Актуальные проблемы Европы №1 / 2018

Сведения об авторах

Ананьев Алексей Геннадьевич – младший научный сотрудник, аспирант кафедры истории и политики России Института международных отношений и мировой истории Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. (ananievalex@mail.ru)

Ananyev A.G. – postgraduate student, Department of Russian history and policy, Institute of international relations and world history, Nizhny Novgorod State University.

Батюк Владимир Игоревич – доктор исторических наук, профессор факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, ведущий научный сотрудник Института США и Канады РАН. (ctas@inbox.ru)

Batyuk V.I. – doctor of sciences (Sc.D. in history), professor of the Faculty of world economy and international affairs, leading researcher, Institute for US and Canadian studies, Russian Academy of Sciences.

Братерский Максим Владимирович – доктор политических наук, профессор факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, ведущий научный сотрудник, заведующий сектором Америки Отдела Европы и Америки ИНИОН РАН. (bratersky@ gmail.com)

Bratersky M.V. – doctor of sciences (Sc.D. in political sciences), professor of the Faculty of world economy and international affairs, Higher school of economics, leading researcher, head of sector, INION, Russian Academy of Sciences.

Канаев Евгений Александрович – доктор исторических наук, профессор департамента международных отношений факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ. (ekanaev@hse.ru)

Kanaev E.A. – doctor of sciences (Sc.D. in history), professor of the Faculty of world economy and international affairs, School of international affairs, Higher school of economics.

Кочегуров Дмитрий Александрович – аспирант, Аспирантская школа по политическим наукам НИУ ВШЭ. (kocheg.dima007@yandex.ru)

Kochegurov D.A. – postgraduate student, Doctoral school of political science, Higher school of economics.

Макаров Игорь Алексеевич – кандидат экономических наук, доцент департамента мировой экономики НИУ ВШЭ, руководитель образовательной программы «Мировая экономика» НИУ ВШЭ. (imakarov@hse.ru)

Makarov I.A. – candidate of sciences (Ph.D. in economics), associate professor of the Faculty of world economy and international affairs, School of world economy, Higher school of economics, «World Economy» programme academic supervisor, Higher school of economics.

Михневич Сергей Владимирович – директор Центра по многостороннему сотрудничеству Российского союза промышленников и предпринимателей. (sxzex@yandex.ru)

Mihnevich S.V. – director of the Center for multilateral cooperation, Russian union of industrialists and entrepreneurs.

Нури Алиреза – кандидат политических наук, доцент Института региональных исследований, Университет им. Шахида Бехешти (Тегеран). (alirezanoori2@gmail.com)

Noori A. – candidate of sciences (Ph.D. in political sciences), assistant professor, Research institut for regional studies Shahid Beheshti (Tehran).

Панькова Анастасия Сергеевна – главный специалист, эксперт департамента Минэкономразвития России. (pankovaanasta@yandex.ru)

Pankova A.S. – principal specialist, expert, department of the Ministry of Economic Development of the Russian Federation.

Свешникова Юлия Владимировна – кандидат исторических наук, младший научный сотрудник НИУ ВШЭ. (jsveshnikova@hse.ru)

Sveshnikova Yu.V. – candidate of sciences (Ph.D. in history), junior researcher, Higher school of economics.

Степанов Илья Александрович – младший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ, аспирант, Аспирантская школа по экономике НИУ ВШЭ. (iastepanov@hse.ru)

Stepanov I.A. – junior researcher, Center for comprehensive European and international studies, Higher school of economics, postgraduate student, Doctoral school of economics, Higher school of economics.

Трошина Софья Владимировна – аспирант, Аспирантская школа по политическим наукам НИУ ВШЭ. (troshinasophie@gmail.com)

Troshina S.V. – postgraduate student, Doctoral school of political science, Higher school of economics.

Трунов Филипп Олегович – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Отдела Европы и Америки ИНИОН РАН, преподаватель Факультета мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова. (1 trunov@mail.ru)

Trunov Ph.O. – candidate of sciences (Ph.D. in political sciences), senior researcher, Department of Europe and America, INION, Russian Academy of Sciences, lecturer, Faculty of world politics, Moscow State University.

Фадеев Алексей Владимирович – младший научный сотрудник, аспирант кафедры новой и новейшей истории Института международных отношений и мировой истории Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. (theman_who_sold_theworld@mail.ru)

Fadeev A.V. – postgraduate student, Department of modern history, Institute of international relations and world history, Nizhny Novgorod State University.

Энтина Екатерина Геннадьевна – кандидат политических наук, доцент департамента международных отношений факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, старший научный сотрудник Института Европы РАН. (e.entina@hse.ru)

Entina E.G. – candidate of sciences (Ph.D. in political sciences), associate professor of the Faculty of world economy and international affairs, School of international affairs, Higher school of economics, senior researcher, Institute of Europe, Russian Academy of sciences.

Введение

Предыдущий кризис миропорядка произошел в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда, с одной стороны, была разрушена биполярная система международных отношений, с другой – одна из двух глобальных идеологий утратила свои позиции и уступила мир либерально-рыночным концепциям. Вместе со смертью биполярной системы оказались существенно ослаблены международные институты, обеспечивавшие баланс интересов крупнейших держав и препятствовавшие монополизации власти одной из них.

Произошло глобальное перераспределение политических и экономических активов. Были перекроены границы в Европе (развал СССР, развал Югославии, объединение Германий), подорван суверенитет и самостоятельность многих государств Ближнего Востока (Ирак, Ливия, Сирия). Был выстроен, точнее выстраивался, американоцентричный либеральный мир, который основывался на гегемонии США (и Запада в целом) в мировой системе, что реализовывалось посредством: а) контроля Запада над международными институтами и правилами; б) стратегического военно-политического превосходства (ВМС и ВВС США как глобальный инструмент вкупе с растущей ролью НАТО как крупнейшего военного блока на планете; в) контроля Запада над мировой валютно-финансовой системой, над технологиями, цепочками добавленной стоимости; г) контроля Запада над мировым информационным и идеологическим пространством.

Строительство новой международной системы приняло форму глобализации; концепция международной системы, состоящей из множества суверенных государств, была заменена идеей некоего «международного сообщества, семьи народов», выразителем интересов которого cтали Соединенные Штаты. В экономическом плане речь шла о новом разделении труда уже в планетарном масштабе, когда целые народы выполняют функции «белых воротничков» и получают за свой квалифицированный труд более высокое вознаграждение по сравнению с другими. Именно в этих странах, странах-лидерах формируются центры прибыли, там осуществляются наиболее прибыльные операции в цикле создания товаров и услуг. Менее продвинутые государства снабжают глобальные цепочки стоимости сырьем, осуществляют дешевые производственные и сборочные операции и предоставляют свои рынки для сбыта глобальных товаров и услуг.

Такая система так и не была выстроена до конца, хотя в течение двадцати лет ее черты достаточно четко проглядывали в том, как были организованы дела на планете. В конце 2000-х годов эта недостроенная конструкция стала понемногу размываться, на что существовали и существуют серьезные причины. Во-первых, правилами глобализации воспользовались в своих интересах не только те страны, для которых она планировалась. Экономические успехи «растущих экономик» подтолкнули глобальное перераспределение мирового богатства и политической мощи от Запада к Азиатско-Тихоокеанскому региону и крупным развивающимся экономикам. Во-вторых, у Соединенных Штатов не хватило ресурсов, мудрости и дальновидности для того, чтобы осуществлять эффективное и приемлемое для большинства стран международное управление. В-третьих, оппоненты нового мирового порядка так и не были полностью подчинены благодаря, в частности, наличию у них ядерного оружия.

В 2007 г. начал давать сбой основной инструмент Запада, обеспечивавший его лидерство и моральное превосходство, – глобальный финансовый рынок, а одна из крупных стран-оппонентов открыто выступила против формируемого миропорядка (мюнхенская речь В. Путина). С годами во многих регионах мира обострилась военно-политическая обстановка, замедлился глобальный экономический рост, обострились дискуссии по ключевым элементам глобального управления, но главное – дала трещину глобалистская либеральная идеология.

Внутри обществ развитых западных стран, прежде всего в США, наметился раскол по вопросу о ключевых принципах строительства глобального мира и его ценностях. Выяснилось, что существенное число американцев и европейцев не вполне приемлют подчинение национальных интересов общим, а линия раздела в мировой политике сдвигается с оси «развитые страны – развивающиеся страны» к линии «глобалисты – националисты». Конфликт затронул и правящие элиты западного и незападного мира, разделяя тех, кто зарабатывает на глобализации (прежде всего финансисты), и тех, кто несет от нее убытки (в основном – национальная промышленность).

Не менее важную роль в начавшемся кризисе мироустройства играет и идейная сторона: мировоззрение, основанное на приоритете демократии и свободы в качестве универсальных ценностей, атаковано идеями первостепенности интересов нации, традиционных для национальных культур религиозных ценностей, а также меркантильных интересов. Мир теряет веру в светлое будущее без границ и без государств, где индивидуум сам решает, где ему жить и чем заниматься. Все меньше стран готовы доверить ключи от своей безопасности и благосостояния бюрократиям в Вашингтоне и Брюсселе, доказавшим свою недееспособность в ходе череды кризисов.

В мире наблюдается рост неомеркантилизма, политика свободной торговли уже не обладает самоценностью. В связи с военно-политической дестабилизацией целых регионов возобновляется гонка вооружений. Ведущие страны стремительно снижают свою глобальную вовлеченность и концентрируются на национальных и региональных приоритетах, глобализация сменяется регионализацией. Интеграционные процессы начинают выстраиваться уже не по лекалам некоего общего каркаса правил, как это было вчера, а вдоль линий политической лояльности и экономического гегемонизма. Начинает отступать так и не сумевшая обрести статус всеобщего мировоззрения постхристианская либертарианская идеология, возрождается идеологический национализм. Эти процессы проходят на фоне меняющейся мировой энергетики, кризиса социального государства, перехода мировой экономики к шестому технологическому укладу, нарастанию глобальной миграции из бедных и бесперспективных регионов в богатые и безопасные.

Статьи предлагаемого номера журнала касаются некоторых аспектов происходящего перехода от либеральной (с гегемоном в центре) мир-системы к системе, основанной на балансе сил и, желательно, интересов крупных экономико-политических блоков. В центре анализа находятся острые современные международные проблемы, такие как контроль над вооружениями и вопросы гегемонии, проблема климатических изменений, глобального развития, и другие вопросы, характеризующие переходность данного этапа мирового развития. Существенная часть номера посвящена международным проблемам регионального уровня и затрагивает широкий спектр вопросов, начиная с балканской политики ЕС и военно-политического противостояния Запада и России и заканчивая подходом Японии, как одной из наиболее развитых стран, к выработке своей политики в отношении региональных торговых соглашений и объединений – форматов, которые начинают определять современное развитие мировой экономики.

М.В. Братерский

Глобальные вопросы миропорядка

Смерть контроля над вооружениями

В.И. Батюк

Аннотация. В статье прослеживается эволюция международной разоруженческой активности со второй половины XIX в. по настоящее время. Отмечается, что с распадом биполярной системы стало необходимо подключать к процессу разоружения третьи страны. Однако переговоры о дальнейших сокращениях вооружений не ведутся ни в российско-американском, ни в многостороннем форматах, что свидетельствует о кризисе процесса контроля над вооружениями. По мнению автора, ответственность по выходу из тупика лежит на двух сверхдержавах – США и России.

Abstract. The article tracks the evolution of the international disarmament efforts, from the second half of the XX century to the present. The author points out that with the bipolar world collapsing, it was necessary to engage third countries in disarmament. However, the fact that there are no bilateral or multilateral negotiations on further arms reductions epitomizes an arms control crisis. In the author’s view, it is two superpowers, i.e. the USA and Russia, that are responsible for breaking the deadlock.

Ключевые слова: контроль над вооружениями, разоружение, нераспространение, сверхдержавы, новые центры силы, Россия, США.

Keywords: arms control, disarmament, non-proliferation, superpowers, new centers of power, Russia, the USA.

Контроль над вооружениями: детство, отрочество, юность

Идея ограничения вооружений возникла во второй половине XIX в., когда, собственно, и появился феномен гонки вооружений. Первые договоренности об ограничении вооружений были достигнуты еще в доядерную эпоху (так, в 1868 г. в Санкт-Петербурге была подписана декларация «Об отмене употребления взрывчатых и зажигательных пуль»). После окончания Первой мировой войны проблемы разоружения вновь оказались в центре внимания международной общественности. Был заключен Женевский протокол 1925 г. «О запрещении применения на войне удушающих, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств» и Договор пяти держав (США, Великобритании, Японии, Франции и Италии) 1922 г. об ограничении военно-морских вооружений.

В этот период разоруженческая активность оставалась на периферии политики великих держав. Но с наступлением ядерного века, когда впервые в истории человечества был создан разрушительный потенциал, способный уничтожить все живое на Земле, вопрос об ограничении и сокращении вооружений переместился в центр внимания международного сообщества. Правда, далеко не сразу это внимание удалось трансформировать в реальные подвижки в разоруженческой сфере.

Во-первых, участвующие в переговорах по разоружению стороны зачастую выдвигали глобальные всеохватные инициативы, вроде совместной советско-американской резолюции о всеобщем и полном разоружении (так называемые «соглашение Макклоя–Зорина», или «Совместное заявление о согласованных принципах в качестве основы для многосторонних переговоров по разоружению», принятое 20 сентября 1961 г.), или предложения о международном контроле над атомной энергией («план Баруха», 1946 г.), которые были заведомо нереализуемы и выдвигались исключительно из пропагандистских соображений.

Во-вторых, над политическими лидерами конца 1940–1960-х годов продолжал довлеть предшествовавший опыт в области контроля над вооружениями; поскольку все переговорные форумы по проблемам разоружения, начиная с Вашингтонской конференции 1921–1922 гг., были многосторонними, считалось, что проблему ограничения и сокращения вооружений следует обсуждать в многостороннем формате. Вот почему на протяжении 1960-х годов практически все разоруженческие соглашения были многосторонними – Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства в мирных целях, включая Луну и другие небесные тела, от 27 января 1967 г.; Договор о нераспространении ядерного оружия от 1 июля 1968 г.; Договор о запрещении размещения на дне морей и океанов и в их недрах ядерного оружия и других видов оружия массового уничтожения от 11 февраля 1971 г.

В-третьих, вплоть до самого конца 1960-х годов отсутствовал стратегический паритет между двумя ядерными сверхдержавами – США и СССР. Напротив, сохранялось громадное американское стратегическое превосходство над Советским Союзом, и в этих условиях американская сторона была не готова к равноправному и конструктивному диалогу по проблеме ограничения и сокращения ядерных вооружений.

В-четвертых, вплоть до начала 1960-х годов камнем преткновения для любых разоруженческих соглашений была проблема верификации. Никаких иных способов контроля за соблюдением соглашений, кроме инспекций по запросу, не существовало. Таким образом, любое серьезное разоруженческое соглашение должно было предусматривать достаточно интрузивный контроль¹ на месте за его соблюдением, а это зачастую было совершенно неприемлемо по соображениям безопасности для великих военных держав.

На протяжении 1960-х годов, однако, была проделана огромная работа как в концептуальной, так и в технической сферах, которая и сделала возможным дальнейший прорыв в сфере разоружения. И в этой связи хотелось бы отметить прежде всего концепцию «контроля над вооружениями», которая была сформулирована в работе Т. Шеллинга и М. Гальперина «Стратегия и контроль над вооружениями», вышедшей в свет в 1961 г. [Shelling, Halperin, 1961]. В данной работе решительно отвергалась сама возможность всеобщего и полного разоружения в обозримом будущем, а военная сила рассматривалась как важнейший инструмент внешней политики. По мнению авторов, военная мощь, в том числе и ее ядерный компонент, будет и впредь определять характер международных отношений. В этих условиях сама постановка вопроса о разоружении является нереальной и даже вредной; вместо разоружения авторы предлагали концепцию «контроля над вооружениями». Основные цели «контроля над вооружениями», по мнению Шеллинга и Гальперина, сводились к ослаблению угрозы возникновения войны, сокращению расходов на военную подготовку и, наконец, снижению издержек и потерь, если война все-таки случится. Фактически авторы предлагали не покончить с гонкой вооружений, а «приручить» последнюю.

Именно эти взгляды были положены в основу концепции советско-американских переговоров по ограничению и сокращению вооружений, которые начались в конце 1960-х годов. Так, в сентябре-октябре 1968 г. СССР и США удалось согласовать цели предстоящих переговоров:

– поддержание стабильности американо-советского стратегического баланса за счет согласованных ограничений на наступательные и оборонительные вооружения;

– демонстрация готовности США и СССР к ограничению своих стратегических сил перед лицом мирового сообщества, с тем чтобы предотвратить нарушение режима нераспространения;

– предотвращение неограниченной гонки вооружений и связанных с ней напряженности, нестабильности и расходов;

– улучшение взаимопонимания между СССР и США посредством постоянно действующего процесса обсуждения стратегической ситуации [Батюк, 2012, c. 231–232].

К концу 1960-х годов Москва и Вашингтон уже были готовы принять ту форму диалога по проблемам стратегических вооружений, которая оставалась неизменной вплоть до начала XXI в., до российско-американского Договора о сокращении стратегических наступательных потенциалов 2002 г.:

1) диалог по стратегическим вооружениям – это дело исключительно двух «сверхдержав»; другие государства, и даже ядерные державы, к нему не допускаются;

2) предметом этого диалога являются средства доставки стратегических вооружений, но не ядерные боезаряды;

3) в ходе этого диалога Москва и Вашингтон исходят из понимания наличия тесной связи между оборонительными и наступательными стратегическими вооружениями.

Свою роль сыграли и перемены в военной стратегии двух сверхдержав: к концу 1960-х годов и американское, и советское руководство пришли к пониманию того, что победоносный первый ядерный удар невозможен и необходимо ориентироваться на такие решения в сфере военной подготовки, которые гарантировали бы укрепление стратегической стабильности.

Огромное значение имело также радикальное изменение соотношения военных сил в мире в 1960-е годы. Именно тогда был достигнут примерный паритет между США и СССР по стратегическим наступательным ядерным вооружениям. С конца 1960-х годов и по настоящее время совокупный ядерный потенциал России и США находится в соотношении 9:1 с ядерными силами всех остальных, объявленных и необъявленных, ядерных государств, и в этих условиях вполне логичным выглядело то обстоятельство, что именно Москва и Вашингтон взяли на себя основное бремя ответственности за успех контроля над вооружениями.

Следует указать также и на чисто технические достижения, такие как появление спутников-шпионов и совершенствование методов радиотехнической разведки на протяжении 1960-х годов. Так называемые «национальные средства контроля» позволили снять проблему верификации, во всяком случае, в отношении количественных и качественных параметров стратегических средств доставки ядерного оружия.

Контроль над вооружениями: зрелые годы

Перевод процесса ограничения и сокращения вооружений из многостороннего в двусторонний формат, постановка более реалистичных задач, таких как укрепление стратегической стабильности, решение проблемы верификации, – все это позволило на протяжении 1970–1980-х годов добиться эпохальных прорывов в сфере контроля над вооружениями. Достаточно упомянуть такие судьбоносные советско-американские договоренности, как:

– Договор по противоракетной обороне 1972 г. (Договор по ПРО);

– Временное соглашение между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки о некоторых мерах в области ограничения стратегических наступательных вооружений 1972 г. (ОСВ-1);

– Договор об ограничении подземных испытаний ядерного оружия 1974 г.;

– Договор между СССР и США об ограничении стратегических наступательных вооружений 1979 г. (ОСВ-2);

– Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности 1987 г. (Договор РСМД);

– Договор между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений 1991 г. (СНВ-1).

Это был невероятный прорыв – особенно в сравнении с ситуацией, которая имела место на протяжении первых 25 лет ядерного века. Успех, достигнутый Москвой и Вашингтоном в деле контроля над ядерными вооружениями, позволил оздоровить международную обстановку, отодвинуть угрозу мировой термоядерной войны и, несомненно, способствовал продвижению контроля над вооружениями и в многостороннем формате. Нет сомнений в том, что без этих советско-американских договоренностей не было бы таких многосторонних соглашений, достигнутых уже в 1990-е годы, как Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении и Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ).

Нельзя не отметить также, что достигнутый Соединенными Штатами и Советским Союзом прорыв в области контроля над ядерными вооружениями позволил добиться больших успехов в деле нераспространения ядерного оружия. Не было бы этого прорыва – не удалось бы на рубеже 1980–1990-х годов добиться прекращения ядерной программы ЮАР и присоединения к Договору о нераспространении ядерного оружия таких новых независимых государств, как Беларусь, Казахстан и Украина, в качестве безъядерных государств.

Большое значение имело формирование механизма советско-американского, а в дальнейшем и многостороннего диалога по проблемам разоружения и контроля над вооружениями. Среди двусторонних советско-американских разоруженческих структур, созданных в период холодной войны, наибольшее значение имели следующие:

– Постоянная консультативная комиссия (созданная для осуществления положений Договора по ПРО и ОСВ-1);

– Специальная контрольная комиссия, созданная в соответствии с Договором РСМД;

– Совместная консультативная комиссия, созданная в соответствии с Договором о подземных ядерных взрывах в мирных целях;

– Двусторонняя консультативная комиссия, созданная в соответствии с Протоколом к Договору между СССР и США об ограничении подземных испытаний ядерного оружия;

– Совместная военная комиссия, создаваемая в соответствии с Соглашением о предотвращении опасной военной деятельности.

Контроль над вооружениями в постбиполярном мире: что пошло не так?

После окончания холодной войны исчезла та мировоззренческая пропасть, которая разделяла коммунистический Восток и капиталистический Запад и которая, как многим казалось, и была основным препятствием на пути контроля над вооружениями. В этих условиях мало кто сомневался в том, что теперь разоружение достигнет новых ошеломляющих успехов в новом, постбиполярном мире.

Заключение российско-американского Договора СНВ-2 в 1993 г. и вышеупомянутых многосторонних соглашений – Конвенции по химоружию в 1993 г. и ДВЗЯИ – в 1996 г., казалось, подтверждало самые смелые надежды сторонников ограничения и сокращения вооружений. Впрочем, уже во второй половине 1990-х годов прозвучали первые тревожные звоночки. Федеральное Собрание РФ, несмотря на нажим со стороны Кремля, упорно отказывалось от ратификации Договора СНВ-2, а Сенат США – от ратификации ДВЗЯИ и подписанного в 1997 г. Меморандума о договоренности в связи с Договором по ПРО. Впрочем, тогда многие надеялись, что эти проблемы носят сугубо временный характер и скоро будут преодолены, тем более что в ноябре 1999 г. в ходе саммита ОБСЕ в Стамбуле удалось подписать адаптированный ДОВСЕ, и это, казалось, позволит снять все проблемы и трудности на пути реализации важнейшей разоруженческой договоренности.

Гром грянул в конце 2001 г., когда администрация Дж. Буша-мл. заявила о выходе Соединенных Штатов из Договора по ПРО, который на протяжении нескольких десятков лет справедливо рассматривался как краеугольный камень всей системы контроля над вооружениями и гарант стратегической стабильности. В качестве ответной меры российская сторона отказалась от ратификации Договора СНВ-2.

Новым сильнейшим ударом по контролю над вооружениями стало решение Российской Федерации в конце 2007 г. о моратории на соблюдение ДОВСЕ (после чего этот договор также практически прекратил действовать).

Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ) был подписан в Париже 19 ноября 1990 г. и вступил в силу 9 ноября 1992 г. Его участниками стали 6 государств, подписавших Варшавский Договор 1955 г., и 16 государств – членов Организации Североатлантического договора. По факту участия в этих военно-политических союзах были сформированы две группы государств – участников договора.

Договор устанавливал равновесие сил двух союзов на пониженных уровнях, ограничивал возможности размещения их обычных вооружений вдоль линии соприкосновения ОВД и НАТО. Он позволил провести быстрое и сбалансированное сокращение большого количества избыточных вооружений и техники, доставшихся государствам-участникам в наследство от времен холодной войны.

Центральными положениями в ДОВСЕ являются положения о максимальных уровнях на ограничиваемые договором вооружения и технику (ОДВТ) каждой из групп государств-участников в районе применения в целом и в отдельных его регионах. Только на протяжении 1990-х годов государства-участники сократили 56 тыс. единиц вооружений и военной техники (ударные истребители-бомбардировщики, основные боевые танки, ударные вертолеты, боевые бронированные машины, реактивная и ствольная артиллерия). Уровни, установленные в ДОВСЕ для групп государств-участников, были распределены ими внутри этих групп. Кроме того, договором установлено так называемое правило достаточности, предусматривавшее, что любое отдельно взятое государство-участник может иметь не более чем примерно одну треть от общих количеств ОДВТ в районе применения.

Обеспечив высокую степень транспарентности в отношении обычных вооруженных сил государств-участников, договор позволил осуществлять военное планирование и строительство, исходя не из «наихудшего сценария», а из реальных тенденций развития обстановки. Впервые за несколько сот лет развязывание широкомасштабной военной агрессии на территории Европы стало практически невозможным.

С прекращением существования ОВД, а затем и СССР, выводом советских/российских войск из стран ЦВЕ, Балтии и республик СНГ, возникновением ряда очагов конфликтов и особенно с расширением НАТО договорные механизмы, предназначенные для поддержания баланса сил между двумя военно-политическими союзами, стали утрачивать эффективность.

В этих условиях странами – подписантами ДОВСЕ было принято Соглашение об адаптации Договора об обычных вооруженных силах в Европе, которое было подписано в Стамбуле 19 ноября 1999 г., ратифицировано Российской Федерацией в 2004 г., но не вступило в силу. Режим адаптированного ДОВСЕ был ориентирован на укрепление безопасности каждого государства-участника, независимо от его принадлежности к военно-политическим союзам.

Сохранение в адаптированном ДОВСЕ фланговых ограничений для части территории России с политической точки зрения является дискриминационным, а с практической – препятствует перемещению сил и средств в пределах России, в том числе и в целях борьбы с терроризмом. С учетом этого в нынешней ситуации сохранение этих ограничений не отвечает интересам России.

Соглашение 1999 г. существенно нивелировало негативные последствия «первой волны» расширения НАТО для безопасности России и европейской стабильности в целом. Однако последовавшая затем «вторая волна» вновь значительно изменила ситуацию к худшему.

Соглашение об адаптации ДОВСЕ было ратифицировано Белоруссией, Россией, Казахстаном и Украиной (последняя не сдала депозитарию свою ратификационную грамоту). В то же время практически сразу же после подписания Соглашения об адаптации ДОВСЕ страны НАТО под воздействием США взяли курс на затягивание процесса введения этого документа в действие. Начало ратификации соглашения они стали увязывать с выполнением Россией различных надуманных условий. С 2002 г. таким условием являлось выполнение не относящихся к договору обязательств о выводе российских войск с территорий Грузии и Молдавии, существующих в рамках двусторонних договоренностей России с этими странами. Исключительные обстоятельства, сложившиеся вокруг ДОВСЕ, побудили Российскую Федерацию рассмотреть вопрос о приостановлении действия договора до тех пор, пока страны НАТО не ратифицируют соглашение о его адаптации и не начнут добросовестно выполнять этот документ.