000
ОтложитьЧитал
ГЛАВА XIV
Мне было невероятно стыдно за свою безнравственную тактику, однако, требуемого результата я достигла именно благодаря полному отсутствию каких-либо сдерживающих факторов и, можно сказать, не оставила опешившим родителям другого выбора, уверенно надавив на самое больное место. Я прекрасно знала, как сильно за эти годы отец с мамой успели полюбить моего мужа, и без зазрения совести использовала явную манипуляцию, дабы получить желаемое. Естественно, родителям было нечего противопоставить моей стройной теории, и в итоге они вдруг прониклись едва ли не восхищением по отношению к моей самоотверженной готовности латать прорехи в семейном бюджете даже в ущерб долгожданному отдыху. Принимая во внимание, что предстоящая поездка не только не решала наших с Джулсом финансовых проблем, но и еще больше вгоняла меня в долги, я толком не могла смотреть родителям в глаза, а уж о том, чтобы связаться с Юлианом, вообще и подумать боялась и поэтому малодушно предпочитала тянуть до последнего. Сам Джулс инициативы к примирению не демонстрировал и на контакт принципиально не шел, но мне было страшно представить, насколько ему сейчас тяжело. Но ужаснее всего, пожалуй, было непреходящее чувство отвращения, буквально пожирающее меня изнутри – я презирала собственную подлость, трусость, лживость! Меня стремительно завертело в бурном водовороте событий, и я неумолимо теряла свое «Я», бесследно растворяясь в холодной пустоте. И ладно бы я без колебаний ставила на кон свое счастье, но заодно я швыряла в пылающий костер эмоций судьбы своих близких, словно все эти люди выступали для меня лишь пешками на шахматной доске мироздания. Липкая паутина обмана неумолимо оплетала всё мое окружение, и каждый, кто раз имел неосторожность оказаться со мной рядом, автоматически попадал в зону риска. Не минула чаша сия ни Джулса, ни Симку, ни Соню Судейкину – все мои поступки заставляли меня трястись и передергиваться от гадливого омерзения, но я упорно продолжала следовать выбранным курсом, будто чья-то невидимая рука указывала мне путь в пугающую, но одновременно гипнотически манящую неизвестность.
Проведенная в хаотичных метаниях ночь крайне негативно сказалась на моем физическом состоянии, и даже после плотного завтрака и лошадиной дозы кофеина я ощущала себя выжатым лимоном. Контрастный душ немного помог справиться с общей разбитостью, но о бодрости тела и духа, к сожалению, речи не шло. Несмотря на то, что весь день был у меня расписан поминутно, голова упрямо клонилась к подушке, и я всерьез начала подумывать о покупке энергетического напитка, позволившего бы мне если не с честью пережить этот понедельник, то хотя бы не вырубиться прямо в автобусе. Однако, пока я вроде бы худо-бедно держалась, и момент для крайних мер еще не наступил, но я не исключала, что вскоре меня вновь накроет сонливость, и вот тогда точно придется заходить в ближайший магазин, выбирать жестяную баночку с самым «убойным составом» и одним махом опрокидывать в себя ее содержимое. Энергетиками я отродясь не увлекалась и лишь единожды попробовала эту дрянь еще в студенчестве, но впечатления у меня остались самые неприятные. Резкий прилив сил достаточно быстро сменился нестерпимой головной болью, а на организм обрушилась новая волна поистине смертельной усталости, перебороть которую мне в конечном итоге так и не удалось. Зато экзамен по одной из самых сложных дисциплин я сдала, причем, в зачетке у меня красовался наивысший балл, и я порядком сомневалась, что без искусственного стимулятора я бы столь же успешно сумела вызубрить полсотни билетов всего за какую-то пару ночей. Конечно, в данном случае присутствовала бесспорная вина нерадивого преподавателя, не посчитавшего необходимым заранее выдать студентам перечень экзаменационных вопросов, по необъяснимым причинам радикально идущих вразрез с учебной программой, но нашей группе от этого было не легче. Потерять стипендию для меня было совершенно недопустимо, и по совету одногруппников я два дня подряд жила чуть ли не на сплошных энергетиках. Данный опыт я и поныне вспоминала, как кошмарный сон, и его повторения категорически не приветствовала, но в случае, если обстоятельства, не оставят мне иного выхода, я рассматривала любые способы сохранить тонус.
Из дома мы вышли вместе с отцом. Я направлялась в больницу, а он – в спортинтернат, но на остановку нам все равно было по пути. На улице явственно пахло весной, ветер полностью стих, а сияющее на безоблачном небосводе Солнце спешило побыстрей растопить грязный, изъезженный машинами снег. В центре города наверняка уже было относительно сухо, но в нашем районе еще вовсю хватало слякоти и луж. Образовавшиеся за зиму сугробы таяли медленно и неохотно, а в тех дворах, куда почти не попадал солнечный свет, снежный покров запросто мог лежать и конца мая. Так или иначе, прогноз погоды обещал устойчивую плюсовую температуру, и я искренне надеялась, что на область не обрушатся аномальные заморозки, как это уже однажды произошло в мою бытность школьницей. Впрочем, судя по кадрам со следственного эксперимента, в окрестностях Хонгшаня давно воцарилось тепло, и если в северных регионах еще даже не набухли почки, то на юге страны массово шелестели зеленой листвой деревья, а под ногами пышным ковром расстилалась густая трава. О прелестях акклиматизации я непонаслышке знала по своему переезду в столицу, и потому изрядно опасалась, что с непривычки у меня просядет иммунитет, и наружу мигом полезут разнообразные болячки. Нужно было запастить базовым набором лекарств, чтобы потом в панике не бегать по аптекам, но чем и была хороша жизнь под одной крышей с родителями, что в подобных ситуациях всегда можно было рассчитывать на маму, дотошно контролирующую, ничего ли я не забыла положить в чемодан.
На автобусе я не ездила уже черт знает сколько. В столице я передвигалась преимущественно на метро, либо, при наличии такой возможности, Джулс подвозил меня на машине. Вчера я выяснила у свекров, что Саша Грушин был госпитализирован в Первую горбольницу, и предварительно навела справки у бабули, по-прежнему ли пациенты именуют это медицинское учреждение «скотомогильником», на что к своему вящему изумлению получила утвердительный ответ. За прошедшие десять лет правительство многократно реформировало отечественную систему здравоохранения, профильное министерство с завидным постоянством рапортовало о повышении качества оказываемых населению услуг, в регионы активно направлялись лучшие выпускники столичных академий, а дорогостоящее высокотехнологичное оборудование, приобретенное в рамках отраслевой программы развития, всякий раз презентовалось с такой помпой, будто распинающиеся у микрофона чиновники не просто выполняли свою работу, а оплатили поставку очередного томографа из личных средств. Со стороны переизбыток пафоса смотрелся глупо и комично, но я от всего сердца радовалась новостям из провинциальных глубинок, куда наконец-то добрались передовые достижения мировой медицинской науки. Бабулин отзыв о Первой городской, подкрепленный немалым количеством реальных историй, невольно поставил меня в тупик, а затем вызвал острый приступ разочарования. Оказывается, часть оборудования простаивала по причине недостатка квалифицированного персонала, часть эксплуатировалась в неподходящих условиях (в Третьей больнице, к примеру, затопило грунтовыми водами уникальный рентген-кабинет), а еще часть сдавалась в аренду предпринимателям, дерущим с больных космические суммы. Что касается докторов, то они за редким исключением всё также вымогали взятки, выписывали бесполезные БАДы и не проявляли эмпатии в процессе общения с пациентами, поэтому народ в большинстве своем не торопился с визитом к врачу, и обращался за помощью только когда становилось уж совсем невмоготу. Между тем, позволить себе лечение в коммерческих клиниках были способны лишь единицы, да и там дела обстояли далеко не блестяще. Классический «развод на деньги», бесчисленные анализы и прочие особенности платной медицины цвели махровым цветом, и данная тенденция явно не собиралась идти на спад.
Ничего конкретного по поводу текущей обстановки в детском отделении Первой городской бабуля мне, к сожалению, не сообщила, но я имела все основания подозревать, что положение дел отличалось там на весьма незначительный процент. Нет, я не верила, что лозунг «всё лучшее – детям» давно канул в небытие, но интуиция подсказывала мне, что условия лечения маленьких пациентов сложно было назвать идеальными. Во всяком случае странно было бы предполагать, что детское отделение представляет собой отдельно взятое государство, где действуют совсем другие порядки. Скорее всего здесь просто чаще бывали проверки, и даже самые отпетые мошенники от здравоохранения вынуждены были излишне не зарываться. В дополнение к вышесказанному стоило отметить, что в детском корпусе все время дежурили родители, не позволяющие твориться откровенному беспределу, а регулярные жалобы в соответствующий департамент, периодически оборачивающиеся как громкими скандалами, так и оглаской в прессе, не позволяли медицинскому персоналу допускать безответственного отношения к своим прямым обязанностям.
Меня с детства воспитывали в уважении к нелегкому труду учителей и врачей, да на личном опыте я в основном сталкивалась с достойными людьми в обеих из упомянутых категорий, однако, буквально каждый человек, с кем мне доводилось заводить беседу на тему качества услуг в муниципальных заведениях, в красках делился со мной негативными эпизодами. Я прекрасно понимала, что в большинстве примеров виновата была прогнившая изнутри система с копеечными зарплатами, несправедливым распределением коэффициентов и бесконечным бумагомаранием, возложенным почему-то не на штатных делопроизводителей, а на многострадальных докторов и педагогов, вынужденных кропать отчеты в ущерб своей профессиональной деятельности и срывать скопившееся раздражение на учениках и пациентах, но большинство людей редко задумывалось об оборотной стороне вопроса. Если войны между учителями и родителями считались едва ли не классикой жанра и порой начинались на пустом месте, то претензии к медикам, как правило, возникали не от хорошей жизни. Больные прежде всего нуждались во внимании, но задерганные врачи благополучно упускали данный аспект, спеша поскорее провести осмотр, выписать рецепт и снова вернуться к своим письменам, за несвоевременную сдачу которых им моментально срезали и без того смешные доплаты к не менее оскорбительному окладу. Я не сомневалась, что Саша Грушин в полном объеме получает всё необходимое лечение, но замотивировать докторов сейчас бы явно не помешало, и я планировала обсудить с родителями подростка, в чем больше всего сейчас нуждается их сын.
ГЛАВА XV
Десять лет назад в Первой городской только-только сделали свежий ремонт, и я догадывалась, что обновление фасадов было главным образом обусловлено расположением медицинского учреждения в центральном квартале, где старые корпуса с облупившейся краской катастрофически не вписывались в звездное скопление дорогих ресторанов и модных бутиков. Внутри больницу вроде бы тоже слегка подрихтовали, а представители подрядчика даже пригласили на экскурсию нашего градоначальника, которого в сопровождении журналисткой братии провели по тщательно спланированному маршруту, показав мэру лишь то, что ему полагалось увидеть. Но вот парадокс – и после обширной модернизации проблемного объекта больные массово продолжали строчить возмущенные послания чиновникам: установленные взамен деревянных рам пластиковые окна нещадно пропускали холод, из подвала тянуло сыростью, со стен сыпалась штукатурка, а в уборных стабильно выходила из строя сантехника. Учитывая, что до сего момента мне повезло лицезреть Первую городскую исключительно снаружи, жизнерадостные расцветки, использованные строителями при наружной отделке здания, вызывали у меня только одобрение, да и на фоне сопутствующего архитектурного ансамбля обновленная больница выглядела достаточно гармонично. К сожалению, обошедшийся в бешеную сумму ремонт не выдержал испытания суровыми климатическими условиями, а, возможно, недобросовестные подрядчики изначально сэкономили на качественных материалах, но в любом случае нынешнее состоянии фасадов вызывало откровенное разочарование. За минувшие годы основной корпус покрылся густой сеткой мелких и не очень трещин, когда-то яркие оттенки ощутимо поблекли, на вывеске появились непонятные потеки, пандусы невольно заставляли сомневаться в своей надежности… Одним словом, здесь пролегало непаханое поле для очередного разворовывания государственных средств, и я бы не удивилась, узнав, что власти уже не просто объявили тендер, но и заранее выбрали победителя, предложившего наиболее значительный «откат». Отстоящее всего на несколько метров от взрослых корпусов детское отделение производило более благоприятное впечатление, но признаки неумолимого разрушения всё же отчетливо бросались в глаза. Облицовка фасада здесь, похоже, также осуществлялась в соответствии с популярным принципом «тяп-ляп», и результат подобного отношения красноречиво свидетельствовал сам за себя. Между тем, издали больница смотрелась вполне презентабельно, окружающего ландшафта серьезно не портила, и в определенной мере его даже дополняла, но достаточно было подойти поближе, чтобы перед глазами во всей красе предстала достаточно неприглядная картина.
Справедливости ради, стоило отметить, что уборка снега на прилегающей к больнице территории производилась на регулярной основе, и дорожки в сквере поражали чистотой. Для административного центра это было стандартной практикой, и Первой городской банально повезло с адресом – не находись она буквально в двух шагах от мэрии, конь бы тут еще очень долго не валялся, как это обычно и происходило на периферии. Но в любом случае, после каши из снега и грязи сухой асфальт вызывал у меня истинное эстетическое удовольствие, а возможность преодолеть нужное расстояние без риска испачкать обувь и вовсе радовала душу.
С Анной Ивановной Грушиной я созвонилась еще перед выходом из дома, и мы договорились встретиться в фойе. На мою инициативу Сашина мама отреагировала без особого восторга и, по-моему, вообще едва сдерживалась, чтобы не отшить меня в крайне невежливой форме. Настрой женщины был мне в целом понятен, и я не имела права ее в чем-то упрекнуть – еще неизвестно, как бы каждый из нас поступил в такой ситуации. Единственный ребенок Грушиных получил серьезные травмы, а мать Олежки вместо того, чтобы попросить прощения и предложить посильную помощь, лишь напропалую хамила и огрызалась, будто и не чувствовала за собой вины за допущенные в воспитании сына пробелы. С отцом Олежки Грушины общались только дистанционно, и как бы Джулс не старался убедить родителей Саши отказаться от судебных тяжб, сделать это на расстоянии ему было довольно сложно. Шуваловы тоже пытались уладить всё миром, но Ираида Семеновна чересчур эмоционально доказывала, что Олежка –милейший мальчик, оступившийся лишь раз в жизни, а Юрий Денисович, невпопад поддакивал и смущенно прятал глаза, когда его супруга пыталась представить внука несчастной жертвой обстоятельств. Лично я считала, что тактика была выбрана не совсем верно, и беседу с Грушиными нужно было строить несколько иначе, но до тех пор, пока мои теории не прошли проверку, я предпочитала не обольщаться раньше срока.
В больнице как раз наступили приемные часы, и в холле активно толпился нагруженный пакетами народ. Детки помладше лежали в стационаре вместе с мамами, а папы, бабушки, дедушки и прочие родственники с утра собиралась под окнами с тяжелыми сумками наперевес. Продраться через образовавшееся около дежурного поста столпотворение было решительно невозможно, и я не стала даже лезть эту в давку. Мой звонок застал Анну Ивановну в палате у Саши, куда она чудом успела просочиться с первым наплывом посетителей, и пару минут спустя Грушина уже показалась на лестнице.
–Ноябрина? – неуверенно окликнула меня Анна Ивановна – чуть полноватая, скромно одетая женщина со следами усталости на осунувшемся лице.
–Да, это я, – утвердительно кивнула я в ответ, – еще раз здравствуйте! Где мы сможем спокойно поговорить?
–Здравствуйте! – с каким-то отстранённым безразличием поприветствовала меня Грушина. Голос у нее был пустым и бесцветным, а в обведенных темными кругами глазах отражалось лишь моральное и физическое переутомление, совершенно измотавшее Анну Ивановну за последние несколько дней, – давайте вот сюда, на скамеечку, присядем. Надеюсь, вы не будете настаивать на посещении Саши? Ваши свёкры у него уже были, думаю, ничего нового вы не увидите. Ребенку нужен покой, а все эти визиты только заставляют его нервничать. И, пожалуйста, Ноябрина, не надо причитать над нашим сыном, его выздоровление от этого вряд ли ускорится. Я прекрасно понимаю, что вы и ваш муж прежде всего печетесь о будущем Олега, а состояние Саши волнует вас только в разрезе судебно-медицинской экспертизы. Не надо притворяться, изображать заботу и сочувствие, пытаться меня разжалобить. Олег Шувалов должен понести наказание, соответствующее своему возрасту, и я твердо намерена добиться этого в суде.
–Как же вас все достали! –бесконтрольно вырвалось у меня, когда Анна Ивановна, наконец, перевела дыхание, – я бы, наверное, уже на людей кидаться начала, а вашему терпению можно только позавидовать. Вы потрясающе держитесь!
–Я обязана сохранять спокойствие ради Саши, но, наверное, вы правы, и я уже давно на пределе, – Грушина опустилась на свободную скамью, помассировала виски и внезапно подняла на меня измученные глаза, – поймите, Ноябрина, у меня нет желания отправить вашего…отправить Олега в колонию для малолетних преступников, хотя, если уж называть вещи своими именами, туда ему самая и дорога. Мы с супругом – цивилизованные люди, и как бы мы не жаждали свершить суд Линча, мы оба сознаем, что Олег должен прежде всего ответить по закону. После разговора с Ираидой Семеновной, так, кажется, зовут бабушку Олега, у меня сложилось мнение, что она до сих пор считает внука эдаким несмышленышем. Лично я уверена, что тринадцать лет – это тот возраст, когда подросток уже способен отдавать отчет в своем поведении. Скажите, вы же просмотрели видеозапись?
–Да, конечно, – на манер китайского болванчика затрясла головой я, раздосадовано вспоминая, что у меня так и не дошли руки до злополучного ролика, выложенного в сеть свидетелями жуткой драки школьников.
–Значит, вы видели, что Олег избивал Сашу хладнокровно и методично, – предательски задрожал голос Анны Ивановны, – вы не могли не обратить внимание, что удары он наносил очень продуманно и словно заведомо ставил перед собой цель изувечить моего сына. Все, кто видел запись, со мной согласны – Олег упивался своим превосходством, поэтому он и не потребовал остановить съемку, а наоборот, принялся откровенно позировать на камеру, чтобы экзекуция вышла еще более зрелищной. В свое время мы очень долго и тщательно выбирали для Саши учебное заведение, и одним из важнейших критериев для нас выступало отсутствие подобных конфликтов. Вы скажете, сами виноваты – воспитали слабака и рохлю, а надо было с ранних лет научить ребенка давать отпор обидчикам. Но если бы всё было так просто! Да и откуда вам знать, что Саша родился недоношенным, и врачам лишь чудом удалось его выходить? Да такого борца, как наш сын, еще поискать нужно! Всё его детство прошло в больницах, каких страшных диагнозов нам только не ставили в первые годы жизни! Прочили инвалидность, пугали, что Саша будет резко отставать от сверстников в развитии, чуть ли не отказаться от ребенка предлагали! Наша семья с трудом сводила концы с концами, но мы находили деньги, чтобы консультироваться с лучшими докторами страны, я самостоятельно освоила новейшие методики реабилитации и днями напролет занималась с Сашей. Даже родственники были уверены, что мальчику светит коррекционная школа, но наши с мужем старания в итоге окупились сторицей. Саша начал делать успехи, которых никто не ожидал от ребенка с такими патологиями. К сожалению, много лет наш сын был оторван от внешнего мира, поэтому он вырос немного наивным, доверчивым, домашним, и я очень волновалась, как он впишется в коллектив. Все-таки по сравнению с одноклассниками Саша и ростом не вышел, и зрение у него плохое, и неуклюжий он бывает до ужаса, но к моему изумлению, адаптация прошла безболезненно. Мало того, что класс подобрался замечательный, никто ни разу косо не посмотрел и дурного слова не сказал, так и учителя сумели раскрыть Сашины таланты. По состоянию здоровья садика он не посещал, я сама учила его основам чтения, письма, счета, но никогда не подозревала, что мой сын настолько одарен. Как говорила наша первая учительница, «его боженька в макушку поцеловал». И действительно, на уроках Саша всё схватывал на лету, а когда он перешел в среднее звено, предметники ожесточенно спорили между собой за право готовить его к олимпиадам. Победил математик, но и по остальным дисциплинам у Саши тоже была стопроцентная успеваемость. Была, понимаете, Ноябрина, была! А теперь Саше грозит полная слепота, и еще неизвестно, какими осложнениями могут обернуться многочисленные травмы. Врачи в роддоме буквально вытащили моего ребенка с того света, я провела сотни бессонных ночей у его кроватки, мы с мужем поклялись себе, что наш сын никогда не почувствует себя неполноценным! И что в результате? Сотрясение мозга в любой момент может спровоцировать судороги, и речь сейчас идет не о триумфальном участии в международной олимпиаде, а скорее о том, получится ли у Саши в будущем вести нормальную жизнь наравне со здоровыми людьми, или он обречен на вечную зависимость от лекарств! Ваш Олег сломал Саше не грудину и ребра, он сломал ему судьбу, и грош тогда нам цена как родителям, если мы не добьемся справедливости!
ГЛАВА XVI
Я могла лишь строить предположения относительно того, почему Грушина не посвятила в только что озвученные мне детали Сашиной биографии ни Ираиду Семеновну, ни Инессу, ни кого-либо еще из родственников Олежки, но внезапно решила поделиться этой безусловно драматической историей именно со мной. Возможно, Анна Ивановна действительно дошла до ручки и более была не в силах держать эмоции в себе, а я по чистой случайности оказалась рядом в этот донельзя напряженный момент, но у меня невольно возникало ощущение, будто неожиданная откровенность Грушиной была вызвана скорее желанием как можно быстрее прекратить этот фарс и окончательно расставить все точки над I. В ее представлении я закономерно выступала наиболее беспристрастным лицом, готовым на миг отвлечься от родственных чувств и объективно взглянуть на ситуацию со стороны. Анна Ивановна, однозначно, понимала, что Олежка для меня фактически чужой человек, и сейчас мною движет не столько прямая заинтересованность в дальнейшей судьбе трудного подростка, сколько стремление максимально уберечь от ненужных потрясений собственную семью, куда ребенок мужа от первого брака изначально не имел шансов по-настоящему интегрироваться. Наверняка, Инесса уже успела вдоволь потрясти перед Грушиной грязным бельем, красочно расписав, что отцовским вниманием Олежка якобы обделен непосредственно по моей вине, и у матери Саши сложилось определенное впечатление касательно моих истинных мотивов. Но в отличие от недальновидной и крайне узко мыслящей Инессы, Анна Ивановна даже невзирая на трагические обстоятельства умудрилась сохранить трезвый подход к происходящему и увидела во мне единственного носителя непредвзятого мнения среди прочей Олежкиной родни. Она рассказала мне правду в частном порядке, хотя вполне могла молчать до самого суда, а затем уже на слушаниях вытащить из рукава свой главный козырь, после чего предсказать итог данного процесса становилось на удивление легко даже напрочь лишенному экстрасенсорных способностей обывателю. Однако, я снова убедилась, что Грушины абсолютно не умеют вести подковерные игры и загодя планировать многоходовки – родители Саши были исключительно достойными людьми, отродясь не обидевшими и мухи. В твердой решимости непременно довести дело до судебных разбирательств они руководствовались даже не жаждой мести и уж тем более не соображениями корысти, а подспудным страхом, что Олежка избежит заслуженного наказания. Родителям Саши были срочно нужна крупная сумма на лечение сына, а Джулс никоим образом не отказывался от выплаты компенсации, но я интуитивно догадывалась, что не по позволяло Грушиным забрать заявление из полиции. С немалой долей вероятности Анна Ивановна и ее супруг считали, что тихо-мирно взять у нас деньги практически равноценно продаже своих убеждений за пресловутые тридцать сребреников, а торговать совестью в понимании Грушиных было по сути не менее противоестественно, чем рассматривать в качестве предмета торга мальчика как такового.
Честно говоря, мне во многом импонировала проявленная Сашиными родителями принципиальность, и я подсознательно ставила себя на их место, дабы ответить на вопрос, а как бы я поступила, окажись вдруг в аналогичном положении, но в то же время я обязана была прежде всего думать о Джулсе, из которого распоясавшийся Олежка уже и так вытянул все жилы, да и я в последние дни не добавляла в его жизнь особого позитива. По большому счету, меня бы даже устроил гражданский процесс, если уж для Грушиных было в корне недопустимо пойти на мировую – из весьма богатого личного опыта, полученного мною за годы работы в «Грате», я слишком хорошо знала, что судьи, как правило, существенно занижают сумму исковых требований, а в части возмещения морального вреда и вовсе ограничиваются символическими выплатами. Никто не собирался оставлять Сашу без надлежащего медицинского обслуживания, и я не зря весь вчерашний вечер капала на мозги отцу с мамой, при горячей поддержке Шуваловых зачем-то вознамерившимся закатить пир на весь мир, приуроченный к десятой годовщине нашего с Юлианом бракосочетания. Участь всех семейных накоплений была четко предопределена, и можно было смело утверждать наперед, что эти деньги уже принадлежали Грушиным. Несомненно, родителям пострадавшего ребенка были необходимы надежные гарантии, и опрометчиво полагаться на одну лишь только порядочность в наши дни никто не рисковал, но Джулс вряд ли стал бы возражать против письменного оформления своих финансовых обязательств. Всё упиралось в это чертово заявление, грозящее Олежке довольно неприятными и при этом далеко идущими последствиями, из которых наиболее серьезную проблему представляла неминуемая постановка подростка на специальный учет.
–Я вас отлично понимаю, Анна Ивановна! – с искренним сочувствием вздохнула я, – не дай бог никому столкнуться с тем, что пришлось пережить вашей семье, – поведению Олега нет ни малейшего оправдания, но вы напрасно думаете, что бабушка с дедушкой пытались выгородить любимого внука. Это банальный феномен отрицания страшной правды – сложно поверить, что розовощекий младенчик, весело агукающий в свой колыбельке, незаметно вырос в наглого оболтуса, не видящего ничего зазорного в жестоком избиении слабых. В голове не укладывается, что озорной мальчуган превратился в сущего дьяволенка, распускающего руки далеко не в целях самообороны, вот свекровь и отгородилась от реальности, ей так легче психологически, иначе она бы давно сошла с ума. А насчет матери Олежки… Здесь тоже не всё просто. Они с моим мужем развелись, когда Олегу было три года, и, хотя Юлиан ни на мгновение не забывал о сыне, Инесса вымещала свои обиды и комплексы, препятствуя участию отца в воспитании ребенка. Юлиан прилагал массу попыток, чтобы наладить с Олежкой доверительные отношения, но влияние Инессы постоянно сводило все его усилия насмарку, и мой муж так не стал для сына ни авторитетом, ни примером для подражания. Вот и получилось, что при живом отце, Олега вырастили мама, бабушка и тренер по боксу из дворовой секции, а когда Инесса, наконец, почуяла неладное и подняла тревогу, к сожалению, было уже поздно. Переводом Олега в гимназию занимался мой супруг, он надеялся, что смена круга общения станет лучшим выходом, но, как видите, его план не увенчался успехом, а, наоборот, едва не обернулся трагедией. У Инессы сразу включилась защитная реакция, и она по привычке спустила всех собак на бывшего мужа, а заодно и начала повсюду искать крайних. Прошу вас, если Инесса обошлась с вами невежливо, не принимайте ее высказывания близко к сердцу, в ней говорят растерянность и страх. Она боится, что ее привлекут к ответственности, оштрафуют и обяжут проходить регулярные проверки, тем самым подтвердив, что она плохая мать. Юлиан же прежде всего опасается за будущее сына, а оно сейчас зависит конкретно от ваших действий. Скажите мне вот что, Анна Ивановна, какое наказание для Олега вы считаете наиболее адекватным? Какого результата вы хотите добиться, написав заявление в полицию?
–Я…Я не знаю, – похоже, я не напрасно спросила Грушину, что называется, в лоб и тем самым заставила ее на мгновение растеряться. Мне надо было досконально разобраться, какие цели ставят для себя Сашины родители, а уже потом выбрать генеральную линию разговора на основании полученной информации, и я вдруг поймала себя на мысли, что в диалоге с Анной Ивановной автоматически пользуюсь приемами, отточенными еще на занятиях в вузе, когда опытные преподаватели из числа практикующих юристов обучали желторотых студентов сложным нюансам взаимодействия с людьми. И путь психолог из меня вышел, в сущности, никакой, а недавний эпизод с участием Тары Сандерс наглядно продемонстрировал мою вопиющую некомпетентность и чуть было не поставил жирный крест не только на перспективах карьерного роста, но и на дальнейшей трудовой деятельности в «Грате», кое-какими навыками я все-таки овладела, раз мне удалось повергнуть Анну Ивановну в краткое замешательство.
–Я не следователь и не судья, чтобы принимать такое решение, – не сразу сориентировалась Грушина, но затем с уверенностью добавила, – потому я и предпочитаю отдать его на откуп правоохранительным органам.
–Да, это очевидно, но я просила вас озвучить свое мнение, – настойчиво напомнила я, – у вас ведь оно есть?
–Послушайте, Ноябрина, я не понимаю к чему вы ведете! – ощутимо занервничала Анна Ивановна, и я с циничным удовлетворением констатировала, что ее душевное равновесие бесповоротно нарушено, – я всего лишь хочу заставить Олега осознать, что он натворил!