Иван Абрамович Фрайман снял очки и, положив их на полку возле одной из двух мраморных раковин, сунул руки под хромированный кран. Вода побежала автоматически. Иван Абрамович осторожно побрызгал ледяной водой на лицо, протер глаза и близоруко сощурился, вглядываясь в свое отражение в зеркале. В туалетной комнате кроме него никого не было, и Иван Абрамович, блаженно зажмурившись, позволил себе издать неприличный звук, заглушивший на мгновение доносившуюся издалека музыку. Внезапно за спиной у него что-то скрипнуло. Фрайман обернулся и от удивления открыл рот: дверь одной из кабинок была открыта, а прямо перед ним стояла… женщина. Иван Абрамович покосился на торчащие из стены писсуары – нет, дверью он не ошибся. Фрайман попытался нащупать оставленные на полке очки и, не найдя их, растерянно уставился на расплывчатый силуэт в черном платье.
Женщина подошла к нему вплотную и приложила палец к губам. Затем небрежно похлопала его по бедру и медленно вышла.
С минуту Иван Абрамович стоял как завороженный, таращась вслед таинственной незнакомке. Потом оглянулся и посмотрел на кабинку, из которой она вышла. Что-то подтолкнуло Ивана Абрамовича подойти и заглянуть внутрь. Но прежде он отыскал на полке очки. Нацепил их на нос и… обомлел. В кабинке, завалившись набок, с выпученными остекленевшими глазами и раскрытым ртом сидел на прикрытом крышкой унитазе босс Ивана Абрамовича, генеральный директор фармацевтической компании «Омар» Олег Игоревич Мардасов.
Екатерина Андреевна Романова возвращалась домой из булочной, где регулярно покупала бублики с маком, самые настоящие, правильные, туговатые на ощупь, которые, перед тем как запечь, окунают в кипяток, что придает тесту специфическую упругость. Дорога до булочной занимала около получаса, но Екатерина Андреевна намеренно не пользовалась общественным транспортом, ибо считала, что в ее семьдесят с небольшим пешие прогулки являются делом совершенно необходимым для здоровья и к тому же позволяют заблаговременно избавиться от достаточного количества калорий, которые ей потом предстоит поглотить в виде ароматного бублика с кусочком сливочного масла.
Путь Екатерины Андреевны традиционно пролегал через обожаемый ею Екатерининский парк, представлявший собой один из неповторимых оазисов, затерявшихся среди бесчисленных многоэтажных строений Москвы. Можно было, конечно, обойти парк стороной – так даже ближе получалось, но Екатерина Андреевна намеренно делала крюк, чтобы в очередной раз полюбоваться могучими каштанами, в эту пору уже начавшими сбрасывать с себя рыжую листву, и постоять несколько минут на берегу пруда, наблюдая, как неторопливо рассекают грудью водяную гладь уже готовящиеся к дальнему перелету в теплые края уточки.
Однако на обратном пути она все же решила сократить путь, поскольку стал накрапывать дождик, который вкупе с порывистым пронизывающим ветром отнюдь не располагал к неспешным прогулкам и воздушным ваннам. Проходя мимо помпезного фасада гостиницы «Славянка», расположенной на самой границе Екатерининского парка, Екатерина Андреевна замешкалась. Внимание ее привлекли сразу три полицейские машины и «скорая», припаркованные у главного входа гостиницы. Краем глаза она узрела и любопытных завсегдатаев парка, двух таджиков: пожилого коренастого Сархата, с огромными руками, внимательными, похожими на пылающие угольки, глазами и кожей, напоминающей высушенную апельсинную корку, и его долговязого, неуклюжего юного помощника с лицом девственника, по имени Анзур, – облаченных в свои неизменные оранжевые жилеты поверх теплых спецовок и с метлами в руках, оживленно что-то обсуждающих.
– Ассалому алейкум! – поздоровалась с ними Екатерина Андреевна.
– Уах! – воскликнул Сархат, который настолько увлекся спором со своим молодым коллегой, что даже не заметил, как Екатерина Андреевна подошла к ним. – Ва-алейкум ассалом!
– Пиривейт! – широко улыбнувшись, воскликнул Анзур.
– Не «пиривейт», – осадил его Сархат, отвесив звонкий подзатыльник, – а «зыдыраствуйте».
– Зыды… сте, – потупившись, пробормотал Анзур.
– Ах, Сархат! – покачав головой, сказала Екатерина Андреевна. – Вы очень строги к своему племяннику.
– Унущат пилимянник, – уточнил Сархат.
– Да, да, внучатому племяннику. Я помню. Как мой Андрюша. Вы мне лучше расскажите, что у вас тут произошло?
– Ай, беда! Ай, беда! – запричитал Сархат, а Анзур согласно закивал. – Савсем плох! Ощен плох!
– Да кто плох?
– Нащалник плох.
– Начальник? Какой начальник? Гостиницы?
– Нет! – хором ответили Сархат и Анзур.
– Ничего не понимаю. Говорите уже толком! – начиная терять терпение, потребовала Екатерина Андреевна.
– Дуругой нащалник. Суда хадил, многа щелавек брал, кушал, водка пил, тувалет хадил и…
– И что?
– Бисмилля-рахман-рахим, – сказал Сархат, демонстративно скрестив руки на груди и закрыв глаза.
При этом он выпустил метлу, и она шлепнулась на землю, едва не задев Екатерину Андреевну.
– Понятно, – пробормотала Романова и без дальнейших расспросов устремилась внутрь «Славянки».
В холле гостиницы было шумно. Возле входа в банкетный зал толпились люди: мужчины в костюмах, женщины в длинных платьях темных тонов.
«Вечеринка», – подумала Екатерина Андреевна и огляделась.
Мимо проходил знакомый сержант полиции и приветливо кивнул любопытной пенсионерке. Она ответила ему обворожительной улыбкой и поманила к себе.
– Нет, пока ничего не знаю, – ответил он на вопрос Екатерины Андреевны. – Разбираются.
– Завадский?
– Завадский и ваш.
– Ну да, куда же они один без другого!
– Только вы тут лучше не ходите, – предостерег сержант. – Завадский с самого утра злой как собака.
– Хм, похоже, у него каждое утро начинается одинаково.
Екатерина Андреевна поблагодарила сержанта и подошла к стойке администратора, над которой, как это теперь заведено во всех гостиницах, красовалась иноземная надпись «Reception». За стойкой никого не было, однако, перегнувшись, Екатерина Андреевна увидела, изогнутую спину в малиновой униформе.
– Здравствуйте! – поздоровалась Романова.
Спина вздрогнула и замерла, а через мгновение резко распрямилась, явив перепуганное, напоминающее цветом униформу, круглое милое личико, обрамленное копной золотистых кудряшек.
– Здравствуйте, – осипшим голосом произнесла девушка с бейджиком «стажер» на груди.
– У вас здесь что-то произошло? – словно бы между делом поинтересовалась Екатерина Андреевна.
– Я… не знаю.
– Полиция, «скорая»…
– Да, наверное. Только я ничего не видела.
– А кто-нибудь из ваших коллег видел? – продолжала допытываться Романова.
В ответ девушка лишь пожала плечами и, извинившись, снова полезла под стойку.
Поняв, что здесь ничего не добиться, Екатерина Андреевна направилась к толпящейся у входа в банкетный зал публике. Стараясь не привлекать внимания, она сперва прошла мимо, потом вернулась и пристроилась возле пары очень уж молодящихся дам в совершенно, на взгляд Екатерины Андреевны, не подходящих их возрасту платьях с откровенным декольте и с броским макияжем, словно у молодых кокоток. Одна дама была весьма в теле, но ее полноту компенсировал роскошный бюст, отвлекающий взгляд от прочих недостатков фигуры. Другая, напротив, была худа и высока как каланча, бюст отсутствовал напрочь, на обнаженном декольте резко выделялись острые ключицы. Но эта дама обладала пышной каштановой гривой, что тоже являлось своего рода магнитом для мужских взоров, будто заслоняя собой все, что было в ней непривлекательного.
– Я вам точно говорю, – шепотом произнесла каланча.
– Подумать только! – воскликнула толстуха, и бюст ее заколыхался, словно молочный пудинг.
– Я тоже сперва не поверила.
– И давно это у них?
– Давно. Говорят, она чуть не каждый день к нему в кабинет бегала.
– А что муж? Как же он терпел?
– Фрайман? Я вас умоляю! Что может этот хлюпик против Мардасова? Где он, и где Мардасов.
– Но, выходит, все-таки не выдержал, раз убил.
– Наверно, допекло. Сколько ж можно терпеть, как твой начальник с твоей женой…
– Так она же уволилась.
– Ну, уволилась. Может, они и вне работы…
– Простите, пожалуйста, – неожиданно встряла в разговор Екатерина Андреевна, – а вы уверены, что это правда?
– Ну конечно! – обернувшись, воскликнула каланча. – Вся фирма об этом знает… А вы из какого отдела?
– Я из протокольного, – заговорщическим тоном сообщила Романова.
– У нас есть такой отдел? – удивленно спросила каланча пухлую обладательницу роскошного бюста.
– Ну, раз говорят, значит, есть, – ответила та.
– Да уж! – произнесла Екатерина Андреевна, отходя от парочки сплетниц.
– А вы куда? – спросила рыжая. – Просили же не расходиться.
– Да я на минутку. Мне надо.
– Так туда же все равно не пускают.
– А я в запасной.
– Тут что, есть запасной? – вновь обратилась с вопросом к пухлой собеседнице каланча.
– Ну, раз говорят, значит, есть, – пожав плечами, ответила та.
Капитан Завадский расхаживал по кабинету управляющего гостиницей, засунув руки в карманы слегка помятого серого в крапинку пиджака и глядя себе под ноги, а точнее, на носок одного из своих ботинок. Обувь была начищена до безупречного блеска, и лишь на носке этого самого ботинка предательски выделялась серая полоска – тоненькая и, скорее всего, постороннему взору не заметная, но взгляд Завадского, единожды уцепившись за этот дефект, причиной которому стал не вовремя попавшийся на дороге камень, о который он споткнулся, больше уже не мог от него оторваться.
За столом управляющего сидел помощник Завадского, или, как он сам предпочитал себя называть, – напарник, совсем еще молодой лейтенант Чайкин. Взъерошенный, одетый в бежевую водолазку с толстым воротом, он больше походил на студента, чем на полицейского. Напротив него, сгорбившись, приютился на краешке стула бледный и растерянный Иван Абрамович Фрайман.
– Итак, Иван Абрамович, – деловито произнес Чайкин, – вы утверждаете, что в туалете, помимо вас, была какая-то брюнетка?
– Именно.
– В черном платье?
– Да, в черном.
– А вам это не кажется странным?
– Категорически кажется. Я же говорю вам, я просто обомлел.
– И что, по-вашему, могла делать женщина в мужском туалете?
– Я не знаю.
– Женщина! В черном! – усмехнувшись, произнес Завадский. – А может, у нее еще коса была?
– Нет, косы не было, – не поняв сарказма, ответил Иван Абрамович. – У нее короткая стрижка была, где-то вот так. – Он показал рукой на уровне плеч.
Завадский, не выдержав, сел на корточки и потер пальцем царапину на ботинке. Царапина стала бледнее, но не исчезла. Стук в дверь отвлек его от мрачных мыслей о безвозвратно испорченном ботинке.
Он встал и посмотрел на Чайкина:
– Кого там еще несет?
– Я не знаю, – сказал Чайкин. – Может, что-то нашли?
– Ну, скажи, чтобы вошли, – велел Завадский, как будто сам не мог этого сказать.
– Войдите! – крикнул Чайкин.
Дверь кабинета распахнулась.
– О, нет! – воскликнул Завадский и даже прикрыл рукой глаза.
На пороге, сияя своей неотразимой белоснежной улыбкой, стояла Екатерина Андреевна Романова.
– Тетя Катя? – растерянно пробормотал Чайкин.
– Какого черта? – рявкнул Завадский. – Чайкин, это ты ей сообщил?
– Нет, я просто проходила мимо, – сказала Екатерина Андреевна.
– Вот и шли бы дальше. Что вам здесь надо?
– Послушайте! – звонко, хотя и дрожащим голосом воскликнул Фрайман, даже слегка привстав. – Как вы позволяете себе разговаривать с женщиной?
– С женщиной? – Завадский чуть не поперхнулся. – Вы это называете женщиной? Это что угодно: палка в колесе, ячмень на глазу, типун на языке, заноза в пятке… но только не женщина. И вообще, какого черта вы вмешиваетесь? – огрызнулся он на вновь поспешно севшего на стул Фраймана.
– Вы еще забыли про геморрой, Завадский, – не переставая улыбаться, произнесла Романова. – А теперь потрудитесь перекрыть поток своих извечных мерзостей в мой адрес и извольте выслушать крайне важную информацию.
– Говорите, – с трудом сдерживая рвущуюся наружу ярость, ответил Завадский.
– Это конфиденциально! – кивая на Фраймана, сказала Екатерина Андреевна и отступила за дверь.
Бормоча шепотом какие-то, вероятнее всего, очень нецензурные выражения, Завадский вышел за ней из кабинета.
– А я? – крикнул Чайкин и, вскочив из-за стола, выбежал следом.
– Ты почему подозреваемого оставил? – сердито спросил Завадский.
– Да куда он денется!
– А если в окно вылезет?
– Так ведь там решетки…
– Вы препираться будете или меня слушать? – напомнила о себе Екатерина Андреевна.
Завадский и Чайкин синхронно повернулись к ней. Во взгляде Чайкина сквозило жгучее любопытство. Завадский же свою заинтересованность умело скрывал, но Екатерина Андреевна знала его уже не первый год.
– Я так понимаю, что это и есть тот самый Фрайман? – понизив голос, произнесла Екатерина Андреевна и, не дождавшись ответа, продолжила: – Так вот, имеются сведения, полученные из достоверных источников.
– Из каких? – нетерпеливо перебил Чайкин.
– От коллег по работе этого бедолаги. Согласно этим сведениям, жена Фраймана была любовницей Мардасова.
Завадский бросил взгляд на Чайкина:
– Ты же опрашивал свидетелей. Почему я об этом узнаю не от тебя?
– Ну… – Чайкин замялся. – Я не… Никто ничего подобного не говорил. Может… Наверное…
– «Может», «наверное», – передразнил Завадский и снова обратил свой взор на Романову.
– Вы, Александр Александрович, зря так на Андрюшу, он же еще молодой мальчик.
– Он не мальчик, он сотрудник полиции. Или прикажете мне вас взять к себе в отдел вместо него?
– Я с вами работать ни за какие коврижки не стану, Завадский. Вы хам и грубиян, к тому же лишенный чувства такта и терпения.
– Зачем же вы тогда сюда заявились?
– Из чувства долга, – не моргнув глазом, ответила Екатерина Андреевна. – Узнала важную информацию и поспешила сообщить. В первую очередь Андрею, между прочим. То есть лейтенанту Чайкину, а не вам, Завадский, заметьте. Поскольку вы, ко всему прочему, еще напрочь лишены благородства. Итак, – продолжила она, теперь демонстративно повернувшись к внучатому племяннику, чем заставила Завадского заскрежетать зубами, – по всей видимости, Мардасов каким-то образом принудил жену Фраймана к интимной близости, об этом вся фирма знала и активно обсуждала в кулуарах. Так что, как видишь, у Фраймана, если он настоящий мужчина, был весьма откровенный мотив убить опозорившего его жену начальника. Хотя внешне он совсем не похож на душегуба.
– Это все? – сурово спросил Завадский.
– Пока да.
– Попрошу вас этим и ограничиться и больше не вмешиваться в расследование.
– Благодарный человек расценил бы это как помощь, а не как вмешательство. Но я не осуждаю вас. Как сказал Хосе Балу: «Благодарность – это прекрасный цветок, растущий из глубины души». А поскольку у вас, Завадский, нет души, то и вырасти там ничего не может.
– Избавьте меня от ваших нотаций и дайте нам работать, – сквозь зубы процедил Завадский, затаскивая Чайкина обратно в кабинет и закрывая дверь.
Едва Екатерина Андреевна, хмыкнув и дернув плечиком, повернулась, чтобы зашагать прочь, дверь снова приоткрылась.
– Гм! И спасибо за информацию, – нехотя прохрипел Завадский и снова скрылся в кабинете.
Екатерина Андреевна улыбнулась своей фирменной улыбкой, делающей ее сразу на несколько лет моложе:
– «Признательность – есть бремя, а всякое бремя для того и создано, чтобы его сбросить»1.
Фрайман испуганно посмотрел на вернувшихся в кабинет полицейских, выражение лиц которых не сулило ничего хорошего. Чайкин снова сел за стол и раскрыл блокнот. Завадский опять принялся мерить комнату шагами, о чем-то напряженно размышляя.
Проходя мимо замершего в ожидании Фраймана, он резко остановился и устремил на подозреваемого буравящий взгляд колючих серых глаз:
– А может, не было никакой брюнетки?
– Да как же не было! – воскликнул Фрайман. – Я совершенно категорически видел ее, – он повернулся к Чайкину, – вот прямо как вас.
– При этом ни лица ее, ни чего бы то ни было вы не разглядели? – уточнил Чайкин.
– Да господи ж ты, боже мой! Я же объяснил вам: я был в это время без очков.
– Очень удобно! – хмыкнув, буркнул Завадский, продолжая расхаживать по кабинету. – Ничего не видел, ничего не знаю.
– Да, а у нас налицо труп, – поддакнул Чайкин.
– Саныч! – В комнату заглянул криминалист, невысокого роста коренастый небритый мужчина с чемоданчиком в руке. – Я закончил.
– Ну и? – поинтересовался Завадский.
– Пока ничего определенного сказать не могу, но на шее у покойного обнаружено маленькое пятно, похоже на след от укола.
– Ты хочешь сказать, что его могли… – Завадский жестом изобразил, как втыкает себе в шею шприц.
– На себе не показывай, – сказал криминалист. – Ну, в общем, такая вероятность существует. Посмотрим, что скажет патологоанатом. Ладно, бывайте.
– Любопытно, – произнес Завадский. – И чем же вы его укололи? – Он резко повернулся к Фрайману и, нагнувшись, пристально посмотрел ему в глаза.
– Я категорически возражаю против таких инсинуаций! – возмущенно взвизгнул Фрайман и попытался встать.
Но Завадский схватил его за плечо и усадил на место.
– Сан Саныч, а может… – попытался вставить Чайкин.
– Не может! – резко ответил капитан и вновь пристально посмотрел Фрайману в глаза. – Вы же главный бухгалтер, так? – Он снова стал ходить по комнате.
– Так. Но какое это имеет отношение…
– Значит, у вас мог быть… м-м-м… материальный интерес.
– Позвольте, вы на что намекаете?
– Ну это уж вам виднее. Может, вы решили прибрать к рукам компанию Мардасова…
– Но… – Фрайман еще больше побледнел, а на лбу у него выступили капельки пота.
– Или что-то с бухгалтерией нахимичили, а он вас на этом поймал. В любом случае, смерть Мардасова вам на руку.
– Я протестую! – воскликнул Фрайман, вскакивая.
Сунув руку в боковой карман пиджака, он выдернул носовой платок и судорожным движением отер лоб. При этом что-то тихонько стукнуло об пол. Фрайман наклонился и хотел было поднять выпавший из кармана предмет.
– Стоять! – рявкнул Завадский и, подскочив, оттолкнул Фраймана. – Чайкин!
– Я.
– Пакет.
– Какой пакет?
– Какой-нибудь.
– У меня нет пакета.
– Бумагу.
– У меня нет…
– Из блокнота вырви.
– Хорошо.
Чайкин с грустью посмотрел на свой новенький блокнот.
– А это пойдет? – спросил он, схватив лист бумаги со стола управляющего гостиницей.
– Пойдет. Давай!
– Тут, правда, счет какой-то.
– Ничего, новый напечатают, – сказал Завадский.
– А что там? – спросил Чайкин, перегибаясь через стол.
Завадский бумагой аккуратно поднял с пола и с торжествующим видом продемонстрировал тонкий шприц.
– А? – Он обернулся к стоявшему в двух шагах Фрайману.
– Это не мое!
– Не твое, говоришь?
– Не смейте мне «тыкать»!
– Ах вот мы как заговорили! Ну, я щас тебе так «выкну», мало не покажется, душегуб!
– Я не… я не…
– Чайкин, зови наряд, и в отдел его. Будем оформлять.
– Как-то не очень он на убийцу похож, – задумчиво произнес Чайкин, когда они с Завадским выходили из отдела, чтобы отправиться домой к Мардасову и сообщить печальную весть жене бизнесмена.
– Похож – не похож, много ты понимаешь, Чайкин, – ответил Завадский. – А между прочим, должен уже – не первый год погоны носишь. Или тебе напомнить, как зачастую выглядят настоящие преступники? Добропорядочные граждане, милые девушки, любящие родственники, лучшие друзья… Продолжать?
– Нет, я помню.
– Ну а раз помнишь, зачем снова эту песню заводишь? Тоже мне, гуманист выискался!
– А если…
– Если гражданин Фрайман окажется невиновным, мы с радостью выпустим его на свободу. А пока пускай посидит и подумает, каким образом он в эту историю вляпался. Но для меня и так все очевидно. Благодаря, кстати, твоей вездесущей тете, которая, между прочим, твою работу сделала. Что молчишь? Ну молчи, молчи.
До жилого квартала «Алые паруса» они с Чайкиным добирались на старенькой «Ладе» Завадского, который в кои-то веки приехал на работу на машине. Завадский всю дорогу ворчал и периодически матерился, проклиная себя за дурацкую идею отправиться в путь на автомобиле. Пробка, в которой они застряли, отняла у них втрое больше времени, чем если бы они поехали на метро.
И все же с горем пополам по прошествии сорока минут они подъехали к роскошному кварталу, состоящему из нависших над рекой небоскребов. Неожиданно дорогу преградил шлагбаум. Завадский открыл окно и яростно вдавил пальцем кнопку переговорного устройства.
– Слушаю, – раздалось из динамика.
– Полиция, – крикнул гораздо громче, чем нужно, Завадский.
– А я министр обороны, – ответил динамик.
– Слушай, ты! – рявкнул побелевший от ярости капитан. – Я щас снесу к чертям этот твой шлагбаум, а потом еще и привлеку тебя за препятствие сотрудникам органов при исполнении.
– Документы предъявите.
– Куда я их тебе предъявлю?
– Прямо перед вами камера.
Завадский выдернул из кармана удостоверение и, вытянув руку, показал документ.
– Проезжайте.
Шлагбаум бесшумно поднялся, открывая проезд. Завадский в очередной раз матюгнулся и вдавил педаль газа до упора. Колеса автомобиля печально взвизгнули, прокрутившись на месте, и «Лада» влетела на территорию жилого комплекса, оставив на асфальте перед шлагбаумом две черные полосы от шин.
Чайкин сидел, молча вцепившись в ручку над головой, до тех пор, пока Завадский не затормозил у сверкающего в лучах заходящего солнца корпуса.
– Вы к кому? – строгим голосом поинтересовался бдительный охранник в черном костюме.
– К Мардасову, – ответил Завадский, едва сдерживая ярость на всех этих бесконечно любопытных привратников.
– Его нет дома.
– А то я не знаю! Мы к его жене, Ангелине Чеховой.
– По какому вопросу?
Чайкину показалось, что сейчас Завадский выхватит уже не удостоверение, чтобы помахать им перед носом у дотошного охранника, а пистолет из наплечной кобуры, и поспешил сам вытащить свою «ксиву».
– Полиция, – сказал он. – Спецоперация ФСБ.
Охранник, было приподнявшийся навстречу непрошеным гостям, снова сел на место.
– Спецоперация ФСБ? – переспросил Завадский в лифте.
– Ну да, – ответил Чайкин. – Для солидности.
– А при чем тут ФСБ?
Чайкин пожал плечами.
– М-да, – произнес Завадский. – Узнаю методы твоей тетушки.
– Она мне двоюродная бабушка, – поправил Чайкин.
– Тем более. Ну да ладно, главное – сработало.
Мелодичный звонок сообщил, что они прибыли на нужный этаж, и двери бесшумно распахнулись.
Ангелина Аркадьевна Чехова оказалась высокой стройной брюнеткой средних лет, с красивым лицом и пронзительным взглядом больших серых глаз, никак не вязавшихся с ее восточной внешностью. При взгляде в эти глаза оба, и Завадский, и Чайкин, словно онемели.
Открыв дверь, Чехова несколько секунд изучала незваных гостей, затем, отступив в сторону, пригласила их войти.
– Здравствуйте, – наконец опомнившись, сказал Завадский. – Мы из полиции…
– Я догадалась. Обувь можете не снимать. Проходите.
Повернувшись к ним спиной, она направилась в комнату. Чайкин, который уже успел стянуть с себя один ботинок, попытался снова надеть его, но ботинок с завязанными шнурками никак не хотел налезать обратно, а возиться с ним было некогда, поэтому Чайкин так и поковылял с наполовину надетым ботинком вслед за благоразумно отрицающим всякую поспешность Завадским.
Они вошли в большую гостиную. Чехова уже расположилась в широком велюровом кресле, закинув ногу на ногу, отчего ее темно-синий, с восточным рисунком, шелковый халат слегка распахнулся, открывая взору тонкое колено и безупречную лодыжку цвета слоновой кости. Она кивком указала на такое же кресло напротив, куда сразу же и уселся Завадский, оставив Чайкина, словно пажа, стоять рядом.
– Ангелина Аркадьевна, – начал разговор Завадский, – мы должны сообщить вам, что…
– Что мой муж скончался?
– Да, а откуда вы…
– Неужели вы думаете, что в окружении моего супруга не нашлось доброжелателей, которые сразу же поспешили сообщить мне эту приятную новость.
– В каком смысле «приятную»? – икнув, спросил Чайкин.
Чехова не удостоила его ответом, лишь мельком взглянула на молодого оперативника.
– Значит, вы уже все знаете? – уточнил Завадский.
– Ну, по всей видимости, пока не все. Только то, что мой муж выбрал самое подходящее место, чтобы отбросить копыта, а в его убийстве обвиняют беднягу Фраймана.
При словах «отбросить копыта» Завадский и Чайкин переглянулись.
– А вы считаете, что Фрайман не мог? – спросил Завадский.
– Я вас умоляю! Вы же видели Ваню… Ивана Абрамовича.
– Ну, внешность бывает обманчивой.
– Я знаю его сто лет. Они с Мардасовым все жизнь работают вместе… работали. Фрайман даже комара убить не может – просто смахнет, если тот присосется. А уж если случайно прихлопнет, так прощенья просить будет. Нет! Не верю.
– М-м-м, позвольте еще один вопрос. Вы знали о связи вашего мужа с женой Фраймана?
– О какой еще связи?
– Об интимной, – вставил Чайкин, чем заслужил неодобрительный взгляд Завадского.
– Вы что, смеетесь? Мардасов и Леля?
– У нас имеются сведения… – не обращая внимания на протестующий жест Завадского, продолжил Чайкин.
– Небось от этих его работничков? Абсурд! Поменьше верьте сплетням этих безмозглых куриц.
– Скажите, – попытался увести разговор в сторону Завадский, – а мог у вашего мужа быть конфликт с Фрайманом из-за разногласий по работе?
– И почему, говоря о муже, вы сказали: «отбросил копыта»? – зачем-то встрял Чайкин.
– Потому что козел! И вообще, по какому праву вы мне тут учиняете допрос, да еще в отсутствие моего адвоката? Я подам на вас жалобу в прокуратуру. – Чехова резко поднялась с кресла, лицо ее побагровело, глаза сузились и вспыхнули, казалось, еще мгновение – и из них вырвутся молнии. – Убирайтесь!
Завадский попытался так же резко встать, но кресло было слишком глубокое и мягкое, к тому же он поскользнулся на гладком паркете и неуклюже плюхнулся обратно. Снова попытался встать и снова едва не упал, но успел схватиться за рукав уже повернувшего к выходу Чайкина.