Введение
Северный Кавказ! Незабвенный герой фильма Л. Гайдая «Кавказская пленница» с полным основанием говорил: наш край – это и всесоюзная житница, и здравница, и всесоюзная кузница. Действительно, с северокавказским регионом у нас всегда ассоциировались живописные горы, солнечные низины, невозмутимые чабаны, неторопливо сопровождающих овечьи отары, мудрые аксакалы-долгожители, лазурное море, изобилие фруктов, смуглые, темпераментные, гостеприимные люди…
Сегодня, к сожалению, ассоциации совсем другие. Грозный, Буденовск, Сержень-Юрт, Каспийск, Нальчик. Все это метки конфликтогенного, неблагополучного. Порой вести оттуда напоминают сводки Советского Информбюро. Слово «терроризм» (и, к сожалению, не только слово) как гремучая змея зловеще вползает в российские реалии. Как в далеком 1905, когда вся Россия спорила по поводу Портсмутского мира, заключенного после русско-японской войны, теперь, через 100 лет, идут дискуссии вокруг мира Хасавюртского. Если раньше «пособием» по Кавказу был лирико-романтический цикл М. Ю. Лермонтова, то сейчас таковым больше является толстовский «Хаджи-Мурат»!
Российская власть делает максимум возможного, чтобы стабилизировать взрывоопасный регион. Но сполохи экстремизма все же вспыхивают на северо-кавказском пространстве, грозя новыми бедами.
И здесь надо сказать честно – о Северном Кавказе как в отечественных, так и в мировых СМИ, публицистической и научной литературе уже воздвигнут целый Монблан сведений. Но именно сведений. На самом же деле о регионе, его истории, национальных традициях, менталитете северокавказских народов мы знаем ничтожно мало. Особой «терра инкогнито» он остается для Запада, хотя Северный Кавказ постоянно присутствует в его политической жизни.
В какой-то мере этот пробел решили восполнить авторы предлагаемого издания. Значительное внимание они уделяют этноэтикету. И вот почему. Еще в 1997 году тогдашний Председатель Комитета Государственной Думы Федерального собрания РФ по делам национальностей. В. Ю. Зорин (впоследствии ставший федеральным министром, курировавшим национальную и миграционную политику) в послесловии к книге «Национальная политика России: история и современность», с тревогой писал о том, что у наших граждан – от чиновников высокого ранга до простого россиянина – отсутствует этнокультурная осведомленность. Иными словами, речь шла о необходимости курсов воспитания этики межнациональных контактов, важности создания системы своего рода «этнологического ликбеза». Сколько бытовых конфликтов можно было бы предотвратить, – восклицал он.
В послесловии к другой работе «Что нужно знать о народах России» (М., 1999) он же справедливо замечал, что знание национальных обычаев требуется с бытового уровня, а нередко и этим заканчивается. «Особо явственно это сказалось в чеченских событиях, – пояснял он. – Представьте себе следующую ситуацию. Лето. Жара. На блокпосту осуществляется выборочная проверка, обыск. Обыскивают всех подряд – и мужчин и их жен. И ребята не знают, что для чеченца обыск его жены – невероятное оскорбление. Или в жаркий день солдат снимает рубашку, брюки и в одних плавках стоит на посту. А у мусульман категорически запрещено в общественных местах оголяться выше колена и ниже пояса». От себя добавим – а чего стоили обыски домов, когда солдаты заходили на женскую «табуированную» половину дома?!
В послесловии к этой же книге Председатель Совета Ассамблеи народов России, министр РФ Р. Г. Абдулатипов замечал, что знание национальной психологии, культуры, умения вести себя в многоэтнической стране непосредственно влияет на то, что сегодня называется модным термином «этнотолерантность».
Велись переговоры о подготовке издания и с А. В. Квашниным, тогда начальником Генерального штаба Министерства обороны РФ, с другими руководителями силовых, образовательных ведомств. Все согласно кивали, что пособия по этноэтикету нужны, но сетовали на скудный бюджет. Это напоминало интервью с выдающимся писателем Г. Маркесом в годы перестройки. Когда он спросил, почему его книги, получившие мировую славу, печатаются в СССР такими малыми тиражами, что сразу становятся раритетом, библиографической редкостью, на это ответили: в стране нет бумаги. Тогда Г. Маркес с неподдельным удивлением вопросил: у вас нет бумаги, чтобы печатать на ней деньги? А в данном случае речь идет не только об огромных деньгах, вынимаемых из тощих кошельков россиян, но о самом ценном – человеческих жизнях!
Прошло почти 10 лет – а воз и поныне там. В октябре 2005 года сенатор Р. Аушев, в радиоэфире опять заявил: федеральная власть не знает духовного мира народов Северного Кавказа, его обычаев и традиций и совершает все те же ошибки.
Попытку как-то заполнить возникшую лакуну предприняли авторы настоящего издания, выходящего пока пилотным тиражом. Трудности с созданием книги были неимоверны. Если сам Северный Кавказ – особый субцивилизационный мир, то у множества населяющих его народов – своя история, традиции. Не обошлось и без мифологии, – ясно, чем меньше этнос, – тем более активно он позиционирует себя.
Как отмечалось еще в 1999 году в независимом экспертном докладе Центра по изучению и урегулированию конфликтов при Институте этнологии и антропологии «Пути мира на Северном Кавказе» (рук. авторского коллек. В. А. Тишков), энтузиазм большинства кавказских обществоведов десятилетиями направлен на установление культурной отличительности групп населения, доказательства их древних исторических корней, «цивилизационной уникальности», а в последнее время – на «национальное возрождение» и «реабилитацию народов». Эти подходы игнорируют существующую общероссийскую социальную и культурную общность, реальные частные стратегии и интересы людей, проблемы развития и общественных трансформаций.
Как подчеркивали авторы доклада происхождение своего народа часто является вопросом, вызывающим повышенный интерес у представителей этнических групп, живущих в многонациональном государстве и ощущающих приниженность по отношению к доминирующему населению. В этом плане интерес к отдаленной истории играет особую роль, нежели интерес к недавней истории, в которой малые этнические группы также черпают пищу для обид и политических требований. Поэтому апелляция к славным деяниям предков оказывается действенной и способствует этнической мобилизации. Здесь-то и помогает обращение к реальной или мифической древней государственности и прочим достижениям далеких предков, которые способны вызвать массовый энтузиазм под лозунгом «возрождения своей культуры и государственности». Такие аргументы неизменно присутствуют в риторике этнополитических лидеров Северного Кавказа. Они нередко служат для выдвижения территориальных претензий к своим соседям, введения правовой дискриминации по этническому признаку и даже этнических чисток.
В докладе называются лишь некоторые примеры из области исторического мифотворчества, которые, к сожалению, включались и в школьную программу. Это – попытка реанимировать план великой Черкессии, когда в Республике Адыгея, в которой титульный «этнос» составляет около 23 %, а конкретно – собрать адыгскую диаспору и поправить в свою пользу этнодемографический баланс в республике, что нашло отражение в специальном Законе о репатриации. Это и еще более радикальные версии древней истории адыгов. Некоторые авторы пытаются возвести их корни к майкопской и дольменной культурам III – нач. II тыс. до н. э. и возрождение этой государственности в V–IV вв. до н. э. в Юго-Восточном Приазовье. В этом видится залог возрождения общеадыгской государственности уже в нашу эпоху.
В настоящее время отождествление предков адыгов с создателями майкопской культуры III тыс. до н. э. является в адыгской среде общепринятой версией. Оно фигурирует в официальных документах и преподается в школе. Мало того, фантастическое представление о существовании адыгской государственности начиная с III тыс. до н. э. сейчас не только разделяется ведущими адыгскими учеными, но даже находит отражение в государственной символике – изображении хаттского одноглавого орла на гербе Кабардино-Балкарии.
Это – идентификация своих предков с аланами – мощным кочевым союзом эпохи раннего средневековья, создавшим свою государственность к X в. н. э. Аланы действительно являются достаточно престижными предками – они сыграли значительную роль в эпоху Великого переселения народов; их орды достигли Франции и Испании и тем самым приняли участие в сложении современной европейской цивилизации; кроме того, в Х-XII вв. Аланское царство было самым мощным государством Северного Кавказа, уже в то время принявшим христианство.
Учеными давно установлено, что аланский субстрат сыграл немалую роль в формировании карачаевцев и балкарцев, будучи той местной основой, на которую наслоились пришедшие позднее тюркские группы (болгары, половцы и др.). При этом ираноязычные аланы перешли на язык пришельцев, передав им многое из своего культурного наследия. Однако такое решение проблемы этногенеза мало устраивает многих карачаевских и балкарских ученых. Поэтому они настаивают на том, что аланы будто бы изначально были тюркоязычными. В 1990-х гг. эта версия получила в балкарско-карачаевской среде широкую популярность. Мало того, стремясь всемерно использовать этногенетическую версию в территориально-политических целях, балкарские и карачаевские авторы, вопреки надежно установленному современной наукой факту ираноязычия кочевников скифо-сарматского мира, наделяют последних тюркоязычием и утверждают, что происходившие от них балкарцы и карачаевцы были всегда верны своему языку.
Наиболее радикальная версия этой мифологемы утверждает, что формирование тюрок в целом происходило не в глубинах Азии, как считают большинство специалистов, а в Волжско-Уральском регионе, начиная, по меньшей мере, с IV тыс. до н. э. Тем самым тюркам фактически приписываются все достижения ираноязычных кочевников. Одновременно тюрки рисуются автохтонами европейских степей, великими путешественниками и культуртрегерами. Этот этногенетический миф содержит такие важные для балкарского самосознания положения, как автохтонность в Европе в целом и на Северном Кавказе в частности (тем самым балкарцы объявлялись изначально европейским народом), обширность занимаемой предками территории (евразийские степи, Северный Кавказ и даже Месопотамия), необычайная древность (6–7 тыс. лет), участие в создании древнейших государств и цивилизаций.
Среди осетин наибольшей популярностью пользуется аланско-арийский миф, который отвечает задачам этнической консолидации, а также всеобщей мобилизации осетин для отстаивания территориальных прав. Действительно, при наличии у осетин нескольких разных диалектных и конфессиональных групп осуществить консолидацию путем апелляции к относительно недавнему прошлому было бы затруднительно. Кроме того, арийский миф помогает искать союзников, пусть отчасти и мифических, среди германцев и славян.
Примеры из названного доклада можно было бы продолжить. Это – и попытки некоторых ученых Осетии оставить приоритет ираноязычным предкам в этногенезе осетин. В наиболее радикальном варианте эта версия, игнорирующая местный кавказский субстрат, утверждает, что ираноязычное население обитало на Северном Кавказе едва ли с III–II тыс. лет до н. э. И некоторые ингушские авторы настаивают на том, что прямыми потомками алан являются именно вайнахи, которые только и сохранили исконный аланский язык. Отдельные авторы настаивают на прямой преемственности между вайнахами и хуррито-урартами.
Имеется и казачья мифология. Казаки не просто являются особым этносом, но и называются четвертым и притом самым древним восточнославянским народом, которому придается миссианская роль по спасению «Святой Руси» от супостатов.
Столь пространное обращение к вышеназванному исследовательскому проекту, подготовленному высококвалифицированными специалистами, делается сознательно – чтобы читатель понял, с каким сверхсложным явлением он имеет дело.
Кстати, наличествует мифология и в «руссковедении» – чего стоит, например, печально известная «Велесова книга», которую и сегодня пытаются реанимировать. Вообще этногенез во многом загадочен, источники довольно скудны, что дает обильную пищу для версий, а часто и паранаучных опусов (например, популярная в свое время книга М. Аджи «Полынь Половецкого Поля». М., 1994). Не избежал искуса мифологизации и такой оригинальный мыслитель как Л. Н. Гумилев.
В ателье суверенности (особо это было характерно для начала 90-х годов прошлого века) по этнократическому лекалу шились историко-державные одеяния, густо расшитые мифологическими блестками. Стоит сказать лишь о самых «выдающихся» перлах. Античный герой Геракл был украинцем… Дело доходило и до анекдотичных курьезов. Так, в учебнике латышского языка для младшей школы, изданного в Риге, был помещен следующий пассаж: «Плыли древние латыши. Много дней не видели моряки земли, и вот когда впереди наконец показался берег, один из них закричал: «О! Desa!» (“О! Земля!”). Отсюда и произошло название города на Украине.» Но это еще не предел. Например, выясняется, что Спартак был латышом, а Троя – древней столицей Латвии. Один сильно независимый латышский историк с пеной у рта доказывал автору заметки в «Независимой газете», что латышом был и Иисус Христос. Когда тот поинтересовался, была ли латышом человекообразная обезьяна, его обозвали оккупантом и предложили убраться в Сибирь». Похоже, к счастью, подобный раж, носящий явно политическую подоплеку, начинает постепенно угасать.
Авторы книги попытались дать общеконцептуальную оценку описываемых процессов, так сказать, «подняться над схваткой». Но, несомненно, найдутся недовольные и «обиженные» – и это в целом нормально. Только пусть они заявят о своей позиции не так, как было раньше – письмами в высшие инстанции, а аргументированными ответами в виде статей и книг.
И еще один момент. «Кавказцы» волею судеб разбросаны по всему ареалу Российской Федерации. И население, органы власти – от прокурора до рядового милиционера должны знать, с кем имеют дело. Как и наоборот – лидеры национально-культурных автономий должны проводить этноликбез об обычаях, ментальности прежде всего русского и других народов, населяющих нашу Федерацию. Без этого о единстве Державы говорить просто не приходится.
Авторы сознательно ушли от анализа социально-экономических и политических процессов. Это – тема особого разговора.
Социально-политическая история Северо-Западного Кавказа
Северо-Западный Кавказ в древности и раннем Средневековье
Многочисленные следы расселения людей 40–80 тыс. лет назад обнаружены во многих районах Кавказа: в Причерноморье, Прикубанье, на юге Осетии. В среднем палеолите (80–35 тыс. лет назад) область расселения людей распространяется на северные склоны Большого Кавказа, на Северном Кавказе происходило усложнение и развитие производительных сил, поступательное развитие техники обработки камня, но главными занятиями были охота и собирательство. В верхнем палеолите и мезолите Северный Кавказ имел почти современный геоморфологический облик, к этому времени относятся около 50 памятников, в том числе в Сочинском Причерноморье, предгорных и равнинных зонах, в Прикубанье, на Северо-Западном Кавказе, где имелись благоприятные природно-климатические условия. К эпохе неолита относятся Нижнешиловское поселение около Адлера, Овечка под Черкасском, в Каменномостской пещере в Адыгее, в центральной части Северного Кавказа – Агубековское поселение, Нальчикский могильник. В это время происходит дальнейшее развитие изготовления орудий, гончарства, переход к земледелию и скотоводству.
В бронзовом веке (III–II тыс. до н. э.) на северо-западе и в центре Северного Кавказа расселялись племена майкопской культуры, главным занятием которых было скотоводство, развивались металлообработка, керамика. Они были тесно связаны с дольменной культурой Западного Кавказа, степями Юго-Восточной Европы и др. Межплеменные столкновения стимулировали расселение в удобных для обороны местах. В среднюю бронзу в Причерноморье распространяется дольменная культура, для которой были характерны каменные усыпальницы – дольмены.
В конце II – начале I тыс. до н. э. господствующим типом хозяйства становится земледелие и отгонное скотоводство, обусловленное вертикальной зональностью региона, в предгорьях развивается придомный тип скотоводства, утверждается пашенное земледелие, происходит выделение кочевых племен скотоводов в предкавказских степях. На Северо-Западном Кавказе складывается особый прикубанский очаг металлообработки – верхнекубанская группа западного варианта кобанской культуры, в левых притоках средней Кубани сформировался особый тип культуры – прикубанская, в Адыгее – оседлое скотоводческо-земледельческое хозяйство с железными орудиями труда.
Первыми обитателями Северного Причерноморья считаются киммерийцы, вытесненные в Малую Азию в начале I тыс. до н. э. скифами. Северо-Западный Кавказ и Азово-Прикубанская территория были главным плацдармом для походов киммерийцев в Закавказье и Малую Азию. В этот период происходит переход к железу. В Прикубанье в VIII-VII вв. до н. э. складывается культура древнемеотских племен. На равнинах и в предгорье доминировало земледелие, на высокогорье – скотоводство, постепенно получало развитие железоделательное производство, керамика. Массовые переселения, частые военные походы, имущественное и социальное расслоение – важнейшие явления в жизни племен региона в этот период. В VII в. до н. э. в военное столкновение с северокавказскими племенами равнин вступили скифы из Северного Причерноморья.
Основное население Северо-Западного Кавказа составляли меоты и племена Черноморского побережья – керкеты, тореты, зихи, ахеи. Этноним меоты имеет собирательное значение и у античных авторов упоминается с VI в. до н. э. Древнее меотское население относится к адыгскому этническому массиву по верхнему побережью Азовского моря и средней Кубани. Здесь распространяется земледельческий оседлый и кочевой типы хозяйства, рыболовство и ремесла, в рамках родоплеменной организации наблюдается рост имущественного расслоения. К востоку от Кубани сложилась кобанская культура с развитым отгонным скотоводством и оседлым земледелием.
С VI в. до н. э. происходит древнегреческая колонизация Северного Причерноморья, г. Фанагория сосредоточила торговлю с племенами Прикубанья. В IV в. до н. э. многие меотские племена были подчинены Боспорскому царству. В конце I тыс. до н. э. из Северного Прикаспия в предкавказские степи до предгорий продвигаются ираноязычные кочевники – сарматы, но на Северо-Западном Кавказе им противостояли сильные меотские племена. Во II в. до н. э. сарматы проникают на правобережье Кубани, в среду оседлого земледельческого меотского населения.
В начале I тысячелетия н. э. источники говорят об аланах Подонья и на Кавказе. Алания упоминается как территория равнин к востоку от Прикубанья с характерными чертами военной демократии в организации общества (городища Алхан-Кала, Серноводское, Горячеисточненское, Моздокское и др.). В начале н. э. происходило смешение меотских племен с сарматами и аланами. Были заложены основы адыгской этнической общности.
В 70-е гг. IV в. н. э. началось массовое вторжение гуннов на Кавказ, в первую очередь на земли кочевых аланских племен, затем на Терек, Кубань, Таманский полуостров и далее в Закавказье, что привело к изменению карты региона. Были уничтожены Боспорское царство, многие античные города, ухудшилось положение зихских племен, произошло вытеснение керкетов на восток, гунны захватили часть Черноморского побережья на Тамани. В результате на Северо-Западном Кавказе была подорвана политическая роль меотских племен, аланские же отступили на правобережье Терека и в верховья Кубани.
В V в. в Северном Причерноморье и Восточном Приазовье до Кубани сложился союз тюркоязычных племен – болгар (утигуры, кутригуры), совершавших частые военные походы на соседние территории.
В Северо-Восточном Причерноморье и Приазовье в VI в. упрочились позиции Византии, под покровительство которой перешли утигуры, а кутригурское объединение кочевников Приазовья было обескровлено. Значительная зихов и западная группа алан в верховьях Кубани и Пятигорья придерживались византийской ориентации, восточные аланы бассейна Терека – грузинской. Но суверенитет Византии в этом регионе сохранялся только до конца VII в. Во 2-й половине VI в. было положено начало новой трассы “Великого шелкового пути” через перевалы Северо-Западного Кавказа к черноморским портам Абхазии, сыгравшего впоследствии немалую роль в социально-экономическом развитии племен бассейна верхней Кубани.
В этот период происходит увеличение плотности населения степных и предгорных районов. Этнические перемещения и частичный переход кочевников к оседлости в V–VI вв. способствовали росту производительных сил на базе пахотного земледелия и отгонного скотоводства, развитию имущественной дифференциации. К оседлой жизни перешли отдельные группы тюркоязычных болгар и савир Северо-Западного Кавказа. Процесс социально-экономического развития ускорился и у адыгских племен Закубанья. Усилилась этническая консолидация и ассимиляционные процессы в Причерноморье. Складываются четыре этнокультурные области: Закубанская, Центрально-Кавказская, Дагестанская и Предкавказская, с доминирующими этническими группами.
В Закубанской части основной этнический массив от Северо-Восточного Причерноморья до р. Лабы составляла хазаро-булгарская, печенего-хазарская и алано-булгарская культуры. На территории левобережья Кубани проживали предки адыгских народов. В Центральной части Кавказа от верховьев Кубани доминировали алано-булгарская культура (в бассейне верхних притоков Кубани и предгорно-плоскостных районах бассейна Терека) и культура автохтонных племен горной зоны. Предкавказская область в степной зоне к северу от Кубани, в среднем течении Терека до низовьев р. Сулак была зоной почти безраздельного военно-политического господства гуннских племен. В раннем Средневековье начало распространяться христианство, особенно в приморских районах, в VI в. у алан и зихов, однако без большого успеха.
В конце VI в. происходит ослабление Тюркского каганата и политическое объединение булгарских племен Прикубанья и Приазовья. Великая Булгария, достигшая наибольшего могущества к середине VII в., затем распадается. Часть булгар уходит на Дунай и Волгу, оставшиеся с ханом Батбаем поселились в Приазовье-Прикубанье. Миграции булгарских племен тесно связаны с возникновением Хазарского каганата, борьбой приазовских булгар с ним и их поражением. Оставшиеся на Северо-Западном Кавказе булгары подчинились хазарам и вошли в состав Хазарского каганата, передвинулись в верховья Кубани и Приэльбрусья и приняли вместе с хазарскими печенегами или тюркоязычными (печенегоязычными) аланами участие в формировании древнекарачаевской народности.
Усиление адыгского племени зихов с конца VI в. привело к овладению ими побережья Черного моря южнее Таманского полуострова и консолидации местных племен вокруг зихов. Рядом с Зихским племенным союзом возникают Касожский (одно из объединений адыгов) на севере и Абазгский (Абхазский) на юге. Центральная часть Северного Кавказа занималась вайнахскими и алано-булгарскими и хазаро-печенежскими племенами. В VII-Х вв. народы Северного Кавказа находились в составе хазарии. Происходит дальнейшее распространение христианства на СевероЗападном Кавказе, среди касогов и у зихов, при сохранении традиционных верований и культов – семейно-родовых и земледельческо-скотоводческих.