Коммуникативные агрессии XXI века

I. Медийные деструкции в «славянском треугольнике»: генезис и условия проявлений

Глава 1.1.
Коммуникативная агрессия и политический дискурс в современной России: мнение студенческой молодежи

И. А. Быков, И. А. Гладченко, СПбГУ

1. Введение

Традиция исследований коммуникативной агрессии в политическом дискурсе имеет достаточно глубокие традиции как в России, так и за рубежом. Первоначально изучение влияния агрессивных высказываний на поведение происходило в рамках теории политической пропаганды в период до Первой мировой войны. В частности, основатель связей с общественностью – Э. Бернейз указывал, что в качестве политического лидера «публике не интересен человек-автомат. Ей интересен лидер, борец, диктатор»¹⁴, то есть человек с активной и даже агрессивной гражданской позицией. Также ранние исследования политической пропаганды и идеологического противоборства четко выявили конфликтную сущность политической жизни, когда любая политическая борьба строится на противопоставлении «наших» и «не наших»¹⁵. Природа политической жизни неизбежно включает в себя взаимную агрессию между политическими акторами, даже если конкуренция между акторами осуществляется в рамках «цивилизованной дискуссии».

После Второй мировой войны многочисленные исследование психологии человеческой агрессии, однако, привели к формированию общего убеждения о контрпродуктивности агрессивного поведения в межличностном и групповом общении¹⁶. Детальные исследования эффектов демонстрации агрессивного поведения и насилия в средствах массовой информации в большинстве случаев также указали на деструктивные последствия для массового сознания¹⁷. Чрезмерное использование агрессивной риторики в политическом дискурсе обычно свидетельствует о наличии серьезных социально-политических дисфункций в обществе. Именно это обстоятельство подчеркивает В. А. Сидоров, когда указывает на то, что понятие коммуникативной агрессии подразумевает проявление качественно новых социальных противоречий в медиапростанстве и апелляцию к актуальным ценностным раздражителям¹⁸. Чрезмерно агрессивная риторика обычно порождает ответную эмоциональную реакцию с последующей эскалацией конфликта. Политический конфликт в таких условиях может перейти из состояния идейно-символического противостояния в состояние физического или даже вооруженного противоборства. Возможен и другой вариант развития конфликта, а именно возникновение ситуации «спирали молчания», когда неагрессивное меньшинство (или даже большинство) предпочитает просто не высказывать своего мнения¹⁹. В данной главе монографии предполагается обсуждение проблемы распространения коммуникативной агрессии в политическом дискурсе современной России, а также анализ сопутствующих эффектов и последствий для стабильности политического режима.

2. Концепции агрессивного поведения в обществе и в Интернете

Исследователи определяют как агрессию любое поведение, нацеленное на причинение вреда другому человеку. В то же время актор должен быть уверен в том, что его поведение достигнет цели и причинит вред²⁰. Вред, причинённый случайно, не расценивается в данном случае как агрессивный акт, поскольку не является целенаправленным, так же, как и акты агрессии, являющиеся последствиями действий, нацеленных на помощь. В этом случае индивид, на которого направлено агрессивное воздействие, не мотивирован избегать такого воздействия²¹.

Существует несколько ключевых теорий, привлекающих наибольшее внимание исследователей. Согласно когнитивной неоассоциативной теории Коллинза и Лофтуса, агрессивное поведение и негативные мысли и ассоциации в человеческой памяти связаны²². Таким образом, если человек получил негативный или неприятный опыт, то в дальнейшем подобные ситуации будут вызывать все похожие воспоминания, как физиологические, так и психические²³. Следовательно, индивид запоминает некоторые знаки, представленные в ситуации, впоследствии эти знаки влияют на реакцию индивида в других ситуациях.

Важно отметить, что для ослабления возникающего физиологического возбуждения требуется время²⁴. Таким образом, если промежуток времени между двумя событиями, вызвавшими у индивида сильную эмоциональную реакцию, непродолжителен, то эффект, вызванный первой ситуацией, повлияет на реакцию на второе событие. В том случае, если вторая ситуация также несет негативный и агрессивный посыл, негативная эмоциональная реакция будет усилена. На этом основании построена теория переноса возбуждения Зиллмана, которая предполагает, что индивид может находиться в состоянии агрессии в течение определенного периода времени, но только при условии, что это эмоциональное состояние будет сознательно поддерживаться. Вместе с тем, согласно данному утверждению, человек остается в состоянии реагировать негативно, даже если физическое возбуждение уже закончилось.

Концепция теории социального обучения предполагает, что люди, как правило, учатся реагировать на агрессивные атаки так же, как и на другие формы социального поведения²⁵. Модели поведения могут быть почерпнуты из наблюдений за реакциями других людей или из собственного опыта. В свою очередь, Гесман (1986, 1998) усовершенствовал теорию и предложил подход, предполагающий существование агрессивных сценариев²⁶. Согласно этому положению, дети, наблюдающие насилие по каналам массовой коммуникации, перенимают агрессивные сценарии поведения. Если ребенок выучит сценарий один раз, он может воспроизвести его позже или использовать в качестве руководства по поведению в обществе.

В соответствии с теорией социального взаимодействия, выдвинутой учеными Тедеши и Фелсоном²⁷, агрессивное поведение определяется как поведение, когда актор совершает насильственные действия по отношению к кому-либо с целью заставить его изменить свое поведение. Такие действия могут быть использованы для достижения целей социальной идентификации, приобретения чего-то ценного, восстановления справедливости за предполагаемый ущерб. Таким образом, актор мотивирован на получение собственной выгоды.

Агрессия различными способами проникла в средства массовой коммуникации и активно ими транслируется. Помимо телевидения, радио, печатной прессы, фильмов, видеоигр и музыки, отдельно Интернет содержит огромное количество информации, которую можно считать насильственной и агрессивной²⁸. Если обратиться к непосредственному контексту медийных текстов, коммуникативная агрессия визуализируется и появляется практически на каждом дисплее²⁹. Если опираться на данное утверждение, существует очень мало возможностей избежать потребления информации, содержащей агрессию.

В эпоху цифровых коммуникаций возник целый ряд новых форм коммуникативной агрессии. В качестве наиболее распространенных видов коммуникативной агрессии хотелось бы отметить кибербуллинг, троллинг и флейминг.

Большинство ученых сходятся во мнении, что кибербуллинг может быть определен как преднамеренное и повторяющееся использование коммуникационных технологий индивидом или группой, для угроз или причинения вреда другим³⁰. Существует несколько принципиальных аспектов определения: 1) использование электронных коммуникационных технологий (электронная почта, текстовые сообщения, смартфоны, мессенджеры); 2) использование данных технологий должно быть предназначено для нанесения вреда или угроз кому-либо; 3) агрессивное поведение должно быть преднамеренным и осознанным; 4) действия должны носить повторяющийся характер; 5) кибербуллингу может подвергаться как единичный актор, так и группа. Недавние исследования показывают, что явление кибербуллинга довольно распространено среди молодежи³¹.

Концепция флейминга подразумевает, что наиболее важным моментом для акторов такого типа поведения является вовлечение в процесс. Например, чем чаще человек присоединяется к дискуссии о политике, тем больше у него шансов быть вовлеченным в политическоий флейминг. В своем исследовании Ивленд и Хивли³² обнаружили, что существует корреляция между вовлеченностью в политическую коммуникацию и общей частотой политических дискуссий. Как предполагает Хмиеловски, логика этого исследования может быть применена и к онлайн-коммуникации³³. То есть, чем больше времени человек проводит в Интернете, тем больше вероятность того, что он будет вовлечен в более широкий спектр коммуникаций³⁴, и тем больше у актора будет возможностей для вовлечения во флейминг.

Еще один феномен коммуникативно-агрессивного поведения – троллинг. Предлагаемое определение «тролля» может быть следующим: это человек, который провоцирует негативные и агрессивные дискуссии в Интернете, публикуя подстрекательские комментарии³⁵. Теоретическая база относительно этого Интернет-феномена сложилась только в конце 2000-х годов³⁶. Было предложено понимать троллей как сообщество, использующее коммунитарный подход³⁷. Однако в ряде исследований троллинг трактуется как злонамеренное и жестокое поведение (от англ. – «abuse»)³⁸, направленное на сознательное причинение вреда и моральных страданий оппоненту³⁹.

3. Конструктивистский подход в политической науке и политической коммуникативистике

Исследование коммуникативной агрессии в политическом дискурсе, разумеется, возможно с использование различных методов и теоретических подходов. В данной главе делается попытка применения конструктивистского подхода в политической науке, который зародился «в рамках теории международных отношений, как альтернатива взаимно исключающих друг друга школ реализма и идеализма»⁴⁰. С одной стороны, конструктивизм обращает пристальное внимание на политическое сознание, которое определяет поведение политических акторов, а с другой, учитывает имеющиеся у них материальные ресурсы. Согласно конструктивистам, политика реализуется в виде политических практик, то есть устойчивых форм воспроизводства политического дискурса и распределения материальных ресурсов⁴¹.

Такой подход позволяет выйти за рамки исследований политического дискурса с использованием классических позитивистских методов и методик. Как отмечает Г. Л. Тульчинский, реализация позитивистской методологической программы применительно к политологии выявила несколько обширных проблем с объяснением и прогнозированием политического процесса⁴². Одна из них связана с фактическим устранением из политических исследований намерений и воли политических акторов. В политической жизни происходит столкновение не только материальных ресурсов, но и идеологических и мировоззренческих систем, а также стратегий и тактик, выбираемых политическими акторами⁴³. Как пишет Л. В. Сморгунов, в современной сравнительной политологии «особую роль начинают играть когнитивные составляющие политического процесса, идеи, которыми люди руководствуются в политике»⁴⁴.

Конструктивизм как исследовательская парадигма имеет собственные трудноразрешимые проблемы⁴⁵. В частности, особенно нелегкой задачей можно считать интерпретацию целей и желаний политических акторов с учетом того, что они могут эволюционировать с течением времени. Динамика общественных настроений, а также мнений элитных групп, которые способны через публичный дискурс влиять на общественное мнение, крайне сложно уловить и тем более представить в виде объективного знания. Проблема намного сложнее, чем это может показаться на первый взгляд, поскольку полное понимание должно включать в себя не только сформулированные идеи, но и бессознательные установки, делающие попытки фиксации политических идей похожими на конспирологические теории. Тем не менее, в последнее время большое количество исследователей обращается к данной парадигме, чтобы анализировать политические процессы в современной России⁴⁶.

4. Коммуникативная агрессия глазами студенческой молодежи

Повышение уровня агрессии по отношению к политическим оппонентам как внутри страны, так и к зарубежным партнерам, стало заметной тенденцией в политическом дискурсе современной России. Вероятней всего, развитие коммуникативной агрессии было связано с политическим кризисом зимы 2011–2012 гг., и впервые было предъявлено массовому сознанию в виде политических кампаний в связи с делом Pussy Riot и законом Димы Яковлева⁴⁷. К большому сожалению, эмпирических исследований в области анализа причин и механизмов культивирования коммуникативной агрессии в России не так уж и много. В недавней работе Л. В. Балахонской и И. А. Быкова с использованием метода контент-анализа блогов интернет-сайта «Эхо Москвы» обнаружено, что вербальная агрессия выступает в качестве доминирующей коммуникативной стратегии всех авторов вне зависимости от политических взглядов и принадлежности к политическим группам⁴⁸. Многомерный феномен коммуникативной агрессии несомненно требует применения комплексных методик и подходов.

Особенно восприимчивыми к проявлениям коммуникативной агрессии следует считать студентов и молодежь. Среди них в первую очередь проявляются новейшие тенденции медиакоммуникаций. В данной главе предлагается изучение мнения студентов факультета политологии и Института «Высшая школа журналистики и массовых коммуникаций» СПбГУ с помощью опроса, проведенного в декабре 2017 г.⁴⁹ Количество респондентов составило 400 человек. Соответственно, количество респондентов-политологов и респондентов-журналистов составило по 200 человек ровно, из которых большую долю составили студенты бакалавриата: среди журналистов – 88,50%, среди политологов – 79%. Также большую часть опрашиваемых составили респонденты женского пола – 70,50%. На наш взгляд, такое гендерное распределение связано со спецификой гуманитарных специальностей, что говорит о репрезентативности выборки. Основной целью исследования стало изучение мнения студентов о наличии коммуникативной агрессии в России, вообще, и по отношению к Польше, в частности.

Оценивая общую коммуникативную агрессивность большинство респондентов отметили, что обычно «в российских СМИ присутствует язык ненависти и агрессивность занимаемой автором позиции». С этим согласились 55,25% студентов, не согласилось – 15,75%, остальные затруднились с ответом (см. Рис. 1). Различия между политологами и журналистами в этом вопросе оказались минимальными: разница составила всего 4,5%.

В общем результате анкетирования предполагалось выявить точку зрения будущих специалистов направлений подготовки «Политология» и «Журналистика» на проблему применения стратегии коммуникативной агрессии в дискурсе СМИ, эффекты, вызываемые данной стратегией в области политики. Одно из направлений исследования составили вопросы относительно агрессии, выражаемой в СМИ в контексте российско-польских отношений. Выбор респондентов обусловлен не только доступностью аудитории. Во-первых, данный сегмент представляет ту часть общества, которая наиболее чувствительна к любым социально-политическим изменениям и наиболее активно реагирует на предлагаемые вызовы социума. Во-вторых, в общей сложности именно студенты могут продемонстрировать свежий взгляд на поставленные проблемы за счет специфики своего возраста (как правило в диапазоне от 16 до 25 лет). В-третьих, профессиональные навыки, формируемые у обучающихся данных направлений, подразумевают активное применение ими в будущем различных коммуникативных стратегий, в том числе агрессивных.

Рис. 1

Анкета включала в себя вопросы по нескольким направлениям исследования. Условно можно было бы поделить опросник на две части, первая из которых имеет отношение к дискурсу русскоязычных СМИ и сегмента Интернета. Вопросы, представленные в этой части, были составлены с целью определения степени вовлеченности респондентов в публичные коммуникации и политический дискурс: «Пожалуйста, сообщите, откуда черпаете актуальную политическую информацию (возможны несколько ответов)», «Принимаете ли Вы участие в Интернет-дискуссиях на политические темы (возможны несколько ответов)», «В Интернете, как известно, формируется свой стиль общения, часто излишне резкий и категоричный. По Вашему мнению, существует ли влияние языка обсуждения в Интернете на стиль массового общения вне сетевой среды», «В какой мере характер и возможности общения в Интернете влияют на содержание и стиль текущих избирательных кампаний», «Можно ли сказать, что в российских СМИ присутствует язык ненависти и агрессивность занимаемой автором позиции», «Где более всего заметна агрессивность высказывания (выбрать один вариант)», «В какой мере обсуждения в СМИ адекватны реальным политическим событиям и свободны от суждений представителей власти», «Ведут ли обсуждения в СМИ и сетевом пространстве к формированию более радикальных мнений, чем к тому побуждает политическая действительность». Часть вопросов первой части позволила сделать выводы, релевантные второй части, посвященной дискурсу, формируемому вокруг российско-польских отношений.

В результате ответов на вопрос об актуальных источниках информации получился рейтинг из четырёх позиций. Разница между ответами студентов обоих факультетов незначительна (см. Рис. 2). Рейтинг студентов направления «Журналистика» следующий: Интернет (90,50%), печатная пресса (69%), радио и телевидение (57,50%), межличностная коммуникация (48,50%). Студенты направления «Политология» показали иной порядок, впрочем, не радикально отличающийся от рейтинга своих коллег: Интернет (96,50%), межличностная коммуникация (56%), печатная пресса (51%), радио и телевидение (48%).

Рис. 2

Респонденты также показали небольшую заинтересованность в участии в Интернет-дискуссиях (см. Рис. 3).

Рис. 3

Интересно, что наиболее высокий уровень агрессии участники опроса отметили в Интернете, а наименьшей – в печатной прессе (см. Рис. 4).

Рис. 4

Наибольшее количество респондентов считает (66,50% студентов-журналистов и 65,50% студентов-политологов), что «мнения становятся более радикальными, прежде всего, в аудитории с низким уровнем образования» (см. Рис. 5).

Вопрос, открывающий вторую часть, требовал от респондентов фоновых знаний, являясь единственным открытым вопросом без вариантов ответа, в отличии от остальных: «Как, по Вашему мнению, действующие российские политики относятся к Польше», «Определите тональность высказываемых в российских СМИ мнений о Польше», «Насколько выраженное в медиа отношение к Польше влияет на Вашу собственную оценку», «Как Вы считаете, насколько выраженное в медиа суждение о Польше влияет на позицию аудитории российских СМИ».

Рис. 5

Наибольшее количество респондентов оценивают тональность высказываний СМИ о Польше как «нейтральную» – 28,50%, либо «критическую» – 27,25% (см. Рис. 6).

Рис. 6

При этом 35,25% опрошенных считают, что действующие российские политики относятся к Польше «скорее негативно», и лишь 5,25% полагают, что отношение «негативно» (см. Рис. 7).

Рис. 7

Среди студентов 46,50% отмечает, что позиция, выражаемая в медиа, не влияет на их собственную оценку (см. Рис. 8), полагая при этом, что в основном «аудитория доверчива к высказанным мнениям в СМИ».

Рис. 8

5. Коммуникативная агрессия как ресурс политического влияния: больше плюсов, чем минусов?

Исследователи политического дискурса в современной России обращают внимание на впечатляющие достижения политических ток-шоу и новостной журналистики на государственных телеканалах, особенно после событий в Крыму и Донбассе в 2014 году⁵⁰. Современные программы по политической тематике обладают достаточно высокими рейтингами и продуманным форматом, который в простой, доступной и эмоциональной форме преподносит аудитории трактовку политических событий. О. Ю. Малинова также указывает, что при всей кажущейся простоте новой идеологии «духовных скреп» этот дискурс обладает несколькими важными достоинствами, объединяя сторонников политического режима на основе глубоко укоренившихся стереотипов, в частности, патриотизма и антизападничества⁵¹. Мы бы добавили к общей характеристике нового национального дискурса его крайне агрессивный характер. В виду ситуативного и размытого характера такой политический дискурс очень удобен и позволяет гибко реагировать на изменения конъюнктуры. Важным результатом стал наименьший процент граждан России, готовых присоединиться к политическим протестам за весь период наблюдений. По данным Левада-Центра, в 2018 году «86% россиян заявили о нежелании участвовать в любых протестных акциях»⁵².

Коммуникативная агрессия в политическом дискурсе выражается не только в специфическом подборе тем для обсуждения, используемой лексике, участников дискуссии, роли ведущих, но и в особых случаях – применении физического насилия. В начале 2018 г. во время программы «Место встречи» ведущий Андрей Норкин набросился на украинского политолога Дмитрия Суворова из-за слов об убитых в Донбассе детях. Ранее состоялась потасовка между ведущим программы «Время покажет» Артемом Шейниным и американским журналистом Майклом Бомом. Драка между политическими обозревателями Николаем Сванидзе и Максимом Шевченко произошла из-за разных взглядов на роль Сталина в истории Великой Отечественной войны⁵³. Некоторые данные свидетельствуют, что интерес к событиям на Украине или в Сирии постепенно затухает, рейтинги начинают падать и продюсерам программ приходится идти на повышение градуса агрессии⁵⁴. В этом сомневается политолог Сергей Марков, который считает, что сам формат политических шоу создает почву для «нагнетания страстей», то есть драки являются не инсценировкой, а логическим развитием дискуссии, когда оппоненты в пылу дискуссии хотят показать, что готовы «ответить головой»: «Как человек, находившийся в непосредственной близости рядом с несколькими драками и даже разнимавший дерущихся, могу сказать, что все эти драки не были заранее организованы и подготовлены, они все были неожиданными и возникали как часть эмоционального противостояния… У тех, кто схватился в рукопашной, нет задачи нанести действительно какой-то значительный физический ущерб, но есть цель продемонстрировать, что он готов пойти на крайние меры, чтобы отстоять свою правду» ⁵⁵.

Преимущества использования коммуникативной агрессии в политическом дискурсе заключаются в возможности мобилизации политических сторонников и запугивании политических оппонентов. Агрессия в символическом пространстве особенно эффективна на фоне военно-политических акций на международной арене. В этом смысле наиболее продуктивно коммуникативная агрессия использовалась после событий 2014 г. в Крыму и Восточной Украине, дав новый импульс рейтингам одобрения деятельности Президента России и всех остальных институтов власти⁵⁶. По мнению Ильи Калинина, причины этой «успешной мобилизации были связаны не только с мощью пропагандистской машины, административным ресурсом и инфраструктурными каналами, которыми располагала власть. На эту провластную мобилизацию работали также и изначальные дискурсивные стратегии и структурирующие их диспозитивы культурных различий, задействованные оппозицией»⁵⁷. Коммуникативная агрессия присутствует в дискурсе оппозиции и направлена в адрес «простых людей», которые поддерживают политику Президента и лозунги «политической стабильности» и борьбы с «Гейропой». Такая самопрезентация была с удовольствием подхвачена провластной агитационной машиной и подана широкой общественностью как движение «зажравшихся» жителей мегаполисов. Кульминацией этого символического конфликта стало агрессивное заявление начальника сборочного цеха «Уралвагонзавода» Игоря Холманских во время ежегодного телемоста с Владимиром Путиным о том, что он с мужиками готов оказать помощь в устранении протестующих с улиц столичных городов⁵⁸.

Успехи использования коммуникативной агрессии в политическом дискурсе не должны заслонять побочные эффекты. В частности, «излишне» патриотичная риторика приводит к неожиданным дипломатическим инцидентам. Приведем в качестве примера скандал, случившийся во время официального визита Президента Чехии Милоша Земана (которого называют пророссийским политиком) в ноябре 2017 г. в Москву. Накануне визита на сайте телеканала «Звезда» вышла статья о Пражской весне, которая защищала ввод войск СССР в Чехию в 1968 году. Милош Земан выразил негодование по этому поводу, указав на то, что Россия приносила официальные извинения за свои действия в 1968 году, и что телеканал «Звезда» является государственным. Статья была в срочном порядке удалена, а премьер-министр России Дмитрий Медведев был вынужден оправдываться перед гостем⁵⁹.

Непредвиденные последствия коммуникативной агрессии в политическом дискурсе могут проявляться не только в отношении с зарубежными партнерами, но и внутри страны. В частности, речь идет о локальных всплесках физической агрессии по отношению к политическим оппонентам, представителям власти или социальным группам. Также нельзя не учитывать потребности экономического развития и технологического «прорыва», которые сложно осуществлять в условиях последовательного ввода санкций в отношении России после событий 2014 года в Крыму и Восточной части Украины. Очевидна ситуация определенной «усталости» от коммуникативной агрессии. Складывается запрос на некоторую «нормализацию» политической повестки, что ставит задачу поиска новой «позитивной» политической повестки. С высокой степенью вероятности можно утверждать, что дальнейшее усиление коммуникативной агрессии в политическом дискурсе России может привести к потере управляемости обществом.