Карибский кризис. Как не случилась ядерная война

© Сост. С. Алдонин, 2023

© ООО «Издательство Родина», 2023

* * *

Война, которая не началась

Вопрос, на который мы постараемся дать ответ в этой книге – у кого не сдали нервы в октябре 1962 года?

80 лет назад, 15 октября 1962 года, мир оказался на грани большой войны. Американская разведка получила информацию об установке ядерных ракет на Кубе – и Вашингтон начал опасную игру… Судьба человечества зависела от того, найдут ли компромисс две великие державы – СССР и США.

Ни одно политическое событие послевоенного XX века не сохранилось в исторической памяти человечества так ярко: человечество осознало, что на несколько дней оказалось в двух шагах от ядерной войны. Третьей – и, скорее всего, последней Мировой. Карибский кризис (на американский манер – Кубинский ракетный кризис) – это понятие знакомо каждому. И всё-таки пояснения требуются.

«Ежа в штаны»

Все началось с того, что вождь кубинской революции Фидель Кастро попросил своих советских союзников не только расширить военную помощь, но и разместить на Кубе ядерные ракеты. ЦРУ несколько раз пыталось организовать покушение на Фиделя, к тому же, у кубинцев, как и у советской разведки, имелись сведения, что американцы готовят интервенцию на «остров Свободы». «Они окружили нас военными базами и держат под возможностью ударов нашу страну. А тут американцы сами бы испытали, что означает такое положение», – рассуждал Никита Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета министров СССР, в то время – несомненный лидер Советского Союза. В близком окружении он говаривал, что «надо засунуть американцам ежа в штаны». К тому же, Хрущев, любивший отдыхать под Ялтой, часто сетовал, что напротив – турецкие берега, а там – американские заряды, нацеленные на Советский Союз. 15 ракет средней дальности «Юпитер», которые могли достичь Москвы… Изменить эту ситуацию можно было только нестандартными и резкими решениями. Кремль воспользовался тем, что американцы определенно недооценили ни кубинскую революцию, ни прыть советской дипломатии, которая сумела наладить союзнические отношения с легендарными барбудос – Фиделем Кастро и Че Геварой. Советский Союз получил «непотопляемый авианосец» в 180 километрах от Штатов.

Никита Хрущев и Джон Кеннеди. Попытка найти общий язык

Весной 1962 Москва приняла решение разместить на Кубе дивизию, оснащенную ракетами средней дальности Р-12 и Р-14. К ним прилагалась отдельная эскадрилья бомбардировщиков Ил-26, которые считались надежными носителями ядерных ракет и представляли для американцев особую угрозу как наступательная сила. Для защиты этой группировки на Кубе разместили 144 установки ракет «земля-воздух» и полк истребителей МИГ-21. Кастро получил и оперативно-тактические ядерные снаряды с дальностью полета 60 км, предназначенные на случай вторжения и, конечно, опытных советских солдат и офицеров. Сам Хрущев осознавал, что этот шаг – в значительной степени авантюра. Но он считал её допустимой и даже полезной, чтобы «сбить спесь» с американцев и укрепить социалистический блок.

На грани войны

Переброску советских ракет на Кубу (позже все узнали название этой операции – «Анадырь») американцы «проспали». Моряки доставили на Карибы секретный груз – более сотни боеголовок – по всем правилам конспирации. Только 14 октября летчик сфотографировал на Кубе объекты, явно напоминавшие стартовые площадки для пуска ракет. И на следующий день – 15-го – военные эксперты определили, что на снимках – советские баллистические ракеты средней дальности, способные долететь аж до Вашингтона. Этот день большинство экспертов и считает начало кризиса… В ту же ночь информацию донесли до президента США Джона Кеннеди. Его военные советники настаивали на немедленном десанте на Кубу и уничтожении стартовых площадок. Но президент колебался. Он приказал только активнее проводить разведывательные полеты над Кубой. Быть может, эти колебания и превратили его тогда в крупного политика, о котором помнят и через много лет после гибели.

В Штатах рассматривали и такой вариант. Вашингтон начинает масштабную интервенцию на Кубу, уничтожает, в том числе, и советских военных, которых на революционном острове было уже немало. СССР отвечает. Наиболее вероятным и болезненным для США считалось наступление советской армии на американские базы в ФРГ. И – начинается Третья Мировая, сразу в Европе и в Америке а, возможно, и в Азии. Такой перспективы американцы побаивались. Они, кроме прочего, понимали, что даже в западном мире не получат стопроцентной поддержки.

Тем временем, в Штатах началась настоящая паника. Сотни тысяч американцев бросились спасаться в Мексику. На границе скапливались тысячи автомобилей. Начальник штаба ВВС США Кёртис Лемэй, имевший опыт бомбежки Хиросимы и Нагасаки, требовал открыть военные действия, вплоть до ядерного удара по СССР. У него на этот счет имелись планы, Лемэй готов был включить обратный отсчет. Кеннеди попридержал его… А Москва всё ещё отрицала размещение ракет на Кубе.

Борьба нервов

Что мог предпринять Кеннеди, балансируя между партией ядерной войны и здравым смыслом? Для начала Вашингтон объявил о блокаде Кубы. На остров больше не должны были пропускать советские судна, как и любые другие. Правда, Москва отказалась исполнять эти предписания и объявила, что СССР в случае необходимости примет любые меры для защиты своих кораблей. Началась борьба нервов. Юридического права запрещать кубинцам размешать советские ракеты у американцев, разумеется, не было.

На американском направлении в СССР в то время наиболее активно действовали два дипломата – министр иностранных дел Андрей Громыко, всегда считавший отношения с Вашингтоном основой своей политики и Анатолий Добрынин, совсем недавно назначенный послом Советского Союза в США и сразу попавший, по собственному выражению, «на горячую сковородку». Основательность Громыко, помноженная на энергию и коммуникабельность Добрынина, дала результат. Ниточка общения между Москвой и Вашингтоном не прерывалась. При этом, советский посол в спокойной, ироничной, даже доброжелательной манере разъяснял бессмысленность и незаконность блокады острова Свободы. При этом, Москва (включая лично Хрущева) долго, быть может, слишком долго отрицала все, что связано с поставками ракет на Кубу. Не знали об этих секретных операциях и в МИДе. В отсутствии информации Добрынину непросто было увещевать своих визави, а потом – объяснять, почему прежде он «всё отрицал».

Фидель Кастро Рус

Многое решили и секретные переговоры резидента КГБ в Штатах Александра Феклисова (американцы знали его как «господина Фомина») с видными американскими политиками. Феклисов в непринужденной манере подтвердил, что в случае вторжения американцев на Кубу Советский Союз защитит интересы своих союзников не только на Карибах, но и в Европе. Это прозвучало веско.

Напряжение достигло апогея, когда 27 октября ракета комплекса ПВО С-75 «Двина» сбила над Кубой американский самолет U-2, считавшийся неуязвимым. Пилот – майор ВВС США Рудольф Андерсон – погиб. Этот день в США окрестили «черной субботой». Но к тому времени Хрущев направил американскому президенту телеграмму, которую составил, конечно, с помощью советников и экспертов – начиная с Громыко. «Давайте не только перестанем тянуть за концы каната, но примем меры к тому, чтобы узел развязать. Мы к этому готовы», – предлагал «советский премьер».

В то время Штаты имели значительное превосходство в стратегических ядерных силах. Но это вовсе не гарантировало им победу в большой войне. К тому же, в свое время, когда Кеннеди напомнил Хрущеву, что Вашингтон способен 14 раз уничтожить СССР, первый секретарь ЦК КПСС парировал: «У нас хватит только для одного-двух раз, но ведь этого достаточно». Это прозвучало внушительно.

И Хрущев, и Кеннеди не по фильмам знали, что такое война. В годы Великой Отечественной Хрущев, как член Политбюро, входил в военные советы фронтов. Он бывал в Киевском и Харьковском котле, а главное – в Сталинграде. Лейтенант Кеннеди в годы Второй Мировой командовал торпедным катером, действовал против японцев. Каждый из них был внутренне убежден, что великая держава имеет право на экспансию, на жесткое управление союзниками, но большой крови следует избегать.

Найденный компромисс

В американской администрации за общение с советскими дипломатами отвечал младший брат президента – Роберт Кеннеди. Добрынин невысоко оценивал его интеллектуальные способности. Но их объединяло, что оба они стремились избежать большой войны. И беседовали со взаимным уважением, как представители двух великих держав, ни разу не нарушив этого неписанного правила. Особенно откровенный разговор между Робертом Кеннеди и Добрыниным состоялся 27 октября. Кеннеди заявил советскому послу прямо: «Начнется самая настоящая война, в которой погибнут прежде всего миллионы американцев и русских. Мы хотим избежать этого во что бы то ни стало. Уверен, что такое же стремление есть и у правительства СССР. Однако промедление с нахождением выхода связано с большим риском». Эта была кульминация кризиса. Они договорились, что президент США ответит на письмо Хрущева – и это сгладит ситуацию, позволит нащупать компромисс.

На следующий день ранним утром президент Кеннеди неожиданно для многих согласился на компромисс. В Москву полетела телеграмма: «1) Вы (СССР) согласитесь вывести свои системы вооружения с Кубы под соответствующим наблюдением представителей ООН, а также предпринять, с соблюдением соответствующих мер безопасности, шаги по остановке поставок таких же систем вооружения на Кубу. 2) Мы же, со своей стороны, согласимся – при условии создания с помощью ООН системы адекватных мер, обеспечивающих выполнение данных обязательств, – а) быстро отменить введённые в настоящий момент блокадные мероприятия и б) дать гарантии ненападения на Кубу».

К этому, по настоянию советской стороны, добавили еще одну уступку – эвакуацию ракет из Турции. Говорить об этом публично американские власти отказались. Действия американского президента сковывала «свободная западная пресса». Он не мог отмахнуться от политической конкуренции с республиканцами, от очередных выборов. То есть, Кеннеди нельзя было показаться «слабаком», который испугался Москвы и слишком дешево продал американские интересы на Кубе… в результате американцы не захотели публично терять лицо, но в секретных переговорах по турецкому вопросу слово дали и сдержали его.

На этих условиях стороны и пришли к согласию. Хрущев, во избежание провокаций, даже принял решение о трансляции по радио своего положительного ответа на американский компромисс. После демонтажа стартовых площадок советских ракет на Кубе Кеннеди прекратил блокаду острова. А вскоре убрал и «Юпитеры» с турецких баз. Сбылась мечта Хрущева: отныне он мог отдыхать на крымском берегу, не опасаясь натовских ракет…

Надо сказать, «джентльменское соглашение» сработало. Даже после гибели Кеннеди его преемник Линдон Джонсон дал понять советским коллегам, что Турция останется безъядерной. Не менее надежным оказалось и слово Советского Союза. Никаких ядерных ракет с тех пор на Кубе не было и нет сегодня. Обе сверхдержавы держали слово – и это стало основой послекарибского мира.

Последствия очевидные и явные

В советской прессе об этих событиях писали скупо – по большому счету, не хотели «нервировать народ». Но армия и спецслужбы действовали в те дни в чрезвычайном режиме. Разумеется, как и дипломаты. В Штатах ситуация стала темой многолетних обсуждений…

Две сверхдержавы остановились на пороге ядерной войны. Это создало фундамент для будущих переговоров и «миролюбивых» политических решений – на много лет вперед. Но после этого для значительной части американской элиты семейство Кеннеди стало «проклятым». Им не простили «слабости» в диалоге с Москвой. Именно так расценивали этот компромисс американские «ястребы войны».

Многие историки считают косвенными последствиями этого кризиса и убийство Джона Кеннеди в ноябре 1963 года, и отстранение от власти Никиты Хрущева осенью 1964-го.

Коллеги по ЦК (разумеется, после отставки) открыто критиковали Хрущева за рискованную, непродуманную политику, которая чуть не втянула страну в атомный конфликт. И все-таки Советский Союз выиграл этот непростой раунд холодной войны. Можно критиковать рискованный политический стиль «царя Никиты», но надо признать, что в 1962-м его риск оправдался: в Штатах исчезли последние сомнения в том, что с Советским Союзом нельзя разговаривать с позиций силы и стратегическая инициатива в Холодной войне перешла к СССР. И главное – Москва защитила своего союзника. Как бы ни обижался товарищ Фидель на то, что его лишили ядерного щита, в те дни он получил гарантии от американского вторжения. Если бы не Карибский кризис – американцы вряд ли десятилетиями терпели бы существование враждебного режима у себя в подбрюшье. Об этом говорит вся история США. В политику соседних стран они, в своих интересах, вмешивались постоянно, не считаясь с жертвами, навязывая латиноамериканским народам «своих сукиных сынов» – то есть, коррумпированных союзников Вашингтона.

Фидель, которого мы не потеряли

Убежденным сторонником ядерной бомбардировки Штатов проявил себя товарищ Фидель. В разгар событий он даже предлагал Москве нанести превентивный ядерный удар по США, понимая, что в результате, в первую очередь, противник уничтожит Кубу. «Кубинский народ готов принести себя в жертву для победы над американским империализмом», – провозглашал Кастро. С милитаристской риторикой выступал в те дни и Мао Цзэдун, открыто упрекавший Хрущева за нерешительность. Но советский лидер сделал ставку на переговоры и даже в личном кругу пожурил кубинских товарищей, у которых «сдают нервы».

Неудивительно, что в финале этой истории самой большой проблемой для СССР стала Куба. Потерять такого ценного союзника Москва не имела права. Фидель и его команды были стратегически важны и для внешней и, как ни странно, для внутренней политики: кубинских революционеров в СССР любили, испортить с ними отношение – значило потерять лицо и в глазах миллионов советских людей. Благодаря дипломатической гибкости Анастаса Микояна, отправившегося на Кубу для переговоров с Кастро, эту проблему удалось решить. А что касается безопасности Кубы – в СССР имелись атомные подводные лодки с ядерными зарядами – и команданте Фидель был рад, когда они время от времени несли боевое дежурство у берегов Кубы. Социализм все-таки победил в этой схватке.

Арсений Замостьянов,

заместитель главного редактора

журнала «Историк»

Карибский кризис

Хотел бы рассказать, что такое Карибский кризис. Эти события 1962 г. возникли при следующих обстоятельствах. Когда Фидель Кастро добился победы и вступил со своими войсками в Гавану, мы в СССР, собственно говоря, еще не знали, какое политическое направление будет принято победителями. Знали, что в движении, возглавляемом Кастро, участвуют отдельные коммунисты-одиночки, но Компартия Кубы в целом не контактировала с ним, и секретарь ЦК Компартии Кубы даже вышел из партии, чтобы уйти партизанить в горы вместе с Кастро. Когда повстанцы заняли Гавану, мы пользовались материалами только газет и радио. Слушали, что передавалось из самой Кубы и что говорили о ней другие. Положение было очень неясным.

Фидель оставил тогда одного из близких ему деятелей президентом Республики Куба. Этот человек нам был совершенно не известен. Кроме того, Куба официально наше государство не признавала, и долгое время у нас с нею никаких дипломатических связей не существовало. Наши люди, которые занимались Латинской Америкой, начали теперь выезжать на Кубу. Раньше они знали лишь некоторых кубинских деятелей, в частности, брата Фиделя – Рауля Кастро. Как-то случайно один наш товарищ плыл вместе с ним в Мексику на одном корабле. Этот товарищ потом мне рассказывал, как они познакомились, беседовали, а потом Рауля в Мексике, на глазах у нашего товарища, задержали и арестовали. Основываясь на данных, полученных по разным каналам, мы знали, что Рауль Кастро – коммунист. Но считалось, что он свои убеждения якобы скрывает от брата; тот вроде бы о них не ведает. Гевара тоже был коммунистом, как и некоторые другие сподвижники Фиделя. Но все это были слухи, а официальные связи с ними у нас еще не наладились.

Никита Хрущев

Дальнейшие события развивались быстро. Мы решили в ту пору послать в США Микояна, в качестве «гостя нашего посла», для установления неофициальных связей с американским деловым миром. Анастас Иванович бывал там еще до войны, и у него сохранились какие-то личные связи. Мы верили, что, когда Микоян появится в Вашингтоне, там найдутся люди из деловых кругов, которые захотят установить с нами контакты. В любом случае мы хотели почувствовать, какие там существуют веяния. Главное, хотели выяснить перспективы развития торговли с США. Когда Микоян находился в США, Фидель пригласил его посетить на обратном пути Кубу. Микоян поехал туда, посмотрел, поговорил. Но и только. Ведь у нас дипломатических отношения с Кубой не было, и Кастро пока придерживался в отношений нас осторожной политики.

Характерным для обстановки на Кубе в то время и для роли Фиделя был, например, такой анекдот. Кубинское революционное руководство попало на небо. Вышел к ним апостол Петр и велел всем построиться, затем сказал: «Коммунисты, три шага вперед!». Вышел Гевара, вышел Рауль, еще кто-то, а все остальные стоят на месте. Тогда Петр крикнул Фиделю: «Эй, ты, большой, а ты не слышишь, что ли?». То есть считали, что Фидель – коммунист, а на небесах он себя вовсе не считал коммунистом и полагал, что услышанная команда к нему никакого отношения не имеет. Вот характерное явление для Кубы того времени.

Вскоре у нас были установлены дипломатические отношения с Кубой, и СССР направил туда свою делегацию. Кубинцы вынуждены были обратиться к нам за помощью: американцы лишили их нефти, их главного источника энергии. Жизнь на острове едва не замерла, и нам пришлось срочно организовать доставку нефти на Кубу. По тем временам это была довольно трудная задача: у нас не имелось достаточного количества танкеров или других подходящих морских посудин, и нам пришлось срочно мобилизовывать из числа действующих в ущерб уже шедшим перевозкам, а также закупать и заказывать танкеры, чтобы обеспечить Кубу нефтепродуктами. Тогда итальянцы продали нам много танкеров. На этой почве возник даже конфликт Италии с США: американцы обвинили Италию в том, что она «не проявила солидарности». Этот случай свидетельствует и о взаимоотношениях между капиталистическими странами: если можно заработать, то никакая солидарность особенно во внимание не принимается.

Когда у нас установились дипломатические отношения с Кубой, мы направили послом туда профессионального дипломатического работника С. М. Кудрявцева. Кроме того, там находился «журналист» из ТАСС Алексеев, особый сотрудник. Фидель и особенно Рауль Кастро сразу увидели, что это не просто журналист, а представитель определенного ведомства. Они установили с ним доверительные отношения. Когда им что-либо было нужно, то они чаще обращались прямо к Алексееву, чем к послу. Алексеев сейчас же связывался с Центром и сообщал нам о нуждах Кубы. Посол же повел себя нескладно. Обстановка на Кубе накалялась, начали уже «постреливать», и он потребовал, чтобы ему предоставили особую охрану. Кубинское руководство – бывших партизан – это удивляло и раздражало: они-то представляют собой, пожалуй, более выгодную мишень для врагов революции, а ходят без охраны; наш же аристократ-коммунист требует для себя каких-то особых условий, которые абсолютно исключили бы для него возможность неприятностей.

Когда мы увидели, что это ведет к ухудшению наших взаимоотношений, то отозвали оттуда посла. Такой человек не годился для революционной Кубы. Новым послом решили утвердить Алексеева, к которому кубинские товарищи уже привыкли, хорошо его узнали и которому доверяли. Он в их глазах был «своим». Значит, выбор окажется удачным. Дальше – больше! Кастро повел себя завзятым коммунистом. Так он себя еще не именовал, но коммунистов стали привлекать к управлению страной.

К тому времени президент, которого назначили прямо на митинге после занятия Гаваны, сбежал в США. Причиной послужила начавшаяся национализация предприятий и конфискация имущества американских богатеев. Затем стали ограничивать помещиков. Там имелись очень крупные латифундии. Тут сразу многие из тех, кто прежде боролся вместе с Кастро и приветствовал его как человека, который возглавил борьбу за независимость и изгнание Батисты, отвернулись от революции, ибо многие, сражавшиеся рядом с Кастро, не хотели больших социальных перемен на острове. Им надоел продажный режим Батисты, и они выступили против него, но у них и в мыслях не было изменить общественный строй на Кубе. Им нужен был новый «свой человек», будь то Батиста, Кастро или кто-либо еще, безразлично кто.

Американцы на первых порах тоже рассматривали Кастро именно так и считали, что капиталистические устои на Кубе нерушимы. А когда Кастро заявил, что Куба стала на путь строительства социализма, время было уже упущено и организованных сил, которые дрались бы за интересы США на Кубе, не существовало. Поэтому для них оставался теперь единственный выход – вторжение извне.

Между тем кубинцы попросили у нас вооружения. Мы передали им танки, артиллерию, послали своих инструкторов. Кроме того, отправили зенитные пушки и несколько самолетов-истребителей. В результате Куба довольно солидно вооружилась. Главным недостатком кубинской армии было отсутствие у нее должного боевого опыта. Танками они вообще не умели пользоваться. Из опыта партизанской борьбы им было знакомо лишь личное оружие: карабин, автомат, граната, пистолет.

О начале вторжения на Кубу мы узнали из сообщений зарубежных радиостанций. Какими силами и кто вторгся, мы не знали. Кубинские ли это заговорщики или сами американцы? Мы считали, что при всех случаях и под любой маркой, но вторжение обязательно должно быть с участием американцев.

Фидель быстро мобилизовал свои силы и довольно легко отделался, разгромил контрреволюционеров. Американцы слишком доверились заговорщикам, полагая, что при помощи их оружия эти кубинцы справятся с Кастро, но просчитались. После победы Фиделя мы усилили помощь Кубе: давали ей столько вооружения, сколько кубинцы могли освоить. Вопрос стоял тогда не о количестве или качестве оружия, а о наличии кадров, которые могли бы владеть современным оружием.

Когда еще не были разгромлены силы вторжения, Кастро выступил с декларацией, что Куба пойдет по социалистическому пути. Нам это было не совсем понятно. Ведь это не способствовало консолидации в тот момент более широкого круга сил против вторжения и сразу отбрасывало от Кастро людей, которые лично выступали против социализма. Тогда раздавались отдельные голоса, что Кастро сделал это заявление потому, что, видимо, сам не очень-то верил, что одержит победу над вторгшимися контрреволюционерами, и ему хотелось, если уж погибнуть, так «с музыкой». Конечно, с точки зрения личной храбрости его действия были правильными. Но с точки зрения тактики этого не следовало делать. И все же он победил, разбил контрреволюционеров, взял часть их в плен.

Мы приветствовали эту победу, но были уверены, что тут – только начало, что американцы не успокоятся. Американцы доверились кубинским эмигрантам, эмигранты были разбиты. Они не откажутся от повторения агрессии, но это станет повторением на новой основе. Они учтут уроки поражения и переорганизуются.

Между тем в Европе разразился Берлинский кризис. Наши отношения с США сильно накалились. Однако президент Кеннеди предпринимал со своей стороны шаги, чтобы нам как-то договориться. Правда, договориться на американской основе. Он считал, что в такой основе наших отношений должен лежать, как он говорил мне в Вене, статус-кво. Мы тоже стояли на позициях статус-кво (имею в виду наше правительство и Центральный Комитет партии). Дело заключалось в том, что понимание этого статус-кво у нас различалось.

Я, например, считал, по статус-кво распространяется только на нерушимость границ при военном вмешательстве одного государства в дела другого. А президент Кеннеди распространял статус-кво и на внутренние порядки в каждом государстве. Я ему сказал, что это просто немыслимо: «Вы хотите, чтобы мы с вами, договорившись, обеспечили всюду господство эксплуататоров? Политическое устройство – это же внутренний вопрос. Вы же сами, США, освободились войной от колониальной зависимости и упорно воевали с Англией. А теперь вы хотите, чтобы как раз в таких случаях, в каком вы вели войну против Англии за свое освобождение, мы выступали на стороне реакции? Это же немыслимое дело»…

Надо было что-то предпринять, чтобы обезопасить Кубу. Но как? Какими-то вооруженными силами с нашей стороны? Или какими-либо заявлениями, которые мы можем сделать в виде ноты или предупреждений ТАСС? Все это не очень-то подействует на американских агрессоров, не произведет на них даже впечатления, если они не увидят за этими предупреждениями реальной силы и каких-то реальных акций. Подобные действия иной раз приносят даже вред. Об этом хорошо сказано в давнем рассказе: пастухи предупреждали для профилактики – вон волк, волк, волк, а волка-то и не было, когда же волк взаправду напал, опять закричали – волк, волк! Однако уже никто не обратил внимания, и волк сделал свое дело.

Таков теперь «классический» китайский способ действий. После тысячи строгих предупреждений, которые они сделали американцам, как говорится, американский Васька слушает, да ест. Такой метод был опасным раньше и остается опасным сейчас. Мы предусматривали такую опасность и считали, что подобным способом надо пользоваться только в меру. Если предупреждаешь, то продумай, что ты можешь реально сделать, коль скоро предупреждения не возымеют действия. Если предупреждать впустую, то приучишь противника, что ты болтун, делаешь пустые заявления, за которыми никаких реальных акций не следует, поэтому не следует и обращать на них внимания. Следовало поэтому предпринять что-то реальное. Должен признаться, что меня очень занимала эта проблема…

Как-то в дружеской беседе я сказал Фиделю: «Вы ведь победили потому, что тут получился первый такой случай среди латиноамериканских стран». Обычно у них один диктатор уступает место другому диктатору, который приходит к власти любыми доступными средствами, в том числе военными. США при этом сохраняют нейтралитет, занимают позицию невмешательства. Всем известно, на чем это невмешательство основано. Одно имя уже использовано империалистами США, они уже пограбили Кубу и дали Батисте возможность грабить и нажить себе капитал. Потом диктатор уходит, потому что изжил себя и далее нетерпим. Его выгоняет другой, который поднимает восстание и приходит к власти, а США при этом не страдают. Был прежде Батиста, пусть теперь будет на Кубе другой, к примеру, Кастро. Главное, чтобы положение США было сохранено на Кубе. Они так и считали…

Надо было что-то придумать. Что? Очень сложно найти вот это что-то, что можно было противопоставить США. Естественно, сразу напрашивалось такое решение: США окружили Советский Союз своими базами, расположили вокруг нас ракеты. Мы знали, что ракетные войска США стоят в Турции и Италии, а про Западную Германию и говорить нечего! Мы допускали, что, возможно, есть они и в других странах. Они нас окружили военно-воздушными базами, и их самолеты находятся на расстоянии радиуса действия от наших жизненных промышленных и государственных центров. А самолеты эти вооружены атомными бомбами. Нельзя ли противопоставить им то же самое? Однако все это не так просто!

Я как Председатель Совета Министров СССР и Первый секретарь ЦК партии должен был так решить вопрос, чтобы не вползти в войну. Ума-то никакого особого не требуется, чтобы начать войну. Требуется больше ума кончить ее. Дураки легко начинают войну, а потом и умные не знают, что делать. Существовала и другая трудность. Очень просто поддаться крикам со стороны США и перейти на словесную дуэль, которая в вопросах классовой борьбы мало чего стоит.

А когда Даллес объявил свою политику скалывания, то есть постепенного отрыва страны за страной от социалистического лагеря или же стран, которые находятся с нами в дружеских отношениях, то он нацелился подчинять их своему влиянию. Но так как капиталистическая идеология не является сейчас уже особо привлекательной для большинства народов, то здесь больше всего Даллес рассчитывал именно на силу, на военную силу. И я подумал: а что, если мы, договорившись с правительством Кубы, тоже поставим там свои ракеты с атомными зарядами, но скрытно, чтобы от США это было сохранено в тайне? Надо будет поговорить с Фиделем Кастро, обсудить нашу тактику и цели, которые мы преследуем. Когда все будет обговорено, можно начинать такую операцию. Я пришел к выводу, что если мы все сделаем тайно и если американцы узнают про это, когда ракеты уже будут стоять на месте, готовыми к бою, то перед тем, как принять решение ликвидировать их военными средствами, они должны будут призадуматься.

Эти средства могут быть уничтожены США, но не все. Достаточно четверти, даже одной десятой того, что было бы поставлено, чтобы бросить на Нью-Йорк одну-две ядерные ракеты, и там мало что останется. Атомная бомба, сброшенная США на Хиросиму, имела мощность в 20 тысяч т взрывчатки. А нашу бомбу в миллион тонн еще никто не проверил на себе. Но по нашим испытаниям было известно, что разрушения производятся колоссальные. Я не говорю, что все бы там погибли. Нет, не все бы погибли, но трудно сказать, сколько не погибло бы. Одним словом, ученые и военные, которые имеют отношение к атомному оружию, хорошо себе все это представляют. Думалось, что это сможет удержать США от военных действий. Если бы сложилось так, то было бы неплохо: получилось бы в какой-то степени «равновесие страха», как Запад это сформулировал.

Они окружили нас военными базами и держат под возможностью ударов нашу страну. А тут американцы сами бы испытали, что означает такое положение. Мы-то уже привыкли к этому. Мы за последние полвека провели на своей земле три большие войны: первую мировую, гражданскую и вторую мировую, а США войн на своей территории давно не имели. Они во многих войнах участвовали, но при этом обогащались, затрачивая минимальное количество крови своих людей, а наживали миллиарды и грабили весь мир… Я ходил, думал, и все это постепенно созревало во мне. Никому я свои мысли не высказывал, потому что это было мое личное мнение, мои душевные страдания. Я тогда просто ни с кем не мог поделиться ими. В Болгарии с Живковым я поделиться ими тоже не мог, потому что я со своими товарищами по партии еще ничего не обсуждал. Как же я могу обмениваться мнениями даже с самой дружеской страной и дружеским руководством, не обговоривши у себя и не заручившись согласием своих товарищей по Центральному Комитету КПСС и правительству?