Лучшая французская поэзия

© ООО «Издательство АСТ», 2022

* * *

Поэты XV–XVII веков

Франсуа Вийон

Баллада о женщинах былых времен

Скажите, где, в стране ль теней,

Дочь Рима, Флора, перл бесценный?

Архиппа где? Таида с ней,

Сестра-подруга незабвенной?

Где Эхо, чей ответ мгновенный

Живил, когда-то, тихий брег,

С ее красою несравненной?

Увы, где прошлогодний снег!

Где Элоиза, всех мудрей,

Та, за кого был дерзновенный

Пьер Абеляр лишен страстей

И сам ушел в приют священный?

Где та царица, кем, надменной,

Был Буридан, под злобный смех,

В мешке опущен в холод пенный?

Увы, где прошлогодний снег!

Где Бланка, лилии белей,

Чей всех пленял напев сиренный?

Алиса? Биче? Берта? – чей

Призыв был крепче клятвы ленной?

Где Жанна, что познала, пленной,

Костер и смерть за славный грех?

Где все, Владычица вселенной?

Увы, где прошлогодний снег!

Посылка

О, государь! с тоской смиренной

Недель и лет мы встретим бег;

Припев пребудет неизменный:

Увы, где прошлогодний снег!

Перевод В. Брюсова

Баллада о повешенных

Прохожий, здесь присевший отдохнуть,

Не вздумай нас насмешками колоть.

К нам, бедным, сострадателен ты будь,

Чтоб и к тебе был милостив Господь!

Всех восемь нас висит тут; наша плоть,

Которой в мире были мы рабами,

Висит насквозь прогнившими клоками,

И наши кости тлеют понемногу;

Но вместо издевательств злых над нами,

За нас вы помолитесь, братья, Богу!

О брат мой. Не отринь моей мольбы!

Пусть осудил закон нас – все равно!

Ты сам ведь знаешь: прихотью судьбы

Не всем благоразумие дано.

И так как мы уж умерли давно,

То нам теперь одни молитвы наши

Могли б помочь избегнуть горькой чаши

И отыскать к Спасителю дорогу.

Мы умерли, но живы души наши:

За них вы помолитесь, братья, Богу!

То мокли мы от мартовских дождей,

Теперь от солнца сухи и черны;

Нас птицы проклевали до костей,

И мы навек покоя лишены:

От ветра мы, как старые штаны,

Без отдыха весь день должны болтаться!

Нам с виселицы нашей не сорваться,

Не подойти нам к вашему порогу,

Вы можете нас больше не бояться…

Молитесь же за братьев ваших Богу!

Перевод Н. Бахтина (Новича)

Жан Лафонтен

Стрекоза и Муравей

Попрыгунья Стрекоза

Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза.

Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол, и дом.

Все прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает;

Стрекоза уж не поет:

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползет она:

«Не оставь меня, кум милый!

Дай ты мне собраться с силой

И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!» —

«Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?» —

Говорит ей Муравей.

«До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так, что голову вскружило». —

«А, так ты…» – «Я без души

Лето целое все пела». —

«Ты все пела? это дело:

Так поди же, попляши!»

Перевод И. Крылова

Лошадь и осел

Добро, которое мы делаем другим,

Добром же служит нам самим,

И в ну́жде надобно друг другу

Всегда оказывать услугу.

Случилось лошади в дороге быть с ослом;

И лошадь шла порожняком,

А на осле поклажи столько было,

Что бедного совсем под нею задавило.

«Нет мочи, – говорит, – я, право, упаду,

До места не дойду».

И просит лошадь он, чтоб сделать одолженье

Хоть часть поклажи снять с него.

«Тебе не стоит ничего,

А мне б ты сделала большое облегченье»,—

Он лошади сказал.

«Вот, чтоб я с ношею ослиною таскалась!» —

Сказавши лошадь, отказалась.

Осел потуда шел, пока под ношей пал.

И лошадь тут узнала,

Что ношу разделить напрасно отказала,

Когда ее одна

С ослиной кожей несть была принуждена.

Перевод И. Хемницера

Сон могольца

Однажды доброму могольцу снился сон,

Уж подлинно чудесный:

Вдруг видит, будто он,

Какой-то силой неизвестной

В обитель вознесен всевышнего царя

И там – подумайте – находит визиря.

Потом открылася пред ним и пропасть ада.

Кого ж – прошу сказать – узнал он в адской мгле?

Дервиша… Да, дервиш, служитель Орозмада,

В котле,

В клокочущей смоле

На ужин дьяволам варился.

Моголец в страхе пробудился;

Скорей бежать за колдуном;

Поклоны в пояс; бьет челом:

«Отец мой, изъясни чудесное виденье».—

«Твой сон есть божий глас, —

колдун ему в ответ. —

Визирь в раю за то, что в области сует,

Средь пышного двора, любил уединенье.

Дервишу ж поделом; не будь он суесвят;

Не ползай перед тем, кто силен и богат;

Не суйся к визирям ходить на поклоненье».

Когда б, не бывши колдуном,

И я прибавить мог к словам его два слова,

Тогда смиренно вас молил бы об одном:

Друзья, любите сень родительского крова;

Где ж счастье, как не здесь, на лоне тишины,

С забвением сует, с беспечностью свободы?

О блага чистые, о сладкий дар Природы!

Где вы, мои поля? Где вы, любовь весны?

Страна, где я расцвел в тени уединенья,

Где сладость тайная во грудь мою лилась,

О рощи, о друзья, когда увижу вас?

Когда, покинув свет, опять без принужденья

Вкушать мне вашу сень, ваш сумрак и покой?

О! кто мне возвратит родимые долины?

Когда, когда и Феб и дщери Мнемозины

Придут под тихий кров беседовать со мной?

При них мои часы весельем окрыленны;

Тогда постигну ход таинственных небес

И выспренних светил стезя неоткровенны.

Когда ж не мой удел познанье сих чудес,

Пусть буду напоен лесов очарованьем;

Пускай пленяюся источников журчаньем,

Пусть буду воспевать их блеск и тихий ток!

Нить жизни для меня совьется не из злата;

Мой низок будет кров, постеля не богата;

Но меньше ль бедных сон и сладок и глубок?

И меньше ль он души невинной услажденье?

Ему преобращу мою пустыню в храм;

Придет ли час отбыть к неведомым брегам —

Мой век был тихий день, а смерть успокоенье.

Перевод В. Жуковского

Каплун и сокол

Приветы иногда злых умыслов прикраса.

Один

Московский гражданин,

Пришлец из Арзамаса,

Матюшка-долгохвост, по промыслу каплун,

На кухню должен был явиться

И там на очаге с кухмистером судиться.

Вся дворня взбегалась:

цыпь! цыпь! цыпь! цыпь! Шалун,

Проворно,

Смекнувши, что беда,

Давай бог ноги! «Господа,

Слуга покорный!

По мне, хотя весь день извольте горло драть,

Меня вам не прельстить учтивыми словами!

Теперь: цыпь! цыпь! а там меня щипать,

Да в печку! да, сморчами

Набивши брюхо мне, на стол меня! а там

И поминай как звали!»

Тут сокол-крутонос, которого считали

По всей окружности примером всем бойцам,

Который на жерди, со спесью соколиной,

Раздувши зоб, сидел

И с смехом на гоньбу глядел,

Сказал: «Дурак каплун! с такой, как ты,

скотиной

Из силы выбился честной народ!

Тебя зовут, а ты, урод,

И нос отворотил, оглох, ко всем спиною!

Смотри пожалуй! я тебе ль чета? но так

Не горд! лечу на свист! глухарь, дурак,

Постой! хозяин ждет! вся дворня за тобою!»

Каплун, кряхтя, пыхтя, советнику в ответ:

«Князь сокол, я не глух! меня хозяин ждет?

Но знать хочу, зачем? а этот твой приятель,

Который в фартуке, как вор с ножом,

Так чванится своим узорным колпаком,

Конечно, каплунов усердный почитатель?

Прогневался, что я не падок к их словам!

Но если б соколам,

Как нашей братье каплунам,

На кухне заглянуть случилось

В горшок, где б в кипятке

их княжество варилось,

Тогда хозяйский свист и их бы не провел;

Тогда б, как скот каплун,

черкнул и князь сокол!»

Перевод В. Жуковского

Сокол и Филомела

Летел соко́л. Все куры всхлопотались

Скликать цыплят; бегут цыпляточки,

прижались

Под крылья к маткам; ждут,

чтобы напасть прошла,

Певица филомела,

Которая в лесу пустынницей жила

И в тот час, на беду, к подружке полетела

В соседственный лесок,

Попалась к соколу. «Помилуй, – умоляет, —

Ужели соловьев соколий род не знает!

Какой в них вкус! один лишь звонкий голосок,

И только! Вам, бойцы, грешно нас,

певчих, кушать!

Не лучше ль песенки моей послушать?

Прикажешь ли? спою

Про ласточку, сестру мою…

Как я досталася безбожнику Терею…» —

«Терей! Терей! я дам тебе Терея, тварь!

Годится ль твой Терей на ужин?» —

«Нет, он царь!

Увы! сему злодею

Я вместе с Прогною сестрой

На жертву отдана безжалостной судьбой!

Склони соколий слух к несчастной горемыке!

Гармония мила чувствительным сердцам!..» —

«Конечно! натощак и думать о музы́ке!

Другому пой! я глух!» —

«Я нравлюсь и царям!» —

«Царь дело, я другое!

Пусть царь и тешится музы́кою твоей!

Для нас, охотников, она – пустое!

Желудок тощий – без ушей!»

Перевод В. Жуковского

Цапля

Однажды цапля-долгошея

На паре длинных ног путем-дорогой шла;

Дорога путницу к потоку привела.

День красный был; вода,

на солнышке светлея,

Казалась в тишине прозрачнейшим стеклом;

В ней щука-кумушка за карпом-куманьком

У берега резвясь гонялась.

Что ж цапля? носом их? —

Ни крошки: зазевалась,

Изволит отдыхать, глазеть по сторонам

И аппетита дожидаться:

Ее обычай был обедать по часам

И диететики Тиссотовой держаться.

Приходит аппетит; причудница в поток;

Глядит: вдруг видит, линь,

виль-виль, со дна поднялся!

То вверх на солнышко, то книзу на песок!

Сластене этот кус несладким показался.

Скривила шею, носом щелк:

«Мне, цапле, есть линя! мне челядью такою

Себя кормить? И впрямь! хорош в них толк!

Я и трески клевнуть не удостою!»

Но вот и линь уплыл, пожаловал пискарь.

«Пискарь? ну, что за стать! такую удить тварь!

Поганить только нос! избави Бог от срама!»

Ой ты, разборчивая дама!

Приструнил голод! Что? Глядишь туда-сюда?

И лягушоночек теперь тебе еда!

Друзья мои, друзья! не будем прихотливы!

Кто льстился много взять, тот часто все терял;

Одною скромностью желаний

мы счастливы!

Никто, никто из нас всего не получал.

Перевод В. Жуковского

Старый кот и молодой мышонок

Один неопытный мышонок

У старого кота под лапою пищал

И так его, в слезах, на жалость преклонял:

«Помилуй, дедушка! Ведь я еще ребенок!

Как можно крошечке такой, как я,

Твоим домашним быть в отягощенье?

Твоя хозяюшка и вся ее семья

Придут ли от меня, малютки, в разоренье?

И в чем же мой обед? Зерно, а много два!

Орех мне – на неделю!

К тому ж теперь я худ! Едва-едва

Могу дышать! Вчера оставил лишь постелю;

Был болен! Потерпи! Пусти меня пожить!

Пусть деточки твои меня изволят скушать!» —

«Молчи, молокосос! тебе ль меня учить?

И мне ли, старику, таких рассказов слушать!

Я кот и стар, мой друг! прощения не жди,

А лучше, без хлопот, поди

К Плутону, милости его отведать!

Моим же деточкам всегда есть что обедать!» —

Сказал, мышонка цап; тот пискнул и припал.

А кот, покушавши, ни в чем как не бывал!

Ужель рассказ без поученья?

Никак, читатель, есть!

Всем юность льстит себя!

все мыслить приобресть!

А старость никогда не знает сожаленья!

Перевод В. Жуковского

Кот и мышь

Случилось так, что кот Федотка-сыроед,

Сова Трофимовна-сопунья,

И мышка-хлебница, и ласточка-прыгунья,

Все плу́ты, сколько-то не помню лет,

Не вместе, но в одной дуплистой, дряхлой ели

Пристанище имели.

Подметил их стрелок и сетку – на дупло.

Лишь только ночь от дня свой сумрак

отделила

(В тот час, как на полях ни темно, ни светло,

Когда, не видя, ждешь небесного светила),

Наш кот из норки шасть и прямо бряк

под сеть.

Беда Федотушке! приходит умереть!

Копышется, хлопочет,

Взмяукался мой кот,

А мышка-вор – как тут! ей пир,

в ладоши бьет,

Хохочет.

«Соседушка, нельзя ль помочь мне? —

из сетей

Сказал умильно узник ей. —

Бог добрым воздаянье!

Ты ж, нещечко мое, душа моя, была,

Не знаю почему, всегда мне так мила,

Как свет моих очей! как дне́вное сиянье!

Я нынче к завтрене спешил

(Всех набожных котов обыкновенье),

Но, знать, неведеньем пред богом погрешил,

Знать, окаянному за дело искушенье!

По воле вышнего под сеть попал!

Но гневный милует: несчастному в спасенье

Тебя мне бог сюда послал!

Соседка, помоги!» – «Помочь тебе! злодею!

Мышатнику! Коту! С ума ли я сошла!

Избавь его себе на шею!» —

«Ах, мышка! – молвил кот. —

Тебе ль хочу я зла?

Напротив, я с тобой сейчас в союз вступаю!

Сова и ласточка твои враги:

Прикажешь, в миг их уберу!» – «Я знаю,

Что ты сластена-кот! но слов побереги:

Меня не обмануть таким красивым слогом!

Глуха я! оставайся с богом!»

Лишь хлебница домой,

А ласточка уж там: назад! на ель взбираться!

Тут новая беда: столкнулася с совой.

Куда деваться?

Опять к коту; грызть, грызть тенета! удалось!

Благочестивый распутлялся;

Вдруг ловчий из лесу с дубиной показался,

Союзники скорей давай бог ноги, врозь!

И тем все дело заключилось.

Потом опять коту увидеть мышь случилось,

«Ах! друг мой, дай себя обнять!

Боишься? Постыдись;

твой страх мне оскорбленье!

Грешно союзника врагом своим считать!

Могу ли позабыть, что ты мое спасенье,

Что ты моя вторая мать?» —

«А я могу ль не знать,

Что ты котище-объедало?

Что кошка с мышкою не ладят никогда!

Что благодарности в вас духу не бывало!

И что по ну́жде связь не может быть тверда?»

Перевод В. Жуковского

Похороны львицы

В лесу скончалась львица.

Тотчас ко всем зверям повестка. Двор и знать

Стеклись последний долг покойнице отдать.

Усопшая царица

Лежала посреди пещеры на одре,

Покрытом кожею звериной;

В углу, на алтаре

Жгли ладан, и Потап с смиренной

образиной —

Потап-мартышка, ваш знакомец, —

в нос гнуся,

С запинкой, заунывным тоном,

Молитвы бормотал. Все звери, принося

Царице скорби дань,

к одру с земным поклоном

По очереди шли, и каждый в лапу чмок,

Потом поклон царю, который, над женою

Как каменный сидя и дав свободный ток

Слезам, кивал лишь молча головою

На все поклонников приветствия в ответ.

Потом и вынос. Царь выл голосом, катался

От горя по земле, а двор за ним вослед

Ревел, и так ревел, что гулом возмущался

Весь дикий и обширный лес;

Еще ж свидетели с божбой нас уверяли,

Что суслик-камергер без чувств упал от слез

И что лисицу с час мартышки оттирали!

Я двор зову страной, где чудный род людей:

Печальны, веселы, приветливы, суровы;

По виду пламенны, как лед в душе своей;

Всегда на все готовы;

Что царь, то и они; народ – хамелеон,

Монарха обезьяны;

Ты скажешь, что во всех единый дух вселен;

Не люди, сущие органы:

Завел – поют, забыл завесть – молчат.

Итак, за гробом все и воют и мычат.

Не плачет лишь олень. Причина?

Львица съела

Жену его и дочь. Он смерть ее считал

Отмщением небес. Короче, он молчал.

Тотчас к царю лиса-лестюха подлетела

И шепчет, что олень, бессовестная тварь,

Смеялся под рукою.

Вам скажет Соломон, каков во гневе царь!

А как был царь и лев, он гривою густою

Затряс, хвостом забил,

«Смеяться, – возопил, —

Тебе, червяк? Тебе! над их стенаньем!

Когтей не посрамлю преступника терзаньем;

К волкам его! к волкам!

Да вмиг расторгнется ругатель по частям,

Да казнь его смирит в обителях Плутона

Царицы оскорбленной тень!»

Олень,

Который не читал пророка Соломона,

Царю в ответ: «Не сетуй, государь,

Часы стенаний миновались!

Да жертву радости положим на алтарь!

Когда в печальный ход все звери собирались

И я за ними вслед бежал,

Царица пред меня в сиянье вдруг предстала;

Хоть был я ослеплен, но вмиг ее узнал».

«Олень! – святая мне сказала, —

Не плачь, я в области богов

Беседую в кругу зверей преображенных!

Утешь со мною разлученных!

Скажи царю, что там венец ему готов! —

И скрылась». – «Чудо! откровенье!» —

Воскликнул хором двор.

А царь, осклабя взор,

Сказал: «Оленю в награжденье

Даем два луга, чин и лань!»

Не правда ли, что лесть всегда приятна дань?

Перевод В. Жуковского

Волк, ставший пастухом

Лишь только дневной шум замолк…

Лишь только дневной шум замолк,

Надел пастушье платье волк

И взял пастушей посох в лапу,

Привесил к поясу рожок,

На уши вздел широку шляпу

И крался тихо сквозь лесок

На ужин для добычи к стаду.

Увидев там, что Жучко спит,

Обняв пастушку, Фирс храпит,

И овцы все лежали сряду,

Он мог из них любую взять;

Но, не довольствуясь убором,

Хотел прикрасить разговором

И именем овец назвать.

Однако чуть лишь пасть разинул,

Раздался в роще волчий вой.

Пастух свой сладкой сон покинул,

И Жучко с ним бросился в бой;

Один дубиной гостя встретил,

Другой за горло ухватил;

Тут поздно бедной волк приметил,

Что чересчур перемудрил,

В полах и в рукавах связался

И волчьим голосом сказался.

Но Фирс недолго размышлял,

Убор с него и кожу снял.

Я притчу всю коротким толком

Могу вам, господа, сказать:

Кто в свете сем родился волком,

Тому лисицой не бывать.

Перевод М. Ломоносова

Крестьянин и смерть

Набрав валежнику порой холодной, зимной,

Старик, иссохший весь от нужды и трудов,

Тащился медленно к своей лачужке дымной,

Кряхтя и охая под тяжкой ношей дров.

Нес, нес он их и утомился,

Остановился,

На землю с плеч спустил дрова долой,

Присел на них, вздохнул и думал сам с собой:

«Куда я беден, боже мой!

Нуждаюся во всем; к тому ж жена и дети,

А там подушное, боярщина, оброк…

И выдался ль когда на свете

Хотя один мне радостный денек?»

В таком унынии, на свой пеняя рок,

Зовет он смерть: она у нас не за горами,

А за плечами:

Явилась вмиг

И говорит: «Зачем ты звал меня, старик?»

Увидевши ее свирепую осанку,

Едва промолвить мог бедняк, оторопев:

«Я звал тебя, коль не во гнев,

Чтоб помогла ты мне поднять мою вязанку».

Из басни сей

Нам видеть можно,

Что как бывает жить ни тошно,

А умирать еще тошней.

Перевод И. Крылова

* * *

Жениться хорошо, да много и досады.

Я слова не скажу про женские наряды:

Кто мил, на том всегда приятен и убор;

Хоть правда, что при том и кошелек неспор.

Всего несноснее противные советы,

Упрямые слова и спорные ответы.

Пример нам показал недавно мужичок,

Которого жену в воде постигнул рок.

Он, к берегу пришед, увидел там соседа:

Не усмотрел ли он, спросил утопшей следа.

Сосед советовал вниз берегом идти:

Что быстрина туда должна ее снести.

Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь,

Что век она жила со мною вопреки;

То истинно теперь о том не сомневаюсь,

Что, потонув, она плыла против реки».

Перевод М. Ломоносова