000
ОтложитьЧитал
Тимур
Когда я был маленький, я все слова воспринимал буквально, и часто попадал впросак.
Например, подслушав бабушкин разговор во дворе, где она, рассказала соседке, что у нее… аж сердце на минуту остановилось, я растрезвонил во дворе и детском саде, что у моей бабули сердце остановилось, но она не умерла, а пошла в магазин за картошкой.
Разумеется, после этого я прослыл болтуном.
Затем я попал впросак с чахоткой, ибо, сколько я не размышлял, но не мог припомнить, чтобы кто-нибудь из моих знакомых зачах и умер от безобидного чихания. На мой взгляд, это была сущая ерунда, о чем я неосторожно обмолвился среди своих друзей.
Та же история со мной произошла и в детском саду.
Летом мы всей семьей ездили в Крым, где я щеголял в темно синем матросском костюмчике с золотыми пуговицами с якорями.
И вот в этом костюмчике меня опрометчиво отправили в детский сад. И костюм и пуговицы мне очень нравились, но как оказалось не только мне.
В тот же день ко мне подошла моя ясельная подружка Зойка и таинственным шепотом спросила, не желаю ли я увидеть настоящего, живого Тимура.
Ну, вы уже знаете что, слова я воспринимал буквально, а уж такие имена как Тимур и Денис были для меня символом храбрости и доблести.
Разумеется, я согласился!
С бьющимся от волнения сердцем и еще не веря в такую удачу, я пошел за ней в сторону заросшей плющом веранды, и протиснулся в пыльную щель между верандой и бетонным забором.
Признаться, я несколько был смущен этой таинственностью, да и парень, просунувший свой облупленный нос между бетонными решетками мало походил на киношного героя.
Правда, он поклялся честным пионерским, что его действительно зовут Тимур, но я почувствовал некоторое разочарование.
На всякий случай я засыпал его вопросами, помогает ли он старушкам и как борется с Квакинами? На что он раздраженно ответил, что борется, но у него нет времени со мною трепаться, и сразу попросил у меня пару золотых пуговиц для игры в орлянку.
При этом он резал распростертой пятерней воздух около своего горла и говорил, что это вопрос жизни и смерти.
Мои жалкие попытки сослаться на предполагаемое неудовольствие моей мамы были решительно пресечены одной Зойкиной фразой: – Ты что, ведь это ж Тимур!
И так цыпкастые пальцы Тимура алчно скрутили с моей морской тужурки две пуговицы, а, немного помедлив, принялись за третью. После чего гордый новым знакомством я направился к своим детсадовским товарищам.
Но, по-видимому, игра в орлянку требовала значительно большее количество пуговиц, так как спустя час Тимур лишил мой костюм еще двух пуговиц, затем, через короткое время – еще одной и собирался приняться за последние – сияющие на обшлагах, но тут я воспротивился – наотрез отказавшись с ними расстаться. После чего тот грязно выругался, чему я несказанно удивился, и принялся мне угрожать, что даст в лоб.
Честно говоря, я был обескуражен несоответствием славного имени, и хамского поведения, но тут Зойка пришла мне на помощь, запугав Тимура своим старшим братом, после чего тот довольно быстро смылся.
Несмотря на это происшествие, я все еще питал иллюзии и склонен был оправдать отщепенца. Тем более что, спустя час, я напрочь забыл об оторванных пуговицах. Прошло три дня. Я с чистой совестью и спокойной душей ждал встречи с мамой. А на ее негодующий возглас: – Куда ты дел пуговицы, что ты сделал с костюмом!? – с гордостью сообщил: – отдал Тимуру.
Безграмотный
Однажды раздается в дверь звонок, и в квартиру с таинственным видом, запыхавшись, влетает мой братец.
– Почему ты такой взволнованный? – спрашивает его мама.
– Да так, просто пробежался, – сиплым от хитрости голосом отвечает он.
Мама, конечно, ему поверила и на кухню ушла обед готовить, а я сразу по его загадочной физиономии догадался, что что-то интересное приключилось.
Братец, понятное дело, напустил на себя неприступный и суперсекретный вид, принялся ходить по комнате кругами, на меня многозначительно исподлобья посматривать, нервно левым глазом подмаргивать, сразу ясно – через минуту все выболтает.
Стою, жду, ничем не интересуюсь, на потолке трещины рассматриваю, всем своим поведением показываю, до чего же мне наплевать на его дурацкие секреты, а самого прямо-таки распирает от любопытства.
Вскоре братец не выдержал, ко мне бочком подходит и безразличным таким голосом заявляет: – А у нас в подъезде матерное слово на стене написано!
– А что такое матерное слово? – спросил я его, представив себе буквы, написанные на куске материи.
– Матерное слово обозначает очень нехорошее, самое ругательное из ругательных ругательств, по сравнению с которым слово «Дура» просто ерунда! – просветил меня брат.
– Самое страшное ругательное ругательство это « Зеленая калоша» – уточнил я.
– Не умничай! – обозлился братец, – Сказали тебе, что самое ругательное, значит самое ругательное, и нечего со старшими спорить!
Ну, тут я сильно удивился! У нас в детском саду вроде все ругательства знают!
– Ладно, – думаю, – ему видней, он в третий класс ходит, книжки читает, не то, что я, безграмотный.
– Ну и что это за слово?– переспрашиваю.
– Нехорошее,– отвечает братец, – а больше я тебе ничего не скажу, потому что ты маленький.
«Ну не такой уж я и маленький! И вообще, похоже, мой братец как всегда врет – нет такого страшного слова! … А вдруг не врет?»
– Скажи, скажи, скажи… ска..ааажжи! – заныл я, подпрыгивая от любопытства и нетерпения, – Ну скажи, пожалуйста! – затеребил я его за рукав.
– Фиг тебе, – сунул он мне под нос дулю, – Это слово нельзя вслух произносить, такое оно неприличное.
Вижу, он гад, и впрямь не скажет, хотя самого так и распирает от знаний.
– Раз так, – говорю, – я сам схожу, посмотрю, и все разузнаю, коли ты говорить не хочешь.
– Иди, иди, еще людей порасспрашивай, – ехидно захихикал мой братец и, чвакая мокрыми носками, направился на кухню.
– У, ЗЕЛЕНАЯ ГАЛОША! – подумал я ему вслед и нагнулся за первым ботинком. Пока я разыскивал – второй, в коридоре появилась мама и очень удивилась.
– Куда это ты собрался? – спросила она.
– Да так, – неопределенно пожав плечами, соврал я – вот помойное ведро решил вынести.
Оставив маму с открытым от изумления ртом, я, прихватив полупустое ведро, кубарем спустился вниз.
Если не считать произведенного мной шума, в подъезде было тихо и непривычно чисто.
Поставив ведро в угол, я огляделся.
Стены, выкрашенные в симпатичный салатовый цвет, раздражали своей незамутненностью. Безуспешно побродив в сумерках полудохлой лампочки, я зашел в еще более темный тамбур. Потом исследовал с двух сторон дверь и убедился что мой братец врун – нет тут никакого ругательного слова! Хоть ты тресни! Только какие-то три корявые буквы карандашом нацарапаны.
– Неужели, – думаю, – это оно самое и есть!? Вроде непохоже!
Сначала я прочитал эти буквы с заду на перед и обратно, затем несколько раз повторил их вслух – и ничего не понял.
Мне нужен был взрослый наставник, желательно незнакомый.
Поэтому я вышел во двор и подошел к сидевшей на скамейке тетеньке.
– Здравствуйте тетенька, – вежливо произнес я.
– Здравствуй, малыш, – заулыбалась она и снова уткнулась в раскрытую книжку.
– Здравствуйте тетя! – повторил я настойчивей, – А скажите, мне пожалуйста, что обозначает это слово?
– Ах ты мой маленький, вежливый-то какой, – в умилении всплеснула руками тетенька и, захлопнув книжку, уставилась на меня любящими глазами: – Какое такое слово, деточка?
– Да вот на стенке в подъезде написано! – пояснил я и перечислил буквы вслух.
К сожалению, тетка попалась нервная, вначале она подпрыгнула над скамейкой, потом поперхнулась.
Подождал я немножко, дал ей откашляться, и снова вопрос задал.
Долго она на меня смотрела, глазами бессмысленно хлопала, (не соображала, наверное), всю книжку свою истеребила, прежде чем заговорила.
– Понимаешь ли, деточка, – глупо заулыбалась она, – я этого слова раньше никогда не слышала и уж тем более не произносила.
– Странное слово! Правда? – поделился я с нею сомнениями. – Наверное, братец меня обманул, и это вовсе и не слово никакое, а просто буковки типа «п.р.с.т.»
– Может быть, – после длинной паузы согласилась со мной тетя и вдруг расхохоталась, как дура.
– Вы чего это? – обиженно спросил я ее.
– Ой! Не могу! – задыхаясь от смеха, простонала тетя и, снова подпрыгнув, заспешила к подъезду.
– Идиотка! – догадался я и, покрутив ей вслед пальцем у виска, направился в сторону шумной компании старшеклассников.
Те выслушали меня очень серьезно, а самый симпатичный и доброжелательный из них объяснил мне, что это слово необычайно емкое по смыслу и очень трудное для их понимания, так как в школе они его не проходили. Зато вон тот дядя милиционер, стоящий у будки, очень умный и наверняка знает, что оно обозначает, потому что сам часто его произносит.
– Спасибо! – поблагодарил я доброго мальчика и помчался к милиционеру.
Дяденька милиционер явно скучал, зевая во весь рот. В одной руке он держал дымящуюся папиросу – во второй, красивый милицейский свисток, к которому периодически прикладывался.
Он то оглушительно свистел в свисток, то глубоко затягивался папиросой, скрываясь в клубах едкого дыма.
Мне не хотелось надолго отрывать его от столь увлекательного занятия, и я с ходу приступил к делу.
– Дяденька милиционер, а дяденька милиционер, скажите, пожалуйста, а что обозначает слово х..?! – отдышавшись громко выпалил я.
– Чего..!? – с округлившимися глазами переспросил меня служитель порядка, чуть не уронив свисток.
– Слово такое на стенке написано, из трех букв.. – начал объяснять я.
– Не ругайся! Больше не ругайся! – поспешно прервал меня милиционер, пережевывая свою папиросу.
– Да я и не ругаюсь, … вот ..слово такое.. интересное, – искренне продолжил я.
– Запомни, мальчик это плохое слово! Не повторяй его никогда! – посоветовал он, отплевываясь.
– А что оно обозначает? – упрямо допытывался я.
– Зачем тебе это знать? – удивился милиционер, хлопая себя по карманам в поисках висевшего на шее свистка.
– Ну интересно же! – воскликнул я, выходя из терпения, неужели не понятно?
– Хм, интересно… глупость какая-то, н…да, – замялся дяденька милиционер, в растерянности почесывая нос, – даже не соображу, как тебе объяснить,… в общем это… как бы сказать… э…э – н……да, сложный вопрос, ….я бы сказал, совсем непростой….. Спроси лучше у кого-нибудь другого, а то я что-то не знаю!… То есть…. Забыл!
– Как же не знаете, дяденька милиционер, если вы его сами часто употребляете?! – не поверил я.
– Кто! Кто! тебе это сказал!!? Нет, ты мне назови, кто тебе такую ерунду наговорил! – взвился милиционер.
– Все говорят, – дипломатично уклонился я от прямого ответа, не желая выдавать доброго мальчика, после чего дяденька с чувством произнес сразу много коротких и незнакомых мне слов.
– А что это вы только что сказали? – заинтересовался я.
– Господи! И откуда такие дети берутся! – схватился за голову милиционер и озадаченно на меня уставился: – Уйди! А то в тюрьму посажу, – неуверенно пообещал он и нервно замахал на меня руками.
Обиженный и немного напуганный, я поплелся назад, к дому, когда он окликнул меня: – Подожди!… А сколько тебе лет?
– Уже почти семь! – гордо вздернул я нос.
–Уже… – передразнил меня милиционер, – я в семь лет и не такие слова знал…..наизусть! Ну и дети пошли (неграмотные). Ужас!
– Ну что ж, – решил я не слишком расстроенный, – завтра в детском саду спрошу! У воспитательницы! Уж она-то точно знает, что это за слово.
Дяденька негр
Мне было четыре года, когда я посмотрел по телевизору фильм пятнадцатилетний капитан.
И вот тогда я впервые узнал, что бывает рабство.
В детском саду меня дополнительно просветили мои друзья и подружка Зойка, которая шепотом и с вытаращенными глазами наговорила мне кучу всяких ужасов связанных с Африкой и работорговцами.
Все это произвело на меня сильное впечатление, и я проникся жалостью к угнетаемым неграм.
Прошел еще год, а может быть два, прежде чем я увидел настоящего живого негра.
Он бедненький, стоял в вагоне метро, прислонившись к входным дверям, и чего-то калякал в блокноте.
– Мама! Смотри! Негр! – громким шепотом произнес я, тыкая пальцем в направлении негра.
– Ну и что? – спросила меня мама.
– Как ну и что – воскликнул я, вставая, – Ведь этот дяденька, наверное, сбежал из рабства и ему нужно помочь.
– Не говори ерунды! Какое рабство!? – попыталась ухватить меня за шиворот мама, но я уже подбегал к задумавшемуся над блокнотом бедняге.
– Дяденька, а вы негр? – потянул я его за полы рубашки.
Тот вначале вздрогнул от неожиданности, а потом, разглядев мою любознательную, сочувственную физиономию на уровне своих колен, белозубо заулыбался.
– Я не негр, а афроамериканец – совершенно по-русски заговорил он.
– Ты хорошо говоришь по-нашему – сразу перешел я на ты.
Меня это и обрадовало и слегка разочаровало. Негры в фильме были здоровые, немного толстые и почтительные к маленьким мальчикам. А этот говорил снисходительно как наш знакомый сантехник.
– Я давно в СССР! Я учусь в Лумумбо на инженера! – сказал негр улыбаясь.
То, что он у нас учился, мне было неинтересно, и я сразу его спросил: – Дяденька негр, а ты был в рабстве?
Вопрос ему явно не понравился, да и кому понравится вспоминать о рабстве, но меня просто распирало от любопытства и, не дожидаясь ответа, я забросал его кучей вопросов: – А как ты попал в рабство? А много в Африке крокодилов? А как ты убежал!? Тебя там сильно угнетали?!
– Но…но… но – перешел он на английский – Я не был в рабстве и вообще я никогда не был в Африке и живу в Америке.
(Я смутно представлял, где находится Америка, но сразу поверил, что не в Африке)
– Как это ты не бывал в Африке? – удивился я – все негры живут в Африке и там их угнетают, а потом продают в рабство.
– Мальчик я живу в Америке!
– Потому что вас туда продали в рабство как в фильме? – догадался я.
– Нет, мальчик, ты меня не понял я живу в свободной страна! У нас давно отменили рабство! Я Афроамериканец, я родился в Америке и у нас не говорят слово негр, а говорят афроамериканец или чернокожий.
– А у нас в фильмах негров называют неграми, и в детском саду тоже, да и мама с папой тоже…. – начал оправдываться я.
Но тут меня прервала моя улыбающаяся мама: – Вы его не слушайте, он насмотрелся фильмов и теперь хочет помочь всем неграм, ой, извините, чернокожим.
***Реальная история, со мной произошедшая в 1969 году
Странная штука зависть!
Странная штука – зависть.
Вот подарят нам с братом по автомату разного цвета. И вроде бы в остальном они совсем одинаковые, но мне сразу хочется такого же цвета как у старшего брата!
И понятное дело я начинаю возмущаться: – А почему ему серый автомат подарили, а у меня какой-то синий!?
– На! – говорит старший брат – Подавись!
И отдает мне свой автомат!
И странная штука! Вроде бы синий – мне раньше не нравился, а теперь нравится!
И вообще….– подозрительно быстро мой братец на обмен согласился – даже не спорил!
Похожу я, похожу! Посмотрю я на свой серый автомат и вижу что он вовсе и не красивый – синий намного прикольнее.
И я опять к братцу бегу перемениваться.
Прыгаю вокруг него: – Я передумал… отдавай мой автомат.
Братец смотрит на меня как на назойливую муху и ходьбы слово сказал против! Так нет – сразу со мною меняется!!!
И вроде бы я должен радоваться, но смотрю, как мой братец снова со своим серым автоматом бегает и мне становится завидно!
– Эх, зря я с ним обратно поменялся. Что-то я поторопился!
Корочка хлеба
Я сидел у мамы на коленках, потому что свободных мест больше не было, вагон шатало-мотало из стороны в сторону и так же шатало-мотало стоящих в проходе пассажиров.
Я глазел по сторонам и, встречаясь с очередным взглядом, широко улыбался.
Вскоре мне улыбался весь вагон, а мой рот так и тянуло растянуться до ушей.
Мир казался мне забавным и приветливым, а любая поездка дразнила приключениями.
Поезд останавливался на остановках, двери шипя, раскрывались и закрывались, а красивый машинист в военной фуражке объявлял названия станций.
На одной из них в вагоне разнесся запах испеченных булочек и свежего черного хлеба, и я облизнулся.
Мой нос повернул мою голову и вытянул шею в нужном направлении, а широко раскрытые глаза вцепились в раскачивающуюся, в чьих-то руках авоську.
Я обглодал взглядом булку с изюмом и принялся за медовую корочку хлеба, когда эти руки стали отрывать от нее маленькие кусочки и отправлять их в рот взрослой девице лет двенадцати.
Наверное, я смотрел на нее слишком пристально, потому что она вдруг перестала жевать и криво мне улыбнулась.
Разумеется, я в ответ расплылся до ушей, девочка сразу показалась мне такой доброй, что я уже собирался попросить у нее корочку черного хлеба, но бдительная мама, дернув меня за рукав, грозно предупредила: – и не думай!!!
Она почему-то считала мое поведение неприличным.
– Ты только что съел дома три сосиски и бутерброд с сыром! – напомнила мне она.
Я горестно вдохнул и перестал улыбаться, съеденные сосиски были далеко, а свежая корочка черного хлеба совсем рядом.
– Тогда купи мне черного хлеба – задрав подбородок к ее уху, прошептал я.
Дверь снова с шипением раздвинулись и девица, размахивая авоськой с общипанной буханкой, помчалась по перрону.
Вместо нее, цокая палочкой, в вагон вошла толстая отдышливая тетя с красным лицом и огромным носом, вид у нее был усталый, а когда мы встретились с ней взглядами, то друг другу широко улыбнулись, и мне сразу захотелось ей помочь и я, спрыгнув с маминых коленок, уступил ей место…….. Пусть отдохнет!
На улице когда стройка рядом, очень интересно гулять
На улице когда рядом стройка очень интересно гулять. Там вокруг столько всяких прекрасных вещей. Просто глаза разбегаются.
Взрослых я не пойму. Им все это совсем неинтересно. Стоят, болтают и от скуки зевают.
Я к маме подбегаю: – давай этот железный ящик к себе домой заберем, я из него сейф себе сделаю!
А она не соглашается, говорит, что не позволит из квартиры помойку устраивать.
Как будто я всякую дрянь домой тащу!!!....Ну я понимаю, если бы я набрал из мусорки кучу огрызков и тухлую колбасу……(Я же не тащу домой эту гадость).
Ладно, не хочет мама железный чемодан, пусть разрешит взять с собой разбитый прожектор.
Я в него почти наполовину помещаюсь, он такой черный, железный, немного на кастрюлю смахивает, только с бойницами и всякими там отверстиями. И места он в квартире немного займет, зато какой красивый….
Со слезами на глазах меня тянут домой, а я сопротивляюсь…, ну почему ничего нельзя-зя-зя.!!! Почему нельзя хотя бы эту замечательную, похожую на автомат палку….???
Я точно знаю и абсолютно уверен, что завтра на прогулке уже не увижу этих сокровищ.
Грустно захожу в квартиру, скидываю тяжелые от глины ботинки, снимаю теплые штаны вбегаю в комнату и вижу чудо!
Папа купил мне танковый люк!!!
Быстро содрав с него целлофановую обертку, я бросился расставлять в комнате стулья, чтобы получился танк.
Я был на седьмом небе от такого подарка.
Такой игрушки я ни у кого не видел. Наверное, заграничная. Вот только откуда ее папа достал?
Ух! Здорово было подныривать под люк с пистолетом и неторопливо поднимать головой пластмассовую крышку.
Я уже представлял, как завтра возьму эту игрушку в детский сад, но вошедшая мама сказала мне, что это не игрушка, а сидение для унитаза.
После этого я сидел перед телевизором, смотрел мультики и думал – неужели можно так глупо использовать вещи!?
А потом появился ты…
– А потом появился ты…. – сквозь зубы цедит братец.
По его брезгливой физиономии видно как он этому был рад.
Понятное дело – откуда-то внезапно появился конкурент на конфеты и игрушки, а главное на мамину и папину любовь.
Раньше он мог вертеть ими как угодно. Он был центром внимания – пупом земли, а тут появился второй орущий пупок, и у всех раздвоилось внимание.
Братцу тогда было четыре года, и он очень обиделся, что купили еще одного ребенка. Ну ладно, он понял бы, если бы родители завели собачку или кота, но зачем им этот маленький слюнявый уродец?
Я подозреваю, что братец был бы не прочь, пока еще не поздно выкинуть меня на помойку. Но в то время он был слишком мал, что бы самостоятельно принять такое судьбоносное решение.
Он не ошибся по поводу меня.
Я оправдал его худшие подозрения.
Я хотел играть только в его игрушки, и мне обязательно была нужна именно та игрушка, с которой он в это время играл. Я ныл и канючил как профессиональный попрошайка и, конечно же, сильно ему досаждал.
Братцу тогда еще не прописали таблетки от жадности, и он не обучался всякому там этикету. Он просто грубо отпихивал меня или давал щелбан.
Понятное дело я начинал орать и плакать от такой несправедливости. Прибегала с кухни мама, и братец, покраснев от злости, от нее получал.
Нас разводили по разным комнатам с разными игрушками. Я шмыгал сопливым носом, успокаиваясь, и во что-нибудь играл.
Вскоре мне надоедало возить по кругу машинки и паровозики и, убив всех солдатиков в кровавой битве, я тихонько, тихонько подойдя на цыпочках к двери, ее открывал.
Мама понятное дело жарила к обеду котлеты. Из крана на кухне вовсю лилась вода, звенели какие-то крышки, и щелкала разрезаемая ножом морковка. Но не в ту сторону был направлен мой любопытный нос. Меня интересовала плотно закрытая дверь, за которой находился братец.
На горьком опыте я знал, как метко он кидается тапком, поэтому, встав на четвереньки, я начинал операцию по незаметному открыванию двери.
В этом мне помогали звуки, доносящиеся из кухни и сам братец который чего-то постоянно распевал.
Занятие было очень опасным, и я был готов при первой угрозе дать стрекоча.
Зато потом, я мог похвастаться, что смог пробраться в клетку с тигром.
Упершись лбом в дверь, я подсматривал и подслушивал и понятное дело завидовал какие у него игрушки.
Иногда я так увлекался, что слишком сильно бодал дверь. При этом она со скрипом начинала открываться, а я, поспешно передвигаясь на четвереньках, куда-нибудь уползал.
Затаившись за стулом или занавеской, я с замиранием сердца ждал.
Иногда братец с лицом убийцы начинал меня искать, иногда, проверив мою комнату, сам начинал ябедничать на меня маме, что я смылся оттуда без спросу.
В первом варианте мне приходилось сразу начинать орать, попутно делая попытки прорваться на нейтральную территорию кухни.
Рядом с мамой я знал, что он не надерет мне уши.
Находясь на кухне, я дожидался, когда братец перестанет ходить кругами по коридору и грозить мне кулаком, а потом, стырив из стоящей на столе вазочки конфету, осторожно прокрадывался обратно.
Дразнить братца, это самая захватывающая игра. Главное вовремя смыться!
Дорога из кухни таила в себе кучу опасностей. Братец мог спрятаться за углом, сделав на меня засаду. Поэтому я таращил вовсю глаза, не шмыгал носом и очень внимательно прислушивался.
Я шел, словно ниндзя бесшумна переставляя ноги и навострив уши, и при любом шорохе словно застывал.
Стоять на одной ноге, высоко подняв согнутую в коленке – другую было еще то удовольствие, зато пока меня братец ни разу не поймал.
Угол неумолимо приближался, и за ним стояла мертвая тишина и я, наконец, выставлял за него свой любопытный нос.
Играя в разведчика, я сильно увлекался – три метра я проходил за полчаса. Поэтому у братца не хватало терпения ждать меня в засаде, и я слышал, как он оттуда потихоньку отползал.
Потом мы обедали разделенные столом на нейтральной территории.
Я с кислым видом тыкал ложкой в тарелку с супом, завидуя тому, как он все это невкусное быстро сметал.
Я хлюпал губами в наполненную жижкой ложку, а он уже трескал печенье и пил компот.
Ну почему у меня такой неправильный аппетит?
Наблюдая за братцем, я чувствовал, что мне чего-то не хватает, и начинал пинать его ногою под столом.
Сделать это полноценно у меня не получалось, потому что у меня еще не отросли настолько ноги.
Но я изо всех сил старался, наполовину сползая с табуретки, и продолжал это пока от встречного пинка куда-нибудь не улетал.
Все это мы делали молча. Эдакая подстольная война ногами. Я знал, что в ней у меня не было шансов – но все равно каждый день делал вылазки и воевал.
Мне уже было семь лет, а ему одиннадцать. Он учился в четвертом классе, а я даже букв не знал.
Мама накупила мне всяких кубиков с буквами, чтобы я с помощью них чему-нибудь обучился, но я искренне не понимал, зачем мне это может пригодиться.
В школу идти я не собирался. Детский сад меня вполне устраивал, у меня там были лучшие друзья, и я собирался в нем оставаться до пенсии.
Книжки мне читали мама и папа, (если во время чтения не засыпал), а также изредка наезжавшая к нам с подарками папина бабушка, которая была ему не бабушкой, а мамой.
Еще у меня остались от братца поцарапанные пластинки со смешно заедающими на одном месте словами. И если мне надоедало слушать про всяких там колобков и курочек ряба, то можно было прослушать их на другой скорости и посмеяться.
Мама меня уговаривала, заманивала ватрушками и пугала детским домом. Но я все равно не хотел заниматься этими дурацкими буквами.
Меня можно было насильно усадить за письменный стол, который в преддверии скорой школы мне купили, можно было расставить перед моим носом кучу кубиков, даже заставить из них строить башню (кстати, против строительства башни я был не против), но буквы я принципиально отказывался запоминать. Потому что во время строительства, они мне только мешали.
Но школы оказывается нельзя избежать! И весною мама пошла со мною, устраивать меня в первый класс.
Школа была здоровенная, и как показалось мне совершенно пустая.
Огромные просторные холлы произвели на меня впечатление. По ним можно было носиться, а за прямоугольными колоннами можно прятаться во время всяких игр.
Тут что-то захрипело и затрещало, и по школе звонко разнесся звук будильника.
Я повертел головою в поисках источника звука. Будильник, судя по всему, был размером с пароход.
Но тут двери классов с треском распахнулись и из них с вытаращенными глазами и орущими ртами со всех сторон полезли ученики.
Мгновенно в холле стало тесно, отовсюду слышалось прыганье и топот ног.
Девочки с тощими косичками бегали друг за дружкой и визжали. Мальчики, сметая их со своего пути, толкались и плевались, щедро раздавая друг другу щелбаны, и даже неприлично ругались.
Услышав знакомое слово жопа, я улыбнулся и пришел в себя. Сразу повеяло родным домом. Но в целом мне как-то не понравилось, то, что тут запросто можно было получить по морде.
Мальчик с дебильным выражением лица, только что запускавший в школьное небо бумажный самолетик, сразу заприметил маму и меня.
– Тетя, это вы вашего сына привели к нам учиться? – пренебрежительно кивнул он на меня.
– Ты пацан не бойся, тут все такие как я, ну добрые, мы просто так не деремся!
Несмотря на свой глупый вид, он сносно выговаривал буквы, правда немного картавил и по моим понятиям был о-го-го какой взрослый – заканчивал второй класс.
Правда, сложно было сказать, сколько лет он перед этим провел в первом.
– Вот сынок и у тебя в школе появился друг – улыбнулась мне мама. И я сразу понял, что она совсем не разбирается в друзьях.
Раньше я видел в фильмах только взрослых бандитов, теперь познакомился с другим.
– Мама, давай лучше пойдем в другую школу – потянул я ее за рукав, но тут из ближайшего класса высунулась красная от здоровья учительница, и поманила ее рукою.
– Подожди меня здесь детка – сказала мама, оставив меня на съедение волкам.
Дверь захлопнулась, прямо перед моим несчастно повиснувшим носом.
Вокруг все кряхтело, елозило, плевалось и визжало и я по уши погрузился в этот дурдом.
Боясь быть размазанным по стенке, я спрятался за спиною разруливающей движение воспитательницей. Она щедро раздавала на все стороны подзатыльники, хватала зазевавшихся безобразников за ухо, арестовывая их возле себя.
– Ах ты сволочь такая! Сколько раз тебе говорить, не бегай. Когда-же тебя дебила, переведут в старшие классы на другой этаж – выговаривала она очередному, с поцарапанным носом, мальчишке.
Потом снова захрипело и зазвонило и ученики, подгоняя друг друга пинками и кулаком в спину, мгновенно исчезли в классах.
Захлопнулись двери, и наступила тишина и я, наконец, мог полностью открыть зажмуренные глаза.
Теперь-то я понял, как повезло мне с братцем, хотя он тоже учился в этой же школе и, наверное, на переменах тоже был таким.
Я не знал, сколько длятся уроки, но уже научился считать до десяти. Ровно через столько – передо мною появилась мама и мы, наконец-то смогли уйти.
На улице весело щебетали птички и жарко светило солнце. Как хорошо – светло и тепло!
– Мама – сказал я, решительно отметая все возражения – я не пойду в эту бандитскую школу. Ты представляешь!!! Там учительница таскает всех за уши, раздает затрещины и ругается как этот самый….. ну же!! … Забыл….такой с лошадью…Ну ты понимаешь!
– Как извозчик – машинально подсказала мне мама, она явно думала о чем-то своем и со мною не спорила.
Придя домой, я стал ждать из школы брата. Мне надо было задать ему кучу вопросов, а заодно заранее подлизаться, чтобы он в этой школе меня защищал.
Выжить в одиночку там будет трудно!
***
Посреди лета, а может быть через неделю, меня снова повели в школу, но мама меня успокоила, что в каникулы там никого нет – никого, кроме таких же, как я несчастных будущих первоклассников.
В ожидании, каких-то тестов я слонялся по коридору и заводил шапочные знакомства с важными мальчиками в галстуках и даже в очках. Девчонки понятное дело меня никак не интересовали, только мешались под ногами и хихикали в кулак.
Ребята как на подбор были зубрилы и хвастались, что не только знают буквы, но и умеют читать. Но больше всего меня поразило, что они прямо таки рвутся и в первый класс и вообще в школу.
Ну и дураки! – Не понимают, чего теряют!
Потом подошла наша очередь, и я на дрожащих ногах зашел в класс.
Там меня как обезьяну поставили на стул, я, запинаясь, прочитал какой-то глупый стишок, забыл, как зовут маму, а на вопрос где я живу, бодро ответил – дома.
Когда мне дали в руки огромную книгу с картинками и такими же огромными буквами, я просто на ходу придумал по картинкам текст и долго рассказывал только что родившуюся сказку.
Меня попросили все таки хотя бы назвать написанные в книжке буквы и я очень обрадовался узнав буквы М и Ж, потому что часто видел их в общественном туалете.
Пока я мучился, отгадывая буквы, какая-то тетка назвавшаяся директрисой, наклонившись к маминому уху, спросила ее громким шепотом: – а ваш мальчик умеет попку вытирать!?
На что мама торопливо кивнула. Вообще у нее был, какой-то смущенный и растерянный вид. Похоже, она меня стеснялась.