000
ОтложитьЧитал
– Пат, – она нахмурилась и посмотрела на него пристально, – ты ничего не хочешь мне сказать?
Шут застыл с ложкой во рту. Мед, который он только собрался проглотить, перестал быть сладким.
– М-м-м… – произнес он невнятно, надеясь, что Элея усовестится и не будет приставать к человеку, у которого рот набит едой.
Не помогло.
– Пат.
Шут вздохнул и вернул ложку на блюдечко. При этом он, всегда такой ловкий, почти залез рукавом белой домашней рубахи в чашку с медом.
– Может, не стоит? – спросил Шут жалобно, но, натолкнувшись на требовательный сердитый взгляд, поник плечами и выложил разом, чтобы не тянуть: – Ты должна уехать.
И сразу же показалось, будто повеяло холодом. Будто тучи закрыли солнце.
– Почему? – она спросила так тихо, что Шут почти наяву почувствовал боль в сердце.
– Потому что я люблю тебя… – ответил он, глядя ей в глаза. – Потому что я очень сильно тебя люблю. – Но эти глаза все равно наполнились хрустальным блеском. – Ну Элея! Пожалуйста… пойми! – И, как всегда торопясь, принялся рассказывать обо всем случившемся за минувшую пару дней.
– О боги… – Элея совсем расстроилась. – И ты, значит, хочешь, чтобы я теперь тебя оставила… – Она закрыла лицо ладонью и быстро встала из-за стола. – Не надо! – воскликнула принцесса, когда Шут попытался остановить ее. – Пусти…
Да… он знал, что этим все кончится. Мгновение Шут колебался, а потом все же нагнал ее и обнял так крепко, что Элея и при всем желании не смогла бы вырваться. Закрыл своими руками, как щитом, и распахнул себя навстречу Потоку.
«Я же правда люблю тебя! – говорил он ей беззвучно, зная, что она не услышит, но все почувствует. – Люблю…»
Потом мыслей не осталось, только безграничное желание уберечь от всяких бед, только яркий свет от одного сердца к другому.
– Патрик… – она наконец перестала обиженно каменеть в его руках и положила голову Шуту на плечо. – Ну как же… Как?
– Я и сам не знаю, – промолвил он. – Даже представить себе не могу. Больше всего на свете я хочу быть с тобой сейчас… – Его ладони нежно легли на совсем еще незаметный, но такой драгоценный живот любимой. – Быть с тобой рядом каждый день. Видеть, как ты меняешься, как растет это чудо… – Ему трудно было говорить. В самом деле трудно. – Светлые боги… мне ничего больше не нужно!
Если бы только она знала, как это невыносимо – отказываться от того, что так желанно, что так дорого. Но Шут не стал ничего говорить, оставил свою боль себе. Впрочем, он был уверен, что Элея все поняла и без слов.
– Ладно… – прошептала она. – Ладно. Если это в самом деле так важно…
Шут тоже ничего не стал говорить в ответ, только обнял любимую еще крепче, зарылся лицом в золотистые волосы. В горле у него стоял комок, и по-прежнему хотелось лишь одного – быть рядом с ней, с его королевой, и никуда ее не отпускать от себя. Или самому бросить все и уехать вместе. Он бы, может, так и сделал, кабы не осознание, что самому ему от этого зла никуда не убежать и не скрыться.
– Когда, Пат?.. – слова походили на шелест и были едва различимы.
Он снова промолчал. Ответ витал в воздухе: чем скорей, тем лучше.
Возвращаясь во дворец, Шут думал, о чем заговорить с Руальдом в первую очередь. О нападении, которое случилось два дня назад? Или сказать, что пора снарядить для Элеи корабль на Острова? А может, для начала спросить, как там принц? Вчера беседа с Тодриком продлилась до ночи, и, уж конечно, ни о каких других проблемах Шут с Руальдом говорить не пытался. Он до дома-то едва доехал, выжатый, как виноградный жмых. Эта встреча с братцем короля вымотала его хуже, чем любые кувыркания перед публикой.
В конце концов Шут решил, что правильней будет сначала рассказать о нападении, а потом уже, исходя из этого, попросить корабль. Ну а про Тодрика можно и в последнюю очередь узнать – небось, за ночь-то принц мало чего успел нового поведать или отчудить.
«А потом зайду, наконец, к мадам Сирень, – подумал он. – А то уже совсем нехорошо, она меня с позавчера ждет».
У парадной лестницы на первом этаже Шут заметил пару очаровательных молоденьких девиц. Одеты они были не слишком броско, можно даже сказать, со вкусом, а по манерам сразу понятно – из провинции. Девушки смущенно заулыбались, увидев Шута, так смешно вспыхнули румянцем, что он невольно ухмыльнулся в ответ. А сам принялся гадать, откуда гостьи могли взяться. Не иначе как чьи-то дочки, которых решили представить свету. Заговаривать с ними Шут не собирался, у него и своих дел было более чем достаточно. Однако не успел он ступить на лестницу, как одна из девушек – повыше ростом и поярче лицом – робко спросила его:
– Простите, господин, а как нам пройти в сад? – и ресничками так кокетливо взмахнула.
Прежде Шут непременно поддержал бы беседу. Уж ясно, что сад – это только повод познакомиться. Но теперь ему было совсем не до того. Он лишь торопливо кивнул и в двух словах объяснил, куда идти.
Почти кожей почувствовал разочарование девушек. Особенно младшей…
Быстро поднимаясь по ступенькам, Шут попытался увидеть себя со стороны, чтобы понять – ну чего им так неймется? Разве мало во дворце красивых широкоплечих гвардейцев? Или родовитых дворянских сынков? Наверное, эти две прелестницы еще не успели разглядеть, сколько мужчин ходит по Солнечному Чертогу. А то зачем бы им кидаться на первого встречного – невыспавшегося и такого хмурого типа. Он и улыбнулся-то им только потому, что по-другому уж никак было невозможно.
И вообще… Ему нужна была только одна единственная женщина.
– Руальд! – Шут вошел к королю решительно и даже дерзко. Он лишь один раз громко стукнул в дверь и сразу распахнул ее. Король удивленно поднялся с софы, на которой мгновение назад задумчиво курил свою красивую трубку в золотой инкрустации. – Мне надо с тобой поговорить!
– В чем дело? – Король встревожено нахмурился, подошел к нему и впервые за все эти дни заглянул наконец в глаза. – Что случилось?..
Рассказ Шута много времени не занял. Просьба тоже. И не успел он закончить, как Руальд уже дергал сигнальный колокольчик, вызывая лакея.
– Капитана гвардии ко мне! Срочно! – Слуга испуганно кивнул и поспешил убраться, выполняя волю государя. – Ох, Пат, – король посмотрел на Шута как-то странно, – не понимаю я. Тодрику голову задурили… так мало им. Ведь ясно же теперь, что ничего у них не вышло! Я жив, мальчик мой тоже. Тод теперь уже навряд ли купится на посулы власти. Чтобы сбросить с трона нашу династию придется проворачивать новые интриги, подкупать новых людей. В конце концов убивать уже не только меня одного, а это слишком очевидная измена… И ты! Ну причем здесь ты?! Почему они тебя-то не оставят в покое?
Шут пожал плечами. И подумал, что, даже если бы и оставили… сам он все-таки не сумел бы бросить короля теперь. Может, потому и не давали ему житья. Осознавали прекрасно: господин Патрик опять встрянет клином в любой каверзе против Руальда. Почему так сложилось, Шут и сам не знал. Только понял вдруг, что причиной тому даже не чувство вины перед другом и не давняя благодарность за спасенную жизнь. Нечто большее лежало в глубине их связи, их удивительного родства.
– Пат? – король тронул его за плечо. – Покажи мне эту… этот… оберег.
Шут кивнул. Расстегнув дублет и ослабив завязки рубахи, он обнажил руку, позволяя Руальду увидеть работу шамана.
– А почему именно ящерица?
– Кайза так увидел… Я и сам не знаю – почему. Говорит, что на меня похоже, – он улыбнулся, а минутой позже камердинер доложил о приходе капитана.
В подробности о нападении на Шута король вдаваться не стал. Может, Дени и догадывался о необычных новоприобретенных способностях господина Патрика – и уж наверняка это было именно так, – но все равно лишний раз напоминать о них не стоило. Поэтому Руальд просто отдал четкие указания о срочном снаряжении личного королевского корабля для плавания на Острова.
«Давиан обрадуется…» – подумал Шут с грустью.
В Чертог прилетело уже немало птиц из Брингалина: отец Элеи очень хотел знать, когда его дочь прекратит вести себя точно простолюдинка без долга и чести да надумает-таки вернуться домой. Принцесса же все больше отмалчивалась, ограничиваясь короткими уведомлениями о том, что жива, здорова и наследницей более быть не собирается. Шут не спрашивал, писала ли она отцу о своем безумном выборе… Скорее всего – да. Да и наверняка Давиан все прознал от своих осведомителей. Слухи-то по Чертогу гуляли – ох какие красочные! Шут не знал, чьими стараниями, но связь его с бывшей королевой почему-то очень быстро стала известна всем обитателям дворца. Впрочем, он догадывался, кого стоит благодарить за эту милую откровенность…
После той встречи в подземелье Шут видел Торью лишь дважды. И оба раза министр при появлении господина Патрика начинал вести себя странно. Он словно забывал, о чем только что шла речь в разговоре, и, хотя по-прежнему делал вид, будто не замечает Шута, на самом деле только о нем и думал. Шут чувствовал эти мысли, липкие и тревожные, но страха больше не испытывал – лишь желание убраться подальше. Ему было противно, будто в свежую кучу наступил. А когда представлял себе, что говорит Торья – и что думает – про Элею… сразу хотелось надеть на министра мешок поплотней, лишив его тем самым возможности рассеивать вокруг себя поганые мысли.
Так что пусть принцесса поскорее уезжает из Золотой. Чем дальше она будет, тем меньше ее коснется эта скверна. Вот только невыносимо жаль, что ей придется жить там одной. Одной сносить все те же неизменные сплетни и взгляды, полные презрения. Особенно когда станет невозможно скрывать ее положение…
– Пат? – Руальд посмотрел на него удивленно. – Ты чего?
А что он… ничего. И вовсе даже не скрипел зубами. Это вам, Ваше Величество, все показалось…
6
– Ну и вот… А потом-то будет большая ярмарка, может, даже пиво король велит бесплатно разливать.
– Э! Ишь, чего размечталась, пива ей! Я вот слыхала, что Руальд самолично решил проверить казну и теперь медяка лишнего не вытряхнет. Кстати, сказывают, и фрейлин всех разгонит – дорого их содержать! Вот бы хорошо было… Работы-то насколько меньше. Да чего ты, дуреха, делаешь, а?!
Горничная, что постарше, сердито отняла у молоденькой помощницы край Шутова одеяла из шкур, которое та попыталась оттереть.
– Дык ведь уделано же! – воскликнула девчушка. – Никакой водой не состирать…
– И пускай… Откуда тебе знать, чего это за пятно. Вдруг оно для хозяина важность какую имеет, он же чудак тот еще! Уйди лучше, бестолковая!
Пятно это, некогда темно-красное, а теперь давно потемневшее, Шут оставил еще в те дни, когда ходил хмельной от ночи с Нар… Пролил вино, недотепа. Никакой ценности в нем не было, но подобное отношение горничной не могло не вызывать уважения.
Они не видели его: Шут возник на пороге бесшумно и успел выслушать целых три занятных сплетни про Руальда и одну про себя, пока женщины пытались привести эту берлогу в порядок. Вообще-то ему хотелось отвлечься от всего и хоть пять минут повисеть на перекладине. Желательно вниз головой, чтобы отлегчило наверняка. Но мешать служанкам он не стал и так же незаметно выскользнул обратно в коридор. А там после недолгих раздумий решил наконец посетить мастерскую мадам Сирень.
Пока Шут снимал старую Руальдову рубаху, госпожа Иголка с ее острым взглядом опять зацепилась за шрам у него на груди. Она и на примерке заметила этот тонкий рубец, но тогда промолчала, а на сей раз не удержалась:
– Патрик, – осторожно коснулась прохладными сухими пальцами попорченной кожи, – кто тебя?
Он хотел соврать, но почему-то передумал и начал вдруг рассказывать старой портнихе о том, как Кайза лечил его в степи. Шут и сам не знал, что подтолкнуло его к этому, ведь он даже Руальду не сообщал таких подробностей. А мадам Сирень, забыв про обнову в своих руках, слушала внимательно, и глаза ее были полны понимания. Когда одна из помощниц попыталась сунуться с вопросом, швея отмахнулась от нее сердито. И девушка мгновенно поняла, что ее срочное дело может и обождать.
Незаметно для себя Шут перешел на рассказ о самом Кайзе, о степи, о том, какое это безумно прекрасное, но такое суровое место… совсем не подходящее для королевы. Он вспоминал те дни, что провел с ней в Диких Землях. И сам не понимал отчего, но был странно счастлив поделиться этими моментами своей жизни с человеком, который не задавал глупых вопросов и не пытался давать оценок. Мадам Сирень вообще была не слишком охоча до обычных женских пустословий, и Шут ни разу не слышал, чтобы она хоть невзначай упомянула имя Элеи без должного повода. Эта женщина обладала редкостным талантом не лазить в чужую жизнь.
– Бедная девочка… – только и промолвила она, слушая Шута. – И ведь ни слова не сказала.
Королевская портниха действительно имела длинную беседу с принцессой лишь парой дней ранее того, когда снимала мерки с Шута. К Элее она сама приезжала в загородный дом и тоже почему-то не пожелала удовольствоваться старыми своими записями о ширине груди и бедер бывшей королевы.
Внезапно Шута озарило на эту тему.
– А ведь вы… – он попытался подобрать слова, но лишь запутался в них. – Ведь вы все знаете… про Элею… про ее…
Швея улыбнулась. Ох, что это была за улыбка! Торжествующе-радостная, исполненная нежности и тепла.
– Я чувствовала, – ответила она. – Но не думала, что уже… так скоро.
Шут смущенно пожал плечами.
«Долго ли? – усмехнулся он про себя. – Если женщина способна зачать дитя, а мужчина не старается ее от этого оградить…»
– А я всегда удивлялась, – негромко сказала мадам Сирень, – отчего Элея никак не затяжелеет. Ведь знала совершенно точно, что у нее должны быть дети…
– Да ну?! – тут уж сам Шут удивился. Неужели все это было предначертано много лет назад? Этот ребенок, отцом которого стал вовсе не король.
– Знала… И долго гадала, как это мое видение могло обмануть меня. Ведь уже по всему выходило, что наследника у них с Руальдом не будет…
Она смотрела на Шута странно, он никак не мог понять, что означает этот взгляд.
– Вы тоже осуждаете ее? – спросил вдруг. – Нас…
Портниха качнула головой.
– Что ты, мальчик мой! – она крепко сжала ладонь Шута, которая лежала на краю стола. – Как я могу? Элея… она заслуживает этого счастья. Боги, как я молилась, чтобы у нее все было хорошо…
«А сложилось как попало, – подумал Шут. – Вместо короны – ехидные шепотки по углам дворца, где когда-то ей все только кланялись да рассыпались в реверансах».
Мадам Сирень словно почувствовала его мысли.
– Не вини себя, Патрик. Видят боги, такая судьба ничуть не хуже, чем та, которую Элее прочили изначально. – Увидев, что он все равно хмурится и смотрит в пол, портниха снова легонько тронула его за руку. – Поверь мне, это в самом деле так. Тебе трудно понять, может быть, потому, что ты мужчина. Поэтому поверь мне, как женщине. Я знаю, что говорю. Для нас важней быть с любимым и рожать детей, чем долгие годы оставаться украшением при высокородном супруге. Женщина может сколько угодно стенать, что устала от пеленок, что подурнела после родов, что лишилась свободы… Все это верно только до той поры, пока она не представит себе, как жила бы без этого прекрасного безумия. Потому что, однажды приложив к груди дитя, ни одна из нас не сумеет отказаться от счастья быть матерью. Даже если ради этого придется пожертвовать короной.
Шут молчал. Не знал, что сказать.
У ног его послышалось жалобное «м-мя» – это большой красавец-кот, обитающий у портних, пришел просить чего-то.
– Ай, Бархат! – сердито воскликнула мадам Сирень. – Опять ты! Иди лови мышей, лентяй! Иди, иди… – И мыском туфли аккуратно задвинула кота под соседний стол. Улыбнулась Шуту и продолжила: – А еще открою тебе секрет: всякая женщина считает, что это именно она выбрала себе спутника жизни. А не наоборот. – Портниха подмигнула Шуту. – Так-то! И от тебя, друг мой, ничего не зависело. Прими это все как дар судьбы… И не пытайся взвалить на себя ответственность за то, что было решено вовсе не тобой.
– Но они все так сквернословят! – не выдержал Шут. Обида прорвалась слишком громким, отчаянным выкриком. – Взбивают свои сплетни, точно сливки в ведре. Я знаю… Стоит мне отвернуться, за спиной начинаются перешептывания. И эти взгляды! Как на торговой площади. Я почти слышу их мысли: «Ну на что же она тут купилась?»
– Ох, Патрик… – мадам Сирень глубоко вздохнула. – Как я тебя понимаю. Мой муж тоже не был… идеальным женихом. Его считали едва ли не бандитом. Молодой, удачливый, он вышел из семьи купцов, но не боялся связываться с самыми низами. Все говорили мне – как можно? С таким? Он ведь сам почти пират. К тому же не красавец вовсе. Чего я только не наслушалась. Но мы любили друг друга, понимаешь? Я знала, что никогда не пожалею о своем выборе. А чужое мнение… Да гори оно огнем! – с этими словами мадам Сирень поднялась со стула и развернула наконец свой сверток с новым костюмом для Шута. – Я посмотрю, как эти сплетники заговорят, когда увидят тебя таким!
И отбросила в сторону льняной покров.
Шут замер. Во все глаза уставился на обнову.
Это уж точно не было костюмом для дурака.
– Н-но… – растерянно промолвил он. – Ведь это же…
– Хочешь сказать, слишком хорош? – портниха усмехнулась. – А я вот так не думаю! Надевай.
Сколько раз уже Шут стоял перед этим высоким, потемневшим в углах зеркалом, которое украшало мастерскую с незапамятных времен. Сколько раз видел в нем свое отражение – невысокого человека с лукавым взглядом, чья худоба была талантливо сокрыта пестрыми нарядами в бубенцах и лентах. Но теперь он не узнавал себя.
Тощий паяц исчез. Вместо него зеркальная гладь являла стройного молодого мужчину, в котором только слепой не признал бы дворянина. Новый дублет был такого глубокого синего цвета, какой можно увидеть, глядя на небо после заката в очень ясный вечер. Мастерицы украсили его серебристой нитью и пуговицами с жемчужным блеском. А рубашка – как обычно шили для Руальда: белоснежная, с ворохом манжет и таким же роскошным воротом. В этом наряде Шут сразу вспомнил свою первую встречу с Элеей. Тогда юный господин Патрик был одет очень похоже, вот только ему ни разу больше не захотелось доставать из шкафа злополучный костюм, ставший причиной многолетней обиды…
– Я похож на принца… – тихо промолвил он, оправляя богатый пояс с серебряной пряжкой.
– Да, – спокойно согласилась мадам Сирень. – Именно то, что тебе сейчас нужно.
– Но… – Шут не знал, как объяснить. – Но я чувствую себя так странно. Будто играю чужую роль.
– Значит, тебе придется к ней привыкнуть, – услышал он в ответ.
Портниха была права. Тысячу раз права. Ему просто не оставили другого выбора.
– Спасибо… – это единственное, что Шут мог сказать. Впрочем, благодарность его была очень искренней.
– Да на здоровье, – улыбнулась мадам Сирень. – Через пару дней девочки тебе еще рубашек дошьют и костюмов пару. А то не дело высокородному господину в одном платье ходить.
Она весело подмигнула Шуту, словно опасалась, что он не поймет дружеской подначки.
7
Снаряжение корабля шло полным ходом, до его отплытия оставались считаные дни. Однако и Элея, и ее отъезд уже далеко не так сильно заботили придворных брехунов – у них появились гораздо более серьезные поводы для сплетен.
Руальд основательно решил навести порядок.
Король с головой ушел в изучение финансовых и еще каких-то очень мудреных документов государственной важности. В ходе этой проверки капитан Дени постоянно получал от него задания, назначение которых было понятно только им двоим. До предела оказался загружен и советник. Вот только данные ему поручения, скорее всего, не имели большого смысла… Зато начисто лишали возможности заниматься иными делами.
В это время по всему дворцу начались обновительные работы и генеральные уборки, почти половина слуг была разом уволена, вместо них появлялись новые люди. Солнечный Чертог напоминал военный гарнизон, куда неожиданно нагрянул главнокомандующий. Или просто большую берлогу, чей хозяин наконец очнулся от долгой зимней спячки и с громким рыком заявил о своих правах.
Недовольных было много. Пересудов со сплетнями тоже хватило бы на целый год спокойной жизни. И, уж конечно, больше всего говорили о последнем совете…
Мало того, что король обнародовал несколько совсем невеселых для дворянства постановлений о налогах, так еще и обрадовал появлением нового лица в рядах знати.
Их Величество объявили-таки о присвоении господину Патрику благородного титула.
Нельзя сказать, будто Шуту эта церемония доставило много радости – он представлял ее иначе… Наивно полагал, дурень, что будет такой ясный солнечный день, много громких слов, нарядные девицы с радостными лицами и сам он – торжественный, в богатом костюме… Но с утра небо затянули тучи, а тронный зал никто и не подумал украсить цветами и лентами. Куда там… совет обещал быть скандальным и тягостным. Шут вообще не понимал, зачем Руальду понадобилось совмещать наградную церемонию и разбирательства с недовольными. Он сразу сказал королю, что это дурная затея и ничего хорошего из нее не выйдет. Но тот лишь покачал головой: мол, мне виднее.
Как знать, может быть, он и впрямь лучше понимал, когда награждать, а когда обождать.
В итоге все вышло как-то очень уж незаметно.
Руальд даже не поменял интонации, оглашая приказ о присвоении господину Патрику титула графа, хотя минуту назад столь же спокойным бесцветным тоном подводил итоги большой казначейской ревизии. Когда Его Величество дал знак, лакей в парадной ливрее возложил на голову Шута тонкий серебряный обруч королевского вассала и вручил плотный свиток с печатью Крылатого трона. Шут даже не развернул бумагу. Так же буднично он принес клятву верности, пообещав «хранить и защищать короля и его интересы, покуда жив и способен к действию». Руальд благосклонно кивнул, и на этом церемония была окончена. Шут вернулся на свое место среди других господ полноценным дворянином, но совершенно не почувствовал, будто что-либо в его жизни изменилось.
Впрочем, он очень быстро понял: Руальд был прав. Так оно лучше. И демоны с ней, с этой торжественностью. Сдалась она Шуту, как червивые грибы! Зато косых взглядов – вполовину меньше обычного. От пересудов, конечно, никуда не деться, но Шут сразу почувствовал, что на фоне всех дворцовых изменений его неожиданное возвышение оказалось почти незаметным. Ну болтали об этом придворные дамы да прачки, а спустя пару минут уже и забывали, имея куда более существенные заботы: первые думали, как бы не схлопотать от своих якобы обиженных королем мужей, а вторым важнее было не лишиться хлебного места.
Шута эта незаметность только радовала.
Земля ему тоже досталась: небольшой удел на юге. С весьма неплохим годовым доходом.
Да еще – новое имя. Родовое имя, без которого, уж ясное дело, ни один дворянин пока не обошелся. Руальд не стал долго ломать голову над выдумкой поэтичных благозвучий. У него только один был вариант…
Граф Ветер.
А вот Элея оказалась совсем не равнодушна к тому, что говорят и думают другие люди о новом положении ее избранника. Она с интересом расспрашивала Шута обо всем, слушала внимательно, ловя глазами каждое движение его бровей, усмешку или вздох. Ее волновала любая мелочь, все дела, которыми он занимался в течение долгого дня без нее…
Элея скучала в этом большом загородном доме (который, к слову, также перешел во владение графа Ветра). Кроме пары новых слуг, с ней осталась только Молчунья. Немая девушка была искренне рада во всем помогать принцессе, которую считала своей спасительницей, но много ли с ней, безъязыкой, наговоришь?
Служанка из Дор-Виара не колебалась даже мгновения, когда ей предложили остаться при дочери короля и следовать за ней в Золотую Гавань. На пути к столице Молчунья не отходила от Элеи, но забота ее была искренней. Девушка очень быстро научилась предугадывать желания принцессы прежде, чем та сама о них задумывалась.
Разумеется, на вопрос, поплывет ли она в Брингалин, Молчунья закивала так отчаянно, что Шут всерьез испугался за цельность ее шеи.
А вот матушка Лута уже наверняка была в своих родных краях. Кормилица сопровождала наследника до самого Чертога и пробыла с ним еще несколько дней, но потом все же упросила отпустить ее домой, туда, где простую крестьянскую женщину ждала своя семья и родные дети. Шут со смехом рассказывал Элее, как дивилась всему кормилица, оказавшись во дворце. Как охала на каждую расписную колонну, пышные наряды фрейлин, вездесущую позолоту и прочие неизменные атрибуты королевского двора. Рассказывал, а сам вспоминал себя, точно такого же наивного, не искушенного роскошью дурачка с широко распахнутыми глазами.
Но отъезд матушки Луты имел значение, наверное, только для Фарра. Шут же по-настоящему расстроился, когда узнал, что Золотую покинул Кайза…
Шаман исчез, по обыкновению ничего не сказав и не считая нужным объясниться. В одно прекрасное утро Шут просто обнаружил, что степной жеребчик его друга больше не стоит в конюшне загородного дома, а из комнаты, где Кайза обитал, пропали все вещи шамана, включая бубен.
Сначала Шут растерялся. На мгновение даже почувствовал себя брошенным и беззащитным, как в детстве. Но потом, конечно, успокоился, решил – значит, так надо. Что уж тут поделать? Кайза с первого дня тяготился большим городом, хоть и жили они в стороне от шумных улиц. И с самого начала говорил, что скоро оставит друзей.
Только не уточнял – когда…
Элея на это лишь плечами пожала. «Он же шаман, – сказала принцесса Шуту. – Он человек степи. Что ему наши правила?» В голосе ее не было обиды или огорчения, только легкая грусть.
Несколько дней Шут ждал, надеясь на возвращение друга, но вскоре увидел сон, который не мог истолковать иначе, как послание.
Привиделась ему широкая, бескрайняя степь, сизые сумерки, ковыль по пояс. И высокий резной столб с диковинными лицами. Под столбом сидел задумчивый Кайза. Вместо бубна он держал в руке черного ворона. Шут хотел спросить, куда же ты, мол, пропал? Но обнаружил вдруг, что нем, как служанка Элеи. Он только-то и сумел – жалобно протянуть руки к шаману, точно малое дитя, потерявшее мать. Но Кайза улыбнулся и покачал головой – не время. Ворон, сидевший у него на запястье, смотрел цепким взглядом, так напоминающим глаза самого шамана. И когда в шелест трав и посвист ветра вплелись негромкие слова, Шут даже не удивился, что заговорила именно птица, а не Кайза.
Увы… проснувшись, он почти ничего не помнил из слов ворона. Только одна фраза накрепко засела в голове: «Будь осторожен».
Больше Кайза Шуту не снился. А Шут не пытался его искать – ни в обычном мире, ни в том, где они встретились впервые.
8
Прощание вышло коротким. Элея старалась не расплакаться, Шут – не обронить чего лишнего и удержать на лице примороженную улыбку. Ну да, она была не слишком хороша, эта нелепая гримаса, но Шут всерьез опасался, что, перестав улыбаться, сам от расстройства наделает глупостей.
Они почти ничего не говорили: все слова были сказаны еще несколько дней назад. И о том, что так надо, и о мудрости высших сил, и, уж конечно, о ничтожности расстояний, которые не в силах разлучить на самом деле. Слова больше не имели смысла… но вот оторваться друг от друга Элея и Шут не могли. Он проводил любимую до самой каюты – большой и светлой, как положено принцессе – и там, в стороне от чужих глаз, долго, очень долго обнимал, боясь выпустить из рук. Ему казалось, что мир после этого попросту развалится на кусочки.
Но корабль все равно отчалил.
Шут стоял на берегу, пока силуэт крутобокого судна не исчез окончательно, растворившись в синей облачной дали. До последнего удерживал взглядом этот парусник, которому было доверено самое драгоценное.
А потом пошел в портовую таверну да и набрался там дешевым, убийственным, как чугунная гиря, ромом. Легче от этого не стало. По правде сказать, только хуже. И валяться бы Шуту посреди придорожной канавы, марая свою честь и прекрасный новый костюм в помоях и талой грязи… вот только король, как выяснилось, достаточно хорошо знал повадки своего друга. Едва лишь тот исчез с причала, Руальд без лишней огласки отправил одного из гвардейцев вослед новоиспеченному графу. К тому моменту, когда Шут попытался вывалиться за порог таверны, его спокойно поджидал уютный экипаж из дворцовой каретни. И расторопный гвардеец, все это время сидевший за столиком в том же заведении. Надо отдать ему должное: парень успел поймать Шута прежде, чем тот приложился лбом о дверной косяк. Позора избежать удалось. А вот последствий такого лечения от тоски – не очень-то…
Шут проснулся, когда за окном еще царила непроглядная темень. Было ему так худо – хоть кричи, но первым делом, как обычно, он пожелал убедиться, что любимая рядом… и, не найдя ее, сразу же все вспомнил. Все понял. Даже то, что кровать эта – не в загородном доме, а в той самой комнате, где он провел больше пяти лет.
Во дворце.
И не удержался… Тихо завыл, стиснув подушку.
Он не представлял себе жизни без Элеи. Без ее нежного смеха, разбросанных по дому катушек с нитками, без ее тепла. Он привык просыпаться рядом с ней, вдыхать запах ее волос, ощущать нежное тепло кожи… И если не видел любимую слишком долго, то начинал испытывать ничем не объяснимую глухую тревогу. Даже один день без Элеи был бесконечным.
Шут слез с кровати, обнаружив себя раздетым до исподней рубахи, и прикинул, хватит ли у него сил доползти до большой уборной в конце коридора. Или же стоит воспользоваться ночной вазой… Второй вариант был проще, но Шуту не особенно хотелось остаток ночи наслаждаться такими ароматами. Сунув ноги в сапоги, он мужественно направился к выходу. Тошнота подступала к горлу на каждом шагу, однако по сравнению с горечью разлуки она была лишь мелкой неприятностью, от которой хотелось избавиться поскорей.
На обратном пути в опочивальню Шут уже почти перестал жалеть себя и тихо ненавидеть весь мир: он замерз и хотел только одного – поскорее забраться в теплую постель.
И очень удивился, заметив, что дверь в его комнату плотно закрыта. Уж пьяный ли, хмельной, но он очень хорошо помнил, как оставил ее нараспашку.
По крайней мере, ему так казалось…
Шут приблизился к двери очень тихо. И остановился, кусая губы. Это могло быть простой случайностью, мало ли… проходил мимо слуга какого-нибудь скрипача Наэта, такой же старый и ворчливый, как сам музыкант… Проходил и между делом притворил распахнутую створку. Или же сам господин Патрик попутался. Провалы в памяти после портового рома – это еще не самое тяжелое последствие.
Шут покачался немного с носков на пятки, поглядел пару минут на дверь и, аккуратно развернувшись, отправился в кабинет к Руальду.