000
ОтложитьЧитал
© Кравченко А. И., ред. и сост., 2021
© Издательство «Директмедиа Паблишинг», оформление, 2021
Предисловие
Антология является составной частью общего курса профессора А. И. Кравченко, посвященного истории отечественной социальной науке. Первая часть включает его труд «История социально-экономической мысли в России»[1], охватывающий двухсотлетний период развития социологии труда и экономической социологии в России, подробный анализ основных школ, направлений, персоналий и тематических областей научного знания. Вторая часть этого проекта предполагает собственно Антологию, куда включены наиважнейшие, с точки зрения составителя, либо наиболее характерные для той или иной эпохи источники – сочинения выдающихся мыслителей, составивших славу и гордость российского обществознания, а также малоизвестных широкому читателю авторов, составивших замечательные и полные глубокого значения произведения, побуждающие современного читателя, особенно принадлежащего к молодому поколению, к собственным размышлениям и вызывающим у него чувство глубокой признательности нашим предкам, оставившим нам такое прекрасное культурное наследие.
Книга включает отрывки из произведений ведущих отечественных социологов и экономистов 19–20 вв. Работа преследует своей целью осветить историю отечественной социально-экономической мысли за полтора столетия – с середины 19 по начало 21 вв. и охватывает четыре периода: дореволюционный, постреволюционный, послевоенный и современный.
Дореволюционный период начинается приблизительно с середины 19 в. и заканчивается 1917 г. В это время в России появились фигуры европейского и мирового класса. Исследования С. Булгакова, М. Туган-Барановского, Ф. Щербины, С. Прокоповича, А. Исаева, П. Тимофеева, С. Солнцева, Г. Полляка, А. Кауфмана, В. Святловского, Е. Дементьева, Г. Наумова, А. Стопани, М. Давидовича посвящены бюджетам рабочих и крестьян, уровню жизни и миграции населения, в частности переселению крестьян в Сибирь, социально-классовой структуре общества, труду и быту рабочих на производстве (условия, оплата и организация труда), проблемам бедности и неравенства, потребительскому поведению, развитию капитализма в России и становлению русской поземельной общины, состоянию домашнего и мелкого крестьянского хозяйства и др.
Постреволюционный период (1920–30-е годы) является одним из самых интересных и плодотворных. В те годы существовало около 10-ти научно-исследовательских институтов НОТ и управления, тысячи бюро, секций и лабораторий НОТ – первичных ячеек массового рационализаторского движения; по проблемам управления и НОТ выходило около 20-ти журналов. В 1920-е годы теоретические основы науки управления, экономики и труда, организации крестьянского хозяйства развивали такие крупные ученые, как А. Чаянов, Н. Кондратьев, С. Струмилин, А. Гастев, Л. Минц, Ф. Дунаевский, Н. Витке, П. Керженцев, А. Журавский, эмпирические и прикладные исследования, посвященные бюджетам рабочих и служащих, безработице, трудовым конфликтам, утомляемости и взаимоотношениям на производстве, организации, дисциплине и оплате труда проводили Е. Кабо, К. Пажитнов, И. Беспрозванный, А. Гольцман, А. Челинцев, А. Визгалин, Н. Бернштейн, К. Кекчеев, Ф. Кутейщиков, Е. Саломонович, А. Михайлов, И. Вовси, К. Барышников и др.
Послевоенный период (1960–80-е годы) и современный период, охватывающий недавнее время, а именно 1990–2000-е годы, объединены в один раздел. В это время советская, а затем постсоветская социально-экономическая мысль добилась серьезных результатов в изучении мотивации и удовлетворенности трудом, профессионально-квалификационной структуры предприятия, трудовой дисциплины и производительности труда, управленческих отношений, занятости и безработицы, конфликтов и забастовок на производстве и др. На этот период приходится расцвет заводской социологии, которая успешно занималась реорганизацией социотехнических систем, внедрением новых форм организации труда и управления. В книге приводятся фрагменты из произведений В. Ядова, В. Подмаркова, Л. Бляхмана, Е. Антосенкова, И. Поповой, О. Шкаратана, В. Щербины, В. Герчикова, В. Дудченко, Л. Гордона, А. Пригожина, В. Радаева, В. Чичилимова и др.
К сожалению, многие работы наших соотечественников доходят до нас и открываются нами только после того, как на них обращают внимание за рубежом. Часто оказывается, что идеи, определившие ход мировой науки, предаются забвению у себя на родине. Если открыть социологические и экономические работы постреволюционной и послевоенной поры, то не только проработки, но и простого упоминания идей наших С. Солнцева, А. Исаева, А. Кауфмана, Г. Полляка и других мы попросту не обнаружим. Современные специалисты по социологии профессий не знают работ основателя этой дисциплины Г. Полляка. В исследованиях бюджетов времени 1960–90-х годов напрочь утеряна традиция и теоретико-методологические завоевания бюджетных обследований рабочих и крестьян дореволюционной поры. Примеры можно приводить до бесконечности. Иногда складывается впечатление, что послевоенная социология в СССР началась как бы с чистого листа. Парадокс, но американские работы изучались вдоль и поперек, они выступали образцом научного метода, с них списывались кружева (чаще всего неудачно), а отечественные методологические программы были преданы полному забвению. Не удивителен и результат: по большинству позиций послевоенная и современная социально-экономическая мысль в стране скатилась назад по сравнению с тем уровнем, какой наука достигла до революции.
Исследования Ф. Щербины, С. Прокоповича, А. Чаянова, М. Давидовича, А. Н. Челинцева и многих других отвечали самым высоким требованиям науки: тщательность составления региональной и межрегиональной выборочной совокупности, методологическая проработанность теоретической модели предмета исследования, аргументированный подбор социально-экономических показателей, выдвижение и проверка гипотез. Их отличают щепетильная работа с методическим инструментарием и респондентами, продуманность в составлении таблиц и их интерпретация.
Если прибавить и тот факт, что у большинства ученых дореволюционной поры данные по России (урожайность, уровень жизни, миграция, производительность труда, доходы и структура бюджетов) приводятся в сравнительном анализе с данными зарубежных стран, чего, как правило, не делали социоэкономисты постреволюционного и послевоенного периодов, а также и то обстоятельство, что теоретические выводы и практические рекомендации носили такой характер, что по ним можно было смело выверять ход экономических реформ (например, переселение крестьян в Сибирь, перераспределение земельного фонда страны) в масштабах всей страны, не боясь допустить грубых просчетов, то можно заключить, что дореволюционная социально-экономическая наука в России превосходила по своему уровню науку двух последующих периодов и до сих пор может служить классическим эталоном чистоты научной мысли.
Ощущение недосягаемости тех высот, которых достигла дореволюционная мысль в России, не покидает и при чтении других, не принадлежащих к бюджетному направлению, произведений. Небольшая книга П. Тимофеева «Как живет заводский рабочий» относится к жанру социологической публицистики и представляет собой результат включенного наблюдения, которые автор проводил на протяжении 10 лет, проработав на десятках заводов в различных уголках страны и ознакомившись со всеми аспектами трудовой жизни: от условий и оплаты труда, взаимоотношений мастера и рабочих и рабочих между собой, приема на работу и увольнения кадров, трудовых норм и обычаев. Яркие зарисовки из заводской жизни соседствуют здесь с беспристрастным, часто статистическим анализом объективных закономерностей.
Книга выдающегося теоретика ХIХ – начала ХХ века С. Солнцева «Рабочие бюджеты в связи с теорией «обеднения» (1907) на первый взгляд не представляет интереса для тех, кто под строгой наукой понимает лишь обобщение данных, полученных в собственном эмпирическом исследовании. Работа С. Солнцева построена на данных вторичного анализа. Но какого! Российские бюджетные исследования сравниваются с германскими, бельгийскими, французскими, английскими и дается их квалифицированный анализ. Автор на равных полемизирует с классиками европейской науки (эта черта, между прочим, присуща всей дореволюционной науке), в частности, знаменитым Энгелем, создавшим признаваемый и сегодня закон бедности, разбирает методологические принципы и предлагает собственные, глубоко аргументированные подходы и решения. Предложенная С. Солнцевым версия марксовой теории обеднения, ее эмпирическая верификация и концептуальное осмысление следует отнести к одной из вершин европейской мысли.
Именно в дореволюционный период С. Булгаков, которого относят к вершинам мировой социально-экономической мысли, написал бессмертное произведение «Капитализм и земледелие». Его вне всяких сомнений можно поставить в один ряд с лучшими работами М. Вебера и Г. Зиммеля, относящимися к области экономической социологии.
Именно в дореволюционный период складывается в основных чертах получившая свое завершение лишь после революции некапиталистическая теория крестьянского хозяйства А. Чаянова. В СССР его творчество не признавали и переиздание работ произошло уже в постсоветское время – в конце 80-х и начале 90-х годов. Вместе с тем известно, что его основные работы, переведенные на Западе в 1966 г., наделали много шума и произвели настоящий переворот в экономической антропологии. Вот уже несколько десятилетий теорию Чаянова проверяют многие ученые в странах третьего мира и постоянно находят все новые подтверждения. С определенной долей уверенности можно говорить о том, что теория А. Чаянова, как и теория экономических волн Н. Кондратьева, вошла в сокровищницу мировой науки.
Период 1920–30-х годов – один из самых интересных и плодотворных. Сравнивая его с предшествующим, дореволюционным периодом, следует отметить некоторое понижение теоретико-методологического и эмпирического уровня научных исследований. Объяснение, видимо, надо искать в объективных переменах, произошедших в стране после 1917 г. Нарушилась преемственность идей и кадров в отечественной науке. и не только в гуманитарной. Разрыв поколений чувствовался везде. В 1922 г. за границу выслана элита русской интеллигенции, что незамедлительно сказалось и на социально-психологической атмосфере в научных кругах, и на уровне доверия властям, и на качестве научных публикаций.
Место объективного анализа заняли пропагандистские реляции в пользу победившего пролетариата. Реальные недостатки, а то и серьезные промахи властей стали все больше замалчиваться. Героический пафос созидания и построения нового общества перевешивал научные доводы и убедительность эмпирических фактов. Чувствуется изменение методологических установок научного исследования: факты просеиваются, на поверхности остаются лишь те, что подтверждают преимущества социализма. Фактические свидетельства о реальных проблемах и кризисе подаются как показатели временных затруднений, переживаемых советским строем. Затруднений, которые, – в этом практически все авторы искренне уверены, – будут вскоре успешно преодолены. Таким образом, социально-экономическим проблемам начал придаваться эпизодический характер.
На этом фоне резко выделяется группа исторических работ, посвященных дореволюционному прошлому страны, в частности оплате труда, характеру и содержанию работы и др. Бичуя пороки крепостного строя, советские ученые говорят о структурном кризисе общества, неизбежности и неустранимости социально-экономических деформаций и кризисов при капитализме. Как только те же или другие авторы переходят к описанию текущих событий, их настроение, пафос и целевые установки резко меняются. Трудности кажутся уже незначительными, а проблемы преодолимыми.
Изменение методологических установок в последующие годы, прежде всего в послевоенный период, станет еще более глубоким, можно сказать – необратимым. и то, что в 1920-е годы было покрыто некоторым ореолом романтики, искренним восхищением победившим пролетариатом, в 1960–80-е годы превращается в натуженный «ура-патриотизм». Искреннее восхищение сменяется усталым служением теперь уже гегемону, сочувствие угнетенным – раболепием перед власть имущими. Принцип партийности окончательно вытесняет веберовский принцип свободы от оценок. Тенденция подмены научных критериев классовыми, только еще обозначавшаяся в 1920-е годы, переросла в объективную закономерность, регулирующую научный поиск, в 1980-е годы.
В 1920-е годы теоретические основы науки управления понимаемой широко – от управления всем народным хозяйством до руководства отдельным предприятием, государственным учреждением и деревенским хозяйством – развивали такие крупные ученые, как А. Чаянов, Н. Кондратьев, С. Струмилин, А. Гастев, А. Богданов. Каждый из них представлял собой неповторимую индивидуальность, яркий исследовательский и публицистический талант, оставивший заметный след в истории. Не менее яркими фигурами представлен и второй эшелон управленцев – Ф. Дунаевский, Н. Витке, П. Керженцев, А. Журавский, О. Ерманский, если к ним вообще применимо понятие «второго эшелона». Они проводили серьезные научные исследования, публиковали книги и статьи, возглавляли институты и комитеты, выступали пропагандистами нового стиля управления. Сюда можно причислить плеяду крупных психологов, занимающихся психотехникой, профессиональным отбором, изучением человеческого фактора. Это В. Бехтерев, А. Кларк, А. Лурия. Практическими проблемами управления вплотную занимались видные политические деятели – В. Куйбышев, Н. Бухарин, Ф. Дзержинский. Одним из лидеров нового поколения стал А. К. Гастев.
Значительная часть Антологии посвящена бюджетным исследованиям, которые в 1920-е годы были ориентированы не на крестьянство, а на рабочий класс. Г. Полляк, представленный в первом томе Антологии работой по социологии профессий, во втором томе выступает с работой по бюджетам. Нельзя сказать, чтобы бюджетная тематика являлась самой распространенной или модной, но большое количество работ в те годы, посвященных изучению уровня жизни населения с помощью бюджетной методологии, – последняя страница истории социологии бюджетов как отрасли экономической социологии. В 1960–80-е годы акценты резко смещаются с изучения уровня жизни на исследование образа жизни, построенных исключительно на анализе распределения времени в течение суток. Переакцентовка с рублей на часы – вовсе не безобидный в научном плане шаг. Он знаменовал уход от самых острых и опасных тем к самым рутинным, зато безопасным проблемам, разрыв научной традиции, потерю завоеванных позиций. Неслучайно, что возвращение к проблемам бедности и неравенства в 1990-е годы у отечественных социологов произошло как бы с чистого листа: статистическая база, созданная в до- и постреволюционный период, оказалась невостребованной, так как сравнивать тогдашние показатели уровня жизни было уже не с чем (в 1990-е годы статистики, широкомасштабной и объективной, по бедности не сформировалось).
Зато можно сравнивать проблемы безработицы в 1920-е и 1990-е годы. В этом плане Антология предоставляет благодатный материал: здесь и статистика безработицы, и бюджеты безработных, и так называемый институт трудового посредничества, т. е. биржи труда, трудности и результаты их работы. Вообще проблемы подбора, тестирования, аттестации и распределения персонала, составляющие ныне предмет самостоятельной области знания – управления персоналом, в 1920-е годы являлись не менее актуальными, чем в 1990-е.
К этому разделу примыкает блок вопросов, связанных с оплатой труда и трудовыми конфликтами. Обе темы тесно увязаны между собой. Оказывается, что невыплаты заработной платы выступали одной из важнейших причин возникновения трудовых конфликтов 20-е и 90-е годы ХХ столетия. А если заглянуть глубже, то задержки и невыплаты служили причиной конфликтов, забастовок и бунтов аж-то в ХVIII веке. Заглянуть в глубь истории во втором тому позволят статьи, переопубликованные из журнала «Архив истории труда». Он выпускался созданной в 1921 г. Ученой Комиссией по исследованию истории труда в России при Петроградском совете профсоюзов, в состав которой вошли Юл. Гессен, И. М. Кулишер, С. Ф. Платонов, А. Е. Пресняков, А. С. Путилов, Е. В. Тарле, Г. В. Цыперович, С. В. Фарфоровский, Л. М. Айзенберг, А. И. Браудо, Ф. А. Вальтер, А. Л. Блек, В. В. Колпенский, Г. Ф. Лапо, Б. А. Романов и др. Журнал проделал колоссальную историко-архивную работу, классификационную и библиографическую, опубликовав десятки первоклассных материалов по истории труда в России. Они не были известны даже дореволюционным ученым, которые, как казалось, отличались максимальной тщательностью и аккуратностью. В основном они посвящены дореволюционному периоду и представляют до сих пор бесценный источник информации.
Период 1920–30-х годов выглядит менее предпочтительно лишь на фоне его сравнения с предшествующим, дореволюционным, но более предпочтительно на фоне его сравнения со всеми последующими этапами становления отечественной социологии труда и экономической социологии. Если прочертить кривую, выражающую собой этапы жизненного цикла отечественной социологии, то она, начиная с 80-х годов ХIХ века, будет постепенно, но неуклонно снижаться по мере приближения к 80-м и 90-м годам ХХ века. Хотя сегодня – на фоне глубочайшего кризиса науки 1990-х годов – советский период считается уже чем-то вроде золотого века, не следует переоценивать его достижения на фоне того, что было сделано в предшествующие периоды. После кризисных 1990-х наблюдается определенное оживление исследовательской деятельности и теоретической мысли – если не по своим масштабам и глубине, то по разнообразию тематики и оригинальности подходов.
Таким образом, о каждом из четырех периодов развития социально-экономической мысли в России есть что сказать. Но еще лучше, если говорить о своем времени и его проблемах будут те, кто жил в ту эпоху. Оригинальные произведения, исторические источники нельзя заменить компиляциями, комментариями, историческими рассуждениями. Заменить нельзя, но можно дополнить и расширить. Вот почему антология и историческая монография, посвященные одному предмету, вместе дадут наиболее полную картину научной мысли и развития общества.
При подборе и оформлении материалов составитель стремился максимально облегчить задачу усвоения и понимания текста современными читателями. Из оригинальных произведений, никогда в советское время не переиздававшихся, было удалено все, что мешает их восприятию и усвоению: знаменитые «яти» (ъ), второстепенные факты и подробности, которые имели место или были интересны сто лет тому назад, но потеряли всякий смысл сегодня, стилевые архаизмы. Исправлены стилистические обороты и грамматические формулы, которые. Хотя и были повседневной нормой 80 или 120 лет назад, сегодня могут быть восприняты читателем как ошибка издателей, не потрудившихся исправить ошибки.
Скорее всего нынешний читатель будет всякий раз спотыкаться (а значит терять нить повествования и смысл прочитанного), если вместо привычного «несмотря» и «наряду» он будет встречать сотни «не смотря», «на ряду» и т. п. Вряд ли облегчат чтение и такие архаизмы, как «важныя причины», «разстаются», «господствующаго строя», «изстари», «безспорно», «средне-ли», «ея», «разскажу», «безплодна», «трудно-ли», «интензивнаго», «изследования», «общаго», «точныя», «возрасло». Раньше врозь было принято писать то, что сегодня пишется слитно, например «не большая книга», «и так», «по истине», «на ряду», «при чем», «не добросовестности», «не трудно», «из под», и наоборот: «едвали», «неубеждают», «необезпечивало» и т. п. В других случаях раньше писалось вовсе не так, как пишется сегодня, например, «оффициальные сведения», «поравну», «устрояющих» и т. д. Вызывает затруднение и такой архаизм, как «планование», встречающийся и Н. Витке в 1920-е годы. Совершенно очевидно, что оно означает понятное нам планирование.
В тоже время пришлось сохранить речевые обороты и знаковые выделения (особенно запятыми), которые, возможно, не соответствуют современным правилам русского языка, но выражают своеобразие авторской мысли и стиль определенной исторической эпохи. Например, у того же Н. Витке встречает выражение «индивидуалистически-авторитарно-традиционного». Никаким современным аналогом его не заменишь. Да и надо ли менять?
Очень часто подобные «неправильности» по-новому оттеняли смысл предложения и их отсутствие либо исправление могло исказить содержание. Допускать подобного своеволия нельзя. Составитель предпочел исправлять «когда либо» на «когда-либо», но оставить без изменения всю пунктуацию и то, что характеризует индивидуальное стилистическое своеобразие авторов. Он руководствовался правилом: если архаизм не читается как ошибка корректоров или редакторов, он сохраняется. Вот почему читатель встретит лишь наполовину «причесанный» текст. Но он должен помнить, что устранению или оставлению старомодного написания каждый раз предшествовало длительное обсуждение и тщательный анализ.
Сокращению подвергались не только стилистические архаизмы, мешающие чтению текста, но и смысловые фрагменты. Разумеется, ничего ценного из научного текста не выброшено. Сокращены второстепенные детали, конкретизирующая местные события статистика, полемика с давно забытыми учеными, мало что дающая нынешним читателям, а также малозначительные сноски. Любое сокращение, дабы сохранить корректность общей работы, обязательно обозначались. Никакого своеволия по отношению к тексту не допускалось. Сокращения диктовались ограниченностью объема настоящей Антологии, а также ее жанром – служить не академическим изданием, а скорее научно-образовательным пособием для студентов и преподавателей, призванным донести до современников живую мысль наших предков.
Значительная часть материалов, помещенных в эту книгу, уже была опубликована в двух антологиях, вышедших под редакцией А. И. Кравченко[2]. Неопубликованными оставались материалы, представляющие поствоенный и современный периоды. Их публикация постоянно откладывалась, поскольку не находилось тех, кто способен был профинансировать издание. Хотя все необходимые материалы были собраны в 2001 г., после того как главный редактор журнала «Социологические исследования» профессор Ж. Т. Тощенко поставил задачу – выпустить сборник материалов, опубликованных в Социсе за многолетний период, посвященный проблемам экономической социологии и социологии труда. Таким образом, новым словом по сравнению с двумя указанными изданиями следует считать добавление в эту книгу материалов поствоенного и современного периодов. Но кроме того немало нововведений существует и в двух первых частях этой книги по сравнению с двумя указанными выше изданиями. Часть авторов составитель намеренно исключил, помятуя о том, что они либо уже опубликованы, либо освещены им достаточно подробно в его «Истории социально-экономической мысли в России» – книге, неразрывно связанной с данной Антологией.
Предлагаемая книга обращена не только к нынешним студентам, призванным развивать отечественную науку в ХХI век. Не меньшую пользу она принесет и нынешним ученым, тем, кто занимается не историей научной мысли и поэтому хотя бы по долгу службы так или иначе знакомым с некоторыми идеями дореволюционной российской науки, а с действующими эмпириками, теоретиками, методологами. Публикуемые в Антологии произведения – не культурное прошлое, а наше научное будущее, ибо они способны научить нас работающей методологии, тому, что необходимо нам в исследовательской практике.
Может быть, настало время поставить все на свои места и воздать должное нашим предкам!? Почему научная молодежь ХХI века должна учиться лишь на зарубежных образцах и не знать собственного культурного наследия? Наследия, которым, кстати сказать, восхищались зарубежные ученые. Именно они, а не мы, продолжали использовать себе во благо чаяновские и кондратьевские идеи, повышая уровень своей науки, и в 1960-е, и в 2000-е годы.
* * *
При подготовке третьего тома данной книги часть технической работы выполнили А. А. Антонова, Г. В. Атаян, И. М. Атаян, Е. Ю. Власов, Л. А. Гусейнова, И. О. Тюрина.