Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

Зашелестело и рядом со мной опустилась Маша.

– Какой орёл, – кивнул я на участкового, который устало побрел вытаскивать своего подчиненного из могилы. – Всех твоих подопечных уложил.

– Ну что вы, мсье Теодор, всего два десятка, остальных я сама упокоила.

– Ну всё равно, – отдал я должное Ивашову, – не побоялся парень, молодец.

– Да, – кивнула Маша, вдруг внимательно приглядываясь к участковому, – вполне геройский кавалер. И высокий к тому же, стройный. Да и вообще…

– Маша, тебе посла мало?

– Нет-нет это я так, – задумчиво протянула она. – О, пардон. Мне надо быть у дедушки для финального акта.

Маша исчезла, а я ползком вернулся на ранее облюбованное место, где меня уже поджидал улыбающийся во весь рот Калымдай.

– Смотрите, Федор Васильевич, выход дедушки Михалыча и мадмуазель Маши.

Участковый уже вытащил Митьку и теперь с его помощью устало закидывал землёй гроб, приводя могилу в приличный вид.

Зашаркал Михалыч, участковый резко повернулся к нему, хватаясь за амулет, но увидев деда, расслабился:

– А это ты, дед. Я уж думал, порвали тебя. Цел?

– Да чего мне сделаитси, – прошамкал Михалыч. – А и геройский же ты парень, сыскной воевода! Не забоялси такой тучи нечисти!

– Ну, если честно, то страшно было. Да тут любой испугается. Ты, дед, разве не забоялся?

– А чего мне бояться? Это будь я живым, страх бы как перепугался!

И Михалыча вдруг окутало плотное облако, а когда оно рассеялось, деда уже на том месте не оказалось. Как и участкового с Митькой. Они, побросав лопаты, улепётывали в сторону Лукошкино, перепрыгивая через могилы, и только визг Митьки висел над старым кладбищем.

Мы с Калымдаем, хохоча, покинули наше убежище, а на встречу, подхихикивая, шагал Михалыч с томно улыбающейся Машей.

Мы дружно смеялись, хлопали друг друга по плечам, делились впечатлениями, перебивая друг друга, пока Калымдай вдруг не воскликнул:

– Ох, ты ж! Солнце скоро взойдёт, поспешить надо, если не хотим остаться на весь день за стенами.

И мы рванули по той же дороге, что и участковый с Митькой и всё-таки успели затемно.

* * *

Разбудила меня булавка.

Точнее – Калымдай. Уже второе утро подряд! Что же им не спиться-то?!

– Федор Васильевич, участковый с бабкой пошли дом Тюри шмонать. Стрельцов с собой много взяли, собираются основательно там покопаться. Что делать будем?

– А Тюря же там прячется, у себя?

– Так точно.

– Ну и пусть его берут, как раз он свою последнюю роль и сыграет. Расколется у палачей, выложит им всё, лишнюю панику наведёт.

– Понял. Значит, не вмешиваемся?

– Нет. Твоих ребят там нет?

– Только ордынцев с десяток. Эти пусть сами отбиваются.

– Хорошо. До связи тогда.

Я встал, оделся, какой уж тут сон теперь.

Михалыча не было. Вышел, постучал к Маше, её тоже не оказалось на месте. Вот куда они ни свет, ни заря удрали? Пойду у хозяина спрошу, он-то должен был видеть, кто входит, а главное – выходит из гостиницы.

Хозяина расспрашивать не пришлось – внизу за столом сидел Михалыч за большим самоваром. Заметив меня, он тут же вскочил:

– А, внучек! Проснулся, милай? Пойдём, я тебе водички полью, умоешься, а там и завтрак подоспеет. Уж хозяин наш любезный расстарается сейчас. Правда, хозяин?

Мужик в фартуке часто закивал и метнулся на кухню. Запугал его, похоже, Михалыч своими шуточками.

Во дворе, вооружившись ковшиком и бадьёй воды, дед тихо спросил:

– Ты чего, внучек, рано вскочил? Случилось чего?

– Случилось. Блин, на спину не лей! Обыск у Тюри случился. Участковый со стрельцами сейчас там будет шорох наводить.

– Ох, ты ж! А мы что делать будем?

– Да ничего не будем. А что нам делать-то? Можем сходить, постоять в сторонке, посмотреть. А где Маша, кстати?

Дед хихикнул:

– А к хахалю своему, немчуре этой посольской умотала.

– Так рано?

– В ихней слободе кажное утро гимн немецкий поют хором, вот посол её и позвал вместе попеть. Да пущай резвится девка-то. Чай во дворце у Кощея-батюшки засиделася, а тут хоть душеньку отведет. А потом домой возвернётси, да еще и рыдать неделю будет по любви-то несчастной. Опять же развлечение.

Я махнул рукой. Машиной помощи сейчас не требовалось, пусть и правда свои любовные романы в реале отыгрывает, пока возможность есть. Может меньше капризничать будет.

За завтраком мы решили всё-таки прогуляться до дома Тюри, посмотреть, как там участковый с бабкой командуют. Однако туда мы так и не дошли, застряв на базаре.

Мы пылили по базару, уворачиваясь от навязчивых торговцев, старавшихся всячески впихнуть нам свои эксклюзивы, как вдруг дед дёрнул меня за рукав:

– Смотри-ка, внучек, уж не поп ли басурманский там шастает-то?

Я глянул в указанную сторону. Точно, пастор.

Швабс торопливо вошел в большую лавку с вывеской «Торговый дом “Аксенов и сын”».

– Давай, Михалыч поближе подойдем.

Вдоль торгового заведения была прибита доска, образовывающая вполне приличную лавочку, на которую мы с дедом и уселись. Михалыч тут же вытащил из кошеля небольшое вышитое узорами полотенце и, расстелив его на лавочке, махнул пробегавшему мимо пареньку с лотком:

– Эй, малой, что у тебя там вкусного?

– Пирожки с капустой, – затараторил малец, – расстегаи с визигой, пироги с яблоками, печенью, ливером, пирожки с яйцом и луком, свежие, только-только из печи!

– Тащи сюда.

– Дед, мы же только что завтракали! Ну, куда ты накупаешь-то?

– Тихо, внучек, – прошептал Михалыч. – Для отводу глаз это. Глянет кто, а тут два работничка перекусить сели и внимания не обратят.

А верно, молодец дед.

Минут через десять пастор, явно в крайнем раздражении, выскочил из лавки в сопровождении довольно колоритной личности, чья национальность моментально угадывалась по черной шляпе с широкими, слегка обвислыми полями, пейсами, свисающими из-под неё, да характерным носом.

Парочка остановилась недалеко от нас и нам было прекрасно слышно их беседу.

– Херр Шмулинсон, мне необходим всего драй штуки шварц шёлк и фир штуки шварц бархат, ферштейн? Вы мне продавать материя, а я платить деньги!

– Ви хотите дать мне денег? О ви таки сделали мой день! Только скажите бедному еврею, зачем пастору такой замечательной религии захотелось иметь так много черной материи? Ви решили стать моим конкурентом? Да ради бога! У вас такая большая церковь, столько много места… Хотите я найму бригаду плотников и мы с вами наладим целое производство на такой большой площади? «Абрам и Швабс. Похоронные услуги», это звучит, согласитесь!

– Найн! Ви продавать, я покупать!

– Ну, хорошо-хорошо, пусть будет по-вашему. Только не говорите потом, что я вам не предлагал! А ведь мы могли бы иметь хороший гешефт, нет? И даже расходы поделим поровну. Всё равно нет?

– Найн! Мне нужен шварц материя! Шнель, шнель!

– Все торопятся, все куда-то спешат… Ви посмотрите на этих людей, – херр Шмулинсон обвёл рукой вокруг. – Они тоже спешат. И что? Эта спешка сделала их богаче? Они бегут, спотыкаясь о золотые слитки? Или где-то раздают бесплатные пряники, и они торопятся занять очередь за ними? Зачем торопиться, дорогой господин Швабс? Если ви так побежите, то не дай бог запутаетесь в своей чудесной рясе, упадёте и придётся тратиться на лекарства. А ви знаете сколько сейчас стоит даже простая валерьянка? О, я расскажу вам, сколько она стоит!

– Херр Шмулинсон, – перебил его пастор, подпрыгивая от нетерпения. – Ви продавать мне или найн?

– Ну, зачем найн? Что ви за слово такое полюбили – найн? Вам становится тепло, когда ви так говорите? Или пополняется казна вашей уважаемой церкви?

– Херр Шмулинсон, немедленно продавать мне материя!

– Ну, хорошо-хорошо, – поднял руки обладатель пейсов. – Если ви таки настаиваете, я продам вам немного черной материи, оторвав её буквально от сердца. Ви же знаете, что жители этого славного города, пусть живут они по сто лет даже в ущерб моему бизнесу, почему-то предпочитают оббивать гробы именно черной материей? Да, кто-нибудь может сказать, что это мрачно. Пускай. Пускай говорят, но ми же с вами знаем, что это солидно, престижно. А традиции? Это же важно – традиции. Представьте, что кто-нибудь хочет быть похороненным празднично, в гробу оббитом синим ситцем в жёлтенький цветочек, но его таки не поймут. Безутешная вдова и маленькие дети будут рыдать и сгорать от стыда, а их добрые соседи будут смеяться и показывать пальцами. Ви хотите этого? Нет скажите мне, ви и правда хотите такого?

– О, майн готт! Дай мне сил и терпение! Херр Шмулинсон, или вы продавать немедленно или я уходить и проклясть вас, ферштейн?

– Скажите мне, дорогой господин пастор, ну почему бедного еврея все хотят проклясть? Почему призывают на его и так несчастную голову всяческие ужасы? Может быть ви – антисемит? Признайтесь, я никому не скажу, ви – антисемит?

– Мой терпений нет больше! Я уходить к другим купцам и отдавать им деньги!

– Да-да, все почему-то не хотят покупать у бедного еврея, а несут свои деньги другим. Вот скажите мне честно, у других что, кошерным маслом намазано? Или им предлагают бесплатную мацу, как любимым покупателям? Может быть ви тоже хотите мацу? У меня она есть. Я таки дам вам её, пусть мои детки сегодня останутся без ужина, но для такого господина как ви, дорогой Швабс, мне ничего не жалко. Ну, хорошо-хорошо, я таки продам вам материю. Только это будет совсем не дешево и совсем не сегодня.

– Когда?

– Через неделю. Что ви так подпрыгиваете? Ладно, только для вас через пять дней.

– Найн! Мне надо завтра!

– Завтра ви не найдёте ни у кого в городе. И послезавтра. Господин Аксенов, шоб он был здоров, завезет материю только через два дня. И у нас с ним контракт на всю партию. Когда я посчитаю, сколько мне надо для удовлетворения ритуальных запросов наших добрых горожан, то вся оставшаяся материя будет ваша. И я даже сделаю вам хорошую скидку за ожидание, ви согласны?

– Найн. Я делать вам последний предупреждений! Если вы не отдавать мне материя, то вы её уже никогда не видеть! Ферштейн?

– Найн. То есть я, конечно же, хотел сказать – нет. Не в том смысле нет, что не понял. О, я отлично вас понял! А в том смысле, что у меня уже заключены договора с убитыми горем родственниками усопших, которые с нетерпением ждут результатов моей непосильной работы. Разве я могу обмануть их? И уважаемые покойники тоже долго ждать не могут, поймите их правильно. Приходите господин Швабс через неделю, приносите деньги и будет вам большое счастье, а пока я буду вынужден просить у нашей дорогой милиции защиты. Или ви пошутили? Это же так смешно пугать бедного еврея. Порадуйте меня, скажите, что ви пошутили. Найн?

Пастор плюнул, красиво выругался по-немецки и ушел быстрым шагом, а бедный еврей херр Шмулинсон так и остался стоять, смотря ему вслед, грустно и всепонимающе качая головой.

Мы с дедом многозначительно переглянулись.

– От так от, внучек, – прошептал Михалыч. – Ищет поп немецкий черную материю для кирхи своей. Значится скоро уже срок подходит для мессы ихней богомерзкой, тьфу!

– Похоже на то. Дед, а штука материи это сколько?

– Да у кого как, внучек. Один на сорок локтей выкладывает, другой аж на семьдесят.

– Да, очень неопределенно как-то. А все равно семь этих самых штук, что пастор требовал, не мало на всю церковь?

– Да, поди пойми их. Может, он стены просто в черный покрасит, а из тряпок украшения повесит или на пол положит. Да нам-то какая разница?

– Да никакой по большому счету. Главное мы узнали, что месса в кирхе будет и подготовка к ней идет полным ходом. Надо Кощею доложить. Зеркальце с собой? Ага, давай сюда и прикрой меня.

Я связался с Кощеем и шепотом доложил о пасторе.

– Вот значит как? – довольно проскрипел Кощей. – Клюнула рыбка. Пора ротмистра нашего бравого на дело запускать.

– На какое дело?

Но Кощей уже прервал связь. Ну вот, всегда так. Калымдаю звякнуть что ли? Но тут мои размышления перебил Михалыч:

– Гляди-ка, участковый несётся!

– Верно. Куда это он?

Через базар и правда, бежал Ивашов, подбадриваемый горожанами.

– Эй, участковый, помочь заарестовать кого-нибудь? Ну, хоть кого-нибудь!

– Гляди, Ивановна, бежит-то как! А ноженьки мелькают, а рученьки машут, а взгляд-то какой, как у моего кума, когда тот в кабак намыливаетси!

– Поддай, сыскной воевода! А то ить без тебя всех поймають!

– Фуражку-то не потеряй, Никита Иваныч! Какой же милиционер без фуражки?

Мы удивленно переглянулись.

– Бежим за ним, Михалыч?

– Пойдем за ним, внучек. Нам-то куда спешить?

Потерять участкового было крайне трудно, хотя мы и двигались за ним не сильно торопясь. Стайки мальчишек и просто зеваки, бегущие за Ивашовым, чётко указывали нам дорогу.

– И кудыть это он направляетси? – размышлял Михалыч по дороге. – Не к царю понятно, но и не в отделение несётси. Смотри, на купеческое подворье завернул… Внучек, а видать караван-то наш пришёл уже в город!

– Вроде после обеда должны были прибыть…

– Да точно! Сам гляди – народу-то сколько собралось там!

Действительно, около ворот этого купеческого квартала, обнесенного высоким забором, собралась уже приличная толпа. Мы подошли поближе и Михалыч спросил у первого попавшегося мужика, стоявшего с разинутым ртом и не сводившего глаз с ворот:

– Эй, православный, а чё деется-то?

– Басурмане под видом купцов к нам пожаловали, – охотно поделился новостями зевака. – Целая сотня али две караваном прикинулися, а у самих там и сабли и пистоли, а говорят и пушку приволокли на верблюде! Ща палить начнут! Разнесут весь город на мелкие щепочки! Тикай, дед, пока не зацепило!

– Тьфу, балабол! – Михалыч сердито повернулся ко мне.

Но расспрашивать нужды уже не было. Гомонящая толпа развлекалась и комментировала происходящее.

– А царь-то батюшка на кобыле своей тудыть въехал! Весь из себя в железо закованный, сабельку в руке своей белой держит, лицо строгое, а взгляд суровый. Ох, полетят сегодня головы шамаханские!

– И стрельцы с ним ажно пять сотен! И пушки со стен поснимали и на басурман целят. Ух, ща пальнут!

– Кум, а кум, а ведь пальнут из пушек, так разнесут тут все стены, а? А может, помочь надобно? Может, товары с подворья разлетятся во все стороны? Может и нам перепадёт чего?

Михалыч дёрнул меня за рукав:

– Пойдём, внучек к дому казначея. Здесь нам делать нечего и так ясно, что удалась уловка Кощея с караваном.

– Кощей?! – услышала Михалыча толстая баба, стоящая рядом. – Ой, родненькие, так там сам Кощей с караваном пришёл! На самом большом верблюде сидит, да мечом-кладенцом из стороны в сторону помахивает грозно! Ох, как кинется сейчас на царя нашего, как снесёт ему голову буйную, спасайся, бабоньки, кто может!

Михалыч опять плюнул и потащил меня из толпы.

Едва мы отошли на квартал, как мимо нас снова пронесся участковый, только уже в обратную сторону.

– Ить как его! – захекал дед. – Насыпали-то соли под хвост сыскному воеводе!

Вслед за участковым пылила толпа зевак. Не скучно тут люди живут, ничего не скажешь.

Когда мы добрались до дома казначея, у его ворот снова бурлила толпа.

Опять ворота, опять высокий забор и ничего не видно. Зато было слышно.

Минут через десять после нашего прибытия вдруг грохнул выстрел, за ним еще один и еще! Раздались крики, звон оружия.

– На ордынцев видать стрельцы наткнулися, – прошептал дед.

Еще пара выстрелов и шум стал затихать. Надеюсь, Калымдая там не было.

Мы промаялись в ожидании еще с полчаса. Ворота наконец-то отворились и стрельцы вывели лошадку тащившую телегу, на которой вповалку лежали мертвые ордынцы. Следом вывели четырех связанных шамаханов, но ротмистра, к счастью, я ни среди убитых, ни пленных, не заметил. И последними из казначейского дома вышли участковый с бабой Ягой.

– А где ж Тюря-то? – шепнул Михалыч.

Я только в недоумении пожал плечами:

– Пошли в тихое местечко с Калымдаем свяжемся.

Тихих местечек в Лукошкино было полно. Остановившись в каком-то закутке, я вызвал Калымдая и от ответа просто… даже затрудняюсь подобрать слово… ну, охренел, пусть будет, как наиболее мягкое, но всеобъемлющее.

– Дворец на связи, – услышал я.

А вы бы не охренели?

– Э-э… Калымдай?

– Так точно, господин генерал.

– Дворец? Гороха?! Да что у вас там происходит?!

– Ну почему сразу Гороха? Мой теперь дворец.

– Калымдай…

– Прошу прощения, Федор Васильевич, зарезвился маленько. Докладываю. В течение прошедшего часа силами десяти бойцов под моим руководством, была проведена операция по пленению царя Гороха и замены его мной в его же обличии.

– Ни фига себе… А с чего вдруг?

– Не волнуйтесь, Федор Васильевич, операция была спланирована давно, лично Его Величеством Кощеем и осуществлена по его же личному приказанию.

– Вот как…

Я всё еще пытался переварить новость.

– И что теперь? Будешь править от имени Гороха под чутким руководством Кощея?

– Ну что вы, Федор Васильевич, – засмеялся Калымдай. – Кому это надо? Просто финальный аккорд нашей провокации. Завтра утром соберу бояр от имени Гороха, позову всё отделение милиции и постараюсь устроить громкое разоблачение тёмных сил Кощея, подло действующих прямо во дворце.

– Ох, по лезвию ножа ходишь, ротмистр, опасно же!

– Опасно. Но это ничего, у нас план отхода продуман, надеюсь, всё будет в порядке.

– Ясно. А что там с Тюрей не в курсе? Участковый его дом обшарил, ордынцев уложил с десяток, а казначея мы так и не видели.

– Уже доложили, всё в порядке с Тюрей. Бабка его заколдовала, он сейчас в виде мухомора в отделении валяется, ждёт завтрашнего суда моего скорого, но справедливого.

– Ты там всё-таки не сильно резвись. А царя-то куда дели?

– Какого царя? А, Гороха… Тоже мне царь, – хмыкнул Калымдай. – Здесь он рядышком в тронном зале. Связали, да за трон же и запихнули. Пускай полежит до моего разоблачения.

– Ну, хорошо, Калымдай. Удачи тебе и будь на связи.

Почёсывая затылок, я повернулся к Михалычу:

– Всё понял, что Калымдай говорил или пересказать?

– Во дворце заместо Гороха сел?

– Угу. А завтра соберёт толпу и позволит себя разоблачить при свидетелях.

– Рисковый парень.

– Да вот же. Ну, мы куда теперь?

– Да никуда, внучек. Никаких дел у нас уже нет.

Мы вернулись на постоялый двор и я весь день промаялся в ожидании завтрашних событий. Отобедал, поспал, отужинал и хотел было опять завалиться, но заявилась счастливая Маша.

– Ах, мсье Теодор! – заверещала она. – Как прекрасен этот мир! А вы замечали, какие великолепные розы растут в Немецкой слободе? Ах, божественное амбре, невероятный шарман!

Надо понимать, дела с послом у неё продвигались отлично. Ну, хоть кто-то радуется жизни.

– Оревуар, мсье! Завтра будет новый солнечный день!

И Маша, расцеловав в обе щеки Михалыча, упорхнула в свою комнату.

А мы вздохнули и завалились спать.

* * *

Этим утром меня разбудили нервы, расшатанные последними событиями.

Я проснулся ни свет, ни заря и, дёргаясь, бродил по комнате из угла в угол, переживая за Калымдая и всё сильнее накручивая себя.

Часам к шести утра, меня начало бесить всё сразу. Особенно выводило из себя сладкое посапывание Михалыча. Только одному мне не всё равно! Все дрыхнут, а Калымдай там может отстреливаясь, уходит на черной «Волге» в сторону кордона… Тьфу ты!

– Михалыч!!! – заорал я на ухо деду.

– А?! Что?! Началось?!

– Началось, дед, началось. Утро уже началось.

– Тьфу ты, паразит оглашенный! Чего неймётся-то?

Я только махнул рукой и вышел в коридор.

Постучав в Машину дверь, я томным голосом пропел:

– Марселина, душа моя, вставай! Это я, твой хер-р-р-р-р посол. Пряный такой посол для тихоокеанской сельди.

Судя по удару в дверь, Маша запустила в неё свой сапожок.

Совсем грубая она у нас. Настоящая вампирша. На людей с сапогами бросается.

Я спустился вниз. Ага, хозяин!

– Эй, любезный! – я поманил его к себе.

– Чего изволите, барин?

Запуганный Михалычем, хозяин постоялого двора, он же по совместительству и шеф-повар, угодливо изогнулся передо мной в полупоклоне.

– Чай есть?

Кивок, угодливая улыбка.

– Небось, холодный, вчерашний?

– Помилуй, барин! Сейчас свеженького наведём, самовар ить пыхтит уже.

– Пыхтит он… Вини-Пух, блин. Небось, солома какая, а не чай?

– Азербайджанский есть, грузинский, армянский, всё свежее, только вчера купцы завезли. Еще этот… цейлонский, во! Тоже есть. Изволите ли?

– А аглицкий есть?

Кивок, угодливая улыбка.

– Эрл Грей с бергамотом?

Кивок, угодливая улыбка.

Тьфу, зараза!

– Тогда налей Грея в одну миску, а бергамот в другую и Маше наверх отнеси.

Хозяин закрестился и с жалобными причитаниями побежал на кухню. Завещание писать, наверное.

Немного полегчало.

Я вышел во двор, попинал доски в заборе. Крепкие. Плюнул в колодец. Глубоко. Гавкнул на сторожевого пса. Не боится, зараза. Ну что же Калымдай не звонит-то?!

Калымдай связался со мной только после десяти утра, когда я уже подбивал Михалыча купить парабеллум на базаре и идти захватывать почту и телеграф.

– Всё в порядке, господин генерал, – устало доложил он. – Все живы, потерь нет, задание выполнено.

– Ты где сейчас?!

– Уже у Борова в доме. Тут под носом у милиции меня никто искать не будет.

– Ну, слава всем богам. Как прошло? Ты хоть расскажи, а то я извелся весь в ожидании.

– Чётко по плану. Собрались бояре. Ох и тупые они у царя! Потом пришел участковый с бабкой, ну я на него наорал, заставил доклад сделать. Он свою версию событий изложил да Тюрю заколдованного достал, а бабка Тюрю назад, в человеческий облик вернула.

– Ну-ну, и что дальше?

– А дальше Тюря по колечку волшебному у меня на пальце сразу догадался, что Гороха подменили.

– Ох ты ж… А чего же ты кольцо так открыто носишь?

– Да это я специально, чтобы участковый увидел и призадумался.

– А да, верно. И что дальше Тюря-то?

– А ничего. Прибил я его там же на месте.

– Как?!

– Да просто. Шею ему скрутил, только косточки и хрустнули. Обещал я его прибить за Бодухана, вот и прибил.

– Ничего себе… Ну и правильно сделал.

– Так точно. А тут до участкового наконец-то дошло и про колечко на пальце и про все нестыковки, ну и кинулся он меня с парнями задерживать.

– Да ты что?!

– Ага. Бояре поднялись и туда же. Толпой нас задавили, толстопузые. А тут еще и бабка, карга старая, нашла всё ж таки заклинание от личин наших и проорала его. И мы втроём с парнями в своём истинном облике пред ними и предстали. А участковый еще и Гороха за троном заприметил да и освободил его.

– Жуть какая… И что Горох?

– Да что, Горох? Что он еще мог сделать? Велел нас на кол посадить, а сам кинулся кольчугу одевать, против Орды воевать собрался.

– Да как же вы удрали?

– Идиоты они там во дворце, честное слово. Бояре нас из тронного зала вытащили да стрельцам под охрану и сдали…

– Ха! А стрельцы это?..

– Так точно. Мои ребята. Они и вывели из дворца, а к тому же заклятие бабкино перестало действовать, мы личины-то стрелецкие и накинули.

– Фух, ну и отлично. Молодец, Калымдай. Буду ходатайствовать перед Кощеем-батюшкой за тебя и твоих парней. Рад, что всё благополучно у тебя закончилось.

– Благодарствую, Федор Васильевич.

– Какие планы у тебя дальнейшие?

– Да пока никаких. Сидим, ждём Орду, смотрим по сторонам. Думаю, мы свою работу сделали теперь очередь за Вельзевулом.

– Хорошо. Давай тогда до связи. Удачи!

Я чуть не пустился в пляс. На душе отлегло и настроение стало ну просто отличное.

Солнышко светило ласково, ветерок дул нежный, Михалыч хлопотал на кухне, изредка обмахивая полотенцем хозяина, сидевшего на полу в полуобморочном состоянии. Даже Маша своим счастливо-романтическим видом не бесила, а вызывала лишь умиление.

И всё это продолжалось до тех пор, пока меня не вызвал по зеркальцу Кощей.

Конечно, я вызова не слышал, это Маша со своим вампирским слухом услышала и шепнула мол, монсеньор на связи.

Я метнулся наверх, схватил зеркальце и удивленно уставился на крайне смущенного Кощея.

– Доброго дня, Ваше Величество.

– Здравствуй и ты на многие лета, Федор Васильевич! – как-то преувеличенно бодро заголосил Кощей. – По добру ли, по здорову ли, Феденька, слуга мой верный?

– Э-э-э… Всё в порядке, Ваше Величество, вы как?

– Да я что? У меня как всегда. Что у меня может случиться-то, а?

– Ну а я откуда знаю? Разрешите доложить текущую обстановку, Ваше Величество?

– Да я знаю, всё, Феденька, ты уж не утруждайся, побереги себя. Ротмистр мой уже доложил.

Возникла пауза. Я недоуменно рассматривал Кощея, а он старательно отводил взгляд и чуть ли не насвистывал, смотря куда-то вверх, как напроказивший пятиклассник.

– Ваше Величество, да что с вами такое? – не выдержал я. – Случилось что?

Кощей посмотрел на меня, мигнул, отвел взгляд, снова мигнул.

– Феденька… Федор ты мой дорогой, свет Васильевич… – начал он, а потом, решившись, рубанул: – Сломал я твой компьютер. Как есть сломал железку твою окаянную!

– Мать… – только и смог вымолвить я, опускаясь на кровать.

– А я не специально, – затараторил Кощей. – А я только подошел посмотреть, а он бац! И всё. А я починю. И мастеров немецких найму! Знаешь, какие в неметчине мастера? Самые наилучшие! Починят, что угодно! Ты только не переживай, Федь…

– Ваше Величество…

– Ты, Федор Васильевич, давай возвращайся, наверное. Я тебе к вечеру Горыныча на ту же полянку пришлю, вот и давай лети до дому до хаты. Соскучился, небось, по своей квартирке да по мне, царю-батюшке?

Кощей нёс какую-то ахинею и я даже засомневался в его рассудке.

– Ваше Величество, с вами всё в порядке? Я прилечу, конечно, посмотрю, что там натворили с компьютером, только… Вы и правда, в порядке?

Кощей вдруг протяжно выдохнул:

– Давай, Федь, прилетай. Только я и правда, не нарочно, ага?

– Ага, Ваше Величество, еще как ага.

– Ну и хорошо… И смотри мне там! Царь я или не царь?!

И он отключился.

– Зар-р-раза! – в сердцах произнёс я.

Компьютер было откровенно жалко. Да и себя тоже. Я Кощею нужен был как дешифратор, а без компа я мало, что смогу. Сожрёт или просто выкинет на улицу. Эх…

С досадой отшвырнув зеркальце, я пошел вниз в зал.

– Михалыч! Собирайся. Возвращаемся домой.

– Слава тебе господи! – закрестился хозяин гостиницы.

– Случилось что, внучек?

– Случилось. Этот… работодатель наш, великий и, блин, могучий, мне всю мою аппаратуру сгубил, прикинь.

– Охти ж мне! Что совсем всю?

– Да не знаю я, дед. Сказал, не работает. Вот какого он вообще туда полез, а?!

– Беда…

– Угу. Вечером отбываем по той же схеме. Пойду вампиршу нашу предупрежу.

– Давай, внучек, а я котомку свою пойду собирать.

– Маша! Машуля?.. Марселина, твою дивизию, ты где?!

– Фу, как вульгарно, мсье Теодор! Что вы орёте, как голодная горгулья на соборе Парижской богоматери?

– Собирайся, Маш. Набивай чемодан вещичками, закупай последние сувениры и пряники. Едем домой.

– Абсюрд, мон шер.

– Чего это?

– Я остаюсь, Теодор. Вы можете кричать, бить посуду, топтать самовар вашими плебейскими сапогами, но я остаюсь.

– Пуркуа бы это вдруг? – для соответствия моменту я тоже перешёл на французский.

– Я вам в вашем конфликте с монсеньёром не помощница. Ремеслу я тоже не обучалась и помочь в этом… как его?.. ремонте, я тоже не смогу. Я остаюсь.

– Ну да. С послом, что ли?

– А если и так, мсье Теодор, что с того? Или вы откажете несчастной мадмуазель в маленьком личном счастье?

– Оставь её, внучек, – вмешался Михалыч. – Пусть накобелится вволю, нам она ить и не помощник с твоими приборами, прости господи.

– А, делайте, что хотите, – махнул я рукой.

Мне было совсем не до Машиных гламурных страданий.

* * *

– Не серчай ужо на девку-то нашу, Федор Васильевич, – утешал меня дед, приспосабливая поудобнее свой необъятный мешок на спине пока мы шагали к восточным воротам Лукошкино. – Пущай тут остаётся. За пастором приглядит, послу карамболь в мозгах наведёт оно и ладно-то будет.

Орда, подкатившись волной с западных границ, обогнула Лукошкино и замерла у восточных ворот, куда мы с дедом и поспешали.

Выйти сейчас из города было невозможно. Стрельцы на стенах готовили пушки, раздували фитили, туда-сюда по улицам метались конные отряды. Даже сам Горох суетился на стене, размахивая саблей и раздавая подзатыльники нерадивым боярам.

– Михалыч, – вдруг вспомнил я давно меня волновавший технический вопрос, – а булавки твои говорушные далеко связь держат?

– Ужо до дворца Кощеева легко достанут, не переживай, внучек.

– Ну, хоть тут без проблем.

– А то. Смотри, Федь, вроде пулять из пушек собираютси?

И правда, над стеной вдруг взвилось дымное облачко и с небольшим опозданием, до нас докатился рокочущий звук. Горох начал обстрел Орды.

– Заметь, Михалыч, – патетически начал я, взмахнув рукой. – Откровенный акт агрессии. Едут себе свободолюбивые, можно сказать, сурово толерантные скотоводы на родину к детишкам своим, жёнам ненаглядным и тут из-за угла кровавый представитель тоталитарного, даже, не побоюсь этого слова, диктаторского режима, коварный так называемый, царь с варварским именем Горох, начинает ни разу не демократический обстрел абсолютно мирного и лояльно настроенного электората! Куда смотрит ООН с ОБСЕ? Где наши правозащитники во главе с ГРИНПИС? И чего ты вообще, дед, слушаешь этот мой бред и не врежешь мне оглоблей для просветления разума а-ля, харе Кришна?

Нервы. Вы же понимаете…

– О-хо-хо, внучек… Видать и правда попёрло тебя, как варяжину с гриба-мухомора. Ты ить потерпи. Сейчас Орда тикать начнёть, мы и рванём вслед за ней, а там и на полянку нашу заветную к змеюке быстрокрылой выскочим.

Я немного просветлел разумом благодаря спокойному рассудительному голосу Михалыча и никакого Кришны не понадобилось.

С утра мне досталось крепко, конечно. Калымдай сначала заварушку замутил, а я перенервничал, Маша свои фортели закидывать начала… Никакие программистские нервы такого не выдержат.

Пардон, в общем, как наша Маша любит говорить.

Засели мы, короче, с дедом невдалеке от ворот дожидаясь удобного момента, чтобы слинять из Лукошкино. А стрельцы царские развлекаются, пуляют из пищалей да из пушек. Грохот стоит, аж уши закладывает. Весело им.

А я под этот грохот и пальбу вдруг задумался о предстоящем ремонте.

А в принципе, если прикинуть, что вообще Кощей наш батюшка, чудо наше в косточках, мог сломать там? Систему грохнул? Так это еще постараться суметь надо, но если и так, восстановлю запросто. Если совсем уж крайний случай – жесткий диск как-то умудрился угробить, так и это не беда. Не физически же, а ошибки я исправлю да просто заново систему поставлю и настрою. Я задумался, над таким вариантом с диском, а не удалится ли что-нибудь ценное? Да нет, вроде ничего такого особо ценного не помню. И бэкапы я регулярно делаю к тому же. А что еще могло произойти? Да и ничего, в общем-то, разве что топором системник рубанули или в монитор копьё засунули. Но это уже совсем дикий вариант. Получается, что зря я себя накручиваю, ничего критичного Кощей не мог натворить. Фух, ну и хорошо.

Я повеселел и вернулся в реальность.