Секреты Достоевского. Чтение против течения

в этом монументальном труде приводится анализ нескольких романов достоевского, хотя и не всех («униженные и оскорбленные» кэрол аполлонио почтительно обходит стороной, не найдя, видимо, повышенного либидо алексея). начиная с «бедных людей», она огорошивает заявлением о сексуальных желаниях вареньки. если плохо проверяемые и не совсем убедительные реминисценции якобы из «новой элоизы» руссо (которого достоевский, в отличие от толстого, терпеть не мог) и «памелы» ричардсона стерпеть можно, скрипя зубы, то нападки на этих буквально «детей» – девушкина и вареньки, выдерживать невозможно. что самое интересное, о сексуальных влечениях аполлонио навешивает чуть ли не всем героям без повода, обходя стороной, например, лизу тушину, где можно было сильнее разгоняться.иными словами, девушкин – действительно ловелас. никакой он не ловелас, другими словами, потому что ядро образа девушкина – акакий акакиевич башмачкин из Николай Гоголь – Шинель (сборник) . не стоит и забывать, что при некотором бунтарства (писать письма! и кому? девушке! мог ли башмачкин такое провернуть?), он остается «маленьким человеком», потому с таким возмущением наш герой читает «шинель», не желая признавать себя в башмачкине.переходя к «белым ночам», аполлонио в качестве эпиграфа приводит бессмертные строки представителя йенской школы романтиком – новалиса, что довольно мило, хотя и не уместно, потому что больше подходит той же «шинели»:где нет богов, там господствуют призракино еще более неуместным кажется наложение эдиповой трагедии на несчастного мечтателя. где здесь убитый отец? где мать?в произведении были сцены, когда настенька плакала. это тоже, по мнению авторки, эротический момент повести:об опасностях и радостях этого физического контакта сигнализируют слезы, в эротические моменты повести служащие символическим лубрикантом.в разборе романа «игрок» обрадовалась, не натолкнувшись на рассуждения о том, что алексей тайно влюблен в бабушку (или еще что хуже). гораздо интереснее рассуждения аполлонио о бане, о ее не только очистительной силе, но и демонической (что ярко показано в российском сериале «топи», кстати). что довольно справедливо, ведь четырехтомник афанасьева русских народных сказок к тому времени уже вышел, что достоевскому, безусловно, было известно.отвернувшись от любви и погрузившись в мир игры, алексей отвергает то, что для достоевского является исконно русскими ценностями: любовь, общинность и духовность.общинность. не хватает еще пресловутого выдуманного коллективизма советского народа. какие шаткие ориентиры на менталитет, которого не существует! впрочем, аполлонио прекрасно понимает про любовь и духовность, присущую русской литературе, но напрочь забывает о целомудрии, постоянно крича о раскрепощенных героях.здесь же странно, что франция аполлонио выделяется в качестве грешной страшны, назовем ее так, тогда как у достоевского это больше америка, куда свидригайлов предлагал бежать раскольникову, но куда сам отправился один:Ну, брат, это всё равно. Место хорошее; коли тебя станут спрашивать, так и отвечай, что поехал, дескать, в Америку.авторка плавно переходит к «преступлению и наказанию», говоря:как минимум одной из причин проблем раскольникова является сексуальное воздержание.напоминать читателям о теории и статье раскольникова, наполеоне, долгих беседах с порфирием петровичем, – смысла нет. оставляю место для зловещей паузы в эфире.куда более интересны наблюдения авторки касаемо целой кипы загадок романа: когда и при каких обстоятельствах свидригайлов научил стрелять дуню из пистолета? каковы были отношения между раскольниковым и его невестой и пр.что характерно, в своем труде аполлонио возвеличивает традиционно отрицательных героев. с петром верховенским провернуть это не получилось, что неудивительно: это истинный бес, с этим спорить очень трудно. но на свидригайлова и ставрогина она посмотрела с такой точки зрения, с какой, наверное, мало кто осмеливался.она обращает внимание на благотворительность свидригайлова, на его добрые отношения с детьми (в т.ч. и помощь родственникам сони мармеладовой), говоря, что не такой уж он и злодей, что понятно, это не классицизм, где герой будет сугубо положительным или отрицательным: он вбирает в себя и те, и другие качества. но интерпретация самоубийства свидригайлова кажется несколько странной в том смысле, что аполлонио сбрасывает со счетов библейские мотивы и ужаснейший грех: самоубийство, то есть посягательство на себя, на творение Божье. аполлонио говорит только о том, что из-за самоубийства свидригайлова дуня и раскольников могут жить лучще: они освобождаются от бремени своего греховного аскетизма и получают возможность начать строить полноценные, здоровые и наполненные любовью взаимоотношения с другими людьми.что не совсем убедительно. во-первых, вряд ли свидригайлов думал о том, как деткам хорошо будет после его смерти жить. во-вторых, причем тут свидригайлов, если раскольников все равно пришел с повинной, по сути, опередил свидригайлова, который мог бы (да не хотел) донести на родиона романовича. в-третьих, по щелчку пальцев им хорошо не стало, и бремя аскетизма они не сбросили: раскольников даже на каторге все еще в мучениях и не пришел к раскаянию (по мнению л.и. сараскиной, он вообще не раскаялся, это литературоведы привели его на эшафот покаяния), а дуня и разумихин еще долго будут ждать чистой и хорошей прибыли от своего дела.возмутило до глубины души многократное слово «проститутка» в адрес сони мармеладовой. безусловно, так оно и есть, она – обладательница желтого паспорта, но какое право критик имеет ее так называть, если сам достоевский ни разу ее так не назвал, тем самым отождествляя ее с великой блудницей (сама соня не раз называла себя великой грешницей) – марией магдалиной, искренне раскаявшейся блудницы.наконец мы подходим к десерту – «бесам». аполлонио не совсем разграничивает понятия «самозванец» и «князь тьмы», которыми наделяют ставрогина петр верховенский и марья лебядкина соответственно. если первый термин имеет больше политическую окраску и желание петруши сделать ставрогина этаким вдохновителем и прекрасным лицом революционного движения, то «князь тьмы» лебядкиной действительно существовал: ставрогин и был демоном, не обуздывающим свои страсти и не желающим считаться ни с чьим мнением, тогда как «самозванец» есть только в мечтах верховенского.аполлонио интересно связывает степана верховенского и ставрогина, говоря, что первый – литературный отец николая всеволодовича, что подтверждается дважды прозвучавшей в романе цитате из апокалипсиса: «не холоден ты и не горяч». к сожалению, авторка подробнее на этой мысли не останавливается, но можно предположить, что конец ставрогина мог быть таким же, каким был у степана трофимовича. можно провести аналогию с «преступлением и наказанием»: финал был бы подобен тому, какой свидригайловский конец жизни был бы у раскольникова, если бы он не попал на каторгу.что сразило меня наповал, так это почти обожествление и христоподобность ставрогина, о которых так подробно пишет аполлонио. во-первых, ставрогин говорит тихону: «если же потребуюсь, явлюсь всюду», что ошибочно можно принять за цитату из библии, настолько она притчеподобно и смиренно звучит. во-вторых, этимология имени ставрогина. это имя происходит от древнегреческого σταυρός – крест, что я знала до труда аполлонио, но до конца не понимала, к чему бы это, хотя, казалось бы, все так просто:и очевидно намекает на страсти христовы. наконец, «раскаяние» ставрогина, которое бахтин метко охарактеризовал примерно так: ставрогин исповедуется, стоя спиной к народу. с чем можно согласиться, если вспомнить не совсем традиционный способ исповеди – написать на заграничной (!) бумаге несколько театральным и смешным слогом исповедь. но версия аполлонио, связанная с тем, что матреша на самом деле является литературным персонажем, а ее история – художественным вымыслом (а была ли девочка?) ставрогина, сражает наповал. не было этого страшного греха, ставрогин все сам сочинил, поскольку онпытается очистить мир от шрехов, приняв их на себя – imitatio Christi.ставрогин отныне не великий грешник или фарисей, а христос, явившийся в этот мир, чтобы спасти человечество от грехов. фантастика и восторг. и очередное доказательство того, как многолики и глубинны романы достоевского, раз будоражат умы людей всего света и подталкивают к тому, чтобы и по сей день писать критику и создавать свои теории, пускай иногда и слишком безумные.