© Анна Артюшкевич, 2024
ISBN 978-5-4483-0907-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
…С утра было пасмурно, а потом на землю пролились короткие и солнечные дожди. В небе сияла радуга, асфальт исходил паром, и волны хвойного аромата выплескивались из старого леса.
Тойота резво катила по шоссе. Шурик сидел за рулем, Димка глазел на уплывающие пейзажи, а я дремала на заднем сиденье, приткнувшись к мощному плечу Роднина. Олег бережно обнимал меня, дожидаясь момента, когда можно будет выкурить сигарету. Лицо у него было бледное и усталое, но остановка не входила в наши планы, пока немыслимый по красоте кадр не поразит чье-либо воображение.
Мне стало жалко Олега, и я тронула Сорина за плечо:
– За следующим поворотом открывается потрясающая панорама, и ее лучше всего снимать вон с той точки!
– Какая еще панорама? – возмутился Димка. – Я тут все панорамы наизусть знаю, так что не морочь голову!
Русецкий покосился в зеркало на Олега, машина вильнула, приткнулась к обочине, и стала.
– Ты чего? – не понял Димка.
– Размяться надо, – равнодушно пояснил Шурик и зевнул. – Несколько часов за рулем, ноги затекли.
– Какие ноги? – взвыл Сорин. – Мы же снимаем через каждые двадцать минут!
– Ну, так сложи несколько раз по двадцать, – невозмутимо посоветовал Шурик, – и получишь несколько часов.
– Только вразнобой, – добавила я.
Димка ничего не понял, посмотрел на Русецкого, на развеселившегося Олега, плюнул, взял камеру и пошел снимать.
Роднин с наслаждением затянулся сигаретой, Шурик завел разговор о покрышках, и мне стало скучно. Сообщив, что хочу прогуляться, я двинулась в сторону леса.
– Только не уходи далеко, – обеспокоенно крикнул Олег вслед.
– А то на оборотней наткнешься, – злорадно пообещал обернувшийся Димка. – А их здесь – навалом.
– Спасибо за заботу, – раскланялась я. – Человеколюбие всегда было твоей отличительной чертой.
– Так я за оборотней волнуюсь, – невозмутимо сообщил Сорин, – обидно, если после встречи с тобой уникальный вид утопится в озере всем своим поголовьем!
Я показала ему язык и принялась собирать землянику, красные капли которой рассыпались по влажной поляне. Ягоды были сладкими и душистыми, и я решила сделать парням сюрприз: нарвала гибких стеблей и стала нанизывать на них землянику, как бусины.
Но едва ступила в тень на опушке, как незримая упругая волна оттолкнула меня, придержала, и, узнав, отпустила…
Зона продемонстрировала свою мощь, и снова расслабилась.
– Ну, что ты, – тихо сказала я, – это всего лишь свои, успокойся…
***
…Сколько мы пробыли в Зоне? Неделю? Месяц? Время бурлило, перехлестывая через край, и не вмещалось в пространство между датами: уж слишком много всего случалось здесь каждый день…
Мы приехали снимать фильм для Международного культурного фонда о преданиях, полустершихся тайнах, о любви, воспетой в легендах… Но предания блекли на фоне реальности, а любовь, которую я здесь встретила, сверкала ярче любых романов, ограненных временем и фантазией… По крайней мере, мне так казалось.
Главной же тайной была сама Зона, заключенная в треугольнике между руинами старого замка, озером и останками древней церкви. И каждый ориентир хранил свой секрет: церковь – сияющие фрески, которые открывала не каждому, озеро оказалось живым и целебным, а в руинах время текло иначе, и находился незримый Архив с величайшими знаниями, накопленными человечеством. А, может, не только человечеством.
Местная легенда гласила: чужие и опасные люди пытались захватить эту землю в течение многих столетий, но ее отстояли жители, которых называли Хранителями…
Трудно было поверить, что безоружным крестьянам удалось противостоять захватчикам, действующим мечом и коварством, да и кто были эти Хранители, откуда они взялись, – никто толком не знал… Но легенда утверждала: защитниками Зоны становятся их дети, внуки и правнуки, и так должно длиться вечно.
И все же финал наступил. Последний из Хранителей – бизнесмен Балабанов предупредил: Зона может стать мощнейшим оружием в руках тех, кто знает, как это сделать, и тогда произойдет катастрофа, последствия которой будут ужасны! И просил нас не допустить, чтобы землей завладели посторонние люди.
А назавтра Балабанов погиб, – и не осталось на земле никого из славного племени, охранявшего планету на протяжении многих веков, о чем та, конечно же, не догадывалась… Так же, как не знали об этом до недавнего времени мы.
Что было мифом, а что историей? Трудно сказать… Но в том, что на Зону кто-то положил глаз, – мы убедились сами. Правда, на сей раз ее хотели купить, а посредником выступал наш коллега Игорь Фомин, за которым тянулся шлейф из всяких грязных историй. И мы решили выяснить, кто эти анонимные покупатели, поскольку у нас были все основания считать их виновными в гибели наших друзей.
Что же случится, если мы сломаем их планы? Убийства были красноречивым ответом на этот вопрос. Но нам было плевать на последствия: Зону мы готовы были защищать до последнего, и не оттого, что поверили мифу, а из-за упрямства и бешеной злобы на тех, кто убивал наших близких и открыл охоту на нас.
…Раздался нервный сигнал клаксона, и я двинулась на звук, осторожно сжимая пальцами стебли с нанизанной земляникой.
Почему мы решили снимать свой фильм именно здесь, хотя было навалом других подходящих мест? Слишком много фрагментов из предметов, людей и событий, сложилось вместе, и в мозаике проступили контуры Зоны…
Получается, что нас сюда занес Ветер судьбы, от которой нам теперь уже никуда не деться…
***
– Ну, и где тебя носит? – закричал Димка, когда я вышла из леса. И я поняла, что он очень голоден.
По моим наблюдениям, желудок играл в жизни мужского племени очень важную, если не основную роль. А Сорин настолько зависел от его состояния, что было физически опасно оказаться между ним и дымящимся куском мяса!
Я протянула ребятам по миниатюрной земляничной гирлянде, и Димка проглотил свои ягоды, как удав.
Шурик устроился за рулем и положил стебелек перед собой, а Олег забрался на заднее сиденье, затащил меня, и принялся скармливать мне землянику. Я поняла, что отвертеться не удастся, и поделила свой дар по-братски. Сорин уселся рядом с Шуриком и алчно уставился на его долю
– Не смотри, не смотри, – хладнокровно предупредил Русецкий, – ты свою пайку слопал, тебе даже килограмм ягод, – что слону дробина! Лучше думай о мясе, потому что сейчас мы отправимся к Автандилу.
Димка застонал от восторга, а Роднин заметил:
– Надо бы грузина расспросить по поводу той истории с башней, огнями и жертвами, которые пропадали!
– Для этого и едем, – скупо обронил Шурик, и нажал на газ.
…Недавний визит в кафе «Нестерка», которое открыл заезжий грузин, оставил в наших душах неизгладимые впечатления! Во-первых, мы там спрятались от каких-то нервных автоматчиков, которые ни с того, ни с сего стали палить, гоняясь за нами на внедорожнике. А, во-вторых, хозяин поведал жуткую историю о загадочных конкурентах, обосновавшихся рядом, в кирпичной башне. По словам Автандила, те собирались открыть ресторан, но вместо этого нашпиговали строение странной аппаратурой, из-за которой его клиенты падали в обморок, а некоторые даже исчезали неизвестно куда.
Все это могло бы выглядеть бредом, если бы влияние огней, зажигавшихся на башне, не испытала на себе я.
…Тойота причалила к аккуратному зданию с кокетливыми клумбами у крылечка.
Мы высыпали на улицу, оценили популярность пищеточки по фурам, скопившимся на стоянке, и вошли внутрь. В помещении тихо играла музыка, царил полумрак, и вкусно пахло незнакомыми блюдами.
К столику подплыл Автандил собственной персоной, приветливо поздоровался и рекомендовал оценить чахохбили, которое сегодня подавалось впервые.
– И красное вино, – жмурясь от удовольствия, сообщил грузин. – Мне его доставили с родины. За счет заведения, разумеется.
Мы насторожились. Не в правилах бизнеса делать широкие жесты, и гостеприимство хозяина требовало разъяснений. Автандил это понял и успокаивающе кивнул:
– Господа, мы не окончили нашу беседу в прошлый раз, но, забегая вперед, должен сказать, что мне нужна ваша помощь. И если вы мне откажете, – в чем я сомневаюсь, – считайте, что вино – это благодарность за то, что выслушали меня.
Он попятился, расшаркался и отчалил в сторону кухни.
Мы озадаченно переглянулись, и Роднин протянул: – М-да… Похоже, наш визит был просчитан.
– По крайней мере, он ожидал нас, причем, с нетерпением, – буркнул Димка, – отщипнул кусочек хлеба, обмакнул в соль и принялся жевать с несчастным видом обжоры, у которого диагностировали гастрит.
Накачанный официант принес чахохбили, зелень, глиняный кувшин с вином, и мы принялись дегустировать.
Вино было в меру терпким, зелень – сочной, а от аромата чахохбили можно было с ума сойти! И от вкуса – тоже. Так сказал Сорин. А его мнению о еде мы доверяли безоговорочно.
Я первая отвалилась от стола и потребовала кофе с мороженым. Следом посуду стали отодвигать мужчины. Только Димка все водил хлебной корочкой по тарелке, вымакивая остатки соуса.
– Может, повторить? – жалостливо спросил официант.
– Нет уж, – вздохнул Сорин, – а то придется от ужина отказаться!
Мы разразились саркастическим хохотом: представить Димку без ужина было так же нереально, как балерину без диеты.
Официант убрал посуду, поставил на столик кофе, мороженое для меня и рюмки с коньяком для ребят.
– Ого, – удивился Шурик, – похоже, Автандил отказался от классики!
Мы тоже недоумевали, поскольку фишкой кафе были свежайшее пиво, водка, рыба, а также охотничьи колбаски.
Словно услышав слова Русецкого, грузин выглянул из-за кухонной двери и, убедившись, что мы перешли к десерту, снова подплыл к столику. Олег пододвинул стул, Автандил мягко опустился на него и сообщил:
– Расширяю ассортимент, а то мало ли что…
И умолк, выжидающе поглядывая на нас.
– Конкурентов боитесь? – спросил Роднин.
– Не то, чтобы…
Автандил замялся, потом тихо добавил:
– Хочу привлечь побольше клиентов: если со мной что-то случится, резонанс будет сильнее. У меня благодаря коньяку и новым блюдам стали обедать сотрудники прокуратуры из города. Не каждый день, конечно, но дважды в неделю приезжают.
– Умно, – одобрил Сорин. – Но только зачем подставляться, чтобы «что-то случилось»?
Грузин оживился и, понизив голос, сообщил:
– Люди на башне активизировались.
– Что значит – активизировались? – резко спросил Роднин.
– Машины все время что-то подвозят, и дольше горят огни наверху…
Грузин помолчал и шепотом добавил:
– Я думаю, оттуда посылается луч смерти.
– Какой луч?! – опешила я.
– Можете считать меня сумасшедшим, но после этого над озером появляется сфера, а само оно светится зеленым, – спокойно пояснил Автандил. – Я и сам попал под действие луча и пролежал после этого месяц с инсультом и в предынфарктном состоянии. Думаю, доктор, для вас эта информация представляет интерес после смерти вашего друга?
Олег обвел всех удивленным взглядом и тяжело вздохнул. Он никак не мог привыкнуть к тому, что в Зоне секретов не бывает.
Ребята, пряча улыбки, понимающе переглянулись.
– А двоих мужчин нашли в озере, – прошептал коммерсант. – Милиционеры родным сказали, что те утонули: будто у них с сердцем плохо стало. А ребята в тот вечер здесь ужинали. Выпили, закусили, пошли покурить и не вернулись. Бармен сказал, что увидел в окно, как мужчины упали, словно подкошенные, а какие-то люди побросали их в фургончик и увезли. Когда же он выскочил на улицу, машины и след простыл! А на стульях остались их пиджаки, но сразу же прибыли сотрудники районной милиции и вещи забрали. Мы попросили показать документы парней, но те нас и слушать не захотели! И пытались запугать бармена, который настаивал, чтобы внесли в протокол сообщение о фургоне. А ночью его возле дома сбила машина. Случайно уцелел!
Олег слушал очень внимательно. Потом спросил:
– А, может, бармен все перепутал? Вдруг ребята и вправду поехали спьяну купаться? А во дворе просто парочка алкашей отдыхала, которых друзья увезли? Ведь, насколько я понял, было уже темно?
Автандил энергично замотал головой:
– Исключено! Все случилось прямо под нашими окнами. Да вы на Артура взгляните: разве такой что-нибудь перепутает?
Мы посмотрели на Артура. Тот засек наши взгляды, и пройдошливая физиономия растянулась в хитрющую ухмылку.
– Да, такого только в разведку! – одобрил Шурик.
Лицо парня расплылось еще шире.
– Он в десанте служил, – объяснил довольный хозяин, – и поэтому не боится ни Бога, ни черта! А я боюсь.
И вздохнул.
– Чего? – не понял Шурик.
– Слишком много знаю, – уныло сказал Автандил. – А таких убирают.
– Что знаете? – подался вперед Олег.
– Господа, – в голосе Автандила слышалась мука, – я не рождественский гусь, чтобы спокойно клевать грецкие орехи и ждать, пока мне открутят голову. Оттого, что я буду тихо себя вести, ситуация не улучшится. Мне уже прислана черная метка!
Мы переглянулись и вопросительно уставились на него.
– Меня дважды пытались отравить, – признался Автандил. – Я не паникер, но уверен, что в третий раз у них это получится. А у меня здесь бизнес, и я привык к этим местам. Да и почему, в конце концов, я должен бояться жить? Это унизительно!
Глаза Автандила метнули молнии, и в этот момент я поверила, что в нем течет гордая кавказская кровь!
– Я не десантник, – покачал головой коммерсант, – и более уязвим. Но мне стыдно показывать людям свой страх, это не по-мужски. На милицию надежды нет, она здесь давно срослась с криминалом. Значит, остается только одно: бороться за жизнь самому!
Правда, есть несколько человек, на которых я могу положиться. И вы, думаю, тоже вошли в их число… Но до сих пор было непонятно, на чьей стороне ваши симпатии? С одной стороны, вроде, ваши друзья погибли: Борисевич, Балабанов и офицер… А, с другой, у всех, кроме доктора, прекрасные отношения с Любоцким!
Но в прошлый раз все стало на место. Если группу достаточно известных людей хотят среди бела дня убить, значит, в этом есть срочная необходимость, значит, они для кого-то стали очень опасны! И я предлагаю объединиться. Согласитесь, что ресторан – прекрасное место для встреч и для сбора информации!
– Так что же вы все-таки знаете? – не отставал Роднин.
Тут бармен подал знак Автандилу.
Тот посмотрел в окно и быстро сказал:
– Когда будете уходить, положите в меню номера своих сотовых и отдайте Артуру! А он передаст вам мой. Пока же нам лучше вместе не светиться.
И коммерсант скрылся за дверью кабинета.
Мы были ошеломлены. История Автандила выглядела бы фантастичной, если бы не предыдущие события.
– Вот тебе и сказочный уголок, – удивился Шурик. – Да тут, оказывается, все так запущено! Просто авгиевы конюшни!
– Ну, что же, похоже, «Нестерка» превращается в кафе «Элефант», – резюмировал Сорин. – Встречаться будем, как Штирлиц с женой: не вызывая подозрений у присутствующих!
– То есть, внешне – открыто, а на деле – тайно, – вдохновенно поддакнула я.
Олег подозрительно взглянул на меня и сказал:
– Надо бы с Артуром сойтись поближе.
– Пойду, пообщаюсь! – лениво протянул Шурик и разболтанной походкой двинулся к стойке.
Заказал кружку пива, рассказал пару анекдотов, вернулся и сообщил:
– А дело-то действительно серьезное! С некоторых пор здесь периодически устраиваются сабантуи с участием местного начальства. На них прибывают гости, все ужинают, а потом ведутся весьма любопытные разговоры. Если их слушать порознь, то подозрений не возникает. А если неглупый человек присутствует на торжествах постоянно, то непременно свяжет концы с концами и сделает нелицеприятные выводы.
– А на какую тему беседы? – поинтересовался Димка.
– На разные. Несчастные случаи с предпринимателями, сгоревшие склады, авария на железной дороге, когда исчез очень странный конфискованный на таможне груз. Здесь даже тасуют колоду очень крупных чиновников! И это не просто треп, а реальные планы и подведение итогов, как на партийных собраниях.
– Разве такое возможно при посторонних? – удивилась я.
– Наверное, они этот момент прошляпили, а, может, заведомо подписали грузина! Я лично склоняюсь ко второму. Официант, который присутствовал на паре попоек, заинтересовался пропавшим грузом, а через два дня спрыгнул с моста и разбился. С тех пор банкеты обслуживают парнишки, которых гости привозят с собой. А на бармене и Автандиле, похоже, и впрямь поставили крест: те слишком много слышали! Ребята пока притворяются олухами, но это ненадолго. Тем более, что по информации бармена, кто-то всерьез наводил справки о «Нестерке». Такое ощущение, будто у ресторана должен смениться хозяин.
– Ну, прямо «страсти Мценского уезда»! – не выдержал Димка. – Должен сказать, что прибрать общепит, расположенный рядом с башней, к рукам, очень умно. Во-первых, таинственный объект всегда будет под присмотром, а, во-вторых, можно ненавязчиво с помощью инфарктов избавляться от нежелательных элементов, гуманно накормив их перед смертью деликатесами! Никому и в голову не придет заподозрить хоть в чем-нибудь хозяев.
– Лишь один вопрос остается пока без ответа: почему вас все-таки хотели грохнуть незнакомые автоматчики? И являются ли они, убийцы наших друзей, и ребята на башне одними и теми же лицами? – сказал Олег.
И, покачав головой, задумчиво добавил:
– И что это за таинственный луч?
– Это уже три вопроса, а не один, – зевнул Шурик. – И ответы на них раздобыть здесь сегодня уже нереально!
Он записал на салфетке номера наших телефонов, вложил в кожаную папку с меню и отнес Артуру. Немного потрепался, кивнул нам и направился к выходу. Мы двинулись следом.
Круг третий
У людей, относящихся к первому или второму кругу, центр психической тяжести расположен в двигательном или эмоциональном центрах. А у тех, кто относится к третьему, – он лежит в интеллектуальном центре, то есть, мыслительная функция преобладает над двигательной, инстинктивной и эмоциональной. Это люди рассудка, которые ко всему подходят с точки зрения теорий и умственных соображений…
I
Вторая половина дня пролетела в молчании.
Спидометр накручивал километры, солнце склонялось к закату, мы лихорадочно наверстывали рабочий график. Роднин сидел за рулем, Шурик держал камеру, а сытый и притихший Сорин смотрел в боковое окно, указывая Русецкому, какой запечатлеть кадр. Ушибленная нога у него все еще болела, поэтому утренняя работа на пользу ей не пошла.
Иногда Шурик сам просил Олега остановиться и снимал поросшие седым мхом валуны, похожие на сгорбленных стариков, тонкую иву над узкой речкой, голенастого аиста, с любопытством взиравшего на нас, и веселого зайца, выскочившего из чащи. Из—за этого полоумного зайца Русецкий едва не разбил камеру, и потом долго чертыхался вслед ускакавшему косому.
– Перекур, – объявил Роднин, понимая, что ребята устали.
Мужчины облокотились о капот тойоты и закурили, лениво перебрасываясь словами. А я отошла к речушке и стала бросать в нее камешки, разбивая блестящую, как зеркало, гладь.
Нам здорово повезло, что Шурик приехал отдохнуть на несколько дней, иначе Сорину пришлось бы туго. И я чувствовала себя очень уютно в их компании, потому что Русецкий и Димка были моими старыми друзьями, а Роднина я любила так, как любить, наверное, невозможно. Все трое были сильными и надежными, не случайно же у них за спиной была Чечня: пусть даже Сорин с Шуриком прикоснулись к ней, как документалисты-киношники, а Роднин служил военным врачом.
«А война – это очень серьезно, намного серьезнее, чем придурки – автоматчики на внедорожнике», – почему—то мелькнула у меня мысль. Наверное, ужас, которого я не ощутила при встрече с убийцами, засел глубоко в моем подсознании.
– Лизавета, – окликнул Димка, – Петр звонит, в гости зовет. Поедем?
Я подошла, он включил громкость.
– Мы же снимаем! Какие гости? – удивилась я.
– Так дождь будет, – рассудительно сказал Петр. – И солнце садится. А если в кафе все время питаться, можно и язву нажить!
Я рассмеялась, посмотрела на небо: и точно, на горизонте колыхалась тяжелая брюхастая туча, очертаниями похожая на корову.
– А я картошки наварил, рыбу запек, – утром наловил, – соловьем заливался Петр. – Мед есть, соседка молока принесла. Приезжайте!
У Димки при слове мед, уши стали торчком, как у гончей. Петр нередко приглашал нас на ужин просто так, чтобы мы полакомились «свеженьким», но на сей раз повод был, похоже, серьезный, – это чувствовалось по тону.
«Что же у него там стряслось?» – подумала я.
– Да нормально все, – успокоил Олег, уловив мою тревогу. – Просто наловил много рыбы, а душа у парня широкая, вот и решил угостить друзей.
– Поехали, – Шурик затоптал окурок и запрыгнул в машину.
Мы с Димкой пару минут препирались, кому ехать впереди, но Олег не дал разгореться спору: влез на заднее сиденье и молча втащил меня туда. Торжествующий Димка уселся рядом с Шуриком, и спустя полчаса мы вырулили на сельскую улицу, где жил Петр.
Проехав немного, тойота вдруг вильнула и носом уперлась в стог свежескошенного сена.
– Ни фига себе! – изумился Сорин.
Олег выглянул из-за его плеча и присвистнул: изящную плетеную изгородь вокруг Петькиного родового гнезда сменил глухой двухметровый, на совесть сколоченный забор.
– Великая китайская стена, – пробормотал Шурик, с почтением взирая на могучее сооружение.
– Это не китайская, – отверг Сорин, – это, скорее, образец плотничьего искусства развеселого племени черноногих пигмеев из бассейна загадочной Амазонки, если они там водятся. Плацдарм на века, неприступный для каннибалов и крокодилов. И, главное, глаз радует, маскируясь под цветущие джунгли.
За стеной нервно кукарекнул петух.
– Пернатые не выдерживают эстетической нагрузки, – сочувственно покачал головой Димка.
Мы с Родниным хохотали.
Следом за петушиным стоном раздались звон, гром, бряканье, звяканье и калитка, похожая на ворота, с угрожающим скрипом отворилась. В проеме возник длинный силуэт Петра.
– Чего не заходите? – удивился парень. – Остынет же все!
Олег, задыхаясь от смеха, ткнул пальцем в сторону стены.
– А, – сообразил Петр, – это знакомый маляр постарался. Забор – высокий, глухой, и от него безнадежностью веет. А так, вроде, веселее. Мрачность скрадывается.
– Это точно, – согласился Димка. – Ты мне телефончик своего Пикассо оставь, хочу соседу по даче сюрприз устроить. Он меня, гад, достал: все его раздражает, – и музыка, и мангал, и друзья мои… А так, – проснется, увидит забор, и обрадуется! Глядишь, и на мир по-другому смотреть станет.
– Он тебя, скорее, убьет, – спокойно возразил Шурик.
– А за что убивать? – искренне удивился Петр. – Так ведь гораздо лучше, чем голые доски, или, скажем, однотонный забор.
– Ну, еще бы! – с энтузиазмом воскликнула я.
Венец творчества маляра и впрямь не угнетал безнадежностью, скорее, даже наоборот: двухметровая стена переливалась всеми цветами радуги и вызывала приступ эйфории и легкого сумасшествия. Петькин знакомый не только сумел уловить гармонию в не сочетающихся оттенках, но и скомбинировал их так, что ломались всякие представления об эстетике. Но получилось живенько. По крайней мере, на мой взгляд.
– Какое – живенько?! – подпрыгнул Димка, когда я поделилась впечатлениями. – Это же переворот в искусстве: Дали нервно курит в сторонке! Какой колор! Какие линии!
Димка был прав: колор включал в себя даже серебряные мотивы, а линий было хоть и немного, но все – по делу: вдоль забора струились горизонтальные волны, краски плавно переходили одна в другую, а на волнах покачивались какие—то невообразимые существа, похожие на гигантских насекомых! Впрочем, это могли быть не насекомые, а художественно разбросанные абстрактные пятна. В общем, панно представляло собою незабываемую картину!
Мы гуськом прошествовали на территорию Петькиного поместья.
– А что же ты внутри себя так обидел, схимник? – полюбопытствовал Димка, созерцая яркий квадрат скромных размеров на заборе. – Краски не хватило? На улицу любоваться ходишь?
– Пчелы волнуются, – отмахнулся Петр. – Цветов не видят, на стену кидаются.
Димка заржал:
– А зачем ты вообще всю эту ерунду затеял? Такой плетень замечательный был, – не плетень, а произведение искусства!
Петр что-то буркнул и бросил острый взгляд на меня. Я внимательно наблюдала за его реакцией.
– Или опять с кем-то поспорил? – не унимался Сорин. – Ой, смотри, Петька: три раза срок на зоне тянул из—за дурацких споров, а в четвертый раз вляпаешься, – сядешь надолго!
– Ну, что ты к нему привязался? – вмешался Олег. – Это его территория, – что хочет, то на ней и рисует. И какой криминал в заборе?
– А если родимчик хватит слабонервных прохожих, ты станешь отвечать, что ли? – закричал Димка. – Зачем он из своего огорода бастион сделал? Да еще расписал его, как пасхальное яйцо?
– Чтобы соседи за яблоками не лазали, – пробормотал Петр, расставляя миски на дощатом столе, застеленном льняной скатертью.
– Какие соседи?! – остолбенел Сорин. – У тебя же рядом почти никого нет! Или боишься, что древняя бабка, которая молоко носит, станет через забор ночью сигать? Так она на терминатора не тянет! Да и кто шедевр твоего маляра оценит впотьмах, будь там хоть сам Дракула изображен?
– Прошу к столу, – невозмутимо провозгласил Петр, не обращая внимания на Димку. – Все свеженькое!
Это была его любимая мантра, за которой следовало настоящее пиршество. Кроме того, что исходные продукты у Петра всегда отличались свежестью, он умел их изумительно готовить. Блюда, как правило, были простыми, но запеченные на костре и сдобренные только ему известными травами, имели вкус и аромат восхитительный! Петр как—то вскользь обронил, что главное в кулинарии – приправы и время приготовления, и сведения эти он почерпнул из старинной книги, обнаруженной в бабушкином сундуке.
Когда мы поели и перешли к Димкиному любимому десерту, – молоку с белым хлебом и медом, завязалась непринужденная беседа. Поговорили о делах, о погоде, о форели и грядущем урожае слив, который обещал быть умопомрачительным. Сорин поведал Петру о новшествах в меню Автандила.
А затем плавно перешли на Чечню и Петькину службу в армии. Я отвлеклась, и вдруг с изумлением и возрастающей тревогой обнаружила, что тема крутится вокруг взрывов, тротила и бомб. Заметил это и Роднин, и спросил в лоб:
– Я не понял: ты рыбу глушить собираешься или как?
Петр смутился:
– Ну, скажешь тоже! Я браконьером никогда не был, просто навеяло…
– Навеять может стихи, – отрезал Олег, в упор глядя на него – а ты все о взрывчатке…
– Что-то случилось? – поддержал Сорин. – Колись, Петька! Не случайно же ты кремлевскую стену возвел!
– Да ну вас, – обиделся Петр, – уж и поговорить нельзя! Просто к слову пришлось…
Но мы видели, – он что-то не договаривает. А тут еще расписной квадрат на заборе сморщился, потом растянулся и стал превращаться в ромб. Краски на нем поблекли, потом вспыхнули и начали менять цвет…
Я потрясла головой, протерла глаза и снова уставилась на стену: квадрат как квадрат, только легкая рябь пробежала по диагонали. Скосила глаза на ребят: Русецкий сжимал ладонями виски и сосредоточенно всматривался в забор. И тут же поймала встревоженный взгляд Петра.
«Эге, а маляр—то, похоже, непростой рисунок изобразил!» – подумала я, но Олегу с Димкой решила пока ничего не говорить.
– Пора вам, пожалуй, – сказал Петр, поднимаясь. – А то в темноте добираться придется.
Но я видела: он не хочет, чтобы мы с Шуриком стали задавать вопросы о стене.
Начали прощаться. Петр попытался впихнуть нам собойку, но мы категорически отказались: магазин был от него далеко, а утром, судя по тучам, не исключался дождь, и парень мог остаться без еды.
…Доехали до гостиницы засветло, и Олег побежал в кафе за коньяком, сыром и фруктами: мужчины решили расслабиться. А Сорин с Шуриком принялись складывать съемочную аппаратуру. Но тут Русецкому позвонила знакомая врачиха, он отошел, поворковал, и вернулся, млея от удовольствия.
– А ты со своей докторшей общаешься? – поинтересовалась я у Димки, поскольку ни разу не видела, чтобы он отвечал на звонки. Тот покачал головой.
– Почему? – удивилась я. – Интересная же дама, и на тебя глаз положила!
– Так лень, – с интонациями Петра протянул Сорин. Мы рассмеялись.
Появился Олег, повертел головой и направился к нам. И вдруг замер и снова посмотрел направо. Я подошла:
– В чем дело? Привидение увидел?
– Взгляни, – показал Роднин на панельное желтоватое здание, – верхний правый угол как раз попадает под действие таинственного луча с башни, о котором толковал Автандил.
– Точно! – подтвердил подковылявший Сорин. – Лиза, помнишь, по дороге сюда нам пастушок не советовал в желтый корпус селиться? Говорил, что там нечисто? Еще наказывал часы сверять и в озере поодиночке не купаться?
– Так что же вы молчали? – удивился Русецкий.
– А что бы это изменило? – огрызнулся Димка. – Мы же ни о каких лучах понятия не имели до разговора с Автандилом!
– А я вам, кстати, говорила, что с углом дома нечисто: такое впечатление, что он – хрупкий, что из него выкачали всю влагу! – торжествующе напомнила я.
– Ну-ка, давайте посмотрим, что получается? – Олег нахмурился, сделал несколько быстрых шагов влево, покрутился на месте и подозвал нас. – Помните большой холм по дороге в «Нестерку»? Видно, луч упирается в него и не касается остальной территории профилактория. То есть, судя по всему, с башни ведется целенаправленное облучение этого места, и, в результате, под него попадает часть панельного здания и озеро.
Мы ошеломленно молчали. Олег напряженно о чем-то думал. Потом Шурик спросил:
– А с рестораном как же?
– Наверное, задевает его по дороге, – предположил Олег. – Но цель-то, видимо, – здешняя территория!
Он казался встревоженным.
– Скорее, цель – весь аномальный треугольник, – поправила я. – Или та его часть, что попадает в зону действия луча.
– Но что же он собой представляет? – изумленно спросил Сорин. – И почему нам Петька об излучении ничего не сказал?
– Так он живет в стороне, – пожал плечами Шурик.
– Ну, и что? Он же с местными общается! А те наверняка что-то знают, не зря отсюда народ сваливать стал. Когда радиация была, – не уезжали, а за последние время, говорят, несколько хуторов как ветром сдуло. И к власти не обращаются, знают, видимо, что бессмысленно!
– Выходит, власть в курсе дела, – твердо сказал Русецкий.
Новость была неприятная и даже опасная. Опасная для здоровья тех, кто здесь жил, и для жизни тех, кто о ней знал. Кто-то проводил чудовищные испытания, и, судя по рассказу Автандила, первые последствия были налицо: несколько трупов и бесследных исчезновений его клиентов, которые, видимо, стали незапланированными издержками.