты ощутишь себя единым целым
С природой. Чтобы мудро жить на свете белом,
Не заглушай в себе природы вечный зов.
 

В любовном жаре

 
Твое заветное ущелье…
В него спускался много раз.
Нет, не погибнуть было целью,
А возродить обоих нас.
Не захлебнуться в сладкой муке,
В порыве страсти не сгореть,
Ты стонешь… Мне знакомы звуки,
Рождает их услады плеть.
Прекрасней нет на свете белом,
Когда не порознь, а вдвоем,
Наперехлест, единым целым
В любовном жаре мы живем.
 

В пустыне

 
Глаза пустынной розы
В объятиях песка,
В них только тень угрозы,
В них лишь намек – тоска.
Закутана в одежды,
Спадающие ниц.
Кто ты, о призрак нежный,
Восставший из гробниц?
Лик Ближнего Востока
Предстал передо мной;
Прекрасна и жестока
Здесь жизнь, как облик твой.
Кочевники пустыни,
Как тыщу лет назад,
Живут под небом синим,
И город им не брат.
В шатре у бедуинов
Ночь можно скоротать,
Верблюд подставит спину,
Да негде кочевать.
 

В сон пытаешься уйти

 
В сон пытаешься уйти,
Но никак не можешь.
Организму сон претит,
Спать не расположен.
Мыслей вереница, рой
Чувств, воспоминаний,
Не найти никак покой
От напоминаний.
Чем ты дышишь, чем живешь
Каждый день, годами
И чего от жизни ждешь?
Даже ночью с нами.
Тот спокойно ночью спит,
Кто живет бездумно.
Он в тепле, здоров и сыт —
Так благоразумно.
Как трава, как скот живет,
Без излишков знанья.
Сможешь так: к тебе придет
Легкость засыпанья.
 

«Венец весны… И призрак лета…»

 
Венец весны… И призрак лета
Готовится вступить на трон.
Но вдруг порывы злого ветра,
Задувшего со всех сторон.
Зачем ты дуешь? Хватит, хватит!
Мы ждем тепла, мы лета ждем!
И холод твой совсем некстати,
К тому же с проливным дождем.
Но ветер удалью кичится,
Пускай всего калиф на час.
Примчится лета колесница
И усмирит его тотчас.
 

«Порой стихи – молитвы сами…»

Вениамину Блаженному

 
Порой стихи – молитвы сами,
Не надобно других молитв.
В них небу видно за строками
И боль души, и сердца ритм.
Не каждый может так молиться
И вровень с Богом говорить.
Неразличимы наши лица,
Ни лицедейство и ни прыть
В молении не пригодятся.
Ты жизнь отдай, чтобы сказать,
Что важны для тебя не святцы,
Что в каждом дне есть благодать.
Ты можешь нищим быть, убогим,
Ты можешь сумасшедшим слыть,
Не видеть милостей от Бога,
Но все равно Его любить.
А если ты рожден поэтом,
В тебе за все живое боль,
Ему напомнишь ты об этом:
Жизнь – неизбывная юдоль.
 

«Ветра сотрут с могилы даты…»

 
Ветра сотрут с могилы даты,
Земля осядет под плитой;
Наш путь земной всегда покатый,
Политый потом и слезой.
Но что дает нам это знанье?
Нас поглощает суета,
Загробной жизни обещанья
И ложной мысли красота.
Уйдем… Ни хорошо, ни плохо,
Оценки неуместны тут,
Коль за эпохою эпоху
Уносит в Вечность звездный спрут.
 

«Вечерний пруд… Уже стрекозы…»

 
Вечерний пруд… Уже стрекозы
Над водной гладью не кружат,
И лилии – ночные розы —
Полураскрыты. Хит-парад
Хоров лягушек распевает
Свои привычные хиты.
Боль человека отпускает
При виде этой красоты.
Пришел он, прячась от утраты,
Природы непутевый сын,
Бедой нежданною распятый,
Оставшийся совсем один.
Хоть на мгновенье утешенье
Он в этой красоте найдет,
Магнит воды, лягушек пенье
И в тусклых звездах небосвод.
 

Надежда

 
Вот женщина, в глаза ее взглянул:
Они полны горючими слезами.
Мы вместе с ней стоим пред образами
В церквушке, что пережила войну.
Церкву не тронула ни пуля, ни картечь,
Но в воздухе печаль и запустенье,
И ангелы над ней прервали пенье,
Остались образа, их удалось сберечь.
Проездом был и заглянул сюда,
Окрест дома разбиты и упадок;
На посещенье храмов я не падок,
Но ведь беда других – моя беда.
Ее утешить я никак не мог,
Она молилась – в этом было утешенье.
Вдруг ангелы возобновили пенье,
И я с надеждой вышел за порог.
 

«Вот распустились вдруг цветы…»

 
Вот распустились вдруг цветы.
А как они старались сделать это,
Не видели ни я, ни ты.
Про это знают лишь весна и лето.
Как бабочки, мы к ним прильнем,
Пыльцу и красоту в себя вбирая
И радуясь, что мы живем
Здесь, на земле, и нам не надо рая.
 

«Все течет, но не меняется…»

 
Все течет, но не меняется
То, что ты хотел бы изменить.
Маятник все время мается:
Быть – не быть или не быть и быть.
Кажется, что верно: все проходит,
Но опять на круги на своя
(Волею природы иль Господней)
Новь сюжета с фабулой старья.
Вот она, не узнана вначале,
При ближайшем рассмотреньи, вдруг
Понимаешь с горькою печалью —
Жизнь привычный совершает круг.
Мы живем меж этими кругами,
Прошлое и будущее – даль,
Что известна нам, вглядитесь сами:
Новый век – знакомая спираль.