Глава 1
13 июня 1887 года, понедельник
Оливковая косточка
Этот посетитель почему-то сразу не понравился инспектору Найту. Странно, ведь в его внешности не было ничего отталкивающего – наоборот, он был даже привлекателен: молодой, стройный, темная кудрявая шевелюра, яркие живые глаза, щегольские усики. Правда, Найт, предпочитавший строгий стиль одежды, не мог не отметить мешковатый пиджак с оттянутыми карманами, модные клетчатые брюки и слишком яркий галстук, но с этим он был готов смириться: в конце концов, каждый одевается, как ему удобно. «Наверно, все дело в его самоуверенной ухмылке», – решил инспектор. Свободная, даже развязная поза, в которой посетитель откинулся на спинку стула в кабинете суперинтенданта, также не вызывала симпатии.
– Входите, Найт, – пригласил суперинтендант Хартли, грузный мужчина с лицом, точно высеченным из камня, и таким же, как камень, непроницаемым. – Присаживайтесь.
Инспектор приблизился и сел напротив, спокойно кивнул посетителю, не выдавая своей внезапно возникшей неприязни. Тот же принялся разглядывать Найта с откровенным любопытством.
– Знакомьтесь, джентльмены, – предложил суперинтендант. – Инспектор Найт, один из лучших сыщиков Департамента уголовных расследований. Мистер Джек Финнеган, специальный репортер «Сандей Таймс».
Найт насторожился: в Скотланд-Ярде не жаловали газетчиков.
– Как общеизвестно, – помолчав, заговорил Хартли, – недавно Столичной полиции удалось предотвратить попытку взрыва Вестминстерского аббатства: был раскрыт заговор тайных ирландских организаций, имевший целью убийство ее величества. Огромная заслуга в этом принадлежит лично помощнику комиссара мистеру Джеймсу Монро.
Найт уважительно кивнул, а Финнеган подал голос:
– О, это величайшее достижение! Раскрыть столь дерзкий, чудовищный замысел, какого не было со времен Порохового заговора!
Суперинтендант устремил на репортера тяжелый взгляд, которого тот, к своему счастью, не заметил, поскольку в этот момент смотрел на инспектора.
– Как утверждает редактор «Сандей Таймс», – продолжил Хартли, – после этого события интерес читателей газеты к работе Департамента уголовных расследований необычайно возрос. В связи с этим у редакции возникла идея статьи, в которой будет подробно описано какое-либо расследование – от начала и до конца.
В голосе своего начальника инспектор уловил явное неодобрение того, о чем ему приходится говорить, и насторожился еще сильнее.
– Сотрудник газеты, то есть мистер Финнеган, постоянно находясь рядом с сыщиком, будет непосредственно наблюдать за ходом следствия. Мистер Монро согласился…
– Такая статья еще выше поднимет престиж нашей доблестной полиции! – уверенно вставил газетчик. – Я уверен, что…
Он проглотил конец фразы, так как на этот раз тяжелый взгляд суперинтенданта его настиг.
– … согласился с одним условием, – с нажимом произнес Хартли: – ни единого слова без разрешения полиции не должно попасть в прессу вплоть до окончания расследования.
Финнеган всплеснул руками и активно закивал головой, показывая, что да, разумеется, само собой, он все понимает.
– Для участия в этой затее мистер Монро попросил меня назначить способного сыщика. И я хочу вас обрадовать, Найт: этот… гм… счастливчик – вы!
– О нет! – только и мог сказать Найт.
– Прямо ума не приложу, как теперь быть, сэр.
– Что-то случилось?
Сэр Уильям, высокий седой джентльмен шестидесяти пяти лет, беседовал с миссис Миллер – кухаркой и одновременно экономкой в доме на Гросвенор-стрит. Эта сухощавая, но крепкая женщина держала в страхе и повиновении остальных слуг – сына-лакея Джона и горничную Молли, а также собственного мужа, который выполнял обязанности дворецкого и камердинера. Однако перед хозяином она робела, несмотря на то, что тот всегда обращался со слугами ровно и вежливо. Ну, а с миссис Миллер он был особенно деликатен, прекрасно понимая, что человек не должен портить настроение кухарке, если он хочет регулярно питаться вкусной и здоровой пищей.
– Старый-то Мередит, что держал мясную лавку на нашей улице, помер, – сообщила женщина, теребя угол своего фартука. – А сын его теперь будет торговать только дичью. А я всегда брала там отличную свинину, говядину, баранину… телячьи сосиски, которые вам так нравились!
– Мда, это весьма печально, – участливо кивнул пожилой джентльмен. – Но ведь не может такого быть, чтобы во всем Лондоне не нашлось замены этой лавке!
– То-то я и говорю, сэр! Я поспрашивала у соседей, и вот теперь мне нужно ваше разрешение. Мне посоветовали рынок в Смитфилде. Там приличный товар, и они могут привозить на дом.
– Что ж, прекрасно. Значит, достаточно съездить туда один раз и договориться. Однако, я вижу, вас что-то смущает?
– Да уж больно далеко от нас, сэр.
– Не страшно – я оплачу вам кэб.
– А главное, – кухарка понизила голос, – место, прямо сказать, нехорошее… Там же казнят всяких злодеев!
– Бог с вами, миссис Миллер, в Смитфилде этим уже давно не занимаются! Это я утверждаю со всей ответственностью, как человек, еще совсем недавно причастный к свершению правосудия. Вы мне верите?
– Конечно, сэр.
– Тогда у меня такое предложение: мы прямо сейчас отправимся туда с вами. Вы все увидите своими глазами и, уверен, обо всем договоритесь наилучшим образом.
Кухарка остолбенела от такого резкого поворота. Полтора месяца назад судья сэр Уильям Кроуфорд вышел в отставку; тогда-то и начала проявляться его склонность к неожиданным поступкам, годами, очевидно, подавляемая четким ритмом заседаний в центральном уголовном суде – Олд-Бейли. Пожилой джентльмен подчинился этой склонности безоговорочно и с большим энтузиазмом, делая, впрочем, исключение для приема пищи в строго определенные часы. Домочадцы постепенно привыкали.
– Патрисия! – обратился сэр Уильям к третьей персоне, находившейся в гостиной.
Это была изящная восемнадцатилетняя девушка; ее распущенные кудрявые волосы в лучах утреннего солнца отливали рыжиной. Она стояла у открытого окна и поливала цветы, которые вырастила в ящиках снаружи.
– Да, дядя? – откликнулась девушка.
– У тебя есть какие-нибудь планы на сегодня?
Патрисия, студентка Школы изящных искусств Слейда, как раз размышляла о том, чем бы заняться в такую чудесную погоду. Всего пару дней назад она окончила первый курс, и теперь перед ней простирались длинные – больше трех месяцев! – летние каникулы. Поездка на рынок, конечно, не обещала ничего захватывающего. Впрочем, с дядей ей было интересно всегда и везде.
Было решено отправляться через полчаса.
Инспектор Найт сидел за столом у себя в кабинете и сверял отпечатанную на машинке копию краткого отчета о своем последнем расследовании с рукописным оригиналом. Делал он это молча, не обращая внимания на Джека Финнегана, нетерпеливо ерзавшего напротив на жестком стуле.
Репортер прихватил с собой объемистый блокнот в кожаном переплете и большой запас карандашей, но пока ему удалось лишь кратко описать обстановку кабинета: «Довольно тесное и темное помещение, обставленное далеко не новой мебелью. Зато отдельное – в других сидят по нескольку человек. Наверно, выделили за какие-то прошлые заслуги…» Скучая, Финнеган перешел к описанию внешности хозяина: «Высокий брюнет, от двадцати пяти до тридцати лет, голубые глаза… На обычного сыщика не похож – скорее на аристократа…» Наконец он не выдержал:
– А что делают сыщики, пока их еще не вызвали на место происшествия?
– В буриме играют, – не поднимая головы, буркнул Найт.
Финнеган поперхнулся и на некоторое время замолчал. Потом уныло поинтересовался:
– И долго мы так будем сидеть?
– Пока не случится какая-нибудь неприятность.
– А она случится? – с надеждой спросил газетчик.
Инспектор взглянул на него и хмыкнул.
Центральный мясной рынок размещался в специально построенном для него двадцать лет назад огромном здании, занимавшем почти целый квартал. Создавший его архитектор вдохновлялся итальянским стилем, о чем свидетельствовали декоративные арки на фасадах и четыре башни-павильона по углам, увенчанные куполами с резными каменными грифонами. Неопытный покупатель, оказавшись внутри, непременно бы потерялся в уходящих за горизонт торговых рядах; он задрожал бы при виде несметного количества убитых телят, свиней и овец, свисающих с чугунных перекладин. Неопытному покупателю стало бы дурно от тяжелого запаха, неизбежно сопутствующего такому зрелищу. В конце концов он бежал бы с позором, так и не найдя места, где можно купить что-то, что помещается в сковородку или кастрюльку.
Не такова была миссис Миллер: она вся подобралась, напружинилась, взгляд стал цепким, оценивающим. Стало ясно, что сейчас ей лучше не мешать. Равно как можно было не волноваться: свинина, говядина, баранина, телячьи сосиски и прочее будут, как и прежде, представлены на Гросвенор-стрит, причем лучшего качества и по лучшей цене.
Сэр Уильям и Патрисия со спокойной душой оставили кухарку в этом гастрономическом царстве и вышли из здания рынка. Манящие ароматы привлекли их к уличному прилавку с пряностями и солениями. Там они купили стакан маринованных оливок.
Они шли по улице вдоль высокой каменной стены, разговаривали, смеялись и ели оливки. Внезапно пожилой джентльмен остановился с открытым ртом и схватился за горло.
– Что такое? – встревожилась Патрисия.
– Кажется… одна оливка была с косточкой, – просипел сэр Уильям.
– Ты можешь откашляться?
Сэр Уильям попробовал и помотал головой.
– А дышать?
Сэр Уильям сделал неопределенный жест рукой. Его дыхание было пугающе слабым и сиплым, лицо начало краснеть. В поисках помощи Патрисия огляделась по сторонам и обнаружила, что они стоят возле арки, насквозь пронизывающей величавое сооружение, отдаленно напоминающее въездные ворота средневекового замка, но более современное и элегантное; над аркой в нише между декоративными колоннами, располагалась статуя короля Георга VIII. Это был – о, чудо! – главный вход в больницу Святого Варфоломея.
В приемном покое хирургического отделения дядю и племянницу встретила медицинская сестра – стройная привлекательная девушка; чепчик, кокетливо сидевший на затылке, не скрывал ее светлых завитых волос. Патрисия, волнуясь, объяснила ей, что произошло.