Глава 1
Отпрыски славного рода
И кто на свете Медичи не знает,
Покрыт старинной славой этот род!
Как свет, великий Козимо сияет,
Он дочерью Италию зовёт!
Пьеро отцову доблесть почитает,
И он не чудом ли в ненастный год
Смог исцелить своей отчизны тело
От ярости и злобы закоснелой?
. . . . . .
Вторым от благороднейшей Лукреции
Рождён был Джулиано, первым – Лавр…
Всего в нескольких строках своей поэмы «Стансы на турнир» Анджело Полициано, итальянский поэт ХV века, ухитрился описать три поколения флорентийских правителей Медичи. Под «Лавром» же выведен его близкий друг Лоренцо Великолепный.
Писатель Никколо Макиавелли, тоже уроженец Флоренции, называл самого великолепного из Медичи «необычайно увлечённым чувственными делами». Ему вторил земляк, историк Франческо Гвиччардини: Лоренцо был «сладострастен и весь во власти Венеры… что, по мнению многих, так ослабило его телесно, что он умер, можно сказать, молодым».
Однако сам некоронованный правитель Флоренции в комментариях к своим любовным стихам совершенно искренне заявлял:
– Признаюсь, что я из тех, кто любил чрезвычайно часто, и, однако, как любовник, рассуждая здраво, должен был сомневаться более, чем надеяться; прибавлю также, что за всю свою жизнь, хотя и получил я более почестей и отличий, чем мне подобало, но мало утех и мало моих желаний исполненными увидел.
Лоренцо Медичи считался самым безобразным человеком в Италии. И, в то же время, его прозвали: «Великолепным». Он был одним из «крёстных отцов» прекрасной эпохи Возрождения или, по-итальянски, Ренессанса. Ну, и вдобавок ещё прославился как мудрый государственный деятель: в период его правления, в 1469 – 1492 годах, Флоренция достигла наибольшего культурного расцвета. Раскинувшись на двух берегах реки Арно, она оправдывала своё название: «Цветущая» и позиционировала себя как купеческая республика.
По легенде Медичи начинали как простые аптекари (недаром их родовое имя в переводе «Врачи») и поднялись на продаже пилюль и специй, привозимых с Востока. Вот откуда шары на их гербе! Но сами Медичи были с этим не согласны:
– Пять красных шаров – это вмятины на щите, нанесённые побеждённым гигантом Муджелло нашему предку, рыцарю Аверардо Медичи, который прибыл с Карлом Великим в Италию и осел здесь.
Хотя существует другое мнение, что шары – это монеты, так как вопреки своей фамилии предки Лоренцо занимались ростовщичеством, и это позволило Джованни Медичи, основателю рода, открыть банк во Флоренции. Постепенно банк Медичи, имевший девиз: «С нами Бог и Удача», обзавёлся филиалами во всех крупных городах Западной Европы. Помимо оказания обычных банковских услуг, они выполняли всевозможные поручения своих клиентов, поставляя гобелены, священные реликвии, лошадей и рабов, расписные панно с ярмарок в Антверпене, мальчиков-певчих из городов Дуэ и Камбре для капеллы Латеранского храма в Риме и даже, однажды, жирафа. Не говоря уже о торговле шёлком, шерстью и другими тканями, а также всевозможными специями, сахаром, оливковым маслом, цитрусовыми, миндалем, мехами, ювелирными изделиями и, конечно, квасцами – минеральной солью, необходимой для производства красителей.
Согласно легенде, папа Иоанн ХХIII (бывший пират Бальтазар Косса) отдал на сохранение Медичи свою казну, но после его низложения Джованни, якобы, отказался возвращать вклад:
– Я брал деньги у папы Иоанна XXIII и с готовностью верну их ему, но такого папы больше нет.
Возможно, именно пиратские сокровища способствовали возвышению дома Медичи.
Сын Джованни, Козимо Старший, купец и банкир, благодаря своим несметным богатствам, стал самым могущественным человеком в Республике.
При нём герб Медичи был уже настолько широко распространён, что один возмущённый современник заявил:
– Он украсил своими яйцами даже монашеские уборные.
(Речь шла о монастыре Сан-Марко во Флоренции, отреставрированном на деньги Козимо). В двадцать пять лет он женился на Контессине де Барди, дочери графа и партнёра его отца, получив за ней в приданое старый родовой палаццо (дворец), располагавшийся на южном берегу реки Арно, где поселился с молодой женой. Малообразованная, но жизнерадостная и домовитая, она прекрасно разбиралась в финансовых делах и управляла имуществом Медичи, когда Козимо был в отъезде. Так, Контессина писала мужу:
– Нынче вечером я получила твоё письмо, и стало ясно, сколько мы задолжали Карреги за вино… Пришло письмо от Антонио Мартелли, он высылает девять тюков льняного полотна; вели, чтобы его держали в сухом месте.
Судя по их письмам, отношения между супругами были довольно нежными, что не помешало Козимо прижить бастарда во время его трёхлетнего пребывания в Риме по делам банка Медичи. Агент купил для него в Венеции рабыню-черкешенку с ярко-голубыми глазами, установив, что она была «здоровой девственницей… и ей было около двадцати одного года». Маддалена (так назвали рабыню) родила от своего господина сына Карло, который воспитывался вместе со своими двумя единокровными братьями и впоследствии стал аббатом. Одному из своих друзей, жаловавшихся на падение нравов, Козимо ответил так:
– Развращённый город лучше города погибшего, с чётками в руках государства не построишь.
Его возвышение не нравилось аристократическим семьям Альбицци, Строцци, Питти и другим. По обвинению «в возвеличивании себя выше, чем других» Козимо бросили в тюрьму. На его смертной казни особенно настаивал давний враг Козимо аристократ Ринальдо дельи Альбицци, который ненавидел и презирал безродное семейство Медичи. Козимо удалось изменить смертный приговор на изгнание благодаря взяткам членам Синьории (правительства). Председатель Синьории получил 1000 флоринов, другие поменьше.
– Дураки, за то, чтобы выручить меня из беды, они могли получить 10 000 или даже больше, – писал Козимо в мемуарах.
И чего добились его враги? Он вернулся с триумфом в 1434 году! С тех пор эта дата считается началом правления Медичи во Флоренции. Правда, Ринальди дельи Альбицци сдался не сразу и, заручившись поддержкой Паллы Строцци, самого богатого банкира во Флоренции, решился на государственный переворот. Однако в назначенный день Палла привёл вместо 500 обещанных наёмников двух невооружённымх слуг и заявил, что передумал, после чего отправился домой.
Это не спасло шестидесятилетнего Строцци, как и его приятеля Альбицци, от изгнания и, по утверждению всё того же Макиавелли, с ними «ещё столько других граждан, что мало было городов в Италии, где не обосновались бы флорентийские изгнанники…». Кроме того, в борьбе с оппозицией Козимо добился, чтобы при оценке имущества противников налог намеренно завышался, враги Медичи разорялись и были вынуждены сами бежать из Флоренции. Из-за чего один из самых главных приверженцев Козимо счёл своим долгом сказать ему, что, в конечном счёте, он опустошит город.
– Я предпочитаю опустошить его, нежели потерять, – с приятной улыбкой ответил глава дома Медичи.
Во Флоренции, чтобы сохранить своё богатство и приумножить его, нужно было иметь политическое влияние. Иначе Козимо, вероятно, занимался бы только финансовыми сделками, от которых получал величайшее удовлетворение:
– Если бы можно было раздобыть деньги и имущество с помощью волшебной палочки, я всё равно стал бы банкиром.
Своё огромное состояние он использовал для того, чтобы завоевать популярность и устроил бесплатную раздачу хлеба в голодный год.
– Отец отечества! – такими восторженными криками встречали Козимо флорентийцы.
Однако он не стремился получить официальный статус властелина города, предпочитая управлять ключевыми политическими фигурами и оставаясь в тени, подобно кукловоду.
– Если Козимо хочет чего-нибудь добиться, то делает всё, чтобы не пробудить чью-то зависть, так, чтобы всем казалось, будто инициатива исходит не от него, а откуда-то извне, – говорили о нём современники.
Исключительно спокойный и доброжелательный человек, он в случае нужды был способен на крутые действия. Некто Бальдаччи, командир отряда наёмников на службе у Республики, начал как-то опасно дружить с его политическими противниками. Узнав об этом, Козимо назначил на пост гонфалоньера справедливости (высшая должность во Флоренции) его личного врага Бартоломео Орландини, которого Бальдаччи прилюдно назвал трусом. Когда в 1441 году военачальник приехал во Флоренцию за полагающимися ему по договору деньгами, Орландини вызвал его в здание Синьории и дал условный сигнал убийцам, спрятанным в потайной комнате. Бальдаччо был убит на месте, а его труп выбросили на площадь из окна. Таким образом, Козимо расправился со своим врагом чужими руками.
– Более начитанный, чем обычно бывает у торговцев, – говорил о нём учёный Энеа Сильвио Пикколомини (будущий папа Пий II), презиравший флорентийцев.
Действительно, Козимо знал немецкий, французский и арабский языки, а также латынь, древнегреческий и немного иврит. И первым из Медичи стал покровительствовать учёным-гуманистам, которые воспитывали не только его детей, но и внуков. Кроме того, Флоренция обязана ему многими прекрасными зданиями, в том числе, новым дворцом Медичи на углу Виа Ларга, дороги, ведущей от центра города на север. Сначала Козимо хотел поручить его строительство гениальному Бруналлески, накрывшему собор Санта-Мария-дель-Фьоре огромным куполом. Однако деревянная модель дворца показались банкиру слишком великолепной и вычурной, поэтому он обратился к молодому архитектору Микелоццо, и это настолько разозлило старика Брунеллески, что в приступе ярости он разбил свою модель «на тысячу кусочков». Проект Микелоццо был менее грандиозным и гораздо больше соответствовал вкусу Козимо, который любил повторять:
– Зависть – это сорняк, который не следует поливать.
По словам его внука, который однажды заглянул в бухгалтерскую книгу Козимо, на «здания, благотворительность и налоги» была потрачена «невероятная сумма в 663 755 флоринов».
Своим преемником Козимо видел младшего сына Джованни, который был весьма ловок, умён и носился по всей Италии, проверяя бухгалтерию филиалов банка Медичи, ведя переговоры о контрактах и завязывая прямые сношения с клиентами. Свободное же время этот толстяк любил проводить за едой и выпивкой, и, как и его отец, купил на рынке в Венеции черкешенку-рабыню, «восхитительно хорошенькую девушку лет семнадцати-восемнадцати… с чёрными волосами, тонкими чертами лица, жизнерадостную и умную», хотя обожал свою жену Джиневру дельи Алессандри и их единственного ребенка Козимино. Зато его старший брат, Пьеро, страдал подагрой настолько, что зачастую вообще не мог передвигаться. Правда, в молодости он знаимал должность приора (члена правительства), а потом – гонфалоньера, был послом в Милане, Венеции и Париже. Унаследовав отцовский здравый смысл и ясность ума, Пьеро слыл большим знатоком искусства и от имени отца давал заказы художникам. Несмотря на его болезнь, Козимо решил женить сына на Лукреции Торнабуони, дочке богатого флорентийского купца. Приданое за ней давали не такое уж большое – всего 1900 флоринов, зато Торнабуони были в числе тех семей, которые способствовали возвращению Медичи во Флоренцию. Как и отец, Пьеро слыл хорошим семьянином.
Его жена, некрасивая внешне, но высочайших качеств души и ума, тоже получила прекрасное образование, Свободно говорила на латыни и по-гречески, отлично разбиралась в финансовых делах, в литературе, риторике и теологии. Играла на музыкальных инструментах, танцевала, сочиняла стихи и, кроме того, была отличной хозяйкой.
– Здесь остаётся около двадцати пар «пиппиони» (домашних голубей), – писала Лукреция свекрови с виллы Кафаджоло, – было бы неплохо сбыть их во Флоренции, так как здесь это трата бесполезная.
Она родила мужу шестерых детей, из которых выжило четверо. После двух девочек 1 января 1449 года на свет, наконец, появился долгожданный мальчик, которого назвали Лоренцо в честь брата Козимо. Крестины новорожденного наследника отложили на неделю – специально, чтобы дотянуть до Богоявления, одного из самых любимых флорентийцами праздников, когда по улицам шествуют ряженые волхвы. Крестины проходили в церкви Сан-Лоренцо, и в качестве крёстных выступили одноглазый Федерико да Монтефельтро, правитель Урбино, и архиепископ Флоренции Антонино Пьероцци (будущий святой Антонин Флорентийский), старый друг Козимо, По этому поводу были устроены роскошный банкет и раздача хлеба и денег беднякам.
А 25 марта 1453 года на свет появился ещё один мальчик, Джулиано. Если младший был красавчиком, то старший явно удался в мать.
– С виду был слаб и имел уродливый нос – писал флорентиец Вазари о Лоренцо, – и вовсе не различал запахи. Из-за узости носа голос его всегда казался еле слышен.
Тем не менее, если судить по его изображениям, в молодости наследник Медичи вовсе не был уродлив: чёрные волосы, смышлёный взгляд, нос, правда, «уточкой», но подбородок ещё не слишком выдвинут. К тому же, вместе с невзрачной внешностью Лоренцо унаследовал ум своей матери, особое обаяние и необыкновенную сообразительность, ещё в раннем возрасте он быстро усваивал науки, как точные, так и гуманитарные, а также древние языки, знание которых было в ту пору обязательным. Лоренцо свободно владел древнегреческим и латынью, великолепно знал литературу, философию, словесность, обладал поэтическим даром, хорошо (или не очень хорошо?) пел и танцевал, умел играть на нескольких музыкальных инструментах и сочинял музыку к своим стихам. В общем, он получил превосходное гуманитарное образование в новом духе – ни один европейский государь не мог с ним в этом сравниться. Это во многом повлияло на его успехи в дальнейшей жизни.
Его первым учителем был опытный латинист Джентиле Бекки (впоследствии епископ Ареццо), научивший Лоренцо любить и понимать поэзию. Стихи он начал сочинять уже с пяти лет и, в отличие от правильной латыни, которую предпочитало большинство, писал на тосканском диалекте.
Как только было закончено строительство дворца Медичи, Лукреция открыла там школу по образцу знаменитого «Дома радости» в Мантуе, которую создала маркиза Паола Малатеста. Учителями же стали самые выдающиеся гуманисты того времени: латинский поэт Кристофоро Ландино, философ Марсилио Фичино, учёный грек Аргиропуло и другие. В школе вместе с детьми Лукреции учились и сыновья других знатных и богатых людей Флоренции, например, Гульельмо де Пацци – будущий муж Бьянки де Медичи, старшей дочери Лукреции. Здесь же получил образование будущий муж её младшей дочери – Бернардо Ручеллаи. Таким образом, невестка Козимо мечтала примирить вечно соперничающих между собой флорентийских аристократов. Кроме того, она приглашала талантливых мальчиков из других сословий, чтобы вырастить для своих сыновей помощников, и взяла под опеку осиротевшего Анджело Амброджини по прозвищу Полициано (по названию его родного городка на латыни, «Mons Politianus»), будущего воспитателя её внуков, которого за преданность называли: «Тень Лоренцо». Что он только не делал! Писал и стихи, и прозу, и публицистику. Не говоря уже о юном Сандро Боттичелли, будущем замечательном художнике, который тоже пользовался покровительством Лукреции, а потом – её сына.
Но Медичи не постоянно жили во Флоренции. Дети часто покидали её под предлогом то жары, то эпидемии, перебираясь в Пизу или на большие семейные виллы Кафаджоло, Треббио и Кареджи, где встречались с другими Медичи – сыном и внуками брата Козимо. Выбираясь с детьми за город, Лукреция оповещала Пьеро, редко покидавшего из-за болезни Флоренцию:
– Мы хорошо продвинулись в чтении Овидия, и Джулиано прочёл четыре книги из истории и сказок.
Таким образом, детство внуков Козимо проходило в роскоши родового дворца и поместий.
Ещё Медичи часто ездили лечиться на горячие воды. В 1477 году Лукреция купила серные источники в Морбе, и, переделав там ванны и трубы, превратила это заведение в лечебный курорт. Развлечений во дворцах и на виллах юным Медичи хватало. Воспитывали детей не слишком строго. Характерный в этом отношении анекдот рассказывает феррарский хронист. Когда послы из Лукки обсуждали с Козимо какие‑то важные вопросы, в комнату вдруг вбежал его маленький внук, дал деду ножик, тростинку и попросил сделать свисток. Козимо, прервав аудиенцию, вырезал игрушку, и мальчик ушёл довольный. Удивлённым послам Козимо сказал:
– Неужели вы не знаете, до чего можно любить детей и внуков? Вас смущает, что я вырезал свисток? Хорошо ещё, что внучок не попросил меня посвистеть в него: тогда пришлось бы при вас и этим заняться.
Дед любил состязаться с Лоренцо в шахматы, и позднее допустил внука на философские диспуты, которые вёл в узком кругу. Козимо поручил восемнадцатилетнему Марсилио Фичино, сыну своего врача, приступившему к изучению древнегреческого языка, перевести некоторые сочинения Платона. Это привело к тому, что Фичино стал своего рода проповедником античной философии. На его учёных собеседованиях, которые проводились на виллах Медичи, собирались знатоки‑гуманисты, для которых 7 ноября, день рождения и смерти Платона, стал праздничным днем. Учёные гости рассаживались вокруг бюста Платона, перед которым день и ночь горела лампада. Начинался философский спор, завершавшийся хвалой Платону, которую пели как гимн. Обряд этих собраний напоминал некий тайный культ, отправляемый в узком кругу посвящённых, и это действительно было своего рода богослужение во славу тайного знания о началах мира. Безудержный энтузиазм Марчилио Фичино привил Лоренцо подлинную любовь к идеалистической философии Платона. Протеже Козимо нравилось обучать его внука, в котором Фичино импонировала его «поистине радостная природа».
С ранних лет Лоренцо, благодаря стараниям Козимо Старого, видевшего во внуке будущего приемника, успешно познавал также тонкости политических дел. Как-то дед, отец и даже дядя Лоренцо одновременно слегли от приступа подагры, наследственной болезни Медичи. Поэтому пятилетнему внуку Козимо, в окружении блестящей свиты и одетому по‑французски, пришлось самому встречать Жана Анжуйского, незадачливого претендента на неаполитанский престол.
С 1458 года он стал посещать Флорентийский университет и на протяжении десяти лет слушал лекции по риторике и поэтике, по истории древнегреческой мысли и культуре.
А в апреле – мае 1459 года, когда во Флоренцию прибыл папа Пий II в сопровождении Галеаццо Марии Сфорца, наследника герцога Милана, внуки Козимо уже привычно произносили принятые в таких случаях приветствия. В письме к своим родителям Сфорца восхищённо писал о резиденции Медичи на Виа Ларга:
– Дом, который отличается красотой потолков, высотой стен, гладкой отделкой дверных проёмов и окон, количеством комнат и залов, элегантностью кабинетов, ценностью книг, опрятностью и изяществом садов; изнутри украшенный гобеленами, сундуками искусной работы и ценности, благородными скульптурами, бесчисленными картинами, а также бесценным серебром – самыми красивыми, которые я когда-либо видел.
Несколько дней спустя Галеаццо Марию принимали на вилле в Кареджи. Ему со свитой оказали царские почести. В знак почтения Лоренцо и его дядя Джованни прислуживали гостям, не садясь за стол. Одна из сестёр Лоренцо, Бьянка, играла на комнатном органе. После обеда жёны Пьеро и Джованни Медичи вместе с первыми красавицами Флоренции танцевали во дворе. Приезд папы стал также поводом для больших народных гуляний. Празднества, в которых участвовало тысяч шестьдесят флорентийцев, начались с турнира на площади Санта‑Кроче. Затем состоялся бал на Новом рынке, который был весь убран богатыми тканями. Гвоздём программы стал парад в ночь с 1 на 2 мая. В свете сотен факелов по Виа Ларга прошли тридцать музыкантов. За ними прошествовали двенадцать всадников в роскошных одеждах под штандартом юного Лоренцо Медичи, в сопровождении пажей и ливрейных слуг, и, наконец, появился сам внук Козимо на белом коне, одетый в золото и пурпур. За всадниками проехала аллегорическая колесница, изображавшая триумф Любви. Прошествовав по улице несколько раз, молодые патриции вместе с Лоренцо отправились во дворец, где их ждали изысканные яства, а простой народ до зари пел и плясал в честь гостей Флоренции.
Кроме младшего брата Джулиано у Лоренцо были ещё три сестры. Старшая, темноволосая Бьянка, с резкими чертами лица и упрямым характером, гениально играла на органе и часто выступала перед гостями Медичи. Вторая, белокурая Лукреция, смешливая и живая, свою ангельскую красоту унаследовала от бабки, Нанны Торнабуони, из-за чего её прозвали «Наннина». А вот происхождение младшей, Марии, окутано тайной.
– Интересно, с кем это Пьеро прижил дочь? – сплетничали горожане. – Наверно, с какой-нибудь служанкой! Не иначе, пошёл по стопам отца!
– Да он с кровати встать не может, не то, чтобы гоняться за женщинами! Это мадонна Лукреция изменила мужу!
– С кем?!
– С графом Вернио!
– Одним из Барди?
– Да, племянником мадонны Контессины, её свекрови! А Пьеро, чтобы избежать скандала, признал Марию своей дочерью!
– Это клевета! Мадонна Лукреция – добродетельная женщина!
–А Вы посмотрите на профиль Марии – вылитая мать!
Лукреция обожала поэзию, и в окружении юного Лоренцо были настоящие поэты – три брата Пульчи. Некогда их семья процветала и состояла в родстве с французскими аристократами, но теперь они превратились чуть ли не в нищих. Старший брат, Лука, желая угодить Лоренцо, воспел его первую любовь в пасторально-мифологической поэме, написанной в 1465 году. Ни сама поэма, ни желание, видимо, не были достаточно вознаграждены: Лука умер в 1470 году в долговой тюрьме. Младший Пульчи, Бернардино, написал «Книгу песен» и был женат на Антонине Джаннотти, тоже поэтессе, писавшей духовные стихи, которые очень нравились матери Лоренцо. Самым же талантливым из братьев Пульчи был средний, Луиджи. На службу к Медичи он поступил в 1461 году. Ему давали самые разные поручения: купить шпагу, отдать в починку музыкальные инструменты, сопровождать в дороге членов семьи. Луиджи Пульчи прослыл злоязычным насмешником, став чем-то вроде придворного шута. Одни завсегдатаи дворца на Виа Ларга его любили, другие терпеть не могли, но он всегда сохранял благосклонность хозяев. По просьбе Лукреции Торнабуони Луиджи стал писать «Морганте», бурлескную пародию на рыцарские романы, очень смешное сочинение, где Карл Великий, Роланд и другие средневековые персонажи ведут себя как полные идиоты. Герой поэмы – великан Морганте, спутник Роланда, вступивший в поединок с полувеликаном, чья жизненная философия проста:
«Не верю я, – так отвечал Маргутте, —
Ни в чёрное, ни в белое не верю.
Я правду рёк, уста мои не лгут.
Однако в каплуна или тетерю,
Иль в пиво, если оного нет тут,
То в муст, что заменяет мне потерю,
Мне вера преогромная дана,
И, верю я, она спасёт меня…»
Наверняка Лукреция, у которой было отличное чувство юмора, вместе с Пульчи придумывала разнообразные злоключения главного героя и провела за этим занятием много приятных часов. Иной раз, смеясь, она отмахивалась от особенно острых шуточек Пульчи:
– Луиджи, тебя предадут анафеме!
(И словно в воду смотрела: Пульчи похоронят в неосвящённой земле как безбожника).
Её свёкор, который знал и жизнь, и людей, тоже смотрел на вещи ясным и незамутнённым взглядом реалиста. Когда настоятель монастыря Сан-Марко попросил его употребить своё влияние на то, чтобы монахам было запрещено играть в азартные игры, Козимо ответил ему:
– Это бесполезно – пусть хотя бы не жульничают.
Так что его сотрудники и по банку, и по делам правления жульничать остерегались – старик видел их насквозь, и если что, то в мерах не церемонился.
За год до смерти Козимо скончался его младший сын Джованни от сердечного приступа. Для патриарха семьи Медичи это был тяжёлый удар и, когда слуги носили его по новому дворцу, он, вздыхая, говорил:
– Это слишком большой дом для такой маленькой семьи.
Козимо умер 1 августа 1464 года в возрасте семидесяти пяти лет мирно, в своей постели, и был похоронен в церкви Сан-Лоренцо.
– Он – король во всём, кроме титула, – признал ещё при жизни Козимо папа Пий II.
Пo указу Синьории на его надгробии было начертано: «Отец отечества», так что этот титул стал вполне официальным. Если верить Макиавелли, «о Козимо горько сожалели все без исключения».
Власть перешла к Пьеро Подагрику, человеку, слабому здоровьем и не слишком больших способностей. Тем не менее, несмотря на продолжительную болезнь, он был деликатен, терпелив и любезен.
– Хотя многие сожалели о некоторой холодности в его поведении и сомневались, что он способен править с тем авторитетом, какой был у его отца, те, кто хорошо его знал, и любили его и уважали, – пишет Кристофер Хибберт в своей книге «Возвышение и падение дома Медичи».
Не обладая отцовскими способностями банкира, Пьеро зато был прекрасным дипломатом и во время его пребывания во Франции король Людовик ХI был им очарован. Вдобавок, он проявлял большую дотошность в делах, и во всех подробностях записал, сколько было потрачено на похороны Козимо: какие были оплачены мессы, сколько чёрной материи роздано женщинам семьи на покрывала и платки, сколько роздали денег слугам и рабам на траурную одежду, число свечей и даже вес воска.
Его мать, Контессина де Барди, раньше управлявшая семейными финансами, теперь решила заняться воспитанием внуков. Поэтому Лукреции пришлось взять бразды правления в свои руки.
– Единственный мужчина в нашей семье! – справедливо говорил о своей невестке Козимо.
Пьеро поручил ей раздавать милостыню нуждающимся беднякам. Она вносила вклады в монастыри и давала приданое бедным девушкам, за что флорентийцы сразу окрестили её:
– Приют всех несчастных!
Понимая, что поддержка народа жизненно необходима Медичи, Лукреция также финансировала ремесленников и купцов, и в одном из своих писем утверждала:
– То, что хорошо для Флоренции и Тосканы (области) – хорошо и для семьи Медичи.
Ещё она часто выступала в роли третейского судьи. Как знатные, так и простые люди, обращались к ней письменно с жалобами и просьбами разобраться в спорах с другими людьми. Однажды Лукреция положила конец вражде между двумя семьями, которая длилась двадцать лет и получила ещё одно прозвище:
– Хранительница всех тайн!
Действительно, она умела хранить секреты, в том числе, и своих детей. Первой в 1459 году вышла замуж Бьянка за Гульельмо деи Пацци, друга детства своего брата. По замыслу Козимо, брак его внучки должен был упрочить дружбу между Медичи и семьёй Пацци, глава которой, Андреа, был его сторонником. В следующем году Бьянка родила сына, Антонио. Но когда Лукреция пришла поздравить дочь, та начала жаловаться на мужа:
– Гульельмо постоянно попрекает меня моим происхождением: дескать, в то время, как его предок штурмом брал с крестоносцами Иерусалим, Медичи – за плугом ходили!
– А ты напомни ему, дочь моя, что твой брачный контракт предусматривал снижение налогов с его семьи.
– Мой муж не хочет меня слушать: несмотря на все мои просьбы купить нам виллу, он отказался. Сам ездит к родственникам за город, а я вынуждена сидеть летом в душном доме!
Рассказав обо всём мужу, Лукреция прибавила:
– Пожалуй, я куплю Бьянке имение: нашему внуку необходим свежий воздух!
– Гульельмо может продать эти земли, – возразил Пьеро. – Ведь он, как муж Бьянки, имеет право распоряжаться её имуществом.
– В таком случае, я оставлю купчую у себя и сама найму всю обслугу.
На момент смерти деда Лоренцо исполнилось пятнадцать и, не зная ни в чём ограничений, он сполна отдался сладострастности своей натуры. Вокруг наследника Пьеро образовался довольно тесный круг его друзей, называемый им «бригада» (brigata). Все они были на семь – девять лет старше Лоренцо. Моложе него был только Сиджисмондо делла Стуфа, красотой которого восхищались все современники. Приятели разделяли с Лоренцо все забавы, и с ними он мог быть вполне откровенен. Младший брат Джулиано был ещё слишком юн, а вот подвижная, с мальчишеским характером Наннина легко вписалась в его весёлую компанию. Старше Лоренцо всего на год, она была очень дружна с братом, и, как и он, унаследовала от матери поэтический талант. Конечно, Наннина не могла проводить много времени среди друзей Лоренцо, но часто выезжала с ним на охоту, прекрасно держалась в седле и даже стреляла из лука. По натуре Наннина была не меньшим «мужчиной», чем её разумная мать, унаследовав блестящие математические способности от деда Козимо. Родись она мальчиком, стала бы превосходным банкиром.
Однажды, когда Лоренцо и Наннина вернулись с охоты, их мать заявила:
– Девице не подобает носиться целый день с компанией молодых людей по лесам и полям! Особенно если она из рода Медичи! Людям только дай позлословить, ведь наша семья у всех на виду!
– Как жаль, что я не мужчина! – Наннина задорно тряхнула смешными длинными кисточками волос, продетых на висках сквозь сетку.
– Но, матушка, вместе с нами ездит Бернардо Ручеллаи, – резонно возразил Лоренцо. – Поэтому ничего неприличного нет в том, что жена сопровождает своего мужа.
Лукреция на минуту задумалась. Если Бьянка уже жила в доме своего мужа, то шестнадцатилетняя Наннина ещё оставалась в родительских пенатах, так как не достигла брачного возраста, установленного во Флоренции с 18 лет.
– Вот переедет жить к мужу, тогда и пусть делает что хочет!
Без облагораживающего влияния Наннины нравственность в «чисто мужской» компании Лоренцо быстро упала. Во время бесшабашных гуляний и конных поездок по землям цветущей Тосканы Лоренцо с приятелями вдоволь наслаждался любовью сельских красавиц. Эти свои «сближения» с народом Лоренцо отразил в своей первой поэме «Ненча из Барберино» о любви пастуха к пастушке:
– Ну что, Ненчьоцца, хочешь порезвиться?
С тобой пойдём в ближайший мы ивняк.
– Охотно, только слишком – не пытайся,
Чтоб худо мне не сделалось никак.
– Ну, полно, Ненча, ты не сомневайся:
С любовью понесу, а коли – бряк,
То не обижу Ненчу дорогую:
И языком поднять тебя смогу я.
Наннина, Ненча – нет ли здесь связи? Переросла ли нежная дружба Лоренцо и Наннины в любовь? Возможно. Кто виноват, что некрасивый, но чертовски обаятельный наследник Медичи не встретил в юности более красивой и умной девушки, чем его родная сестра?
