bannerbannerbanner
Название книги:

Квадрат для покойников

Автор:
Сергей Арно
Квадрат для покойников

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Часть 1

Глава 1

Огорченный выше всякой меры, я брел по улице. Алкаша Федю, у которого я снимал жилплощадь до сего дня, забрали в ЛТП подлечиться, а меня соседи-подлецы, выгнали на все четыре стороны. Грусть моя обострялась еще тем, что деньги за комнату Федя получил с меня за два месяца вперед и по обыкновению тут же их пропил… Но не в деньгах счастье, главным было то, где и как жить дальше.

Снять с бухты-барахты комнату в Ленинграде надежд не было никаких, но я тащился со своей тяжеленной сумищей в одной руке и пишущей машинкой в другой именно в направлении Сенной, где вечно толклись обменщики, и где имелась, хоть и ничтожная, но все-таки надежда подцепить на свою кроткую улыбку бабусю с клоповником и постараться убедить ее в том, что я и есть тот самый непьющий, некурящий импотент, по всем анализам подходящий для кормежки ее клопов.

С другой стороны мне было наплевать, где я проведу сегодняшнюю ночь -жилплощадь мне требовалась для того, чтобы наконец-то начать писать роман. В моей голове уже толпились образы и обстоятельства чужой жизни, давя, поглощая друг друга… Конечно, я не имел уверенности, что у меня выйдет роман. Всегда, когда я задумывал написать рассказ – получалась миниатюра, когда повесть – выходил по размеру рассказ. Ну, а из этого романа, конечно же, выйдет, дай Бог, повесть.

Каждому художнику известно чувство легкого беспокойства, возбуждения и торжества, когда кажется вот сейчас, как сяду да как напишу. Напишу! И нужно срочно садиться, иначе ощущение улетучится, и придумка уже покажется не такой значительной – не интересной. Вот и сейчас я должен садиться писать. Можно было, конечно, подождать день-два, но промедление могло погубить роман. Положение мое и уже зачатого в моей голове и развивающегося зародыша романа было плачевным, не садиться же в парадной или в скверике роман рожать. В парадной, конечно, что угодно родить можно: хоть котенка, хоть ребенка (стихотворение тоже можно), но вот роман!..

Народу на толчке было человек сто. Все что-то меняют на что-то, меняют годами. Есть здесь свои старожилы-неудачники, втянувшиеся в эту обменную куролесицу, они годами ходят сюда и меняют, меняют…

Я подошел сначала к одной группе обменщиков – послушал, потом к другой – тоже послушал. И хотя наверняка знал, что таким образом не разыщу свободной комнаты, но вывешивать на грудь табличку с надписью: "Сниму комнату" (хотя она и лежала у меня в сумке) пока что не хотелось.

– Бесполезняк.

Рядом со мной оказался парень в клетчатой кепке, на груди у него висела выгоревшая табличка.

– Тоже комнату снять, небось, хочешь? Бесполезняк, – он посмотрел на мою сумку и выплюнул бычок беломора на асфальт. – Я здесь уже неделю толкусь…

– Мне в тот раз повезло, – сказал я, блуждая по толпе взглядом.

– В тот раз и мне повезло, а сейчас – бесполезняк.

От слов парня я пришел в уныние. Глядя на оживленно беседующих обменщиков, я прокручивал в голове всех своих знакомых, готовых дать мне приют, но единственным реальным местом оказывался все-таки вокзал. А тогда – прощай роман.

Я достал из кармашка сумки табличку и повесил на шею.

– Бесполезняк, – обреченно сказал парень и закурил новую папиросу.

И тут от группы обменщиков отделилась женщина и направилась ко мне.

– Вы, молодой человек, комнату снять хотите?

– Комнату?! – воскликнул я, удивившись. – Вы что, комнату сдаете?!

Парень ухмыльнулся.

– В квадрате у нее комната, – сказал он, презрительно глядя на женщину.

– В каком "квадрате"?

– Ты чего, не знаешь квадрат?..

– Ерунду он болтает, – махнула на него женщина. – Вовсе она не в квадрате. Квадрат рядом, это правда…

– Как же, рядом. У тебя она прямо в самом квадрате и есть.

– Ничего не в квадрате, – артачилась женщина, ей отчего-то очень не хотелось, чтобы ее комната находилась в каком-то квадрате.

– Что это за квадрат? – вступил я в разговор, мне надоело слушать их пререкания.

– Оттуда не вернешься… – начал парень. Но женщина насильно подхватила меня под руку и повлекла в сторону от толчка.

– Не будь дураком, – кричал вслед парень. – Из квадрата не возвращаются…

Женщине с виду было лет сорок пять, может быть, больше. Полная, с широким носом и со странным взглядом: этаким лукавым – сбоку.

– А сколько вы в месяц берете? – насторожился я, все еще не веря в свое так легко обретенное счастье. Но цена оказалась вполне умеренной.

– Вас мне сама судьба послала, – говорил я на ходу, выталкивая из памяти слова о каком-то квадрате. – Я ведь не курю, не пью и с женским полом практически не общаюсь.

– Вы что, больной? – спросила она, вновь метнув на меня свой странный взгляд сбоку и замедлив шаг. Я сразу уловил перемену в ее настроении.

– Да нет, не то чтобы не пью. Могу выпить в хорошей компании…

– А с женщинами?

– С женщинами тоже как будто все в порядке. Но на чужую жилплощадь "ни-ни".

Звали комнатосдатчицу Мария Петровна. Она поинтересовалась моим прошлым, разузнала также о последнем месте жительства и прочих мелочах моей личной жизни. Я был словоохотлив и уже вовсе позабыл о квадрате и предупреждении парня в клетчатой кепке, изо всех сил старался обаять немолодую особу, понимая, что в любой момент она может отказать мне в крове. И тогда можно преспокойно отправляться на жесткую вокзальную скамью и провести ночь в мучениях, не помышляя о романе. А потом каждодневно, быть может, в течение недели, месяца таскаться на квартирный толчок и кланяться старушкам, корча из себя то ли незаразно-больного, то ли неизлечимого паю, ужасающегося рок-музыкой и теряющего сознание при виде обнаженных мест молодого женского тела…

Навстречу нам попался помятый и небритый, курносый мужчина, он шел с трудом, опираясь на косу. Вероятно, он косил где-то траву и повредил ногу.

– Сосед у нас всего один, – между тем продолжала Мария Петровна. – Один проживает, а комнату самую большую занял…

Из парадной вдруг выскочила махонькая, худая как подросток старушонка в черном платке и бросилась к нам.

– Не видели?.. – запыхавшись, она стояла перед нами, не имея воздуха выговорить что хотела. – Не видели?.. Вам… не встречался?.. – сухонькая рука ее лежала на впалой грудке.

– Ну, этот, с косой… – наконец выговорила она.

– Кто? – переспросила Мария Петровна.

– Да этот… Ну, с косой который…

– А, косец! – догадался я. – Только что вон туда проковылял.

Я обернулся, ожидая увидеть косца, но его уже не было. Старушка поблагодарила и заспешила в указанном направлении.

Жила Мария Петровна неподалеку, в тихом переулке и в еще более тихом, глухом дворе-колодце, который действительно походил на квадрат. Мрачный дом не подвергался ремонту, вероятно, с прошлого века. Дворничиха, несмотря на летний сезон в наглухо застегнутом ватнике и в платке, сосредоточенно мела двор; вокруг нее строевым шагом, старательно размахивая руками, маршировал идиотского вида молодой человек с кокардой на меховой шапке. Когда мы проходили мимо, он с удовольствием отдал нам честь. Несмотря на то, что на улице было светло, кое-где в окнах горел свет. Квартира оказалась на третьем этаже. Мария Петровна позвонила.

Дверь открыл негритенок лет десяти.

– А Ленка еще не пришла, – сообщил он тут же с порога на чистом русском языке. Мы вошли в прихожую.

– Поздоровайся, Джоржик, с дяденькой.

Но негритенок промолчал и, засунув палец в рот, отошел к стене прихожей. Я достал пластик жевательной резинки и, улыбнувшись, протянул мальчику. Он взял и тут же спрятал в карман.

В довольно просторной прихожей было четыре двери. За одной из них через стекло я увидел кухню. У плиты стояла девочка лет одиннадцати и что-то жарила. Дверь рядом с кухней вдруг отворилась, в щели показалась лысая голова мужчины; сощурившись, он посмотрел на меня через стекляшки круглых очков.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

Но мужчина, ничего не ответив, исчез. Дверь закрылась.

– Сосед мой. Один живет, а комнату самую большую занимает, – пожаловалась Мария Петровна. – Чтоб он сдох!

Дверь вдруг снова отворилась, и в щель высунулась лысая голова.

– Вы на покойника похожи, – сказал он мне и снова исчез.

– Что он сказал? – спросил я с тревогой.

Мария Петровна выразительно покрутила пальцем у виска.

– Вот ваша комната, – она распахнула дверь напротив кухонной. – Подходит?

Комната была метров десять. Очень много места в ней занимала исполинских размеров кровать с пирамидкой покрытых тюлем подушек. Имелся в комнате и письменный стол, и два стула. Словом, вполне пригодная для жилья площадь.

– Устраивайтесь, – сказала Мария Петровна.

И вышла, прикрыв дверь.

Весело напевая, я стал обследовать комнату, удовлетворившую меня во всех отношениях. Заглянул я в небольшой бельевой шкаф, где нашел две вешалки, запах нафталина и больше ничего. Нижний ящик письменного стола до отказа был набит презервативами. Я присвистнул и не без удивления зачерпнул горсть. Презервативы были из дешевых, купленные давно, еще до перестройки, и не гарантировали качества. Обнаружив, что настольная лампа отсутствует, я огорчился не очень – и так за умеренную плату я получил хорошую комнату. Вот только бы клопов не было…

Разложив в шкафу вещи, я прилег на кровать. Она оказалась мягкой и по размеру подходила не для одного. Со своей подругой Светой я расстался два месяца назад – мне надоело, что она постоянно говорила о любви к своему мужу. В конце концов я психанул и послал ее… к мужу. Вероятно, во мне разыгралось самолюбие: спит она, видите ли, разносторонне со мной, а любит мужа. Ну, а раз такой "станок" появился – теперь, пожалуй…

Дверь скрипнула, я вздрогнул от неожиданности, приподнялся на локти. В комнату без стука вошел уже знакомый мне негритенок и, закрыв за собой дверь, остановился на пороге.

 

– Ну что тебе? Заходи, – пригласил я.

Но негритенок, держа во рту указательный палец, молчал.

– Ну что стоишь, заходи, – опять предложил я, садясь на кровати. Негритенок смотрел изучающе. – Что, может, резинку еще хочешь? – предположил я. – Так у меня нету больше.

– Когда вы от нас уходить будете, – наконец сказал он, вынув палец изо рта, не снимайте комнату ни у кого в нашем дворе… Вам же хуже будет…

– Да с чего ты взял, что я от вас уходить собрался?! – удивился я. – Мне у вас нравится…

Но негритенок, не слушая меня, повернулся к двери и взялся за ручку.

– Не снимайте в нашем дворе, – обернувшись, сказал он. – Особенно у человека с бамбуковой тростью. И вышел.

– Что ты там делал? – услышал я из-за двери недовольный голос Марии Петровны. -А?! Говори сейчас же!

И перепуганный голос негритенка:

– Я, ничего. Я так просто… Ой, ой! Больно!!

– Что ты там говорил?!

– Ой! Не надо. Больно!..

Я вскочил с кровати и открыл дверь. Но в прихожей уже никого не было.

Я защелкнул задвижку на двери, достал папку с бумагой, сел за стол и стал писать роман.

Глава 2

Когда на улице стемнело, и засветился фонарь под окном, он поднялся с дивана. Чувствовал он себя бодрым, полным сил. Впрочем, перед всяким грабежом он чувствовал себя бодрым. Рабочая сумка всегда стояла наготове, и он только по привычке расстегнул молнию и бросил внутрь сумки мимолетний взгляд. Отмычки, лапа, черный пистолет-пугач… все как будто было на месте. Он застегнул молнию, вскинул сумку на плечо, погасил в комнате свет и прислонился к двери ухом. В коридоре было тихо. Он беззвучно открыл замок, проскользнул в коридор и, затворив дверь, снова прислушался.

Шаги его по коридору были бесшумны. Никто бы не смог пройти по этому коридору бесшумно даже при свете. Ни единая из половиц не треснула, не скрипнула. За долгие годы он рассчитал и отработал каждый свой шаг. Оказавшись на лестнице, он не стал спускаться вниз, а наоборот – вверх, через чердак в полной темноте, распугивая ночующих там голубей, пробрался на другую лестницу, уже по ней спустился и, никого не встретив, вышел на улицу.

OOP – особо опасный рецидивист по кличке Труп шел на дело. Кличка эта пристала к нему с самого интернатского детства и сочинилась не от врожденной кровожадности, а от фамилии Трупп, в которой за ненадобностью сократили последнюю букву и получилась кличка. Сам же Труп привык к ней и носил с гордостью.

В мелких делах и делишках он обычно обходился без помощника, не любил он, когда умирали люди. Другое дело сберкасса, банк или ювелирторг, тогда одному, конечно, трудно – тут требовалась большая подготовка. Но последние годы он чувствовал душевную размягченность. Еще бы! Возраст-то пенсионный.

Труп быстро дошагал до здания, в котором у него имелось дело. Все окна бани Љ 50 были освещены. Там в поте лица трудились полуголые ночные уборщицы, смывая с полов, скамеек, шаек грязь дневных клиентов. Но не освещенные окна с грудастыми уборщицами интересовали Трупа, а узенькое оконце третьего этажа, где свет не горел.

Убедившись в отсутствии света в нужном ему окне, Труп обогнул баню и попал на грязный, заваленный мусором, предбанный двор, где особняком стояла котельная. Тут, у стены котельной, в темноте он уселся на порожнюю пивную тару и стал ждать.

Заранее проработав весь план ограбления, Труп знал, что сейчас откроется дверь черного хода, и через двор в котельную пройдет истопник. Знал он также, что это будет один из трех истопников. Тощего сутулого бородача опасаться не приходилось – вечно поддатый, второй – с огромной кучерявой копной волос – зарекомендовал себя отъявленным бабником и занимался в котельной любовью с такими помоешными дамами и такими извращенными, инопланетными способами, что подглядывавшему в щелку Трупу делалось нехорошо и надолго. пропадал аппетит. Зато третий был самым опасным. Черный, похожий на цыгана, широкоплечий, он не пил, не курил, не водил баб.

Труп докурил папиросу, бросил бычок на асфальт.

Заморосил мелкий дождь.

Он снова посмотрел на часы. Истопник опаздывал. Труп не боялся, что дело сорвется -имелись у него и еще варианты, – но раздражался, когда шло не по задуманному им плану.

Дверь взвизгнула резко, неожиданно. Труп вздрогнул, вскочил и отступил за угол. Из двери выскочил кучерявый истопник и быстро-быстро просеменил по ступенькам вниз, споткнулся и упал в лужу. За ним на крыльцо вышел широкоплечий мужчина (банный сторож).

– Ну что ты? Не убился? – крикнул он в темноту.

– Все нормально, – отозвался кучерявый истопник, поднимаясь на ноги.

– Ну, я здесь постою, иди включай свой газ…

Истопник прошел через двор, качаясь и спотыкаясь, открыл замок и исчез в котельной. Сторож остался на лестнице, покуривая. Бесхлопотное проникновение в баню срывалось.

– Тьфу, гад! Нажрался! – процедил Труп сквозь зубы, сплюнул на мокрый асфальт и отошел за угол. Теперь для того, чтобы попасть в баню, нужно было дожидаться не меньше часа, а зонтика Труп с собой не захватил.

Во всем городе, носящем имя Ленина, Труп был самым результативным вором-одиночкой. Множество предложений вступить в бандитский коллектив он отклонил и даже не посещал воровские симпозиумы. С юности привыкнув работать в одиночестве и не признавая труда коллективного, он брал где хотед и что хотел. Вовсе не из любви к роскошной жизни и не ради денег, как таковых – брать чужое являлось его призванием. Давно, еще в молодости, по этому поводу он восемь лет томился в неволе. Там он усвоил главнейшую заповедь людей, пользующихся чужим без спроса: "Если хочешь быть здоров – ешь один и в темноте".

В неволе, на нарах, его и заприметил печальный узник Парамон – вор авторитетный, попавшийся на мелочевке, но о нем поговаривали, что бездоказных трупов за ним не меньше микрорайона насчитается. Парамон к тому времени был без зубов, дюже хворый и кашлял кровью.

Кашлять кровью Парамон обучился недавно и знал наверняка, что с зоны не выйдет, хотя осталось ему до вольного срока три месяца. Его смерть в красных погонах охранника, с кавказской чернотой в волосах, ухмыляясь, следила за ним с вышки. Встретившись взглядом с черными зрачками абхазца, Парамон бледнея, начинал дрожать.

– Как дала, бэратан?! – махал абхазец рукой и подмигивал.

Парамон торопился отвести взгляд… Но днем ничего, днем смерть его только пугала -не трогала.

Ночью их беседы были более продолжительными. После них он возвращался из охранного помещения еле волоча ноги, мокрый от пота и ночью, стоная, воя от боли, не спал. Никто на всей зоне, видя умирание Парамона, не знал, отчего лютует недавно поступивший в охрану абхазец и какие расчеты у него со старым вором Парамоном;

Однажды ночью, когда абхазец не дежурил, Парамон придвинулся к Трупу.

– Сдохну я, – сказал он ему тихо. – Слушай меня, парень…

И Труп, тогда еще двадцатитрехлетний, узнал историю Парамона. Когда-то Парамон угробил брата злобного охранника. Доказать, что это было убийство, судьи не смогли. И теперь, выследив, абхазец припоминал ему брата.

– Сдохну я… Сначала-то не успел, а потом поздно было… – Парамон закашлялся, харкнул кровью на пол и вытер со лба пот. – А ты слушай, парень. Слушай внимательно… Осталось у меня дней десять, не больше… Хочу тебе тайну передать. За эту тайну любой из наших все бы отдал… Никому не хочу… Волчары все! Гниль лагерная!.. Тебе открою, ты перспективный. Один черт – сдохну. Само к тебе в руки плывет…

Он оглянулся, прислушиваясь к храпу зэков, приблизил губы к самому уху Трупа и зашептал, торопясь рассказать то, что знал до смерти, которая приходила за ним ночами. Днем не трогала – только пугала:

– Как дэла? Бэра-тан!

Труп посмотрел на часы, бросил четвертый бычок в темноту и поднялся со ступенек. Время пришло. Он слышал, как пьяный истопник пробрался обратно в котельную.

На всякий случай Труп прокрался во мраке к окну и послушал, но кроме радостного комариного жужжания тонкий его слух ничего не уловил. Осмотрев обессвеченные и оттого глядящиеся мрачно окна мыльных отделений, Труп двинулся к подвальному оконцу. Уборщицы смытой с человеческих тел грязи, выключив свет, ушли спать, и никто не в состоянии был помешать задуманному Трупом делу. Разве только сторож, но он дрых внизу, в страхе закрывшись плотно дверью от тысяч свирепых кровососущих насекомых.

Труп открыл маленькое подвальное оконце и фонариком посветил в сырую, затхлую тьму помещения. Подвал был сильно захламлен строительными материалами, стеклами, битым кирпичом; где-то пищала вода из прохудившейся трубы. Осветив себе место, на которое встанет ногами, он выключил фонарь и, оглядев для верности вокруг себя темный двор, полез в окно. Оказавшись в подвале и втянув за собой сумку, Труп, освещая завалы мусора светом фонаря, стал пробираться к двери.

Этот нелегальный ход в баню показал ему знакомый бомж с десятилетним стажем. Бомж часто пользовался лазом, чтобы дать на ночь приют своему телу. Полгода назад его истомленную плоть определили на временное место жительства, правда, несвободное, но зато на два года. А он и рад был. На хрена ему свобода в социалистическом лагере?

Дверь, до которой не без некоторых трудностей добрался Труп, вела в вестибюль, где стояли двухметровые статуи голых мужиков и баб в позах, за что-то побитых и покалеченных посетителями. Послушав, Труп открыл дверь, бесшумно проскользнул на черную лестницу. Он преодолел только несколько ступенек, как вверху раздались торопливые шаги и голоса.

Возбужденный, испуганный:

– Здесь где-то должен быть! Я видел, как он…

Спокойный, уверенный:

– Найдем. Не переживайте, дадим ему под ребра!..

Труп быстро огляделся, кинулся вниз под лестницу, но место там оказалось занято ящиками. Шаги приближались. Люди были совсем близко. Уже не соблюдая тишины, он бросился к двери подвала.

– Слышите!? Шаги! Он там!!

Затопали интенсивнее. Труп шмыгнул за дверь и замер, дальше через завалы бежать было бессмысленно, впотьмах он бы наверняка переломал себе ноги. Осталось только одно – затаиться и ждать. А потом, когда откроют дверь подвала, ударить первого, кто попадется, в челюсть и бежать к входной двери бани, а там крюк – его только сбросить… Там бы проходняками… Ушел.

– Здесь где-то…

Голос раздался совсем рядом с его лицом.

– А это что за дверь? Ну-ка!

Труп приготовился к прыжку. Мгновение, второе, третье… Труп почти физически ощущал, как рука невидимого человека, который должен рухнуть, сбитый ударом кулака, тянется к ручке двери…

– Да вот же он. Глядите-ка, спрятался. Эй! Эй, ты живой?!

– А ты его пихни под ребра!

Труп не сразу понял, что произошло. Он все еще находился в напряжении, капли пота, скатываясь со лба, жгли глаза… Наконец, поняв, что опасность миновала, наклонил голову и стал смотреть в щель.

Два милиционера и сторож стояли спиной к двери подвала и глядели на то, что Трупу видно не было.

– Ну что, берем? – сказал сержант.

Милиционеры двинулись к статуе. И тут Труп наконец увидел человека, которого при выходе из подвала проглядел. Тот стоял в углу, обхватив каменную бабу руками и любовно прислонив щеку к ее массивной ягодице. Глаза его были закрыты то ли блаженством, то ли дремой… Серый костюм, серое лицо человека сливались с серым телом статуи и на ее фоне были почти неразличимы. Милиционеры дружно отодрали серенького человека от серой бабы и поволокли к выходу. Он попытался слегка возразить, но сержант дал ему под дых, и тот возражать передумал.

Проводив, сторож закрыл за ними дверь на крюк и, озираясь, пошел к себе в сторожку; загремел засов, на который он закрывался для спокойствия сна.

– А! Суки!! Всех угроблю!!

Услышал Труп из своего укрытия страшный крик и хлопки, грохот… Сторож сводил счеты с бандой кровососов.

Труп подождал, пока хлопки и грохот стихнут, отворил дверь и, бесшумно ступая, сиганул вверх по лестнице. Разогнавшись, он проскочил нужный этаж, распугал коллектив кошек, опомнился где-то между вторым и третьим, спустился, включил фонарик и шагнул в неосвещенный коридор.

Прежде Труп не раз посещал баню Љ 50, только раньше его интересовал не кабинет директора, а дамское отделение. Вернее сказать, помещение, в котором женщины раздевались донага. Два раза в месяц, от скуки и для поддержания воровской формы, он "потрошил" фены, под которыми сушили головы вымытые дамы. Насчитывалось в сушильных агрегатах до восьмидесяти-девяноста рублей десятикопеечными монетами… Но это было до перестройки, тогда это еще были деньги, и на неделю Трупу хватало.

Освещая себе путь светом фонарика, Труп отыскал нужную дверь, достал из сумки связку отмычек…

 

– Тьфу ты, черт! – выругался он. Но, тут же опомнившись, оглядел темный коридор и опять зашерудил в сумке. – Ну как же это я, а?! – бормотал он, окончательно утеряв бдительность и душевное равновесие. – Что же теперь?..

Он уже припомнил, что сегодня вечером использовал свои воровские перчатки не по назначению, а в качестве прихватки для горячей сковороды и, как назло, забыл их в кухне. Но все же упорно продолжал копаться в сумке, выворачивать карманы пиджака, брюк… надеясь на чудо. А воровские перчатки тем временем без дела лежали в кухне на табуретке. Операция срывалась.

В седьмой раз перерывая карманы пиджака, Труп достал толстую бумажную ленту. Вспомнив о бесполезности ленты для него, собирался засунуть ее назад, но странная мысль остановила его. В темноте Труп ухмыльнулся и надорвал хрустящую обертку.

Хотя возраст и пьянство безвозвратно истребили в Трупе всякую охоту до контингента инополого, он все еще надеялся на счастливую встречу, поэтому купленные от СПИДа презервативы не выкладывал. А совсем недавно, увидев в аптеке новую их упаковку, старые заношенные из кармана выкинул, а вместо них положил свежие – но потенции все равно не прибавилось.

Надорвав обертку, Труп достал проверенный советской электроникой презерватив. Давненько Труп не держал в руках предметов подобного назначения. Разглядев его в свете фонаря, он ухмыльнулся и стал натягивать презерватив на место, для него совершенно не предназначенное – на руку. Контрацептив оказался впору даже такому замысловатому члену. Труп сжал конечность в кулак, развел пальцы… Рука действовала. Не доверяя советскому качеству, он натянул еще один, потом одел в презервативы вторую руку, и принялся за дело.

Замок оказался ерундовый, для мастера такого класса, как Труп, он не представлял трудности. В презервативах работать оказалось легко, будто голыми руками, и Труп испытывал удовольствие.

Кабинет директора был невелик. Прямо напротив окна стоял сейф, рядом с ним диван, справа у стены стол. Но Труп не бросился сломя голову к сейфу и не начал его взламывать. Для начала он со вниманием отнесся к директорскому кабинету. Обнаружилась в кабинете кладовка: маленькая, заваленная всяческим хламом, в случае чего в ней можно было укрыться.

Взяв это для себя на заметку, Труп принялся за дело. Сейф был средней сложности. С презервативами он перестраховался не зря: один все ж таки во время работы лопнул, и его пришлось заменить. Початую пачку он положил пока на директорский стол, продолжив работу.

Через десять минут Труп отворил толстую дверцу сейфа и осветил его внутренности. На второй полке перевязанные банковским способом лежали стопки денег. Труп не стал сразу хватать их, он сначала полюбовался, стараясь навсегда запечатлеть в памяти приятный натюрморт. Хотя в жизни своей видел он такое часто, все равно каждый раз его охватывало сладострастное томление сродни оргазму. Во всяком случае, таким Труп еще помнил оргазм. Вот и сейчас… Но что-то вдруг вырвало его из приятного полуреального состояния. Что это было, Труп понял не сразу. Он прислушался. Кто-то вскрикнул на улице, но это было не то… в бане монотонно жужжали горелки в затопах, и это не то… Вот! Шаги. По лестнице кто-то поднимался. Еще далеко, в начале лестницы. Но Труп был уже уверен, что поднимаются сюда… Неужели за ним?!

Труп осветил внутренность сейфа, с тоской подумав, что деньги трогать не следует. Прикрыл сейф, но не на замок – закрывать отмычкой был процесс долгий. Шаги приближались, он уже различал голоса… Труп вошел в кладовку и, нащупав изнутри на уровне ниже пояса торчавший из двери гвоздь, взялся за него, чтобы дверь не открывалась.

Пришельцев, помешавших ограблению, судя по голосам, было двое: женщина и мужчина. Мужчина был сильно пьян, женщина хотя и хохотала громко и языком заплеталась, но больше из притворства. Опытный Труп сразу распознал хитрованку. Они остановились возле двери. Мужчина стал попадать ключом в скважину, но все неудачно.

– Вот ты сейчас увидишь… Деньги есть в изобилии… – бормотал он.

Женщина хохотала только и называла его Ссусиком. Наконец она помогла Ссусику открыть замок, мешавший проникновению к денежному изобилию, и он первым с грохотом ввалился в помещение кабинета. По шуму, сопровождавшему вторжение, Труп понял, что Ссусик попал телом на стол и уронил телефонный аппарат.

– Ну что ты, Ссусенька? Не убейся, милый…

– Вот я тебе сейчас и покажу… Да у меня одних взяток… Сколько хочешь…

Зазвенели ключи, Труп напрягся. Вот сейчас он обнаружит, что сейф открыт и тогда… Действия пьяного директора трудно было предугадать. Пьяный человек опасен – никогда не знаешь, что у него на уме.

– Черт-те знает! То не открыть никак, то сам открывается… О! Видала?! Эти не трожь! Это получка трудового коллектива. Банщикам на сигареты. Вот тут мои. На тебе подарочек… Хе-хе-хе…

– Мало, Ссуся… – обиженно заныла дама. – Еще столько же… Не жмотничай. Вот у тебя сколько…

"Хватит с тебя, – раздраженно подумал в кладовке Труп. – У-у, зараза. Все ей мало…"

Потенциально деньги эти принадлежали уже Трупу, и было обидно, что директор отдает его деньги шлюхе.

– Ну на, на, киска… Не жалко. Мне завтра еще взятку принести обещали.

"Сволочь, взяточник проклятый", – думал Труп.

– Кстати, зовут-то тебя как?

– Лена. Ты что, забыл, Ссусик?

Опять что-то загрохотало.

– Ну давай, давай скоренько. Только на столе, я извращенец.

– Смотри-ка, и резинки у тебя лежат приготовленные. Нас ждут… Ты чего, совдеповскими пользуешься?

– Откуда они здесь? Отродясь в кабинете не держал.

Зашуршала обертка, и Труп вдруг вспомнил, что контрацептивы это его собственные, забытые им при переодевании на столе.

– Не знаешь – не беда, значит, добрый человек оставил, – ласково, возбуждающе говорила дама. – Ну надевай, не артачься. А советских лучше два, они рвутся…

Ссусик недовольно бурчал, цокал языком и, кажется, одевать ничего никуда не хотел и СПИДа не боялся.

– Ну, давай, маленький, я тебе помогу… Вот так. Умница. Хоть тебе на столе, хоть тебе в сейфе, знай – плати…

Труп, крепче уцепившись рукой, одетой в презерватив, за гвоздь, удерживая изнутри дверь, скрипел от злости зубами. Они без зазрения совести использовали его презервативы и забирали из сейфа его деньги.

Разговоры смолкли, что-то зашуршало, зачмокало, заелозило, через некоторое время дама стала охать да ахать, а мужик дышать, как паровоз. Трупу вдруг стало очень интересно, что же там делается. Он ослабил пальцы в предохранителях от беременности. Дама ахала все интенсивнее, по возрастающей; мужик дышал, как стайер, за которым гналась больная СПИДом собака. Труп стал легонько толкать дверь, чтобы образовать щель. Но тут дама взвыла не своим голосом, и Труп, испугавшись, что его заметили, закрыл дверь плотнее и затаил от страха дыхание.

– Хорошо, – сказала дама через некоторое время.

– Чего хорошо-то? – зло спросил отдышавшийся мужчина. – Сигарету хочешь?

Кладовка наполнилась дымом, вероятно, сзади в стене было вытяжное окно, сосавшее дым через дверные щели. Трупу сделалось дурно. Вдруг в глубине кладовки что-то зашуршало. Труп вздрогнул и чуть повернул голову, но в темноте видно ничего не было.

"Крыса, – подумал Труп. – Еще не хватало!"

– Там что-то скребется! – воскликнула дама. – Это наверное крыса. Я боюсь! Ссусь, посмотри…

– Сейчас я ее грохну!

Труп приготовился к прыжку. Неожиданно вырубить пьяного взяточника, потом даму, забрать деньги… В голове крутились десятки мыслей, но ясным было одно – действовать нужно решительно и идти напролом.

Ссусик спрыгнул со стола и зашерудил в дальнем углу.

– Здесь где-то была… Вот, падла.

– Ты что там ищешь, Ссусик?

– Да дубину, я ею крысам черепа крошу. О! Ты смотри, бутылка конины. Откуда она здесь? Смотри-ка!

Что-то упало.

– Пьем и уматывай. У меня день завтра тяжелый, – зазвенело стекло, забулькало. Труп слышал, как Ссусик сделал три больших глотка.

– Все, уматывай. А я здесь лягу, на диване.

– Надеюсь, ты дашь даме на мотор?

– Да ты что? Оборзела?! – заорал рассвирепевший Ссусик. – И так столько бабок хапнула, падла!

"Правильно! Молодец", – в мыслях похвалил Труп.

– Ну, Ссусь, червонец на мотор… – бормотала шлюха.

– Иди, иди, иди… Там сторож, закроет.

– Сука ты, Ссусь! – с выражением сказала дама. Каблучки простукали по кабинету, дверь скрипнула и захлопнулась.


Издательство:
Автор