Посвящается моему Северному городу
Предисловие
Я начала писать эту книгу в июле, почти три года назад. Задумка была такая: деконструировать классическую сюжетную формулу и написать книгу не о больших сражениях, великой любви или невероятных приключениях, а, наоборот, посвятить всё внимание дням, которые в большей степени составляют нашу жизнь: обычным будням с их счастьем в простых вещах. Можно сказать, что эта задумка лежит в сердце всех историй.
Когда мир перевернулся с ног на голову, у меня было написано только два рассказа: «История одной невлюблённости» и «Выходной». Они действительно посвящены настоящему и радости от мелочей. Но, начиная с февраля, рассказы стали трансформироваться. Я всё ещё старалась записывать красоту и лёгкость, но замечала, как рассказы наполняются тоской по чему-то безвозвратно упущенному. Спокойному времени, когда твоя Вселенная вращается вокруг чего-то обыденно-прекрасного, вроде уроков фортепиано и вечерних прогулок у ТЮЗа.
Я заметила, как дорогие сердцу главной героини люди ухо-дят из её жизни. По разным причинам. Хотя мотив «прощания» я и не задумывала в самом начале. Но мне захотелось передать эту вполне себе естественную часть жизни, которая, тем не менее, каждый раз проживается тяжело, как в первый. Даже если мы помним, что никто в нашей жизни не останется навсегда, разрыв ощущается болезненно. Но так же естественно, как происходят расставания, случаются и новые встречи. А потому и для главной героини, Чарли, каждая потеря – не конец, а только начало.
Когда я начала писать эту книгу, мне было двадцать семь, а закончила я её в двадцать девять. Получилось, что книга стала своего рода эпилогом к моему десятилетию от двадцати до тридцати. Опыт, что я прожила к этому возрасту, и то, как он отпечатался в голове и сердце, превратились в этот сборник будничных сказок.
Кстати, изначально книга называлась «Чарли, Цок-Цок и сливовые туфельки». Я придумала название сразу – оно звучало для меня беззаботно и тепло, как майский вечер. Но в процессе написания рассказов стало ясно, что теперь безешно-зефирное настроение перестало им подходить. И вот новое название явило себя: «И жизнь продолжалась». Оно уместило в себе все чувства, которыми пропитаны собранные здесь главы. Что бы ни случилось: хорошее или плохое, – жизнь продолжается. Думаю, что могу назвать эту мысль своим талисманом последних лет.
Дорогой читатель, пусть эта книга станет для вас приятным путешествием. Приключением, полным надежды и самых обычных волшебных вещей.
Влада А.
P. S. Эту книгу можно прочитать тремя способами.
Первый – авторский, в особенном порядке, который, как мне кажется, поможет лучше прочувствовать героев.
Второй – хронологический, в порядке взросления главной героини. Тогда очередность глав выглядит так: IV – II – VII – V – IX – I – III – VIII – VI – X.
Ну и третий, вольный вариант. Читайте в любом порядке, какой вам вздумается. Пусть получится что-то особенное. В любом случае, приятного чтения.
сегодня мы празднуем жизнь,
ведь это лучшее,что может с нами случиться.
I
Выходной
Солнце настойчиво карабкается в окно Чарли. Медленно, но уверенно, оно ползёт, лучик за лучиком, цепляясь за дом. Сначала по металлическому подоконнику, потом по ярко-красной пластиковой раме, покрытой толстым слоем пыли. У солнца почти получилось. Оно поставило себе цель, правильно распределило время. У него нет проблем с тайм-менеджментом. Ровно в девять пятьдесят три солнце бросает свои лучи на стекло. Свет просачивается сквозь прозрачный барьер, и вот уже солнце внутри маленькой комнаты, где живёт Чарли.
Это не спальня, а настоящая гримёрка. Здесь есть и старинный цыганский тамбурин, и маска из японского театра, и лиловый кафтан как у принцессы сливового королевства. Здесь даже можно отыскать меч-трость – особенный подарок на двадцать пятый день рождения.
Каждый, кто заходит посмотреть на её жилище, всегда открывает для себя что-то волнующее воображение. Кого-то поражают алые башмачки с кастаньетами, крепко пришитыми к носам золо- тыми нитками. Другим запоминается плащ из вафелек, ну а третьи не могут оторвать глаз от васильковой шляпы. Все эти сокровища – результат долгих странствий Чарли по самым чудным уголкам мира, где она искала себя. И пусть поиски пока что не привели её к окончательному ответу или даже намёку на него, памятные сувениры из дальних мест всё равно её радуют.
Чарли просыпается. В первый раз у неё едва ли получается открыть глаза, словно к векам привязаны канистры с лавандовым киселём, по три литра каждая. Медленно, с трудом, ей всё же удаётся поднять их и взглянуть на утро.
Первое, что она видит на рассвете своего дня – луч, что просочился к ней в комнату. Только теперь он быстро разрастается до целого снопа апельсиново-грейпфрутовых полос света. Они освоились и без стеснения расползлись по стенам комнаты. Чарли сонно улыбается блаженной улыбкой, всматриваясь в глубокие контуры своей комнаты, подсвеченной космическим софитом.
Следом за солнцем комнату Чарли навещает перечно-мятный ветерок. Он свежий, его явно принесло с моря. Ветер хранит с десяток разных ароматов. Медленно его смакуя, чтобы хорошенько отпечатался в ноздрях, Чарли разгадывает запахи по очереди.
Вот ей открылся запах раковин мидий: ими, скорее всего, позавтракали в порту, прямо у пристани. Вместе с мидиями невидимый кто-то пил просекко: его аромат едва ли уловим, но острому нюху Чарли удаётся его поймать. Следом за сухим игристым она расшифровывает запах корабельного масла, которым недавно заправляли яхту со скрипящей деревянной палубой и пластиковым корпусом. Последним любопытному носу предлагается запах расплавленной жевательной резинки, что волею судеб была брошена возле мусорной корзины. И вот она вспузырилась на горячем асфальте и выбросила в воздух химический аромат клубники из детства.
Разобравшись с ветром и запахами, Чарли лениво потягивается в постели. Не забыв похрустеть каждым суставом, вытянув тело струной, она сладко зевает и резким движением выдёргивает себя из мягких простыней.
Чарли открывает дверь комнаты, и ей навстречу тут же врывается её ворон – Цок-Цок. Он радостно каркает, задрав голову и размахивая блестящими чёрными крыльями.
– Привет, Цок-Цок! – широко улыбаясь, говорит Чарли. – Пойдём варить кофе.
Босые ноги шлёпают по холодному полу. Она идёт вдоль широких дверей, облачённых в акриловые наряды самых разных цветов. Так – кто лазурью, кто цветом фуксии – её соседи обозначили входы в свои миры. За каждой дверью и вправду родилась новая галактика, а может и целая Вселенная. Со своими необычным освещением, чудной мебелью и совсем уж странными узорами на стенах. Конечно, у каждого найдётся своё определение к слову «странный», поэтому стоит подчеркнуть, что они были необычными даже по меркам «Страны Чудес», в который жила Чарли.
Например, в одной из комнат орнамент нарисовали с помощью специй: куркумы, паприки и шафрана. А в другой – потолок украшал настоящий мох. Необычная мебель тоже не именовалась таковой просто так, ведь если для обшивки кресла использовать кору мальмового дерева и страусиные перья, посредственным его точно не назовёшь.
Но вернёмся к Чарли, которая, миновав тоннель пространств, попадает в светлую кухню. Здесь уже собрались все соседи и вместе готовят завтрак.
Едва шагнув за порог кухни, Чарли слышит нежное шкварчание сковородки, на которой, утопая в раскалённом тыквенном масле, жарятся ломтики сыра. К этому звуку добавляется бульканье сотен пузырьков, танцующих внутри вскипевшего чайника. Замыкает трио звонкий стук острого, только отточенного ножа о дубовую разделочную доску.
– Доброе утро, – говорит Крыжовник, её сосед лет тридцати пяти с огромными зелёными глазами-киви.
– Доброе, – зевнув, отвечает Чарли.
Она проходит к своей полке и достаёт банку желудёво-мятного кофе. Засыпает две столовые ложки в потёртую медную турку и ставит её на плиту. Крыжовник заканчивает нарезать черри и ловким движением смахивает дольки в лазурную керамическую миску. Следом он тянет загорелые, цвета абрикосовых косточек, руки к мельничкам со специями и посыпает помидоры шамбалой, чёрным перцем, шалфеем, майораном и тмином. Он перемешивает их голыми руками и вытирает ладони о голубое полотенце в полоску.
Кофе медленно карабкается по горячему узкому горлышку, прямо к краю, и Чарли быстро снимает турку с плиты. Разлив его на кружку и напёрсток – для Цок-Цока, она желает Крыжовнику доброго дня и поднимается по чёрной лестнице на чердак. Толкает бедром хлипкую дверь, открывая проход к металлической покатой крыше.
Хотя солнце уже вовсю сияет в утреннем небе, металл ещё не успел нагреться до температуры плиты, поэтому Чарли с Цок- Цоком устраиваются поудобнее.
– Ах! – втягивает носом горячий кофейный пар Чарли. Она уже было собралась добавить «мило», но успевает поймать слово между губ и аккуратно втягивает его обратно. И это раздавленное «мило» превращается в блаженное: «м-м-м».
Цок-Цок опускает клюв в напёрсток и с наслаждением закидывает голову, позволяя горячему напитку промочить каждый миллиметр горла.
– Предлагаю сегодня устроить выходной, – говорит Чарли. Цок-Цок кивает и радостно каркает. Они замолкают, и в тишине любуются видом.
С их точки обзора город представляет из себя слаженную мозаику. Медь труб сплетается с рыжиной кирпичных фасадов, над которыми возвышаются плетёные корзинки и разноцветная ткань воздушных шаров. Над плотными слоями цветного дыма нависает вересково-васильковое небо; по нему плывут облака-рыбы с серебристой чешуёй. Чарли наблюдает, как они уносятся всё дальше, к горизонту, где пролегает тонкая полоска моря. Она чувствует, как внутри расползается нежность к виду, который она в эту секунду любит больше всего на свете.
Спустя четырнадцать глотков кофе заканчивается. Тогда Чарли поднимается и в последний раз окидывает взглядом вытянутый дом, дерево с размашистой лиловой кроной и шпиль Адмиралтейства. Она спускается, Цок-Цок покорно следует за ней.
Сполоснув чашку и напёрсток, Чарли возвращается в комнату и распахивает свой розовый пластиковый шкаф. Она его просто обожает за форму – копию шкафчика домика Барби; его заказали друзья специально к её двадцатипятилетию. Мастера умудрились даже воссоздать все узоры из выпуклых розочек. Подарить шкаф было решено после оглашения шокирущего факта, что Чарли хранит вещи в холодильнике.
А дело вот как было. Однажды Чарли нашла на мусорке старый холодильник и по необъяснимой причине влюбилась в него. Так старая «Заря» получила вторую жизнь, оказавшись перекрашенной в лососевый цвет. Правда, судьба разлучила её с электричеством, так что на внутренних полках отныне хранились не сыры, молоко или овощи, а лавандовые саше и безумные наряды. И хотя некоторые друзья оценили задумку, большинство сошлись во мнении, что Чарли необходим настоящий шкаф для одежды. Так она и обзавелась новой розовой прелестью, а «Заря» родилась в третий раз и поселилась у Крыжовника.
Задумчиво разглядев свои вещи, Чарли выбирает зелёное вельветовое платье, с красными попугаями, вышитыми на плечах. Это одна из её любимых находок с Маленького рынка. Каждую среду и пятницу с шести до десяти утра на площади Мира сотни людей продают всё, что только можно продать: треугольные шляпы, шарфики из водорослей, фарфоровые ягоды, венки из полыни, переносные кресла-книжки, вулкановые печки, косынки из сахарного кружева, тысячестёкловые монокли и гигантских резиновых рыб; своё добро они выкладывают на стеллажи под ярко-розовыми шатрами с металлическими крыльями.
Вместе с платьем Чарли достаёт красные лаковые туфли и маленькую сумочку, расшитую изумрудным бисером. Она переодевается и кружится перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон. Завершает образ алым беретом в цвет попугаев. Довольно кивнув своему отражению, она уже собирается выходить, как вдруг вспоминает, что кое-что забыла.
– Ой, Цок-Цок! Твой шарфик! – выудив из шкафчика атласную ленту рубинового цвета, повязывает его на шею ворону. Цок-Цок хлопает крыльями, и они, сделав прощальный реверанс перед зеркалом, запирают дверь и быстро пролетают через при- хожую прочь из квартиры, навстречу своему выходному дню.
Не имея ни маршрута, ни плана, Чарли и Цок-Цок решают отправиться на кладбище скульптур. Там, среди плотных рядов бука и клёна, разбросаны части неизвестных памятников, разрушенных при таинственных обстоятельствах. В четырнадцатом ряду лежат глаз древней царицы Руни и бюст Лиссабонского короля Гозе Рамаго. У западного входа в парк зарастает мхом одна из колонн Парфенона из Царства Мёртвых. Есть на кладбище и современные скульптуры. Одна из них – Платиновая змея без головы, работа неизвестного художника для Второй Международной Выставки Анималистического Искусства.
Путь от дома до кладбища неблизкий. Для начала нужно пройти пару кварталов Южного района. Чарли и Цок-Цок следуют по улице Абрикосов, которая однажды была самой симметричной в городе и точно указывала на юг. Отныне она изрядно перекошена и как стрелка компаса не годится. Учёные до сих пор ломают голову над таинственным смещением Абрикосовой улицы, думая, что дело в движении тектонических плит. На самом деле, она просто очень устала и решила наконец пожить для себя.
Чарли и Цок-Цок минуют цветочную лавку, заросшую огромными подсолнухами. На деревянной вывеске, что ютится поверх жёлтых гигантов, выведена надпись: «Росток и с мечко». Похоже, что одна из букв со временем выцвела. Из лавки выбегает креп- кий накаченный мужчина. Чарли удивляется, насколько плотно джинсы обтягивают его ноги. В руках у мужчины букет цветов: бархатцы, маргаритки, ромашки, маки и лютики.
От букета за пару метров чувствуется сладкий летний аромат. Как только он задевает нос Чарли, она тут же переносится в детство. В то время, когда вся семья отдыхала в маленьком зелёном домике у реки. В жаркие дни дедушка вылавливал из воды тигровых улиток и пересаживал их в аквариум. Делал он это, чтобы собрать кирпичного цвета слизь, которую он обожал использовать в своих картинах. Дедушка был привязан к этому цвету так сильно, что даже использовал краску во время рабо-ты над портретом бабушки, из-за чего её белые локоны стали рыжими. Но, несмотря на замену цветов, портрет получился удивительно точным.
Мужчина с букетом обгоняет Чарли и следует дальше по улице. Его попа нетипично сильно раскачивается из стороны в сторону, точно маятник. Завороженная зрелищем полупопий, она даже на секунду забывает, куда идти дальше.
Он останавливается у пурпурного «Мини Купера» с откидным верхом. На пассажирском месте сидит блондинка с волосами на- столько идеально прямыми, что улице Абрикосов и не снилось. Девушка молча забирает букет, пока мужчина садится за руль. Проходит секунда и рычащий под капотом «миник» уносится прочь.
– Мне свои волосы никогда так не отутюжить, – Чарли проводит рукой по торчащим во все стороны кучеряшкам.
– Кар! – отвечает Цок-Цок, намекая, что её кучеряшки ему кажутся куда интереснее.
– Ну спасибо, Цок-Цок – улыбается Чарли и они продолжают свой путь, свернув с улицы Абрикосов на переулок Арбузных Косточек.
Здесь когда-то жил хороший друг Чарли – Урса; названный в честь созвездия Большой Медведицы, он в день знакомства по-лучил новое прозвище и стал зваться Мишкой. Он был заядлым книгоголиком и мог уходить в «зачит» на несколько недель. Личный рекорд Урсы – месяц и два дня на воде и гречке за прочтением полного собрания сочинений Эрнесто Фернандо Гокка, известного также как «отец гедонизма». Эрнест был убеждённым эстетом, и в своих трудах описывал важность и ценность простых земных удовольствий. Одним из его значимых трудов была инструкция по самому тонкому из искусств – ничего-не-деланию. Эрнест описывал ничего-не-делание как верх гедонизма. Сам Урса эстетом не был и принципиально не зашивал дырки на одежде. Но работы Эрнеста захватили его так сильно, что он сменил выцветшую толстовку на кашемировый свитер, а квадратные очки в пластиковой оправе на золотое пенсне. С подачи Гокка, Урса завёл привычку держать чаш- ку, оттопырив мизинчик, и выучил итальянский, чтобы прочитать «Божественную комедию» Данте в оригинале.
Чарли смотрит на жёлтую дверь четвёртой парадной, в которой когда-то жил Урса, и как наяву видит его немного сутулый силуэт c авоськой, полной апельсинов, и бутылкой сливок. Он обожал пить свежевыжатый сок со сливками по утрам. И даже в тот день, когда он решил, что с его жизнью на Земле пора заканчивать, Урса не отказался от стаканчика своего любимого напитка – апельсиновые корочки были найдены на столе. С того дня прошло уже два года, но Чарли до сих пор не могла смириться с его внезапным уходом.
Чарли подходит к двери и легонько прикасается к ней подушечками пальцев.
– Эх, Мишка, – тихо говорит она. – Ну какой же ты дурак!
Цок-Цок молчит. Он не знал Урсу, лишь много о нём слышал. Но ему, конечно, тоже жаль парня, который заблудился в густом мрачном лесу своих мыслей и не смог из него выбраться.
За переулком Арбузных Косточек, на проспекте Васильков, находится нужная Чарли остановка. Отсюда идёт прямой трамвай No 8, прямо до площади Капустников. Оттуда до кладбища скульптур рукой подать.
Рядом с остановкой установлен автомат Случайных Мармеладных Мишек, у которого толпятся дети. Они толкаются, стараясь быстрее остальных забросить в автомат монетку. Каждый раз, когда монетка со звоном проваливается внутрь, машина начинает грохотать и подпрыгивать, чтобы спустя мгновение выплюнуть цветную мармеладку. Дети надеются, что им выпадет «лимонад» или «солёная карамель», но вместо этого уже четвёртый раз под- ряд почему-то выскакивает «брокколи».
– Сейчас я разберусь, – заявляет мальчик в огромной панаме с пингвинами. Он крутит в ладошке медную монетку, потом подносит её к губам и что-то шепчет ей на ушко. Завершив ритуал, мальчик кидает монетку в автомат и бьёт ладошкой по кнопке. Машина начинает свой безумный танец, покачиваясь из стороны в сторону, поднимаясь на цыпочки и с грохотом опускаясь вниз.
– Три, два, один! – кричат дети.
Из квадратного отверстия вылетает красный мишка, и мальчик в панаме ловко ловит его на лету. Откусив мишке голову, он тщательно её пережевывает.
– «Клубничная свёкла»! – сообщает он.
– Ууу, – гудят дети.
– Фу! Не лучше, чем «брокколи», – замечает девочка в зелёном платье.
– Неа! Это уже НЕ «брокколи»!
Они начинают громко спорить, но их крики заглушает звон
трамвая. Чарли снисходительно качает головой и, улыбнувшись детворе, поднимается на борт. Путешествие к площади Капустников начинается.
Трамвай проезжает прямо пятьсот семьдесят метров, потом сворачивает на одну из самых узких улочек города – проезд Андромеды; вагон едва ли не скребёт по фасадам домов. Пока водитель проталкивает трамвай вдоль проезда, Чарли заглядывает
в окна. Большинство из них зашторены, и лишь на некоторых висят лёгкие кисейные занавески, через которые можно разглядеть чужие квартиры, похожие на музеи. В гостиной на втором этаже Чарли подмечает танцующую парочку. А на одной из кухонь сидит женщина в изящном розовом халате и с бигудями-кораллами. Она поворачивает голову, и их с Чарли взгляды на секунду пересекаются. Женщина замечает Цок-Цока и машет ему рукой. Ворон радостно каркает.
– Леди, – обращается к Чарли кондуктор, – если ваша птица продолжит шуметь, мне придётся попросить вас покинуть транспорт.
– Но ведь людям же разрешено громко смеяться в трамваях!
– То люди, а у воронов звуковая частота совсем другая, так что им нельзя.
– Ну и глупости! – возмущается Чарли и демонстративно отворачивается от кондуктора. Цок-Цок неодобрительно качает головой. Он бы и сказал этому пожилому товарищу кое-что, да не будет: всё равно тот не поймёт.
Трамвай выезжает с проезда Андромеды на улицу Снов. Здесь все дома выкрашены в тёмно-синий цвет, который со временем выцвел. Зато совсем недавно на всех зданиях поменяли крышу и старое покрытие заменили на опрятный красный металл. Улица Снов достаточно протяжённая, около двенадцати километров, и маршрут трамвая №8 пролегает до самого её слияния с площадью Поэта. Чарли наблюдает, как дома сливаются в синюю волну и забирают её с собой. Мозг начинает блуждать от одной мысли к другой. «Может, сходить в новое кафе недалеко у дома? Или запечь яблоки с картофелем? Нет, в прошлый раз картофель оттянул на себя всё внимание, нужно попробовать что-то новое…»
Дзынь!
Звон трамвая переключает поток мыслей в другую сторону. «Если так подумать, уже через четырнадцать лет мне будет сорок. Ужас-то какой! С другой стороны, сейчас я одинаково близка и к семнадцати, и сорока. Правда, не знаю, можно ли считать этот факт таким уж утешительным».
Бом!
Трамвай резко дёргает в сторону на стыке рельс. Чарли резко вздыхает, вырвашись из мира тягучих размышлений. Цок- Цок наклоняет немного голову вбок и смотрит ей в глаза. Она чешет его маленькую макушку.
Возвращается в поток своих мыслей. И вот уже на периферии сознания проявляются новые строчки. Скромные обрывки фраз, но они звучат так, словно могут однажды превратиться в важный текст.
«Всем белым воронам Северного города, Далёкой страны. Всем, кому бывает одиноко, неуютно, скверно, паршиво. Кто чувствует часто и много, кто не может не…»
Поток прерывается. Муза, внезапно одарившая Чарли вдохновением, уходит на перекур. Записав всё, что удалось от неё добыть в блокнот с мухоморами на обложке, Чарли наконец замечает, что вагон мчится по одной из её самых любимых улиц – проспекту Непокорённых. Он так назван в честь цветов лунохвоста. Три десятилетия тому назад по тогдашней улице Конституции ехали первые грузовики с привезёнными издалека семенами. Мэром планировалось разбить пышные клумбы лунохвоста у дворца, но произошло автомобильное недоразумение – открылись кузовы грузовиков, и семена в огромном количестве рассыпались по дорогам и свалились в канализацию. Долгое время считалось, что все они были безвозвратно утеряны. Но случилось невероятное: крепкие цветки лунохвоста отказались покоряться судьбе и проводить свой век в темноте канализации, поэтому проросли из асфальта и стен домов. Они пробивались сквозь тостый цемент, и перламутровые бутоны распускались, мерцая, как звёзды. С тех самых пор лунохвосты не переставали разрастаться, и с годами их становится всё больше и больше. Они цветут вдоль всех поверхностей, украшая подоконники, крыши и сточные трубы. С середины мая и до начала июля проспект Непокорённых похож на прекрасный луг.
Чарли разглядывает бутоны, вид которых ей никогда не надоедает, и сердце её наполняется безграничным теплом и любовью ко всему живому. Она любит Цок-Цока, ворчливого кондуктора, ребёнка, кричащего на весь трамвай. Она любит свой странный, грохочущий, качающайся на волнах времени усталый город, в котором даже вещи, которые кажутся кому-то безвкусными видятся ей прекрасными. Она любит этот мир, где всё на своём месте. Где каждый, даже фальшивомонетчик и вор, имеют важную роль для Целого. И в этот момент, когда трамвай с шумом несётся по улице, цветущей так пышно и живо, всеобщее единство особенно сильно трогает Чарли. Ей кажется, что если бы грузовики с лунохвстом не перевернулись в этом самом месте не-важно-сколько-лет-тому- назад, то её бы не было.
– Площадь Капустников, следующая остановка – улица Жёлтая, – объявляет водитель. Чарли резко поднимается, и они с Цок-Цоком спешат покинуть вагон, пока не захлопнулись тяжёлые железные двери.
Прежде чем пойти на кладбище скульптур, Чарли заходит в булочную «Маковка». Это то самое место за пределами центра, куда народ готов ехать из любой точки города. В «Маковке» каждый день пекут целые горы самой разной выпечки, и к вечеру всегда остаются только крошки, а те забирают голуби. От выбора разбегаются глаза: лавандовые крендельки, рогалики с тыквенными кубиками, бублики с голубикой, слойки с крыжовником, калитки с клубничными сердечками, ржаные претцели, манговые пряники, лакричные сушки и королевские эклеры с сливочно-сырно-трю- фельным кремом. Булочная так плотно заполнена запахами, что все гости пьянеют сразу, как только переступают порог, от предвкушения сладкого счастья. Дверь закрывается за Чарли под звон колокольчиков.
– Здравствуйте! Добро пожаловать! Чем мы можем порадовать вас сегодня? – привествуют её сестры-близняшки с густыми рыжими косами. Одна из них одета в нежно-коралловое платье с кружевами, а другая – в грубый джинсовый комбинезон.
– Ох! – восклицает сестра в комбинезоне. – Какой красивый ворон!
– Кар! – отвечает Цок-Цок.
– Он говорит, что ему нравится ваш костюм, – переводит Чарли. Близняшка краснеет и, хихикнув, поворачивается к сестре и что-то шепчет ей на ухо. Та в ответ качает головой.
– Вероника спрашивает, что из нашей выпечки можно ворону? Мы угощаем.
Чарли изучает витрину. Она знает, что Цок-Цок с удовольствием попробовал бы королевский эклер, но лучше ему отведать полезный бананово-кокосовый шарик с сердцевиной из чернослива. Указав на него, она добавляет:
– А мне кукурузную улитку, пожалуйста.
Близняшка в платье старательно заворачивает выпечку в банановый лист и завязывает его сахарной лентой, пока её сестра стучит по клавишам кассового аппарата, выбивая чек.
– Семь сорок, – объявляет она.
Чарли звенит карманом с мелочью и выуживает оттуда две блестящие монеты, каждая с толстой цифрой пять. Взяв сдачу, она прощается с близняшками и покидает сладкое царство.
– Вот жуки! А мне ничего в подарок не предложили, – шутливо ругается она и разорачивает банановый лист.
Присев на гранитный поребрик, Чарли кладёт перед Цок- Цоком его угощение и подносит близко к носу свой десерт. Втянув сладкий запах с нотками аниса, она за один раз откусывает чуть ли не половину улитки. О, это сочетание! О, нежная музыка вку- сов, как складно она звучит! Все специи идеально подобраны, ни одна не перебивает другую. Эта вкусовая палитра так сильно завлекает Чарли, что она продолжает жевать улитку, не обращая внимание, что крошки сыпятся на платье. Проглотив последний кусочек, она приходит в себя, возвращаясь из далёких миров об- ратно на площадь Капустников.
– Ну что, как твой бесплатный шарик?
– Кар-кар, – замечает Цок-Цок, подчёркивая, что десерт слегка заветрился и ему не хватает кайенского перца.
– Ох уж этот твой вороний вкус, – говорит Чарли. – Ладно, теперь можно и в парк. Или возьмём ещё кофе?
– Кар, – ворон напоминает, что с её чувствительной нервной системой нельзя пить так много кофе.
– Ладно-ладно. Через пару часиков, – соглашается она.
Чарли поднимается, ждёт, когда Цок-Цок залетит к ней на плечо, отряхивает платье от крошек и поворачивает в сторону переулка Художников. На нём, как следует из названия (а в Северном городе ничего не называют просто так), живут представители клуба «Х». Это группа художников, которые работают в жанре очень-очень примитивного искусства; ведь просто примитивного было не достаточно. «Искусство – НИЧЕГО, выражающее ВСЁ» – так звучит их слоган. Он же вышит на ярко-голубом полотне, перетянутом через весь переулок.
– Надо будет взять у них интервью, – вслух размышляет Чарли. – Побольше узнать про всё из ничего и ничего во всём.
Пройдя переулок, они сворачивают на улицу Пустошей, что упирается прямо во вход на кладбище скульптур. Здесь так сильно пахнет мылом, как будто только пару минут назад кто-то хорошенько прошёлся по дороге огромной пенящейся щёткой. Чарли обожает запах мыла и моющих средств вообще. По её мнению, в этих непритязательных бытовах ароматах кроется вся красота. И если бы она создавала парфюм, то не стала бы включать в него ноты яблока или цитруса, а скорее бы взяла запах новой обуви, девяносто пятого бензина, влажного сена или только что глаженного горячего белья.
У дома номер четырнадцать Чарли замечает молодого человека лет семнадцати, что стоит совсем неподвижно, точно статуя. Перед ним лежит раскрытый чехол от гитары. Но ни в чехле, ни в руках у юноши ничего нет. Поравнявшись с ним, Чарли останавливается и выжидательно смотрит в глаза фундучного цвета. Они стоят в тишине, теперь уже две застывшие во времени скульптуры. Цок-Цоку становится не по себе от молчания, и он клюёт Чарли в плечо. Тогда она достаёт из кармана большую медную монету, кидает её в чехол. Монета звонко ударяется о твёрдое днище, и это приводит молодого человека в чувство. Он трясёт головой, смахивая чёрные пряди с лица. С шумом набирает воздух и на одном дыхании начинает читать стихотворение.
В лесу уснула смерть,
Тише, не буди.
Дай сны ей досмотреть,
Подальше уходи.
Пока в пустынях стынет лёд,
Пока тоской гниют цветы,
Пусть остановит время ход
И позовёт из темноты.
Спросив, зачем, о злобный рок,
Мы снова в теле человечьем?
Здесь боль, печаль, болезнь и ночь
Сияет нежно так,
Что я, забыв про все утраты, снова верю
И радуюсь дыханью своему,
Как узник, избежавший гильотины.
Скажи же мне, в чём та причина
Что заставляет нас
Нести сей крест
И день любить
Как любит мать
Своё дитя?
Дослушав его, Чарли хлопает, и хочет уже идти дальше, но её интерес побеждает. Тогда она спрашивает:
– Как тебя зовут?
– Майки, – парень склоняет голову.
– У тебя прекрасные стихи, Майки.
– Кар! – поддерживает Цок-Цок.
Майки снова замирает, не обращая внимания на ворона. Подождав несколько минут и убедившись, что он продолжит так стоять до новой монетки, Чарли пожимает плечами, и они с Цок-Цоком продолжают свой путь. За домом двадцать семь следует бывший пустырь, ныне поросший диким кустарником. Большинство веток пересохло, а кусты напоминают толпу на рок-концерте – правда, иссохшихся бабуль, которые сложили тощие костлявые пальцы в «козу» и тянутся ими к небу.
– Интересно, что там за привлекательный бурьян выступает? Такая толпа собралась! – Чарли делится своими фантазями с Цок-Цоком и тот одобрительно кивает.
– There is no one else who can shine like you, oh my little star, – напевает она, и ворон качает головой в такт. Они хохочут и идут дальше.
Тишина на кладбище такая, какой ей и полагается быть – мёртвая. И раньше Чарли приходила сюда слушать исключительно её. Но после отличного кофе, сладкого десерта и встречи с Майки настроение у неё какое-то лирическое, а посему наслаждаться молчанием статуй совсем не хочется.