Полный курс уголовного права. Том II. Преступления против личности

© Коллектив авторов, 2008

© Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2008

* * *

Раздел первый
Особенная часть российского уголовного права. Теоретические основы квалификации преступлений

Глава I
Особенная часть уголовного права: понятие и система

Особенная часть уголовного права представляет собой относительно самостоятельную сферу российского уголовного права в целом. Ее относительная самостоятельность обусловлена тем, что именно в нормах Особенной части непосредственно очерчивается круг уголовно наказуемых деяний, содержится перечень конкретных уголовно-правовых запретов, устанавливаются санкции за их нарушение.

Вместе с тем предмет Особенной части уголовного права не ограничивается одними лишь нормами-запретами. В него входят также и поощрительные нормы, стимулирующие позитивное посткриминальное поведение. К таким нормам, например, можно отнести примечание к ст. 126 УК (похищение человека), в котором говорится: «Лицо, добровольно освободившее похищенного, освобождается от уголовной ответственности, если в его действиях не содержится иного состава преступления».

Имеются в Особенной части уголовного права и такие новеллы, в которых не содержатся признаки состава преступления, а лишь интерпретируются использованные в УК категории. Так, в примечании 1 к ст. 201 УК дается определение лица, выполняющего функции в коммерческой или иной организации; в примечании к ст. 264 УК толкуется понятие «другие механические транспортные средства»; в ст. 331 УК раскрывается понятие преступлений против военной службы.

Последние два вида норм не отражают пока в полной мере специфики Особенной части уголовного права, ибо выполняют не охранительные, а регулятивные (нормы-определения) и даже в некотором смысле восстановительные (нормы-поощрения) функции. Однако увеличение числа таких норм в УК РФ 1996 г. свидетельствует о том, что законодателем взят курс на расширение функциональных возможностей уголовного права, усиление его нерепрессивных начал^[1]. Отдельными теоретиками предлагается дополнить УК РФ приложением, в котором бы в систематизированном виде содержалось официальное толкование встречающихся в УК терминов. О принципиальной возможности такого решения свидетельствует опыт законодателей КНР, Испании, Японии и других стран.

Таким образом, Особенная часть уголовного права представляет собой систему норм, устанавливающих преступность и наказуемость конкретных видов общественно опасных деяний; предусматривающих условия и основания освобождения от уголовной ответственности и (или) наказания за совершение некоторых из них; раскрывающих содержание и смысл отдельных уголовно-правовых предписаний.

В нормах Особенной части уголовного права в наиболее концентрированном виде отражается специфика уголовно-правовой политики государства на данном этапе его исторического развития.

Характерной особенностью российской уголовно-правовой политики последних лет является тенденция к дифференциации уголовной репрессии. Одним из источников ее служит противоречивый процесс криминализации и декриминализации деяний, благодаря которому репрессия постоянно должна приводиться в соответствие с реалиями социальной действительности.

Анализ тенденций в развитии уголовного законодательства на протяжении последних 45 лет (включая и реформу УК РФ 1996 г.) позволяет установить следующую закономерность: резкое превалирование числа криминализированных деяний над декриминализированными. Так, в Особенной части УК РФ 1996 г. на сегодняшний день насчитывается 260 уголовно-правовых запретов, что на 55 норм больше, чем в УК РСФСР 1960 г. на момент его принятия.

Обращает, правда, на себя внимание тот факт, что декриминализация (весьма скромная по числу отмененных норм) коснулась в основном тех деяний, которые достаточно часто встречаются в реальной жизни: спекуляция, некоторые виды хулиганства, самогоноварение, управление транспортным средством в состоянии опьянения и др. А потому объем фактически применяемой репрессии в этой части несколько сузился. В то же время нельзя не учитывать, что отмеченная тенденция на талкивается на целый ряд объективных препятствий в виде определенного состояния, структуры, динамики преступности, других негативных социальных явлений, поэтому Особенная часть уголовного права в этом направлении эволюционирует не так быстро, как того хотелось бы. Если же оценивать ситуацию в целом, то необходимо признать, что уголовная репрессия в том виде, в каком она выражена в нормах Особенной части УК, за последние 40 лет не только непрерывно расширялась, но и неуклонно ужесточалась.

В результате объективного и закономерного процесса постоянного развития, изменения и совершенствования социальных структур, появления новых общественных отношений возникает необходимость в уголовно-правовой защите некоторых из них. Установлением уголовной наказуемости деяний, могущих причинить вред вновь возникающим общественным отношениям, и обеспечивается такая защита. Отмеченная тенденция является отражением принципа динамизма в уголовном праве. Он, как известно, требует постоянного учета изменений в системе общественных отношений и своевременного отражения их в законе.

Сказанное, разумеется, не означает, что уголовно-правовая регламентация должна простираться на все вновь возникающие общественные отношения без исключения. Ставить под защиту уголовного закона необходимо лишь наиболее важные и ценные из них и только тогда, когда такая защита не может быть обеспечена менее репрессивными средствами. В. Н. Кудрявцев справедливо отмечает: «Уголовно-правовой запрет следует рассматривать как субсидиарный – в том смысле, что наказание надо устанавливать в качестве последнего средства»^[2].

Потребность в уголовно-правовой защите новых общественных отношений возникает в силу разных причин. Толчком к установлению уголовно-правового запрета может послужить расширение конституционных прав и свобод граждан, требующее их соответствующей правовой, в том числе и уголовно-правовой, защиты. Например, Конституция России 1993 г. в ч. 1 ст. 23 гарантировала гражданам неприкосновенность частной жизни, право на личную и семейную тайну. Вслед за этим в УК РФ 1996 г. появилась ст. 137 (нарушение неприкосновенности частной жизни).

Необходимость в уголовно-правовой регламентации может быть вызвана возникновением экстремальных условий (военная обстановка, обострение международной ситуации, экономические осложнения и т. д.). Как реакцию законодателя на обострение международной обста новки можно, по-видимому, расценивать установление Уголовным кодексом 1996 г. ответственности за нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой (ст. 368 УК).

Потребность в уголовно-правовой защите может возникнуть и в связи с развитием научно-технической революции. Известно, что научно-технический прогресс приносит человечеству не одни лишь блага. Зачастую он сопровождается издержками технического и социального характера. Отрицательные последствия НТР могут быть нейтрализованы различными способами, в том числе и путем регламентации вновь возникающих общественных отношений в уголовном законе. Необходимость борьбы с негативными последствиями НТР уже породила такие системные образования, как группа транспортных преступлений, деяния, связанные с использованием радиоактивных веществ, некоторые преступные посягательства на природную среду, компьютерные преступления. В перспективе развитие науки и техники может вызвать постановку под защиту уголовного закона общественных отношений, например в области медицины (клонирование людей), биологии (генная инженерия), психиатрии (модификация поведения).

Таким образом, на нынешнем этапе развития уголовно-правовой политики необходимость в принятии новых и расширении границ действующих уголовно-правовых норм полностью не исключена. Более того, данный процесс пока еще нужно рассматривать не как серию эпизодических мероприятий, а как определенную тенденцию. Суммируя изложенное, следует прийти к выводу о том, что необходимость расширения до известных пределов сферы уголовной ответственности вполне оправдана целым рядом причин: а) выявившимися на практике пробелами в уголовной наказуемости; б) появлением новых общественных отношений, нуждающихся в уголовно-правовой защите, или новых общественно опасных деяний, требующих уголовно-правовой борьбы с ними; в) международными соглашениями, в которых участвует Россия; г) укреплением гарантий защиты конституционных прав и свобод; д) целесообразностью выделения специальных составов из общих.

Очевидно, что установление уголовной наказуемости деяний при наличии упомянутых выше причин (и соблюдении всех иных условий криминализации) нельзя признать недостатком уголовного законодательства. В зависимости от того, какая из причин оказала решающее воздействие на законодателя в процессе установления им уголовно-правового запрета, все вновь криминализированные деяния можно разделить на четыре группы. В первую группу входят деяния, криминализация которых вызвана необходимостью уголовно-правового регулирования относительно новых видов антиобщественного поведения. Ранее они либо не встречались в жизни вообще, либо совершались эпизодически. Однако в результате изменившейся обстановки, под воздействием различного рода факторов степень общественной опасности таких деяний резко возросла, что потребовало уголовно-правовой борьбы с ними. К таким деяниям относятся: террористический акт (ст. 205); захват заложника (ст. 206); вандализм (ст. 214); неправомерный доступ к компьютерной информации (ст. 272) и др. Вторую группу образуют деяния, криминализированные в целях усиления гарантий охраны конституционных прав и свобод граждан. В последнее время такой криминализации подверглись нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (ст. 136); отказ в предоставлении гражданину информации (ст. 140) и др. Третья группа деяний криминализирована как результат обязательств, взятых на себя Россией по международным соглашениям: пиратство (ст. 227); производство или распространение оружия массового поражения (ст. 355); применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 356). Четвертую группу составляют деяния, подвергшиеся криминализации в процессе дифференциации уголовного законодательства и выделения специальных составов из общих. Сюда входят преступления, предусмотренные ст. 295, 171¹, 215¹ УК РФ.

Процессу криминализации новых форм общественно опасного поведения должен соответствовать процесс декриминализации деяний, утративших ту степень общественной опасности, которая позволяла рассматривать их в качестве преступлений. Если этого не происходит, значит, либо нет оснований для декриминализации, либо они есть, но законодатель не решается освободить Уголовный кодекс от «отработавших свое» статей или даже пополняет его новыми «квазипреступлениями». Такие деяния, как производство, приобретение, хранение, перевозка или сбыт немаркированных товаров и продукции (ст. 171¹ УК); незаконное использование товарного знака (ст. 180 УК); подделка или уничтожение идентификационного номера транспортного средства (ст. 326); изготовление, сбыт поддельных марок акцизного сбора, специальных марок или знаков соответствия либо их использование (ст. 327¹), совершенно безболезненно могли бы быть переведены из категории преступлений в разряд административных проступков.

Отказ от уголовной наказуемости подобных деяний позволил бы: во-первых, «разгрузить» уголовное законодательство от норм с крайне низкой эффективностью; во-вторых, привести в соответствие меры борьбы с данными деяниями с реальной степенью их общественной опасности; в-третьих, обеспечить более полную реализацию принципа неотвратимости ответственности. В качестве поучительного примера здесь можно привести опыт законодателей тех стран, в которых в последние годы исключены из числа преступных некоторые нетяжкие хозяйственные преступления, общественно опасное уклонение от работы, некоторые деяния против собственности, транспортные нарушения, аборты, легкие случаи нарушения неприкосновенности жилища, оскорбления личности и т. д. Российский законодатель на столь широкую декриминализацию пока не идет. Почему?

«Консервация» в уголовном законодательстве деяний с уже, казалось бы, давно (и явно) отпавшими основаниями для их криминализации может быть результатом ряда причин. Одна из них, вероятно, кроется в отставании общественного сознания, в силу его известной традиционности и консервативности, от бытия. Дело в том, что уже сам факт наказуемости деяния в глазах общественного мнения представляется достаточно веским аргументом против его декриминализации, поэтому отмена уголовной наказуемости требует более развернутой аргументации, чем криминализация деяния.

На позицию законодателя, возможно, оказывают соответствующее воздействие и предложения ученых-юристов, высказываемые ими de lege ferenda. Вряд ли найдется диссертация, касающаяся исследования проблем уголовной ответственности за конкретные виды преступной деятельности, автор которой не счел бы своим долгом предложить некоторое количество рекомендаций, направленных на совершенствование действующего уголовного законодательства. Причем признаком хорошего тона считается формулирование предложений, связанных с расширением сферы уголовной репрессии. Примечательно, что из нескольких сотен предложений по совершенствованию уголовного законодательства, проанализированных нами за последние несколько лет, более 90 % сводятся к расширению ответственности и усилению наказания. В бурном потоке уголовно-правового ригоризма нередко тонут голоса тех, кто выступает за декриминализацию отдельных деяний. Чрезмерное увлечение криминализационными процессами приводит к появлению целого ряда «псевдопреступлений» и порождает ситуации, когда правоохранительные органы вынуждены «стрелять из пушек по воробьям».

Иногда недостаточно обоснованная криминализация признается самим законодателем неоправданной, и в дальнейшем такая скоропостижно принятия норма отменяется. Нечто подобное произошло с ч. 1 ст. 264 УК РФ 1996 г., из которой Законом РФ от 25 июня 1998 г. было изъято упоминание о причинении крупного ущерба. В правосознании же населения отмеченные законодательные метаморфозы могут восприниматься как разрешающий сигнал к совершению аналогичных (но еще запрещенных) деяний. Криминализация различных форм отклоняющегося поведения невысокой степени общественной опасности порождает ситуацию, о которой К. Маркс в свое время писал так: «Народ видит наказание, но не видит преступления, и именно потому, что он видит наказание там, где нет преступления, он перестает видеть преступление там, где есть наказание»^[3]. Расчет в подобных случаях на общепревентивное действие уголовного закона оказывается, как правило, несостоятелен.

Объективности ради следует отметить, что судебная практика давно нашла «противоядие» к таким статьям, компенсируя отсутствие декриминализации неприменением этих норм. По данным А. В. Наумова, за 11 лет около 40 статей Особенной части УК РСФСР 1960 г. ни разу не встречались в судебной и следственной практике Волгоградской области. По другим данным, за 15 лет не было случаев осуждения по 21 статье УК, еще по 32 статьям судимость в среднем не превышала 1 человека в год. Неприменяемые на практике нормы получили в литературе название «мертвых»^[4].

Но так ли уж очевидна в связи с этим «уязвимость» действующего уголовного законодательства? Думается, что подход к оценке рассматриваемого явления должен быть дифференцированным.

Действительно, некоторые уголовно-правовые нормы предусматривают ответственность за деяния, крайне редко встречающиеся в жизни. Но они могут служить гарантией соблюдения конституционных принципов и положений либо вытекать из международных соглашений, в которых участвует Россия (ст. 136–139, 227, 253, 270 УК и др.). Неприменение данных норм на практике не может исключить право на существование их в законе. Круг уголовно-правовых норм с заведомо низкой применяемостью на практике в перспективе, видимо, будет даже расширяться. Вполне мыслимо установление уголовной ответственности за такие деяния, как нарушение правил полета космических кораблей, неоказание помощи в космическом пространстве, клонирование людей и т. д.

Было бы заблуждением считать, что криминализировать подобные деяния законодателя побуждает анализ юридико-криминологических факторов. Скорее наоборот: исследование этих оснований должно было бы привести его к мысли об отмене уголовно-правового запрета ввиду практически не встречающихся случаев совершения подобных преступлений. Он же не только не декриминализирует существующие деяния, но и вводит новые нормы. Учитывая исключительно важный характер охраняемых общественных отношений, следует признать вполне оправданным стремление законодателя обеспечить возможно более полную защиту конституционных прав граждан, распространив ее и на те случаи, когда вероятность их нарушения является небольшой. Отсюда представляется обоснованным не только дальнейшее сохранение в уголовном законодательстве подобных норм, но и до известных пределов увеличение их числа.

Далее. Определенная часть «неработающих» норм содержит ответственность за деяния, довольно часто совершаемые в жизни, но остающиеся безнаказанными в судебной практике в силу трудностей их выявления и доказывания (ст. 121, 125, 143, ч. 1 ст. 215 УК и др.). Степень общественной опасности указанных преступлений еще настолько велика, что не позволяет ставить вопрос о переводе их в категорию проступков. Выходом из создавшегося положения может стать переориентация практики на более последовательное и строгое соблюдение принципа неотвратимости ответственности применительно к названным составам.

Наконец, имеется еще одна группа норм, неприменение которых обусловлено отпадением оснований для криминализации предусмотренных ими деяний при весьма высокой распространенности их в реальной действительности (ст. 171¹, 180, 327¹ УК). Разрыв между содержанием подобных запретов и реальными потребностями современного момента более чем очевиден. Он может быть преодолен только путем отмены уголовно-правовых норм, переставших соответствовать социальным ожиданием. Сохранение в уголовном законодательстве таких норм неоправданно и даже вредно, ибо порождает у населения отношение к уголовному закону как к нереальному. Если верно, что практика – критерий истины, то следует признать и то, что массовое неприменение на практике отдельных уголовно-правовых норм означает их несостоятельность, ненужность, криминализационную избыточность. На наш взгляд, преступления этой группы подлежат декриминализации. Чтобы такая декриминализация не создавала иллюзию безнаказанности, она может быть нейтрализована введением или усилением административной ответственности.

Дифференцированный подход к оценке неприменяемых на практике норм позволяет преодолеть еще встречающийся в литературе односторонний взгляд на такие нормы. Вполне очевидно, что не всегда наличие «практически неприменяемого закона есть определенное нарушение принципа экономии уголовной репрессии»^[5]. В равной мере ошибочным ввиду чрезмерной категоричности следует признать и прямо противоположное суждение: «Если норма не применяется, то значит, что уголовный закон выполняет свою роль, соответствует своему назначению»^[6]. В идеале так оно и должно быть. Но в реальной действительности так обстоят дела далеко не с каждой из неприменяемых новелл.

Самостоятельность норм Особенной части относительна: они могут действовать лишь в неразрывном единстве с нормами Общей части. В нормах Общей части фиксируются основные, принципиальные, базовые положения уголовного права, которые в дальнейшем, преломляясь сквозь призму норм Особенной части, реализуются применительно к конкретным видам преступлений. В свою очередь именно в нормах Особенной части описаны детализирующие признаки определенных составов преступлений, а также виды и размеры наказаний, подлежащих применению к лицам, их совершившим. Но применить эти нормы на практике можно только на основе новелл Общей части и в сочетании с ними. Особенно наглядно неразрывная связь Общей и Особенной частей проявляется в случаях, когда преступная деятельность прервана на стадии приготовления (покушения), деяние совершено в соучастии или имеет место множественность преступных актов. Квалификация подобных деяний по статьям Особенной части УК без ссылок на соответствующие нормы Общей его части зачастую становится невозможной.

В нормах Особенной части «опредмечиваются» те идеи, которые заложены в положениях Общей части, в них материализуется берущий свое начало в новеллах Общей части смысл уголовно-правового запрета. В результате единства и взаимодействия Общей и Особенной частей уголовного права известная и неизбежная декларативность первой из них удачно компенсируется утилитарностью и широкой практической реализуемостью второй.

Значение Особенной части уголовного права состоит, прежде всего, в том, что в ее нормах находит свое окончательное воплощение принцип законности. Согласно ему, во-первых, преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только Уголовным кодексом; во-вторых, применение уголовного закона по аналогии не допускается (ст. 34 УК РФ).

Сказанное означает, что вне и помимо Особенной части не могут располагаться нормы, содержащие признаки конкретных составов преступлений и подлежащие применению к виновным в их совершении лицам.

Все вновь принимаемые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат инкорпорации в УК РФ. Нормы уголовного права, содержащиеся в международных договорах и конвенциях, в которых участвует Россия, не могут применяться «напрямую», а должны быть имплементированы во внутринациональное уголовное законодательство.

Сама Особенная часть должна состоять из закрытого, конечного перечня уголовно наказуемых деяний. Расширительное толкование этого перечня недопустимо. Могущие встречаться в реальной жизни пробелы в уголовной наказуемости не могут быть восполнены применением закона по аналогии, они устраняются самим законодателем путем установления нового уголовно-правового запрета. Следовательно, преступлением в настоящее время признается только то, что зафиксировано в качестве такового в нормах Особенной части УК РФ, и привлеченным к уголовной ответственности может быть только лицо, в чьих действиях (или бездействии) обнаружены все признаки описанного в уголовном законе состава преступления.

Система Особенной части уголовного права есть классификация составов преступлений в зависимости от особенностей их родовых и групповых объектов с последующим ранжированием их в рамках отдельных разделов и глав.

В соответствии с принципами положений ст. 71 Конституции РФ и ч. 1 ст. 1 УК РФ 1996 г., во-первых, принятие уголовного законодательства есть исключительная компетенция федерального центра (а не субъектов Федерации); во-вторых, действующее уголовное законодательство должно быть полностью кодифицировано (т. е. иметь форму Уголовного кодекса РФ); в-третьих, все вновь принимаемые уголовные законы подлежат обязательному включению в УК РФ. Из изложенного следует, что система Особенной части российского уголовного права есть по сути система Особенной части УК РФ.

Из приведенного правила, впрочем, есть несколько исключений. Так, российский законодатель не лишен возможности принимать так называемые «комплексные», межотраслевые законы, включающие в себя и нормы уголовного права. В качестве примеров таких нормативных актов сошлемся на разрабатываемые Государственной Думой РФ проекты законов «Об организованной преступности» и «О коррупции». Принятие этих законов, конечно, возможно, но применение без включения их уголовно-правовых компонентов в УК РФ – недопустимо.

Несколько сложнее подобная законодательная коллизия разрешается в ситуации, когда принимаются так называемые «чрезвычайные» уголовные законы. В соответствии с ч. 3 ст. 331 УК «уголовная ответственность за преступления против военной службы, совершенные в военное время либо в боевой обстановке, определяется законодательством РФ военного времени». Думается, что подобные уголовные законы могут действовать автономно (т. е. без их инкорпорации в УК РФ), но лишь до тех пор, пока продолжает сохраняться период «военного времени».

В пореформенный период мы сталкиваемся еще с одной нестандартной ситуацией, когда вынуждены применять утративший силу уголовный закон, не входящий в систему Особенной части действующего УК РФ. Имеются в виду случаи применения УК РСФСР 1960 г. в отношении деяний, совершенных до 1 января 1997 г. и наказуемых по старому УК менее строго, чем по новому.

Некоторые положения Конституции РФ как нормативного акта высшей юридической силы могут играть роль уголовно-правовых норм прямого действия. Например, положения ст. 20 Конституции о применении смертной казни только к лицам, совершившим особо тяжкие преступления против жизни, долгое время блокировали возможность применения этого вида наказания за другие преступления, предусмотренные УК РСФСР 1960 г., в санкциях которых также фигурировала исключительная мера наказания.

Наконец, в крайне редких случаях отдельные положения официально опубликованных международных договоров РФ при условии, что они не требуют издания внутригосударственных актов для их применения, могут действовать в России непосредственно. Этот постулат базируется на известном тезисе о том, что общепризнанные принципы и нормы международного права являются составной частью российской правовой системы.

Во всех приведенных ситуациях, отмечает Л. Л. Кругликов, возможно «выпадение» уголовно-правовых предписаний из системы Особенной части действующего Кодекса^[7]. В остальном Особенная часть уголовного законодательства и УК РФ совпадают.

Первичным структурным элементом системы Особенной части является уголовно-правовая норма, содержащая признаки конкретного состава преступления. Все нормы Особенной части объединены законодателем в соответствующие главы, а последние включены в определенные разделы.

Система Особенной части УК структурирована с учетом ряда принципиально новых подходов к ее построению.

Во-первых, разделы в действующем УК РФ располагаются в строгом соответствии с конституционным положением о приоритетной защите интересов «личности – общества – государства». Согласно приведенной триаде Особенная часть УК открывается разделом VII «Преступления против личности», продолжается разделами VIII «Преступления в сфере экономики» и IX «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка» и завершается разделами X «Преступления против государственной власти», XI «Преступления против военной службы», XII «Преступления против мира и безопасности человечества».

Во-вторых, главы внутри разделов располагаются в жесткой, иерархически заданной последовательности, исходя из степени важности охраняемых общественных отношений. Наиболее наглядно это видно на примере раздела VII «Преступления против личности», который открывается главой 16 «Преступления против жизни и здоровья».

В-третьих, в самих главах четко прослеживается идея законодателя выстроить вертикаль норм в строгой зависимости от степени значимости объектов уголовно-правовой охраны. В той же главе 16 «Преступления против жизни и здоровья» все деяния располагаются в соответствии с правилом «от более тяжкого – к менее опасному»: убийства (во всех их проявлениях) – неосторожное причинение смерти – причинение вреда здоровью.

Основным классификационным критерием, к которому прибегает законодатель в процессе структурирования системы Особенной части УК, является, как известно, объект посягательства. Исходя из традиционного для доктрины российского уголовного права понимания природы объекта преступления, можно прийти к выводу, что в основе выделения разделов в Особенной части УК лежит родовой объект, глав – видовой (групповой), отдельных норм – непосредственный объект. Учитывая, впрочем, то обстоятельство, что структура Особенной части УК РФ 1996 г. заметно усложнилась, в литературе последних лет можно встретить и иной взгляд на классификацию объектов, использованную законодателем при конструировании им системы Особенной части нового УК^[8].

Нельзя сказать, что и сама эта система безукоризненна, лишена изъянов и внутренних противоречий. В теории, например, уже обращалось внимание на отступление от правил описания норм в строгой последовательности (по группам). Так, одна из норм о хищении (ст. 164 «Хищение предметов, имеющих особую ценность») расположена после нормы о вымогательстве – корыстном преступлении, не являющемся хищением (ст. 163), нормы о нарушении условий предпринимательской деятельности (ст. 169, 171–174) «разорваны» предписаниями ст. 170, не касающимися сугубо данной сферы (Л. Л. Кругликов).

Приведем и мы пару примеров нелогичного подхода законодателя к определению того места, которое должна занимать норма в системе Особенной части УК РФ. Угон автомобиля (а равно трамвая, троллейбуса и подобных механических транспортных средств) отнесен законодателем к преступлениям против собственности (ст. 166 УК). Угон воздушного, морского, речного судна либо железнодорожного подвижного состава помещен в главу «Преступления против общественной безопасности» (ст. 211 УК). Одно их двух: либо необходимо признать, что и при угоне воздушных и прочих судов вред причиняется собственности и тогда перенести эту норму в главу о преступлениях против собственности, либо допустить, что и при угоне автомобиля страдает общественная безопасность, а значит, и место этой новелле в главе о посягательствах на общественную безопасность.

Явно «заблудилась» в главе 27 «Преступления против безопасности движения и эксплуатации транспорта» ст. 271 УК (нарушение правил международных полетов), ибо данное преступление посягает на неприкосновенность государственной границы России, а отнюдь не на безопасность функционирования транспортных средств.

Система Особенной части в УК РФ 1996 г. представлена в следующем виде:

Раздел VII. Преступления против личности.

Глава 16. Преступления против жизни и здоровья.

Глава 17. Преступления против свободы, чести и достоинства личности.

Глава 18. Преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности.